Текст книги "Восьмая поправка"

Закончив приготовления, отнес одну чашечку на тумбочку у кровати Оли, а с другой вышел на балкон.

Владислав Богданович Степьюк по кличке Лэм сразу ответил на звонок, как будто только его и ждал.

– Я могу к Вам приехать прямо сейчас, – с готовностью заверил он. – Мне сегодня выходить во вторую смену, поэтому успею с утречка искупаться. До Свитязя мне ехать километров тридцать, так что через час буду. Тем более что в «Лизе» у меня дела. Высматривайте пожарную «Таврию».

Я не сразу понял, о чем идет речь. Поначалу мозги не могли совместить образ пожарной машины и малолитражки. И только после того, как кофе был выпит, а мозговая деятельность запустилась на полную мощность, дошло, что речь шла о цвете машины.

Теперь, с чувством выполненного долга, можно было аккуратно «ставить на ноги» Олю и вместе отправляться на завтрак.

* * *

С террасы хорошо просматривалась часть озера с лесистым островом посредине и береговая линия с пляжами и пристанями для катеров. Любители утреннего плавания уже резвились в воде. Среди пляжников я заметил парочку наших «ангелов-хранителей», которые сидели на берегу и, пользуясь отсутствием Чифа, оживленно беседовали с двумя молодыми девушками. Если не знать, кем были эти подтянутые, коротко стриженые весельчаки, то можно предположить, что на озере отдыхает компания офисных клерков, решивших провести на Свитязе так называемый корпоративный уикенд.

За оградой пансионата начиналась территория кемпинга, где автотуристы жили в палатках или маленьких деревянных домиках рядом со своими машинами. Белый «Опель» возле одного из домиков мы с Олей «срисовали» еще вчера во время вечерней прогулки по окрестностям пансионата.

Сейчас ребята совмещали приятное с полезным. Девушки смеялись, слушая какую-то увлекательную историю, а один из оперативников, перехватив мой взгляд, приподнял руку и показал дайверский жест «Окей». В ответ я кивнул головой и указал рукой в направлении автостоянки пансионата. Потом спустился с террасы и направился к своей машине, наблюдая, как тот же оперативник уже подходил к ограде.

– Нужно перехватить красную «Таврию», – сказал я ему, делая вид, будто ищу что-то в багажнике. – Она сейчас будет ехать со стороны шацкого шоссе на озеро. Посмотрите, нет ли за ней «хвоста».

Потом закрыл машину и ушел, а оперативник еще какое-то время стоял на месте и фотографировал с помощью телефона здание пансионата. А когда я вернулся за столик и продолжил завтрак, то увидел, как веселая компания рассаживается в салоне белого «Опеля».

– А девушек-то, зачем с собой брать? – спросила Оля.

– Для конспирации, – деловито ответил я.

Мы не спешили покидать удобный наблюдательный пункт. Наслаждаясь утренней прохладой и легким ветерком со стороны озера, я уплетал мороженное и поглядывал на дорогу. По этой лесной грунтовке, уходящей в сторону шоссе, уехала наша разведгруппа. Теперь осталось дождаться появления пожарной «Таврии».

Приметная машина была замечена издалека. Действительно ярко-красная «Таврия» с тонированными стеклами и несвойственными для такого типа машин широкими покрышками, вскоре остановилась у ворот пансионата. Тюнинг у этого «кроссовера» был еще тот! Хромированная дуга с четырьмя круглыми фарами угрожающе нависала над крышей. Еще одна дуга с фарами поменьше была установлена над передним бампером. Сразу вспомнилась машина «шерифа» из Лучистого. Даже приготовился увидеть похожего на него водителя, но из крохотной почти игрушечной машинки вылез огромный белобрысый великан, издали напоминавший богатыря из скандинавских легенд. «И как же он там поместился?!» – недоумевал я. И все же Лэм таки походил на Шерифа, но это было за счет распространявшегося вокруг него невидимого поля надежности.

Рассматривая Степьюка, подумал, что в «Таврии» должны быть сняты передние сидения, чтобы такой верзила мог управлять мини автомобилем, сидя на задних. Но, оказалось, что это не так. А кроме самого великана в машине был еще и груз. Осмотревшись по сторонам, Лэм открыл дверцу заднего отсека и достал пару пластиковых ящиков, в которых обычно перевозят молочные продукты. Неся их перед собой на вытянутых руках, он подошел к воротам. Охранник, дежуривший возле входа, приветливо поздоровался, пропуская Степьюка. «Отличная конспирация», – подумал я и посмотрел в сторону пляжа, куда уже подходила веселая компания, высыпавшая из белого «Опеля». Ребята несли бутылки с пивом и бумажные свертки. Один из них опять показал мне жестом: «Окей».

Когда Лэм проходил между столиками, за которыми уже не было постояльцев, и поравнялся с нами, я негромко сказал ему:

– Номер триста восемь.

* * *

Почти одновременно мы оказались возле двери нашей комнаты. Опасливо пожав огромную ручищу, я пропустил Степьюка вперед, а Оля в это время стояла в сторонке и уважительно посматривала на гостя снизу вверх.

Владислав Богданович расположился в кресле и попросил чашку горячего чая. Меня это вовсе не удивило. Я слышал о неписаном правиле всех поваров не пить на кухне холодной воды. Потому что таким образом трудно утолить жажду, находясь в жарком помещении возле раскаленной плиты.

Глядя, как Влад с удовольствием прихлебывает обжигающий напиток из стакана, который в его руке казался коньячной рюмкой, я понял, что нам предстоит иметь дело с человеком из категории людей, генетически наделенных недюжинной силой. Открытое лицо великана с высоким покатым лбом и массивным подбородком, почему-то казалось мальчишеским. Но мощная шея с выступающими прожилками и кадыком давала понять, что под просторной рубахой скрыта развитая мускулатура. Атлетический вид дополняли спортивные шорты и кроссовки как минимум сорок шестого размера. Заметив на себе изучающий взгляд, Лэм пробасил, немного смутившись:

– А у меня и батька кремезным был. И деда в селе «горой» прозывали.

– А я могу тебя называть просто Владом? – улыбаясь, спросил я.

– Да, на здоровье. Я вообще такой счастливый, что вы здесь. Хоть ментом поганым называйте – я только рад буду.

– Ну, тогда поведай нам про болото, которое нужно взорвать.

Лэм как-то сразу сник и уставился в пустой стакан. Потом шумно вздохнул и начал рассказывать:

– Уже семь лет, как я из «ментовки» ушел. Кстати по идейным соображениям. У меня есть одно хобби – с людьми общаться люблю и так, чтобы они получали от этого удовольствие. А какое удовольствие от милицейского общения? А после увольнения вернулся из Любомля в родной дом. Хата родительская стоит прямо посреди леса недалеко от Невирья. Устроился на работу – взяли физруком в родную Невирьевскую школу. Я хоть и спортом серьезно не занимался, но на уроках физкультуры мне равных не было. Да и наш старенький директор меня сильно уважал. А через год женился на учительнице истории, а еще через год сынуля у нас родился. Таня, жена моя, в Невирье по распределению приехала после института. Она сама из Ровно. Вот и стали мы в лесной родительской хате жить. Отец-то мой лесничим был. В общем, все у нас было хорошо. Меня даже классным руководителем назначили. А три года назад поменялась власть в Невирье. Как гриб из-под земли вылез непонятно откуда новый «голова» района. Ну, вы же знаете, как местные обычно принимают чужаков?

– Да, наверное, тяжело ему было? – предположила Оля.

– В том-то весь фокус, – нахмурился Степьюк. – Приняли нашего пана Недолю, как родного, а через полгода он и районную раду возглавил. А кто он, что он – неизвестно. Конечно приняли его не сами люди, а только районная верхушка. Людям уже потом наказали его любить и холить. И вот тут началось.

– Подожди, Влад, – прервал я его. – В сельской местности все про всех знают. Не поверю, чтобы на местном базаре нельзя было узнать всю подноготную про вашего «голову».

– Да чего только не городили наши «народные мстители». Был даже слушок, что Иван Иванович – свояк самого президента. А самая реальная сплетня была о том, что назначению Недоли очень противились в Луцке, и что из-за этого даже сняли с работы одного областного босса. Киев якобы настоял. В общем, началась в Невирье повальная смена руководителей. Все проходило быстро и жестко. Просто чистка кадров какая-то. Сначала появился новый прокурор – тоже никому не известный человек. Куда подевался старый, так никто и не знает. Выехал из Невирья вместе с семьей и с концами, а ведь проработал у нас всю жизнь. Потом вся семья военкома вдруг грибами отравилась. Главврач под машину попал, насмерть. А нашего директора школы проверками довели до инфаркта – он в больнице умер.

– Ну, а люди-то что? – недоумевал я. – Молча и покорно восприняли эти перемены?

– Я сейчас постараюсь объяснить, – ответил Лэм и попросил еще чаю. – С тех пор почти каждый день на главной площади Невирья стали собирать митинги. Сначала людей сгоняли, а потом они как завороженные стали туда ходить. Даже из сел приезжают целыми делегациями.

– Ну, этим сейчас никого не удивишь, – прокомментировала Оля, подавая Степьюку чай. – У нас на Майдане тоже каждый день митинги собирают.

– Да, но одно дело политические митинги, а другое – это когда сборы устраивает районная администрация для поддержания своего имиджа. То есть митинг не за какую-то партию, а за веру в нашего «голову» и его идею. А в конце всех одаривают продуктовыми наборами под бравурные марши.

– Что, духовой оркестр играет? – поинтересовалась жена.

– Откуда оркестр? Все фанфары давно пропиты, а музыканты поспивались. Специальная машина у них для этого имеется с громкоговорителями. А Графин накачал из интернета множество разных маршей. Да еще своими дебильными виршами паузы заполняет.

– Ну, вот видишь? – обратился я к Оле. – Я же говорил, что Вася сгущает краски. Мол, в Невирье ни цивилизации, ни талантов. А тут и местный поэт, и интернет. И я стихами заговорил.

– А кто такой Графин? – поинтересовалась Оля.

– Это отдельная история. Если можно, то я хотел бы именно Графином закончить свой рассказ. А то важную мысль могу упустить. Сергей Иванович спрашивал о реакции людей, а я еще не все сказал. Так вот эти митинги, как «промывка» мозгов. Всегда выступает лично «голова», а потом кто-нибудь из его свиты. Все тезисы сводятся к восхвалению самого руководителя района и к страшилкам на тему: «Нам не нужны никакие реформы и демократия». Мол, все это ведет к разрушению нации, которая когда-то начала зарождаться именно в здешних местах. То есть по их утверждениям, основой украинской нации являлся племенной союз волынян. А его костяком было племя дулебов, обитавшее на озере Лиховель. Если еще проще, то все исконно украинское находится только в Невирье. А центральные власти с помощью областной администрации намереваются лишить местных жителей права называться пращурами украинцев.

– Что за бредятина? – возмутилась Оля. – Насколько я знаю, дулебы жили не только здесь, но и на территориях, где сейчас Польша, Венгрия, Болгария. Неужели люди во все это верят?

– А что им остается? Я же говорю, что идет тотальная «промывка» мозгов. Моя жена Таня недавно была на курсах повышения квалификации учителей в Тернополе. Там читали лекцию о том, что еще в седьмом веке до новой эры на территории Украины жили индоарийские племена, которые приняли участие в каком-то там генезе…

– Этногенезе, – подсказала Оля.

– Вот, вот – в этногенезе славянских народов. Я даже все записал, чтобы при случае можно было поспорить с кем-нибудь из тупоголовых воспевателей Недоли. – Лэм достал из кармана шорт блокнот и, полистав его, положил себе на колено. – Так вот на санскрите эти племена назывались Далбги. По названию священной травы, которую мы называем осокой. Есть исторические подтверждения, что не все арийские племена ушли тогда в Индию. Ушла только часть далбгов, а те, что остались со временем стали созвучно называть себя дулебами. Точно так же, как и племя бужан имеет на санскрите созвучное название Бгоджи. Я здорово этим заинтересовался, и хочу найти книги наших украинских исследователей отца и сына Наливайко.

– Надо же? – не сдержался я от реплики. – Куда тебя после фантастики и ментовки кидануло.

– Да уж, – с довольным видом подтвердил Влад. – Есть такое. Я вообще человек интересующийся и увлекающийся. Но послушайте дальше. Кроме всего прочего, дулебы считались кастой языческих жрецов. Наверное, поэтому наши края изобилуют ведуньями, знахарями и магами всех мастей. Люди попросту подменили веру в Бога на веру в то, что какая-нибудь бабушка из лесной чащи все их проблемы повышептывает, выкатает яйцом и на воск выльет. Отсюда и такая падкость и расположенность к «промывке» мозгов.

– Да ты, брат, философ, – заключил я, удивляясь и радуясь рассуждениям Степьюка. – Я не иронизирую. Честно. А на счет ваших людей я понял. Они просто уловились на ахинею новых руководителей из-за недоразвитости сознания.

– А еще они полностью зависимы от этих горлопанов. Работы в райцентре никакой нет, не говоря уже о селах. Народ вынужден заниматься только своими огородами или сбором грибов, ягод и березового сока весной. Но даже здесь им палки в колеса вставили. Вести личную торговлю в районе строго запрещено. То есть все излишки будьте любезны сдавать за бесценок в райпотребсоюз. Феодальный оброк какой-то. При этом в головы «забивают» только один лозунг: «Главное – это стабильность». И слово-то вроде хорошее…

– Скорее двоякое, – подсказала Оля и объяснила. – Если взять медицину, то больной может быть стабилен в тяжелом состоянии. Например, в коме. То есть стабилен без изменений на протяжении месяцев и даже лет. А может быть другая стабильность. Больной стабилен в динамике выздоровления, то есть уверенно идет на поправку.

– В точку, – согласился Степьюк. – А наши «гуру» преподносят стабильность, как постоянное наполнение животов и тихое безоблачное существование. Да еще и при полной независимости от вышестоящих властей.

– Федерализм, что ли? – переспросил я.

– Хуже. Полное отделение и неподчинение. Сами, мол, прокормимся. Пусть каждый человек работает только на себя, становясь при этом самодостаточным. Тогда и денег не надо будет. Потому как от них все зло на планете. Это я вам передал смысл стихов нашего Графина. А еще в них присутствует тезис, что нужно быть всегда чеку, чтобы рядом не оказался человек, мыслящий по-другому. А если такой появляется, то об этом нужно сообщить всем и в первую очередь идеологам «фронта». Да-да! Именно фронта. По их словам, Невирьевский район занял круговую оборону для выживания. Потому что все государство стоит на краю гибели и поэтому старается выживать за счет самодостаточных регионов. Мол, мы не обязаны кормить всю Украину!

– Ты это серьезно? – усомнился я, как и во время разговора с Деревянко. – Это же сепаратизм чистой воды. Если все так, как ты говоришь, то на лицо признаки государственного преступления. То есть призывы к развалу страны и существующей системы государственного управления.

– Я что, по-вашему, не понимаю? – нахмурился богатырь и даже засопел. – Я же тоже, какой-никакой юрист по образованию. Вы попросили рассказать о «болоте», вот я и рассказал.

– Я не сомневаюсь в твоей объективности. Мы же здесь для того, чтобы разобраться. Поэтому не обижайся.

– На обиженных кастрюли падают, – с улыбкой отозвался он. – А в то, что говорил, я и сам иногда слабо верю. Но факт остается фактом.

Я тоже заулыбался, вспоминая слова Батона о том, что на обиженных лампады падают. А по выражению лица Степьюка понял, что свой рассказ о местном «болоте» он закончил. Поэтому напомнил:

– Ты обещал рассказать о Графине.

– Ах да, – спохватился Лэм и добавил уже, как повар. – Приготовил десерт и забыл подать к столу. А это блюдо с изюминкой. Графин появился в Невирье года полтора назад, когда власть Недоли только начинала крепнуть. Поговаривали, что он приехал из Литвы. А в Невирье объявил себя отпрыском древнего графского рода Лиховельских. Были такие в наших краях еще в семнадцатом веке. Кстати, говорят, что наше озеро, поэтому так и называется. А кто-то говорит наоборот. Что какой-то лесной разбойник поселился тогда на озере, а позже присвоил себе титул графа и фамилию по названию озера. Сейчас разве разберешься? Отсюда и легенды всякие о Лиховеле. Самая модная из них о графе Люцимере и его неразделенной любви к местной красавице Берте.

– Это поэтому так называется озеро в Шацке? – уточнил я.

– Ну, да. У нас – Лиховель, а в Шацке – Люцимер. Короче довел этот буржуй Люцимерский сельскую девушку Берту до того, что она в нашем озере утопла. А потом стала русалкой. А граф тот сильно переживал и утоп в другом озере, а потом тоже каким-то кикимором лесным стал. Поэтому и озеро назвали Люцимер. Вот теперь эта парочка занимается тем, что людей на тех озерах губит.

– Ужас какой! – поежилась Оля. – Ну а Графин ваш тут причем?

– Так на берегу Лиховеля остались же развалины маетка[8]8
  Маеток – (польск.) – поместье.


[Закрыть] этого графа Лиховельского. А Графин предъявил право на наследство и объявил их своей собственностью. А «голова» оформил ему все документы. Зовут Графина Петром Петровичем Заболотным. Это по паспорту. Но сам он называет себя Дарием Лиховельским.

– У меня уже голова пухнет от этих титулов, – вздохнула Оля. – Ну, как люди могут верить в такую белиберду?

– Так верят же, – продолжал Степьюк. – Графин этим именем и стихи свои подписывает. Их брошюрами печатают, а потом бесплатно раздают людям вместе с пайками. Так на обложке и написано: Дарий Лиховельский «Невирьевские баллады». Лично я их называю «стоном озабоченного лося в период спаривания по причине отсутствия самки».

Мы дружно рассмеялись, но я почувствовал нахлынувшую изнутри тревожную волну. Нечто похожее довелось испытать в Николаеве после прочтения электронного письма с изображением олимпийского мишки, которое похититель прислал Бокальчуку. Его угрожающий текст нельзя было забыть: «Я не хочу убивать твое тело, я буду медленно убивать твою душу».

Тем временем Лэм продолжал рассказывать:

– «Голова» выдал этому борзописцу ссуду на постройку дома. Теперь он возле развалин маетка строит нечто похожее на тюрьму. Каменный забор в два человеческих роста и трехэтажный дом с маленькими, как бойницы окнами. Сторожей там целый взвод, и строители все «импортные». Официально Заболотный числится директором нашего дома культуры, а на самом деле он идейный вдохновитель «фронта». Сейчас вот Невирьевскую конституцию пишет.

У меня бесконтрольно вырвалось короткое бранное слово.

– А куда смотрят местные законники? – извинившись, спросил я. – Милиция, прокуратура.

– А туда же и смотрят, – Степьюк закатил глаза. – В светлое космическое независимое ни от кого будущее. Я же говорил, что новый прокурор пляшет под дудку Недоли. А главный мент Кущ и судья по своей тупости и алчности тоже дружно подтанцовывают. А законы в Невирье работают так, что, кажется, настало время военного коммунизма. Малейшая провинность – сразу судимость. Не так посмотрел – админарест. Один из родителей моих учеников, который входит в близкое окружение «головы», написал на меня жалобу. На следующий день меня из школы и уволили. Куда я только не обращался? Бесполезно. Сказали, что если еще одну жалобу напишу, то меня вообще не найдут. И жену стали репрессировать. Вот я и отступил. Зато занимаюсь теперь любимым делом. Общаюсь с людьми посредством наполнения их желудков вкусной и здоровой пищей.

– А где же местные журналисты? – спросил я. – Блоггеры, в конце концов!

– Там где и старый прокурор. Своей газеты в районе давно нет. Вместо нее – прокламации «фронта» и стихоплетные брошюры. Был корреспондентский пункт областной газеты, но сгорел вместе с музеем и архивом. Журналисты разбежались, а интернет есть только у Графина. В общем, он и есть – вся районная пресса.

– А мобильный интернет? – не отступал я.

– Так я же сказал, что все в руках Графина. Говорят, в его доме есть аппаратура, которая контролирует мобильную связь и интернет. По ней все мобилки в районе отслеживаются. Если что, то его подручные сразу же телефоны отбирают, а людей сдают в милицию Кущу.

– А телевидение? – приняла эстафету Оля.

– Тоже самое, – махнул ручищей Лэм. – Государственные телеканалы отключены, а спутниковая «тарелка» под контролем Графина. В общем, люди телевизор не смотрят. Верят в то, что через него могут напустить на них информационную заразу.

– Ну, с этим можно согласиться, – закивал я. – Вот только верится с трудом, что наш народ может отказаться от телевизора.

– От чего только не откажешься ради того, чтобы желудок был полным, – прокомментировал Степьюк. – И не забывайте заоблачный уровень пьянства в районе.

– Ну, а церковь в Невирье есть? – поинтересовалась Оля.

– Конечно, есть, – удивился вопросу великан. – Только священника нашего замордовали совсем. Батюшка сразу отказался участвовать в их балагане. Так «фронтовики» распустили слух, будто отец Павло – развратник и пьяница. Будто любит юных мальчиков. Бред, конечно же, полный. А вот люди в церковь ходить перестали. У них вместо этого теперь митинги.

Разговор затягивался и постепенно стал напоминать интервью с человеком явно заинтересованным. А из-за этого он мог быть не совсем объективным. Поэтому я решил перевести разговор в более конкретное русло.

– Ты упомянул о череде несчастных случаев в Невирье. Кто-то грибами отравился, кто-то под машину попал. Наверное, были и утопленники. Я вот слышал, что недавно кого-то молнией на озере убило.

– Было такое. Сам я, правда, не видел – как всегда на работе пропадал. Но жена рассказывала, будто парень какой-то приезжал в Невирье искать могилу прадеда, погибшего в наших местах во время войны. Поэтому никого и не удивило, что он в окрестностях озера бродил. А молнии в Лиховель часто попадают. Старухи наши говорят, будто это Бог гневается и хочет спровадить в ад утопшего графа и русалку Берту. Я, конечно, в это не верю. Что Богу больше заняться нечем, как только водяными кикиморами? Но я не верю и в то, что того парня могло молнией убить. Спросите почему? Уж больно много несчастных случаев за последнее время. И самоубийства случаются. Но почему-то только с теми людьми, которые выступают против «фронтовиков». Или с теми, кого считают подозрительными. Как по мне, так в районе работает тайная бригада больших умельцев трагических инсценировок. Как в советском КГБ или секретной службе Генриха Гимлера.

– У меня уже волосы на голове шевелятся, – призналась Оля. – Может, все-таки не будем настолько сгущать краски?

– А ты семью Максимчуков знаешь? – быстро спросил я, чтобы успеть предотвратить очередной эмоциональный всплеск у нашего рассказчика.

– Конечно, знаю. Андрей в параллельном классе со мной учился. Умный пацан. Он после школы в Киев уехал в институт, а потом где-то за границей учился. Наши отцы тогда вместе лесничими работали. Мой-то умер давно, а его батя сейчас сильно пьет. С работы выгнали…

– А самого Андрея давно видел? Говорят, что он приезжал в Невирье?

– Слышал, что приезжал, но сам не видел. У нас тогда аврал на работе случился. Поболели все, поэтому пришлось сутками в ресторане пахать. А местные рассказывали, будто Андрюха приехал, весь модный такой. Машина крутая. С Недолей встречался, а потом они в гости к Графину вместе ездили. А потом Максимчука вроде срочно вызвали по работе, и он уехал.

– А зачем приезжал, не знаешь?

– Так к родителям, наверное, – ответил Лэм и настороженно посмотрел на меня. – А Вы чего спрашиваете? Случилось что-то с Андреем? Вы поэтому здесь?

Я промолчал, а Влад откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В комнате стало тихо. Со стороны пляжа доносились веселые голоса отдыхающих. Было слышно пение птиц.

– Чуяло мое сердце что-то недоброе, – после паузы заговорил Степьюк. – И так дела в Невирье безрадостные, а тут меня еще тоска в последнее время атаковать начала. В семье вроде бы все хорошо, на работе тоже. Никак не могу разобраться в своем состоянии. Но Вы мне смело можете рассказать, что с Андрюхой приключилось.

– Максимчука после Невирья никто не видел, – осторожно, не делая выводов, ответил я. – Мы ничего не знаем. Просто один бизнесмен из Луцка хотел заняться развитием инфраструктуры вашего района.

– А я об этом слышал. Местные мужики как-то заезжали ко мне в ресторан. Маленько посекретничали.

– Вот для этого бизнесмен и посылал в Невирье Максимчука.

– Угробили они его! – взорвался Лэм. – Тут и ментом быть не надо, чтобы понять. Видать Андрюха раскопал их воровские схемы. Ведь район, как административная единица области, существует. Так же? Значит, и бюджетные деньги идут. А развития – ноль. Зато все «дулебы» на таких «тачках» ездят, что и в Луцке не купишь. Я же говорил, что недавно сгорел районный архив и комната с музейными экспонатами. Это же все в здании райадминистрации было. Поговаривают, будто перед пожаром все документы и экспонаты вывезли в поместье Графина. А кроме этого Дарий скупает у людей старинные иконы и антиквариат. Денег-то у народа нет – вот он этим и пользуется. А преподносится все, как работа по восстановлению краеведческого музея. А теперь еще и Максимчука сгубили. Ну, все, мое терпение лопнуло! Пойдет Графин вслед за своим пращуром в озеро.

– Спокойно, Влад. Спокойно, – попытался я утихомирить разбушевавшегося великана. – Нам нельзя злиться на этих людей. Потому, что допустив озлобленность, легко скатимся до их методов. У нас другие принципы работы. Мы все по-тихому выясним, задокументируем, а потом внесем в законы Невирья восьмую поправку.

Влад сначала посмотрел на меня, а потом опустил глаза и задумался. По выражению лица можно было понять, что бывший сыщик пытается что-то вспомнить. Наконец, встрепенулся, расправил плечи и почти выкрикнул:

– А, я понял, о чем Вы! Американская Конституция. Это те поправки, что когда-то давно были туда внесены. Но они работают, и по сей день.

– Точно, – подтвердил я, удивляясь своему мыслительному экспромту. – Сам не знаю, как в голову пришло. А ведь и правда. Восьмая поправка в Конституцию США была внесена в конце восемнадцатого века и действует до сих пор. Она закрепляет основные права и свободы человека. А еще в поправке говорится о запрете применения неадекватных и жестоких наказаний.

– Ты просто корифей юриспруденции, – округлила глаза Оля и, обращаясь к Степьюку добавила. – Не переживай, Влад. Закостенелые мозги твоих «фронтовиков» против нашего менталитета – это морская пыль для настоящих моряков.