Текст книги "Та сторона"

– Ничего, – ответил я, чувствуя громадное презрение к его личности.

– Как это ничего?

– Я не знаю. Просто ничего не случилось. Может быть, ты мне объяснишь как это?

– Я… – он заколебался. – Ума не приложу…

Боже! Каким же я был глупцом. Ведь я нахожусь в совершенно неизвестном и неизведанном мире! Почему я вдруг решил, что все окажется так просто? Что у самого порога меня встретит дружелюбный проводник и, наставляя меня на путь праведный, разделит со мной путь до самых сокровенных тайн, позволяя мне их постичь? Я всегда считал, что существуют вещи, прикладывать руки к которым – неискупимый грех. Никому из нас, людей ныне живущих, не суждено переписывать историю свершившуюся, ведь исправлять ошибки художника – невежество. Нам суждено творить ее – воссоздавать из пепла те миры, что когда-то были низвергнуты и с усилием ребенка создавать новые. Но я… Я оказался глупым как младенец!

– Можешь объяснить мне одну вещь? – спросил я.

– Я отвечу на любые вопросы, но у нас мало времени.

– Почему они ни разу не выстрелили в меня?

– Что? Ты серьезно? Это глупо, нам нужно идти дальше.

– Постой! У них было множество шансов покончить со мной – они могли застрелить меня со спины, но даже когда попадался удобный случай, они не делали этого.

– Потому что ты нужен им живым. Этим все сказано, – ответил странник.

– Но для чего?

Он колебался. Мне не стоило быть таким самонадеянным и отчаянным. С самого начала весь этот абсурд был передо мной не в том свете. С наивностью глупца… Я верил словам безумца…

– Ты важен им!

– А тебе?

– Что? – переспросил он.

– Нужен ли я тебе?

– Что за бред? Я тебе обо всем рассказал! Не глупи, нам пора идти!

– Да, – сказал я, хватая его за плечи.

Если две стороны одной монеты представляют из себя совершено разные сущности, невозможно принять какую-либо из них, когда она находится к тебе ребром. С самого начала он был не тем, кем представился. Те люди в масках – кондотентьеры. Именно поэтому они не стреляют в меня. Но странник… Ох, я готов разорвать его!

– Что ты делаешь? – воскликнул странник.

– То, что должен.

Я обхватил его своими руками и сцепил ладони в замок. Мы находились так близко, что мое горячее дыхание должно было расплавить его наглое лицо. Все небережливые черты проступали передо мной ничтожным существом, жаждущим жить за счет других. Он – паразит, и я должен прихлопнуть его.

Всем своим весом я повалился назад, скрипя петлями особняка. Его зрачки широко раскрылись и уставились на меня своим всепожирающим красным пламенем. И что делать дальше? Имеет ли это смысл? Мы падали в сознание человека и оба знали, что нам предстоит сражаться.

9

– Мне было семь лет, когда это впервые случилось. Мрачный, совсем незнакомый голос приказал мне отворить дверь своей комнаты и идти к зеркалу.

– О чем вы подумали в этот момент, мистер Браун? – спросил доктор.

– В то время я и понятия не имел о том, что человеческая сущность подразумевает собой наличие так называемого мышления. Поймите меня правильно, я и до этого слышал голоса, но они всегда были моими. Тот случай… Он напугал меня. Этот голос не был моим.

– Вы все-таки прошли к зеркалу?

– О, нет! С тех пор, как бы вам сказать, это моя главная фобия. Мои родители были язычниками. Они верили в существование черной магии и, узнав о моих страхах, избавились от всех зеркал в доме и запретили мне смотреть в окно после семи вечера. Я и по сей день избегаю отражающих поверхностей, доктор. Для меня это мучительно. Но после столь долгого мучения я набрался смелости прийти к вам.

– Этот голос появлялся и позже? Что он вам говорил? – доктор был хмурым, моя история явно заинтересовала его.

Мы находились в просторной комнате без освещения, где, потрескивая искрами, в камине горел огонь, бегая бликами по нашим лицам. Человек, ведущий со мной диалог, – доктор Оливер Купер, выдающийся миценат нашего времени, отличившийся неслыханными успехами в области психологии и социологии. Его репутация давала о нем знать исключительно в лучшем свете, в каком он и предстал передо мной. Естественно, наша встреча проходила во всех необходимых для того условиях. Будучи человеком в возрасте, его волосы были седыми, как молоко, а зрение вынуждало носить очки. Сами очки ему необходимо было отложить, так как объект нашего диалога был обговорен заранее.

Я приехал к нему на личной машине деда, знатного инженера с характером, окна которой были занавешены плотными шторами. Именно личное знакомство моего деда с Оливером послужило мне билетом на эту встречу.

– Да. Он часто начинает со мной разговор. Поймите правильно, это не внутренний диалог, не противоречия моих интересов, приводящие к умозаключениям. Со мной говорит другой человек. И хуже того – на его слова отвечает другой голос, также мне не принадлежащий. Во мне говорят люди, доктор, ведут со мной споры, борьбу. Я чувствую их. Словно два лилипута притаились в темных уголках моего я. Я чувствую их точно также, как чувствую вас.

Оливер слушал меня внимательно, смотря строго в мои глаза. На его лице выражалось смятение, перемешанное с глубокой заинтересованностью.

– О чем говорят эти голоса? – спросил он.

– Чаще всего они просят найти отражающую поверхность, но это происходит так странно… Словно они не знают о существовании друг друга. Как только один прекращает говорить, начинает говорить второй, и при этом их… как бы вам сказать… их внутренние миры целиком и полностью отличаются. Вы знаете, что с этим делать?

– Стоит признаться, – ответил доктор, – с таким я сталкиваюсь впервые. Ваш случай скорее похож на раздвоение личностей, нежели на шизофрению, но раздвоение личностей подразумевало бы раздвоение вашей личности. Вы же – единый человек. Разъединение происходит внутри вас. Вы говорили по поводу их внутреннего мира. Как это отражается на вас?

Секундная стрелка настенных часов была практически единственным источником звука в комнате. Приглушенный свет и спокойствие позволили мне расслабиться и полностью довериться Оливеру. Но как объяснить ему все то, что происходило мной? Я пришел к этому специалисту, поскольку он единственный не воспринял бы мои слова как сумасшествие, а серьезно бы занялся исследованием. Но сможет ли он понять меня?

– Иногда, когда один из голосов умолкает и начинает говорить другой, у меня резко меняется настроение, и даже мои вкусы становятся иными. Иногда мне нравится проводить время в одиночестве. Часами бродить по комнате в раздумьях и быть сосредоточенным на несуществующем начале – некой точке, к которой притягивается мой взгляд. В такие минуты они просыпаются. И если просыпается один, я чувствую что куда-то опаздываю, начинаю нервничать и паниковать, я начинаю ненавидеть все вокруг; но когда просыпается второй чувство ужасной горечи посещает меня. Я чувствую досаду и печаль, каких не чувствовал.

Чуть подождав, он ответил мне:

– Подобная смена настроения – вещь достаточно заурядная. Особенно если брать во внимание вашу, по большей части, одинокую жизнь. Знаете, люди часто сталкиваются с подобной сменой настроения, но обосновать это можно одним – скукой. Вы ведете с ними диалог?

– Обычно я стараюсь молчать. Но иногда я прошу их заткнуться, и они… они будто не слышат меня. Как будто меня для них не существует. Один из них часто говорит мне о том, что ему нужно подняться на стену… Другой же, наоборот, проклинает ту самую стену. Что это может быть за стена?

– Х-м… Если говорить в переносном смысле, то эта стена может быть образом некоего барьера. Своего рода препятствием в вашей жизни – психологической ловушкой, которая держит вас в определенных рамках. Что еще происходит с вами?

– Иногда, когда я ничем не занят, один из них приказывает мне встать. Я встаю, но он умолкает. Иногда, когда я читаю, например, другой говорит, чтобы я не делал этого. Они словно… словно пытаются взять меня под контроль. Вытолкнуть меня самого и встать на мое место. При этом, всему тому, что я говорю им внутри себя, они не придают никакого значения или же не слышат меня, как и не слышат друг друга. Один говорят мне: перестань боятся и живи; другой говорит: если ты не подойдешь к зеркалу, я разрушу твое сознание…

– И ваше сознание действительно разрушается?

– Как видите.

Доктор достал блокнот и исцарапал его страницы карандашом, затем он закрыл его, открыл снова, зачеркнул какие-то слова и что-то дописал. Какое-то время мы молчали, а сам Оливер Купер пристально смотрел на угли в камине, хмурился, что-то шептал себе под нос, затем расслаблялся и снова хмурился. Я наблюдал за ним с надеждой, что он разрешит мою проблему, кусал губя и ждал, когда он наконец надумает, что должен мне сказать. И тут он повернулся ко мне и сказал:

– Вашу ситуацию я могу истолковать лишь следующим образом. Вы – неуверенный в себе человек, с детства поддавшийся влиянию родителей в сфере чего-то мистического. Ваше сознание, или вернее сказать вы сами, борются с тем, что оставили вам в наследие их неумолимые споры о вещах необъяснимых. Эти голоса, как ни крути, – вы сами, но сами себе противоречащие. Вы хотите избавиться от внушенного вам страха и при этом ваши собственные неуверенности выливается внутренними конфликтами, ведь с детства вы зависимы от других. Так вот, как говорит вам тот голос, что приказывает жить и перешагнуть стену – вы должны преодолеть эту самую проблему. А что это за проблема? Страх! Перестаньте боятся, посмотрите на самого себя и все придет в норму. Чем дольше вы заставляете себя мучиться, тем сильнее вы будете тонуть в этой пучине и ваши голоса – оттенки вашей неуверенности, будут становится громче.

Он истолковывал мне свои доводы, жестикулируя ручкой, зажатой между большим и указательным пальцами. С видом прилежного пациента я выслушал его, но как же я был разочарован… Питавшие меня надежды не оправданы, и он только лишь перенес мои слова на более понятную для восприятия плоскость.

– Мне… – замямлил я, – мне стоит подумать об этом.

– Конечно подумайте, – он великодушно улыбнулся. – И не бойтесь, никакой шутки ваш подкошенный разум не сыграет с вами. Вы совершенно здоровы в рамках исключительных отклонений.

– Да, да. Спасибо вам…

Какое невежество! Меня мучают невероятные вещи, а он лишь указал на мою неуверенность и подчеркнул, что я боюсь самого себя! Нет, это не то, чего я ожидал. Мне нужен действительно профессионал в своем деле, а не подобные махинаторы.

Перед выходом из его дома я завязал свои глаза черной лентой, дабы не видеть отражение в стеклах автомобиля.

– Мистер Браун, – сказал шофер, беря меня под локоть и сопровождая.

Когда он закрыл за мной дверь, я снял повязку и погрузился внутрь себя. Действительно ли все так плохо? Больше десяти лет я не могу самостоятельно вести никакую деятельность. Мужчина в самом расцвете сил и не может вести тот образ жизни, который больше ему подобает. Ведь у меня ни друзей, ни девушки. Я – одинокая свинья на пастбище, валяющаяся в собственной куче дерьма и не способная из нее вылезти. Мне придется терпеть эти муки до конца лет? Я не желаю этого…В последнее время меня часто посещают мысли о том, чтобы свести концы. Но будет ли оправдан этот риск? Ведь я не совсем и сумасшедший, способен разумно мыслить и ценить вещи, окружающие меня. Вот только это не жизнь.

Мы приехали к моему дому и шофер отвел меня до комнаты. Войдя внутрь, я попал в привычное глухо затянутое тьмой помещение, где не было ни единой стекляшки. Повалившись на кровать, я закрыл лицо руками. Разочарование в самом себе еще не означало утрату любви к жизни. Но я так никогда и не чувствовал ее целиком, не вдыхал ее полной грудью. Действительно так все кончится и никакого выхода нет?

Раз так, то я хотя бы должен это проверить. Я сделался твердым, как каменная глыба и крепко решил попытать удачу в шансе обрести нормальную жизнь. Шагая по широким коридорам, страх навсегда покинул меня. Мне стало все безразлично. Если мой рассудок навсегда меня покинет, значит, так тому и быть, но терпеть больше нету сил.

Войдя в комнату родителей, я достал шкатулку матери, чтобы взять единственный отражающий предмет в нашем доме – ее обручальное кольцо с бриллиантом. Когда я открыл крышку, он блеснул мириадами граней и сотнями искр – такого сияния я прежде не видел никогда. Мои глаза вглядывались в его поверхности, а руки тряслись, но вот оно! – мое отражение! Смотрит на меня печальным глазами и не видит смысла в этой жизни.

10

Я не чувствовал ни хода времени, ни потока собственных мыслей. Все эти годы, которые молодой Браун переживал в кипящих муках, пронеслись для меня незаметно. Словно воспоминание о будущем, я видел лишь отрывки некоторых дней, которые скользили в моем уме. Его глаза были моими глазами, руки и ноги – моими, само его сердце было моим, но он не был мной. Мне можно только лишь воображать какой урон принесла ему подобная участь. И сейчас я здесь – в его теле, смотрящий на бриллиант кольца. Внутри меня звучат контуры его мыслей, и странник… он вместе с ним.

Я должен был завладеть им! Я!

Не знаю, чем вызвано мое опережение, но мне нужно придумать, как вернуться обратно, оставив странника здесь. Одно я знал точно – мне нужно зеркало, но что мне с ним делать? Как отделить его сознание от моего?

Бедный маленький Джо! Ты оказался так близко, чтобы проиграть мне?

– Я лишь ломаю голову над задачей, – сказал я. – это совсем не значит, что мне не удастся найти ответ.

Отдай контроль мне. Мы вместе вернемся обратно и продолжим это дело так, как начали – вдвоем.

Сколько времени займет логический ход моих мыслей и будет ли вывод правильным? Неумолимые стоны, плач, голос странника мешали сосредоточиться. Ощущение было таким, будто я оказался на темной безлюдной улице в пасмурную ночь и со всех сторон до меня доносится эхо пострадавших, крики прокаженных и обреченных.

Копаясь в памяти Брауна, я пытался отыскать воспоминания о зеркалах в его доме. Его родители были одурманены его слабостью, и с самого начала его тревог избавились от всего, что имело хоть слабое отражение. Но в самых отдаленных уголках он помнил резную раму и величие старой семейной реликвии. Зеркало его прабабушки, которым он любовался в детстве. Они не могли от него избавиться. Они спрятали его. Спрятали на пыльном чердаке.

Ты не знаешь, что нужно делать!

– А ты знаешь?

Да. Выпусти меня и я освобожу нас.

– Спасибо за подсказку.

Снова погружаясь внутрь мыслей, я отправился в путешествие на окраины себя самого. Сейчас мы – один человек. Если он знает, что нужно делать, должен знать и я. Копаясь среди возможных и невозможных явлений, я находил подсказки, комкал их и выбрасывал прочь. Но как приходит разумная идея – в самый первый миг – точно также я нашел ответ.

Я бросился бежать на чердак, где сам Браун не был уже порядка десяти лет, потому что знал, но скрывал от себя самого эту тайну – там находится зеркало. Будто безликий всадник, оно стоит, ожидая час снова быть прекрасным и нужным этой семье. Я миновал затяжную лестницу и прошел по узкому коридору к деревянной двери. Ласково взявшись за ее филигранную ручку, я отворил дверь. Передо мной стояло оно – как обворожительная дева, красоту которой спрятали от всего мира под матерей плотной вуали. Ноги мои зашагали по скрипучему полу, а руки стянули ткань. Я закрыл глаза.

Ты не знаешь…

– Знаю.

Схватив первое, что попалось под руку, мне оставалось только надеяться, что останется хотя бы один осколок, что позволит мне пройти. Я бросил в зеркало доску, которую поднял с пола, и брызги его стекла с грохотом разлетелись. Множество осколков увидели мои глаза, когда я слегка приоткрыл их, и среди прочих мной был замечен один – самый крупный, в который мне возможно будет пройти. Он все еще оставался в раме. Я взял осколок поменьше и вытянул его напротив себя. Фокусируя зрение, я перевел взгляд на осколок в раме, но глаза – я видел это точно – продолжали смотреть на осколок в моей руке.

Не делай этого!

Мои ноги шагнули, и перед тем как войти в него, я почувствовал как меня самого словно разрывает на части. Будто важную свою часть я оставляю здесь, в теле молодого Брауна.

11

Все тот же помпезный особняк, тот же мир, но я – один, и странника нет поблизости. На тропе за оградой дома, будто солдаты по команде «Равняйсь», стояли двое в масках и плащах, сжимая винтовки. Они не шелохнулись, не тронулись с места, они ждали меня. Ждали, когда я встану между ними, чтобы сопроводить меня наверх, на верхушку стены, где меня ждет тот темнокожий мужчина с отпечатком глубокой мудрости на лице.

И мы пошли, минуя мертвую полосу земли, ступая на ступеньку за ступенькой скрежещущей ржавой лестницы. Она была неустойчивой, хрупкой, но с железной твердыней храбреца, давала нам пройти по своим извилистым пролетам. Прогибаясь под нашим весом, ступени едва не лопались. И вся она – каждый лестничной марш – скрипела и гудела, выла и рыдала, металлический треск будил внутри меня самые беспокойные мысли, но мы продолжали подниматься.

Сверху открывался прекрасный вид. Нескончаемые кварталы погружались в оттенки уходящего солнца, наступал закат. Раскидистые четырех– и двухскатные крыши покоились под мирным небом этого мира. Окна преспокойно глядели на окружающие их предметы и с любопытством провожали нас. И купол! Золотой купол массивной церкви высился между тысячами домов. Он выглядел так очаровательно, что приковал мой взгляд до самого конца нашего подъема.

И мы наконец закончили подниматься. Наверху меня встретил он – тот темнокожий мужчина. На нем не было маски, и как только он появился, двое всадников, шедших позади меня, тут же исчезли.

– Я знал, что ты сможешь расставить все на свои места, – сказал он. – Теперь, когда ты здесь, я могу тебе обо всем поведать.

12

Мы шли по узкой полосе верхнего основания стены. Справа от меня – тот самый бесконечный квартал, поливаемый светом заката; слева – густые тучи покрывали небо и яркие вспышки, рисуя молнии, освещали черную землю. Я ожидал увидеть блуждающих там людей, навсегда умерших, но вместо этого увидел неисчислимое количество гектар выжженной, вовеки бесплодной земли, над которой нависла пелена тумана.

– Ты вероятно, задаешься вопросом, почему ты здесь? – сказал мудрец. – Почему мы идем вдоль верхнего края стены у точки перелома двух миров, а не по той самой аллеи возле церкви. Что ж, отвечу тебе так, разве тебе не интересно было взглянуть на это? – он посмотрел на меня с такой улыбкой, словно читал мои мысли.

– Да… Да, вы правы. Но зачем он вел меня сюда, ведь там ничего нет.

– Он обманом заставил тебя поверить, что там находится твоя возлюбленная, но как ты видишь, там только лишь смерть, оттого это и мир мертвых. Ему нужно было твое тело. Он хотел завладеть им.

– Но для чего, разве он не мог этого делать? – спросил я.

– Мог, но ненадолго. Лучше уж заполучить молодое и крепкое тело на все оставшиеся его жизни годы, чем временно управлять почти погибшим или даже уже погибшим. Ты оказался глуп, но здравомыслие все-таки оказало верх. Я безмерно рад этому.

– Тогда где сейчас Кейт?

– Она сейчас в доме напротив аллеи. Твоей аллеи, Джо. Если я не ошибаюсь, ты видел там Анну? Ведь мысли о ней до сих пор тебя беспокоят? А раз так, тебе нужно попрощаться с ней.

Я не мог налюбоваться пейзажами, что раскидывались передо мной. Былое спокойствие настигло меня и мне было приятно находится здесь, на краю этой стены рядом с таким благородным человеком.

– А что насчет этой войны? Я оказался прав? Вы – кондотентьеры?

Его губы растянулись в улыбке и он посмеялся.

– В этом ты оказался не прав. Видишь ли, мы – химеры, и мы всегда были против того, чтобы использовать людей для достижения наших целей. Мы не вмешивались в их судьбу, не меняли жизни. Когда-то кондотентьеры действительно защищали их. Давали им шанс выжить в самой опасной схватке с самым непобедимым противником – самой смертью. Но они нашли в этом огромный потенциал для себя самих. Они оказались слабы перед людскими пороками, им не хватало жизни в вашем мире, и тогда они начали использовать вас ради собственного удовольствия – они убивали, противоречили нормам морали, предавались всевозможным грехам, и им за это ничего не было. Страдали вы. А теперь, когда вся эта необъяснимая чепуха почти закончилась, позволь мне назвать свое имя.

Он остановился и повернулся ко мне лицом. Я смотрел на его возвышающийся силуэт в обрамлении ярко-голубого, почти сияющего неба.

– Меня зовут Ньют Эвэрис Айрис, дорогой Джо.

N. E. I.

– Так это вы?

– Это я.

Мы стояли лицом друг другу и я был глубоко поражен. За моей спиной расстилалась мертвая земля, но передо мной… передо мной возвышались стены прекрасных зданий и всевозможных сооружений, и мне не хотелось думать, что находиться сзади меня. Эта история скоро закончится, и оставить в память об этом месте подобный вид – наивысшая награда из возможных.

Мудрец улыбался, глядя на меня.

Но мы услышали щелчок.

Кто-то спустил курок.

13

Выражение лица Ньюта сначала застыло, а затем гримаса ужаса медленно накрыла тенью его улыбку. Возле нас, ровно за его спиной, стоял человек, незаметно подкравшийся к нам и метивший точно в наши головы. Не успел я увидеть его лица… Хотя это ни к чему – мы прекрасно знали, кто желает нам смерти.

С глазами полной ненависти и желания убивать стоял странник, сжимая револьвер на вытянутой руке и точно резавший нас красными бесчувственными зрачками. Он был отчаянным в этот момент, упавший с самых высот, он готов спуститься еще ниже ради задуманного. Стояла тишина, и никто не решался ничего сказать. Только бьющиеся под воротом сердце и тяжелое дыхание нашего будущего убийцы.

– Отойди… – сказал он Ньюту.

Он отошел, а странник, не поведя и ресницей, смотрел словно сквозь меня.

– Если ты думал, что все так легко закончится, то наверное ты понимаешь к чему я веду…

Наши взгляды пересекались под траекторией полета пули. Ньют стоял поодаль от нас, повернувшись боком к обоим, чтобы наблюдать за происходящим. Тут мое сердце заерзало, как неугомонный первоклассник за партой. Стоять на самом краю обрыва всегда впечатляюще – легкое головокружение заставляет циркулировать кровь быстрее и на мгновенье начинаешь понимать, каково быть птицей; однако я стоял у мира мертвых – у самого его порога! – и мне совсем не хотелось почувствовать невесомость и смерть на собственном теле, или же сознании.

– Зачем тебе все это? – воскликнул я.

– А разве ты не понимаешь? Не притворяйся глупцом! Я видел вас! Людей! Я видел как вы творите под светом луны; как великие поэты умирали от собственных рук; как люди, чей ум соизмерим только с умами великих, считали себя никчемными и с каким живым интересом люди раскрывают тревожащие тайны… Я видел ваши жизни – как вы влюбляетесь, смеетесь; как вы плачете, когда близкие вам люди умирают и как вы гордитесь тем, что сами смогли воссоздать жизнь! Но как же вы бездарно тратите подобную силу! Как же вы слабы по сравнению с тем, какими могли бы быть! И разве вы должны являться теми, кто стоит превыше всех остальных? Разве вы не должны считаться с нами, существами более могущественными?

– Я не понимаю о чем ты, – ответил я, дрожа всем телом. – Ведь вы… Вы такие же как и мы, не так ли? Разве единственное, что нас отличает – это не наличие плоти?

– Заткнись! Ты знаешь, каково это! – не чувствовать тепла любимых рук, даже касаясь их? Не чувствовать вкуса и запаха того, что у вас, у людей, вызывает столь сильные эмоции и аппетит? Каково это – влюбиться в человека, и не быть способным его любить? Ваша жизнь – это редкий шанс. А ты… Вы боитесь собственных мыслей! Но если бы мне дали этот шанс… О! Я бы стал вечностью!

Зубы его тряслись так, словно он желает меня сожрать. Ньют по-прежнему стоял в стороне, переводя взгляд с меня на странника и со странника на меня. Мне нужна была его защита! Я не знал, что мне сделать и чего стоило опасаться. Грудь моя медленно вздымалась и опадала, стягивая внутренности. Как мало воздуха мне было! Как мне хотелось закончить всю эту чертовщину и навсегда забыть об этом месте!

Странник склонил голову на бок, разглядывая меня. Если он сможет меня убить, он завладеет моим телом и тогда ничто его не остановит! Кондотентьеры просто-напросто не станут вмешиваться в мир вещей. Они будут ждать его здесь, но сколько придется ждать? Кто станет его следующей жертвой? Он сделал шаг, и я невольно попятился. В кармане моих брюк лежал револьвер, но как с моими потными руками я должен его достать и не выронить?

– Не стоит быть таким самонадеянным, – Ньют двинулся в его сторону.

– Руки! – странник перевел прицел, и пока мудрец показательно поднимал ладони ввысь, я подумал, что вот он – мой шанс!

Не сводя глаз, я заскреб пальцами по рукояти, стараясь не выдать своих движений. Когда я смог за него схватиться, мне оставалось лишь застать странника врасплох, но как только мои руки сорвались с места, дуло его револьвера шлепнуло искрой, и гудящая боль пробежала по костям моей ладони. Странник снова смотрел на меня. Он сделал выстрел и стрелял он точно в мое оружие.

– Ты мог бы сделать правильный выбор, – сказал Ньют. – Если ты совершишь убийство, чем ты будешь лучше тех же людей, которых порицаешь?

– Это единичный случай… – сквозь зубы выдавил странник. – Одна жертва ради того, чтобы показать этому миру его сущую ценность, его реальные способности! Это как сравнивать жизнь человека с жизнью целой звезды… Как подкупить самого Создателя фальшивой монетой их мира… Это ничто, Ньют. И ты это знаешь…

– Да, я знаю это. Но разве ты не думал о том, почему человек имеет столь ограниченное восприятие? Разве не посещали тебя мысли о том, что он скован не собственным предрассудком, а волей иных созданий?

– И поэтому он здесь? Поэтому обычный человек стоит на пороге феноменов и разгуливает, как лошадка в поле, среди явлений? Они сами не знают своих возможностей. И поэтому, Джо Картер, ты должен погибнуть. Ничего личного, так сложились твои обстоятельства.

Отверстие в дуле револьвера приковало мои глаза. Если сознание мое погибнет, что станет со мной настоящим? Почему он не сделал этого раньше…

Электрический разряд пробежал по моему телу, пробуждая мурашки. Разве он вел меня сюда, чтобы убить? Нет. Он хотел, чтобы я спустился в мир мертвых! Следовательно, ему нет смысла меня убивать, иначе все это будет напрасно.

– Ты не сделаешь этого, – сказал я.

– Верно, – ответил он. – Ты сделаешь это сам.

Странник спустил курок и подошел ко мне. Чем ближе он подходил, тем чаще стучало сердце, и поры моего лба все обильнее выделяли холодный пот. Я почувствовал, как льдинка коснулась моей кожи, почувствовал теплый ветерок из дула и грубый хват его напряженной руки.

– А теперь иди… – сказал он и надавил револьвером в мой лоб. Я пятился, ища место под ногами.

Бежать? Прыгать? Я не знал, что мне нужно было делать и моя голова совершенно опустела! Если в любом случае я умру, то есть ли смысл искать спасение? Ньют… Он был моей надеждой, но он продолжал смотреть на нашу схватку, не предпринимая никаких мер! Как я его ненавидел! Как я ненавидел странника и самого себя! Я испытывал злобу на этот мир – на весь мир, и эта злоба перекрывала мой страх перед смертью.

Я делал шаг за шагом, не ведая сколько таких шагов мне остается, – и вдруг! – почувствовал пустоту своими пятками. Металлические импульсы бегали по спине, весело звеня мои мышцы. Это падение покажется мне невыносимым… На лице странника расплылась зловещая улыбка! Сам дьявол улыбается дружелюбнее… И в этот самый момент… В ту самую секунду Ньют рассмеялся. И я, и странник были в недоумении от этого жеста.

– Джо, – сказал он мне, – вспомни, как ты сюда попал…

Как я сюда попал? Через зеркало, но что это должно было мне дать? Уж не хочет ли он сказать, что… Блестящая идея вторглась в мое сознание!

– Даже не думай, – сказал зловещий убийца, – ты просто поменяешь местами право и лево, но мир мертвых так и останется за твоей спиной.

– Да, – ответил ему я, – ты прав…

Ох, как я хочу отыграться на нем!

– Если я буду смотреть на тебя, но стоит мне повернуть свою голову…

Я отвернулся. Слева от меня – бесконечный квартал, пожираемый золотым призраком заката; справа – безжизненной, съеденный мором мир. Закрыв глаза, я сосредоточился на том, что нахожусь в отражении. Мое тело выворачивало наизнанку, а меня самого словно скрутили в соковыжималке и выжали вдоль и поперек. Я раскрыл веки и почувствовал головокружение, а ноги мои стали ватными, но случилось то, что должно было случиться – передо мной, на самом краю обрыва стоял странник, а за ним – необъятные мертвые земли, не видавшие ни ласки, ни тепла. Я толкнул головой его револьвер, и его руки закрутились винтами в поисках равновесия, ноги поджались и тело затряслось в эпилептическом припадке.

Проклиная меня всей своей сущность, он соскользнул и свалился вниз, и последние его взгляды я ловил на своем лице, упрекая себя за то, что со мной вообще могло произойти такое. Он не кричал, не молился, он гордо принял свою смерть и отдал ей всего себя… Словно непорочный и чистый перед этим миром, он принял будущую гибель, как заслуженную кару и должный конец. Он закрыл глаза. Лицо его выражало спокойствие. Ни один человек не принимал свою смерть с подобной невозмутимостью.

Тело его летело вниз, а я не чувствовал хода времени и самого себя. Я был лишь своими глазами – меня остального нет.

Почему лишь самое сильное создание способно на ложь и обман? Почему никто не способен его понять…

14

– Иногда не остается иного выбора, – сказал Ньют. – Не вини себя. Ты оказался во власти обстоятельств, загнанный в угол. Тебе ничего не оставалось.

Странник рухнул вниз бездомной пропасти, храня в своей груди мрачную тайну. Он говорил нам о любви, но упомянул, что не способен любить. Он что-то чувствовал в этот момент или пришел к умозаключению, исходя из цепочки мыслей? Тем не менее, я никогда и не думал о том, что мне предстоит столкнуться с подобным. Сначала один из людей в масках, затем – странник. Можно ли считать меня полноправным убийцей?

– Я вспомню об этом, когда приду в себя?

– Сомневаюсь в этом, но твой рассудок будет прятать внутри тебя все чувства, связанные с этим местом. Вряд ли ты что-нибудь вспомнишь, но чувство дежавю начнет посещать тебя.

– Как тогда, когда я был женат на Анне?

Он посмотрел на меня испытывающим взором. Я отвернулся от него.

– Так вот какова плата за этот путь… – прошептал я.

– Ты придешь в себя. В конце концов, есть на свете чувства, способные затмить собой любые невзгоды. Они сильнее любого безумства, но ты и сам прекрасно знаешь об этом…