Текст книги "В гостях у сказки Александра Роу"

В нашей стране актеров не просто любили, их боготворили. Зрители отождествляли их с теми характерами, образами, которые они видели на экране. И не важно, сказочные это богатыри или исторические личности, но в любом случае это были герои, которым верили.

Самое забавное, что иногда их путали. Например, Столярову часто приписывали роли Евгения Самойлова. Или многие считали, что Александра Невского сыграл именно он, а не Николай Черкасов – тоже ведь былинный богатырь, в латах древнерусского воина. И случилась такая странная вещь – орден Александра Невского, которым награждали полководцев, выполнен не с Черкасова, а со Столярова. Ювелир взял его профиль из картины «Василиса Прекрасная».

Сергей Дмитриевич любил повторять слова Пушкина: «Я могу быть подданным, даже рабом, но шутом или холопом не буду и у царя небесного». Понятие чести причислялось почему-то к понятиям белогвардейским, и многие благополучно обходились без этой нравственной категории.

Да, было обидно, оскорбительно, что не давали звания, когда у него такой послужной список. Но когда Кирилл принес отцу уже в больницу папку со званием народного артиста РСФСР, он не придал этому никакого значения: ладно, сказал, положи куда-нибудь, я тут еще один эпизод написал, давай-ка лучше почитаю…

И о славе Столяров совсем не думал. Однажды в журнале «Синемон» в обойме великих актеров вместе с Чарли Чаплином, Гарольдом Ллойдом, Робертом Тейлором, Гарри Купером, Анной Маньяни от Советского Союза был только один актер – Сергей Столяров. Он принял это с юмором: да что там, ерунда! «Есть Бабочкин, есть Симонов, вот кто должен быть здесь. На Западе все наши фильмы считают пропагандой, а это неправильно».

Он глубочайшим образом уважал Сергея Михайловича Эйзенштейна, преклонялся перед его огромным талантом и могучим интеллектом. Он восхищался Александром Петровичем Довженко, большим мыслителем и философом. Большая дружба связывала этих двух мастеров отечественного кинематографа, несмотря на разницу в годах.

Чувство товарищества всегда проявлялось у Столярова к тем, к кому он был расположен. На каком-то актерском совещании он вдруг взял слово и сказал: «Что здесь происходит? Почему вы так неуважительно и невежливо относитесь к тем, кто является гордостью нашей профессии? Есть такой актер – Олег Петрович Жаков. Это же легенда отечественного кинематографа, это человек, который создал потрясающие образы. Но он скромный по жизни человек, он никогда не скажет о себе. А мы каковы? Все получили звания, а Жакова просто забыли».

Сергей Дмитриевич не мог понять ныне модного термина «это ваши проблемы». Если проблемы – значит наши, общие. Он не был религиозным человеком, да и откуда: детдом – это не церковно-приходская школа, но слова апостола Павла «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» были восприняты им на генетическом уровне от той крестьянской цивилизации, сыном которой он был. Поэтому в искренность, честность и мужество его героев зрители верили, ибо он не играл, а был таковым от природы.

Валентин Гафт в своих воспоминаниях часто говорит о встрече с Сергеем Столяровым, которая в значительной степени решила его актерскую судьбу. В 1953 году они случайно встретились на Покровке. Юный Валя поразил его своей одержимостью, своим неуемным желанием стать артистом. Прямо на улице он стал читать басню Крылова «Любопытный», которую готовил для поступления в театральный вуз. Дома Сергей Дмитриевич приводил сыну в пример этого мальчишку, его неуемное стремление добиться своей мечты.

В своей книге Кирилл Сергеевич вспоминал и такой случай: «За год до смерти отец был в Гренобле на зимних Олимпийских играх. Замечательный праздник спорта, встреча с Францией, которую он знал и любил – все это произвело на него глубокое впечатление. После возвращения в Доме кино состоялся вечер олимпийцев, и отца попросили поделиться своими впечатлениями о зимней Олимпиаде. Надо сказать, что публика нашего дома, по всеобщему признанию, была тяжелая. Шли, в основном, смотреть новый заграничный фильмец, а выступления принимались как некая неприятная повинность, обременительная, но ритуально необходимая. Публика в основном состояла из кинематографических снобов второго разряда… Отец выступал одним из последних. Говорил он, как всегда, хорошо, искренне, от души: о великом французском горнолыжнике олимпийском чемпионе Кили, о наших хоккеистах, о встречах с русскими эмигрантами, что, кстати, тогда не приветствовалось. В конце выступления, несколько смущаясь, сказал, что загрустил по дому, по России. Это вызвало некоторое оживление в зале, послышался шумок, а затем аплодисменты. Отец воспринял это как добрый знак – его любовь к Отечеству разделяют и поддерживают. Он стал очень откровенно говорить о неожиданной тоске, которая посетила его в «прекрасной Франции», о свойствах характера русского человека и о невозможности для него жить где-либо, кроме России. Все это вызвало громкие издевательские аплодисменты. Я, сидя в зале, готов был провалиться сквозь землю! Большинство слушателей решительно не понимали: как это загрустить во Франции, скучать за границей, в том прекрасном мире вспоминать нашу грязную унылую Родину. Послышались шутки, ядовитые реплики… А отец этого не замечал. И после выступления радостно сообщил мне: «Смотри, даже аплодировали! Вот уж не ожидал…» И когда я стал убеждать его, что над ним смеялись, издевались над его искренней любовью к своей стране, он был поражен и долго не мог в это поверить».

В конце 60-х Сергей Столяров добился-таки собственной постановки. Был одобрен его сценарий «Когда расходится туман», и уже все было готово к съемке. Семья Столяровых жила в другом измерении, как бы в будущем времени. Вся рабочая суета была окрашена в праздничные тона. Впереди – воплощение в жизнь замыслов, незыблемая, земная вечность.

Но…

Обычно сдержанный, немногословный, когда дело касалось недомоганий, Сергей Дмитриевич стал по вечерам с некоторым недоумением замечать: «Странно, что-то нога побаливает, опухает даже, впрочем, все это чепуха… Работать, работать надо, сроки поджимают».

Между тем боль не проходила. Родные все-таки настояли: надо провериться. Впереди длительная командировка, разве можно рисковать? И он согласился. Договорились с Кремлевкой, на Рублевском шоссе. Сергея Дмитриевича поместили в отдельную палату. Скудная спартанская больничная обстановка: кровать, тумбочка с настольной лампой и стул для посетителя. Прощаясь, он с грустью сказал, что главную роль в фильме играть не будет: староват-де уже, а вот Виктор Авдюшко потянет, для этого у него есть все данные, настоящий лесной житель, медлительный, монументально-невозмутимый. И как это хорошо звучит – «Когда расходится туман»…

В одно из посещений сына пригласила на разговор докторша. Она смотрела в сторону и все никак не могла начать разговор: «Кирилл Сергеевич, я обязана сообщить вам… Мы дважды делали анализы, собирали консилиум… У Сергея Дмитриевича злокачественная опухоль. Лимфосаркома».

И добавила всего два слова: месяц жизни. Приговор точный, обжалованию не подлежит.

Неукротимая энергия былинного богатыря, любимца нации, ее символа замкнулась в пропахшей камфарой и эфиром палате. В самый момент стремительного рывка. В первые дни он не совсем понимал происшедшее и продолжал жить, как говорят, «по накату». Все хорошо, все прекрасно, еще немного – и закончится эта ерунда, он возвращается домой, и – за дело…

Теперь надо было что-то менять. Кирилл Сергеевич понимал, что фильма, которым жил отец, теперь никогда не будет. Нужно было переключить его неукротимую энергию. Но на что? Достойная замена нашлась – книга «Дмитрий Донской», написанная прекрасным русским писателем Сергеем Бородиным. Четырнадцатый век, Сергий Радонежский, митрополит Алексий, Дмитрий Донской, их духовная, нравственная чистота. И великое озарение, когда Сергий Радонежский поднял с колен порабощенное русское население. И зажглась спасительная звезда.

Столяров загорелся мгновенно: «Да-да! И начинать надо с кануна Куликовской битвы. Помнишь у Ключевского – прекрасный звездный час, когда как бы что-то ломается, и в этом разломе зарождается великая духовная сила. Это Сергий Радонежский, озарения Андрея Рублева. Я напишу письмо Бородину». Ответ пришел незамедлительно. И работа закипела.

Откуда у него брались силы? Болезнь все-таки наступала. Работа не была отрешением от мира, она была естественна и необходима.

Огромное мужество и сила духа сделали свое дело. В августе Сергея Дмитриевича выписали из больницы. Родные были ошеломлены – случилось практически невозможное. Все вокруг засветилось иным, радостным светом, и близкие с легкостью поверили, что так будет всегда.

В тот месяц в Лужниках проходило большое торжество: праздновалось 50-летие советского кино. Блистательный президиум, из прославленных деятелей киноискусства, каждое имя на слуху. И над всеми возвышался Столяров. Белоснежная рубашка, светлые волосы, знаменитая «столяровская» улыбка. Многие не верили своим глазам: «Сережа! Пришел, а мы думали…» Столяров, не переставая улыбаться, кивая направо и налево, весело отвечал: «Хорошо! Все прекрасно».

Но праздник был недолгим. Очень скоро Сергея Столярова не стало.

Еще при жизни он как-то сказал: «Ну что ж, попаду на Новодевичье, там хорошая компания. Там Петька Алейников». Ни генералы, ни маршалы, ни члены правительства и секретари ЦК ему были не интересны. Петр Алейников – совсем другое, старый, надежный товарищ.

Чиновники и вышестоящие функционеры тоже в долгу не оставались. И в прежние годы они всеми доступными средствами старались принизить значение Столярова в отечественном кинематографе, замолчать его всенародную славу, всенародную любовь. Мало что у них получалось, но все-таки… Живой, он был им не под силу. Тогда безнравственно попытались отыграться на почившем. Столярову было отказано в Новодевичьем кладбище под тем предлогом, что у него не было звания народного артиста СССР. И теперь он покоится на Ваганьковском, где нашли успокоение замечательные русские художники – Суриков, Саврасов, многие актеры Малого театра, Сергей Есенин.

Сергея Столярова трудно представить слабым, старым, обиженным. Он был ярким и сильным, «надежным» человеком, как о нем говорили знавшие его люди. От него исходил какой-то свет, от всего его облика, фигуры, движений – всегда подтянутый, спортивный, всегда веселый.

Изменились строй и страна, исчезли идеологические монстры, сменились лжепророки. Забылись и «незабываемые образы», созданные во множестве по заказу инстанций и по зову инстинкта самосохранения. Но среди вакханалии пошлости и безвкусицы современного экрана какой-то благородный свет излучают «старые добрые сказки» и былины. И даже патина черно-белого кино как-то убедительно подчеркивает честность и искренность этих скромных сказочных лент.

Прошло больше полувека, а не нашлось в отечестве замены Сергею Столярову. И сегодня смотрят молодые и старые люди эти фильмы, потому что для них, наверное, главное не технологические новинки, не мастерство исполнителя, не умение «прикинуться» тем или иным персонажем, а подлинность «жизни человеческого духа», подлинность, которой нужно обладать, а не изображать. И, как показывает время, многие поколения зрителей это ценят, поэтому и живут герои Столярова своей независимою жизнью и продолжают пробуждать в душах людей те самые «родовые сны» любви и уважения к глубинам национальной истории и культуры…

Мария Барабанова

Утро Марии Павловны много лет начиналось одинаково: будучи членом комиссии партийного контроля киностудии имени Горького, она звонила руководителям всех подразделений, главному редактору, в бухгалтерию, и когда переступала порог студии, была в курсе всех новостей. Барабанову боялись. С ней хотели дружить, иначе могли случиться неприятности. Любить ее было выгодно, но мужчины сходили по ней с ума искренне. Людьми она манипулировала, как шахматами, переставляя с позиции на позицию, как того требовала ситуация. Невозможного для нее не существовало. В бой она бросалась, не задумываясь о последствиях. Когда я все это узнал – не поверил. В моей памяти навсегда сохранилась маленькая обаятельная женщина с вечно смеющимися глазами.

Узнав ее историю, я стал удивляться другому: что может сделать с человеком фанатизм, одержимость, вера в свою правоту. Мария Павловна имела в своей жизни две страсти, которые в разное время вскипали в ней с разной силой: партию и кино. Пробудились они примерно в одно время, но к тому моменту Барабанова уже была сложившимся человеком – сильным, отчаянным и целеустремленным. Ради кино актриса оставила театр. Хороший театр. Ради роли она могла учинить скандал – в лучшем случае. В худшем – «могла пойти по трупам», как заявила одна из актрис студии Горького. Но ведь не так-то много Барабанова сыграла.

Мария Павловна активно вклинивалась во все дела киностудии. Одной из актрис изменил муж. Барабанова кинулась собирать на него компромат. Собрала, стала обдумывать наказание. В пылу борьбы подружилась с ним и стала помогать уже ему обустраивать его холостяцкий быт. Спустя годы они поссорились. И когда Мария Павловна узнала, что этот актер провел ночь в вытрезвителе в Ялте, полетела туда собирать на него компромат…

Подобные медвежьи услуги не были корыстными. Мария Павловна искренне верила, что призвана творить добро. Так же, как искренне верила коммунистической партии. Враги партии были ее личными врагами. Преданной призрачным идеям она оставалась до конца.

Не так давно была опубликована стенограмма заседания Первого творческого объединения киностудии имени Горького по обсуждению фильма Марлена Хуциева «Застава Ильича», которое состоялось 12 марта 1963 года. Вот фрагмент из выступления члена комиссии партийного контроля студии Марии Барабановой: «…товарищ Хрущев – власть, он сказал нет, и мы все говорим нет… Вот комиссия партконтроля – пусть мы бездарны, но мы ведь люди, которые умеют думать, чувствовать… Представьте: я простой зритель, прихожу в кино, смотрю три часа картину, и потом основной герой говорит: «Как жить?» Зачем же я смотрела эту кинокартину? Он не знает, как жить, после того как Хуциев своим сюжетом должен был двигать героя, должен был довести его до ясного ответа… Я думаю, профессиональности не хватило Хуциеву, почему он так запутался…»

В то же самое время она боролась за Василия Шукшина. Боролась беззаветно, страстно. Только благодаря ей он какое-то время оставался в штате киностудии и нередко говаривал: «На таких, как Марь Пална, всегда можно опереться…» Также самоотверженно Барабанова заботилась о ветеранах. Материальная помощь, путевки, домработницы – за всем этим она вела контроль, и ветераны были ей бесконечно благодарны. Легендарная «Машенька» Валентина Караваева была младше Марии Павловны, но она давно отошла от работы, бедствовала и не могла шага ступить без звонка своей покровительнице. Такая бескорыстная забота о нищих мастерах кино ушла вместе с Барабановой. Тело Валентины Караваевой обнаружили в квартире только через две недели после смерти.

Мария Павловна ворочала делами поистине государственного масштаба. В годы войны она сумела перебросить из одного города в другой целый театр. Находясь в Душанбе (тогда – Сталинабаде) со студией Горького, она получила из Алма-Аты письмо от артистов Ленинградского театра комедии, из которого ушла год назад. Коллеги жаловались на невыносимые условия жизни, в которых они оказались. Некогда богатый и цветущий город, куда были эвакуированы ведущие театры и киностудии Москвы, теперь погряз в нищете и болезнях. Люди голодали и умирали. Барабанова пошла к первому секретарю ЦК партии Таджикистана и добилась приказа о переправке театра в Сталинабад. В это было трудно поверить!

Стоит упомянуть еще одну характерную черту Марии Павловны – колоссальное воздействие на мужчин. Не был исключением и тот самый таджикский партийный деятель. Барабанова никогда не «таскалась по мужикам», но могла поистине околдовать кого угодно. Влюблялись в нее безумно. Шесть раз Мария Павловна выходила замуж, мужья буквально носили ее на руках. Она же, в свою очередь, выводила их в люди, беззаветно лепила из них личности – то есть, выходя замуж за скромного, интеллигентного младшего научного сотрудника, она знала, что вскоре он станет заместителем министра. Так и случалось.

Внук Марии Барабановой, журналист и бизнесмен Кирилл Мартынов в 2010 году рассказал мне о своей семье: «Мой дедушка Николай Александрович Петров был последним бабушкиным мужем. Начинал он как талантливый микробиолог, научный работник средней руки, но бабушка подтолкнула его стать государственным чиновником. Дедушка дослужился до заместителя министра пищевой промышленности, стал членом коллегии Госплана Советского Союза. Он был умнейшим, интеллигентнейшим человеком, знавшим несколько языков и игравшим на рояле. Бабушку он боготворил как деятеля искусств, она была для него воплощением тех идеалов, которые он воспитывал в себе…»

Расставались супруги так же полюбовно – Барабанова выбивала для бывшего суженого квартиру, и они дружили всю жизнь. В браке с журналистом Николаем Ситниковым Мария Павловна родила дочь Киру, которая впоследствии увлеклась профессией отца. Много лет Кира Барабанова проработала на первом радиоканале, выпуская передачи о науке и животных.

«Бабушка сделала себя сама, – вспоминал Кирилл Мартынов. – Направляющей для нее всегда была идея творчества, а опорой служили коммунистические идеалы, знания, полученные в Высшей партийной школе. У нас в доме часто собирались люди, приходили со своими проблемами, прятались за нее. Для них Мария Павловна была направляющей и руководящей дланью. Ходила с ними по инстанциям, постоянно куда-то звонила. Эмоциональный разговор по телефону минут на сорок – это для нее был ритуал. Зачастую все это выливалось в собрания на той же студии Горького…»

После войны, в наиболее активный период общественной работы, Мария Павловна отошла от кино на десять лет. К тому времени о Барабановой успели позабыть, поэтому актрисе была необходима ударная заявка, мощное напоминание о себе. В 1957 году, узнав о пробах актрис на роль Кота в сапогах в киносказке Александра Роу, Мария Павловна влетела в чей-то кабинет и, стукнув кулаком по столу, сказала: «Эту роль буду играть я, и никто другой!»

Фильм получился. Рецензенты актрису похвалили. Дети бегали в кинотеатры десятки раз, а потом вышагивали по улицам с триумфальной песенкой:

«Коты бывают всех пород, тра-та-та, тра-та-та!

А я, друзья, волшебный кот – от носа до хвоста!»

Эту песню более полувека назад использовали как марш, как пароль в играх, как приветствие при встречах. Успех у зрителей был грандиозным. Хотя, казалось бы, актриса совсем не походила на грациозного кота. Немолодая, полненькая, к тому же – женщина, говорившая о себе в мужском роде. Но, вопреки всему, это никого не смущало, и под обаянием актрисы рушились все стереотипы о том, какими должны быть главные герои и героини.

Вновь наступило затишье. Режиссеры не знали, что с ней делать, ведь Кот в сапогах – роль для травести, а кино все больше снимало настоящих детей, и пятидесятилетней актрисе делать в нем, вроде как, было нечего.

Тогда Барабанова сделала еще один отчаянный шаг – она сама сняла фильм. Вместе с режиссером Владимиром Сухобоковым приступила к созданию кинокомедии «Все для вас». В ролях – блистательные артисты: Татьяна Пельтцер, Леонид Куравлев, Ольга Аросева, Борис Иванов, Леонид Харитонов, Борис Бибиков, Рина Зеленая. В фильме много песен, танцев. Некоторые интерьеры выполнены в тогда еще не модном, но новаторском духе условности. Присутствовала даже мультипликация. По сюжету, героиня Барабановой, Маша Петровна Барашкина, инструктор горисполкома, которая трудится исключительно на благо родного города. Она и больницу построила, и стадион отгрохала, и даже ателье мод открыла. Но все равно ее никто не понимает: ни руководство, ни клиенты, ни даже любимый человек. Вся жизнь Маши Петровны Барашкиной проходит в сплошной суете, ей не до себя. По сути, Барабанова ставила автобиографию. Она пыталась доказать, что эта Маша Петровна и есть Мария Павловна. Она пыталась оправдаться перед коллегами, что и ее деятельность направлена только на благо других, «все для вас»!

Фильм провалился. Его не признали ни критики, ни зрители. Хотя сама Мария Павловна считала его вполне удачным, как и все, за что она бралась. Тем не менее, Мария Барабанова вновь вошла в киноконвейер и начала активно сниматься. Особенно в 1970-е, когда почти одновременно ушли из жизни ее последний муж и зять. Содержание всей семьи легло на ее плечи.

Внук актрисы рассказал об этом периоде жизни: «До 1971 года у нас была полная семья, у всех высокие зарплаты, казенная машина, государственная дача в Серебряном бору, поэтому о собственной даче никто и не задумывался. Но в один год умерли и отец, и дед, и все материальное благосостояние семьи легло на плечи бабушки. Она была из тех людей, для которых работа всю жизнь оставалось главным делом. Когда не было съемок, она ездила с творческими встречами. Если бы ее лишили денег, она бы и бесплатно выступала. Она не была классической бабушкой, ничего не умела и не хотела делать по дому. Уборка, стирка, глажка – совсем не для нее. Только творчество и борьба, как она ее понимала…»

В 1992 году, когда мы познакомились, я ничего из вышесказанного не знал. Мария Павловна была уже старой женщиной, уставшей от забот и суеты. К счастью, она согласилась встретиться, но и тут соригинальничала – когда я уже выходил из дома, раздался телефонный звонок: «Сережа! Это Марь Пална. Я тебя очень прошу, купи мне килограмм клубники. Тогда интервью будет совсем хорошим!»

* * *

– Повторюсь еще раз: я древняя, и все в прошлом, – повела разговор Барабанова. – Но я расскажу тебе все, что смогу.

Родилась я в Ленинграде. Отец мой был путиловским рабочим, мама – домашней хозяйкой. С тех пор, как мне исполнилось пять лет, все считали, что я обязательно буду артисткой. И не только потому, что я очень четко и правильно выговаривала слова. Я была безумной хулиганкой. Меня постоянно выгоняли из школы. И когда это случилось в последний раз, я пришла домой и заплакала. А папа, который обожал меня до смерти, сказал: «Ты что плачешь? Подумаешь – выгнали! Школ много, а ты одна! Пойдешь в другую школу». Наверное, его отношение ко мне тоже сыграло свою роль в моем формировании как личности.

Александр Роу, Мария Барабанова и члены съемочной группы на съемках фильма «Василиса Прекрасная», 1938 г

«Финист – Ясный сокол» Ненила

«Новая Москва» Оля

«Принц и нищий» Принц Эдуард и Том Кенти

«Девушка спешит на свидание» Нина – Мария Барабанова, Гурова – Вера Стрешнева

«Новые похождения Кота в сапогах» Кот – Мария Барабанова, король Унылио – Анатолий Кубацкий

С Александром Роу на съемках фильма «Новые приключения Кота в сапогах»

«Пока бьют часы» Тётушка Пивная кружка

«Как Иванушка-дурачок за чудом ходил» Иванушка – Олег Даль, Баба Яга – Мария Барабанова

«Соловей» Судомойная дама – Мария Барабанова, Мария – Светлана Смирнова

«Доктор Калюжный» Тимофеич

«Все для вас» Тетя Саша – Татьяна Пельтцер, Мария Петровна – Мария Барабанова

С внуком Кириллом

Характер у меня закалялся с юных лет, он стал мужским, смелым, сильным. Поэтому, наигравшись в самодеятельности, я твердо решила идти в профессиональный театр. Без образования. И меня взяли в ТЮЗ. Там я познакомилась с прекрасной актрисой Клавой Пугачевой, которая однажды мне сказала: «Все, ухожу из ТЮЗа, потому что не хочу быть кастрированной актрисой!» И я ушла вместе с ней, решила учиться. Поступила в Институт сценических искусств к Борису Михайловичу Сушкевичу. Это был замечательный педагог и режиссер мхатовской школы. Я стала его любимой студенткой. Но так случилось, что, когда наш курс решил организовать театр Сушкевича, я одна из всех выступила против этого.

– Почему?

– Вот такой характер! Заупрямилась – и все! Сказала, что мне там будет скучно. «Вот МХАТ и Мейерхольд – это другое дело!» Причем я больше тянулась к Мейерхольду, так как очень любила форму. Когда я все это выдала, открылась дверь, вошел Сушкевич. Юрка Бубликов, царствие ему небесное, решил меня подставить: «Ну, Барабанова, скажи все это при Борисе Михайловиче!» И я, конечно, сказала. Борис Михайлович выслушал и отказался со мной заниматься. Пришлось мне заканчивать институт с башкирским национальным курсом.

– Этот инцидент не сказался на вашей дальнейшей биографии?

– Нет. Все шло замечательно. Комитет по делам искусств направил меня как выпускницу института в Театр комедии к Николаю Павловичу Акимову, у которого я играла весь советский репертуар. А потом началось и кино.

В 1934 году к нам в Ленинград приехал Московский молодежный театр. Как-то вечером отправились мы в ресторан «Астория» кутить. Сидели за столом семнадцать парней и я, маленькая, курносая, но – будьте покойны – в обиду себя не дам. Вдруг вижу, что за столиком напротив сидит солидная пара и внимательно меня разглядывает. А дама еще и лорнет для этого приспособила. Я не стерпела и заявила своим: «Вы видели, какая наглая? Ну, я сейчас пойду ей дам!» Парни меня удержали. А на следующий день я узнаю, что меня разыскивает по всему городу режиссер Вернер с приглашением на роль в фильме «Девушка спешит на свидание». Причем на эту роль у него уже был заключен договор с премьершей Александринского театра Смирновой, но он перезаключил его со мной, студенткой. Так я впервые снялась в кино, впервые прочла о себе хорошие рецензии и стала известной ленинградской артисткой.

– Как складывалась ваша карьера в знаменитом Театре комедии? В тридцатые годы он был еще достаточно молодым коллективом, его традиции и стиль только зарождались.

– Мне там было очень хорошо, ко мне относились замечательно. Я играла много. Помню, например, «Валенсианскую вдову», где я играла проститутку Селью, «Собаку на сене», где играла Доротею, «Весенний смотр», где играла Нину. Были у меня и герои-мальчики: Ванька («Терентий Иванович»), Фред («В понедельник в 8»). А в «Школе злословия» у меня была небольшая роль мальчика-слуги Уильяма, которую я слепила из ничего. От того, что по ходу пьесы возникало много любовных историй, я решила, что мой мальчишка должен проходить по сцене как пьяный – до того он обалдевал от всего происходящего. Этот эпизод всегда сопровождался громом аплодисментов.

– Вы поначалу и прославились в амплуа травести. Ваш Тимофеич из фильма «Доктор Калюжный» получил большую прессу.

– Точно. Тут я победила очень много чего, и, прежде всего, женский род. Да и роль-то больно хорошая. Вначале я сыграла ее в Театре комедии, в спектакле «Сын народа» по пьесе Германа. И, видимо, Эрасту Гарину, который собирался ставить фильм, я понравилась. Но ни у кого не было уверенности, смогу ли я перенести этот образ так же хорошо на экран. И когда мою пробу повезли на утверждение, меня утвердили не как актрису, а как мальчишку, приглашенного на роль. Настолько я была естественна. Я даже не гримировалась, только подрезала себе волосы да намазала вазелином морду. Но главное – я «утяжелила» свои ноги, то есть придумала себе мужиковатую походку. К тому же я играла не мальчишку, а человека, у которого на все своя точка зрения, который живет в своем собственном мире. И это, видимо, мне помогло в создании образа. Так я попала в картину «Доктор Калюжный», где играли Яна Жеймо, Юра Толубеев, Аркаша Райкин – очень сильный актерский состав.

Я сразу прославилась, мне дали высшую категорию, и жизнь моя пошла замечательно. А так как я работала в театре, я не заштамповалась. Я и француженок играла, и современных девушек, роли драматические и комедийные. Меня постоянно приглашали в кино. Помню, Михаил Ильич Ромм, собираясь снимать «Русский вопрос», хотел, чтобы роль прогрессивной американки Мэг играла Ада Войцик, но Константин Симонов, написавший эту пьесу, сказал: «Нет, эту роль должна играть только Барабанова. Пусть это будет женщина-подросток».

– Конкуренция между актерами в то время чувствовалась особенно остро?

– Она всегда чувствовалась. Порой случались непредсказуемые вещи. На роль того же Тимофеича в Театр комедии был приглашен из ТРАМа актер Виноградов, которого мы все звали «Сачком». Но у него образ никак не получался. И премьеру сыграла я. Меня принимали в партию. И в райкоме, когда обсуждение моей кандидатуры подходило к концу, этот самый Виноградов, который к тому же являлся секретарем нашей парторганизации, заявил: «Мы тут подумали и решили продлить ей кандидатский стаж. Она, конечно, политически грамотная, но все же недостаточно серьезная для партии». И вот помню: кабинет, длинный стол с красным сукном, за ним – много народу, секретарь райкома Лизунов… Дают мне последнее слово, и я говорю: «Виноградов! Я вступаю в партию для того, чтобы таким, как ты, там было плохо!» Что я еще выдавала – не помню, но слушали меня затаив дыхание.

Я настолько была верующей в дело партии, я была просто Дон Кихотом! Мне вообще ничего нельзя было сказать против. И первый секретарь, вручая мне партбилет, сказал: «Барабанова, борись за него всегда так, как ты боролась сегодня…»

– Вам много приходилось бороться?

– За себя надо уметь постоять. Если взять творческую жизнь – я на нее не в обиде. Актерская судьба зависимая, мы – сезонный продукт. Либо нас приглашают, либо нет. Я работала всегда, и, если была уверена, что могу сыграть какую-то роль лучше других, вступала в борьбу. Я очень смелая. Когда необходимо было получить звание «народной артистки», я сильно била по начальству. Я вообще за актеров дралась – мало кто про это знает.

Когда собралась комиссия по званиям, я была на съемках, и один из наших режиссеров (я его настолько терпеть не могу, что даже фамилии не помню) сказал: «Зачем ей «народную»? Ей и «заслуженной» хватит!» Ну и я плюнула на них. Прошло какое-то время, вдруг в Союз кинематографистов вызывают: «Мария Павловна, да что ж это вы без звания? Как же такое может быть?» И в 1991-м мне присвоили «народную». А я хотела, чтобы Ельцин мне подписал приказ, все ждала, пока он наездится по своим делам. И дождалась. Я его очень уважаю за смелость. Ох, как я люблю смелых людей! Это ведь очень трудно быть смелым. Но надо!

– Мария Павловна, а почему вы бросили театр?

– Потому что у меня начались съемки в фильме «Принц и нищий», где я играла сразу две главные роли. Потому что в Ленинграде я отрабатывала спектакль, садилась в «Стрелу» и мчалась в Москву на киностудию, снималась в Москве, садилась в «Стрелу» и ехала в Ленинград. Так я жила год. Разве это нормально? Меня из театра не отпускали. Я со скандалом ушла. И не жалею, хотя театр актеру необходим. Он его шелушит, формирует, позволяет проживать образ от рождения до смерти. Но в то же время театр – это коробка. Это три стены и зрительный зал.