Текст книги "В гостях у сказки Александра Роу"

А однажды мне пришлось озвучить нашего актера. Случилось это на студии Горького. Режиссер Геннадий Васильев снимал «Новые приключения капитана Врунгеля». Он пригласил меня к себе и сказал: «Лидия Георгиевна, нам надо озвучить… Савелия Крамарова. Всего в одной сцене. Он сам пытался два раза озвучить, вызывали других актеров – никак не получается». А сцена заключалась в следующем: плывет плот с главными героями, за него цепляется Крамаров, пытаясь выбраться из воды, а те его не пускают. И Крамаров кричит, умоляя их простить его. Так вот Гене нужен был какой-то особый крик, переходящий с баса на визг. Я попыталась раз-другой, и, вроде получилось. Только собралась уходить, Васильев хватает за руку и говорит: «Лидия Георгиевна, есть еще один момент. Может, вы сможете озвучить… гору?» – «Гору?!» – «Да. В этом же эпизоде, когда все взрывается, бурлит и гремит, должна хохотать гора. Она хохочет, хохочет, переходит на стон и затихает…» Я снимаю пальто, возвращаюсь к микрофону и начинаю делать гору…

Вот есть актрисы гротесковые, которые бегают, падают, носятся по лестницам – у меня совсем не то. Я актриса сугубо острохарактерная. Моя характерность сидит где-то внутри, в окраске голоса, в отношениях. Взять, к примеру, даже жанр киносказки, там все равно надо работать по системе Станиславского. Там все равно надо видеть глаза Милляра, глаза Пуговкина, глаза Кубацкого, Хвыли, а не просто бегать и падать, считая это комедией.

* * *

О Роу у меня много хороших воспоминаний. И человек он был с большой буквы. А знакомство с ним произошло, как всегда для меня, невезуче. Он снимал «Вечера на хуторе близ Диканьки», и на роль Бабы с фиолетовым носом, которая ругается с соседками, он хотел пригласить актрису Лидию Рюмину из театра Ленинского комсомола. Артурыч, как мы его называли, работал только с теми, кого знал, кому доверял, поэтому у него из фильма в фильм всегда переходил один и тот же актерский состав.

Группа сидела где-то в снегах, в Мурманске, по-моему. Начальницей актерского отдела в то время у нас была Вера Михайловна Скрипник. Она звонит Роу: «Александр Артурович, Рюминой в Москве нет. Мы высылаем вам Лидию Королеву из штата. Она такая же острохарактерная и темпераментная». – «Не надо мне никакую Королеву! Что вы мне все портите?! Мы в экспедиции!» Вера Михайловна стоит на своем: «Я посылаю вам ее под свою ответственность». Следующий звонок от Роу: «Не надо Королеву, она с текстом не умеет работать!» Как так? Почему он так решил? «Мне сказали надежные люди!» Как потом выяснилось, одна художница по костюмам работала на «Евдокии», где я снималась в эпизоде с высокой температурой. Таня Лиознова, которая ставила фильм, наблюдая за моей работой, удивилась: «Лида, что с тобой? Ты разучилась работать с текстом?» Я говорю: «Танечка, у меня температура под сорок, мне очень тяжело». Сделали перерыв, я полежала, собралась и сыграла. А та ассистентка вынесла из разговора только то, что захотела вынести. Так вот, Вера Михайловна все равно выписывает мне наряд и говорит: «Поезжай».

Встречала меня на платформе поздно вечером Верочка Алтайская. Она сказала: «Артурыч очень зол, ворчит, через два дня – съемка. Вот тебе текст. За это время нам надо все выучить и отрепетировать». Мы жили в одном номере и с утра до вечера разминали текст. «Ты только не теряй ритма, у Роу главное – ритм! Помнишь, в оперетте была актриса Савицкая? Так вот надо играть, как она, чтоб от зубов отскакивало…» Надо было страшно тараторить, весь спор должен был длиться несколько секунд: «Утопился! – Повесился! – Утопился! – Повесился!..»

Наутро встреча с Роу. Он важно развалился в кресле, бросил на меня недоверчивый взгляд: «Ну, что вы там нарепетировали?» Мы вышли и сбацали всю сцену как надо. Пауза. Роу: «Ну-ка, еще раз!» Мы повторили. Тогда Роу повернулся к группе и заявил: «Ну и какая б… сказала мне, что она с текстом не умеет работать?!» Поцеловал мне руку и назначил на следующий день съемку.

С тех пор Артурыч приглашал меня почти на все свои сказки. Он был уникальным явлением: звезд с неба не хватал и Америки не открывал, но на площадке твердо знал, чего хочет. Он не мог себе представить, чтобы перед камерой появился неграмотный актер. Он ничего не показывал и не объяснял, а только объявлял: «Пойдешь со своим мужем и будешь громко реветь, не желая менять младенцев…» И все. Как реветь, как идти – уже решали мы с Толей Кубацким, а Роу задавал только ритм. Он доверял актерам, потому что команду набирал сам и работал только с профессионалами. Он не останавливал съемки, если кто-то запутывался в юбке.

Роу часто устраивал встречи со зрителями, на которые приглашал Георгия Милляра, Анатолия Кубацкого, Веру Алтайскую, Зою Василькову, Аркадия Цинмана, Юрия Чекулаева, Александра Хвылю, Татьяну Барышеву, Людмилу Хитяеву. Такие встречи всегда проходили весело и талантливо. А для него самого это было очень важно – познакомиться с детьми, понять свою аудиторию и представить своих актеров.

Михаил Ильич Ромм – личность иная. Иной интеллект, иной характер, иной жанр. У него была какая-то академичность в хорошем смысле слова. Помню, когда мы снимали сцену свадьбы в картине «Убийство на улице Данте», он тоже никому ничего не объяснял, но долго репетировал. Я уже начала волноваться – может, дело во мне? Может, я что-то не так делаю? Михаил Ильич подошел и тихо спросил: «Лида, у тебя нос свой?» Я говорю: «Нет. Мне его подтянули». Он как заорет: «Зачем вы изуродовали героиню?! Снимайте с нее весь грим, и только немного припудрите! Она и так острохарактерная!» Оказывается, он все это время присматривался к моему носу.

Я много работала с Исааком Магитоном. Вот кто умеет работать с детьми! У него какой-то особый к ним подход, и дети его очень любят. Профессионал, создавший массу талантливейших «Ералашей», «Фитилей». Я снималась и там, и там, а также в «Фантазерах», в других его фильмах. Но вот последнюю работу с ним так и не видела. Это был детектив «Пять похищенных монахов», где мою героиню звали бабушка Волк.

Самый последний раз я снялась в фильме «Комитет Аркадия Фомича». Это была чья-то дипломная работа во ВГИКе, и меня уговорила поучаствовать в ней одна знакомая актриса. Когда я ознакомилась со сценарием и посмотрела на группу, то решила, что слушать никого не буду, а буду делать все сама. Действие фильма разворачивалось в Доме ветеранов КГБ, жильцы которого существовали по своим законам и порядкам, как при старом режиме. Руководителем и вдохновителем всех их деяний и являлся этот самый Аркадий Фомич, которого играл Евгений Шутов. Фильм не получился. И мне не столь жалко его создателей и саму затею, сколь жалко образ Шутова. Показали вполне трагическую фигуру, а ходили вокруг да около.

* * *

Я своей жизнью довольна. Ни на что не жалуюсь. Хотелось бы дальше жить, работать, радовать себя и веселить других.

* * *

Лидия Георгиевна не теряла оптимизма. Она всегда готова была к работе, которой в 1990-е уже не было. Я дважды приглашал ее на радио, а к восьмидесятилетию актрисы договорился о съемке в телепрограмме «Спокойной ночи, малыши!» В те годы я был сценаристом рубрики «Встреча с интересным человеком», в рамках которой Хрюша ездил на интервью к артистам, режиссерам и композиторам. В январе 1997 года съемочная группа легендарной телепрограммы заполонила маленькую квартирку Лидии Королевой, приехала неповторимая Наталья Державина-Хрюша, в итоге получился веселый, познавательный выпуск. Но как только мы уехали, Лидия Георгиевна присела в кресло и… пережила клиническую смерть. Так что свое восьмидесятилетие актриса встретила в больнице. Врачи провели сложнейшую операцию и рекомендовали ей запомнить эту дату: «Считайте, что вы родились дважды. После такой операции шансов выжить мало».

Лидия Георгиевна благополучно вернулась домой, но с каждым днем ей становилось хуже. В 1999 году она практически не вставала. Тем не менее, оптимизм и надежда не покидали ее. Лидия Георгиевна ни разу не заговаривала о смерти и обещала друзьям, что обязательно встанет. При этом она испытывала нечеловеческие боли.

Когда я навестил ее в последний раз, мне запомнилась одна фраза. Я зачитал Лидии Георгиевне готовую главу о ней для своей самой первой книги, она все одобрила и, подводя черту, сказала, что довольна своей жизнью. «И ты в моей жизни – очень хорошая, ценная, важная…» Я очень испугался, что она скажет слово «точка». Но Лидия Георгиевна выдержала паузу и сказала: «запятая».

Только это, к сожалению, была точка…

Лидия Георгиевна Королева не вела учет своих ролей и эпизодов, не коллекционировала свои фотографии и рецензии, не заводила нужных знакомств. Ей было достаточно небольшого, но близкого окружения. Теплые отношения связывали актрису с художниками, друзьями покойного брата – к ним в компанию ходить было куда интересней, чем на светские посиделки в Доме кино.

Она сделала в искусстве совсем немного. Не хочется писать банально, «а что было бы, если бы…» Когда-то Сергей Герасимов с высокой трибуны сказал: «Вот если бы все актеры на встречах со зрителями работали так, как Лида Королева…» Но ведь не пойдешь даже после таких лестных слов к мэтру с просьбой дать роль. Жизнь актера зависима и часто несправедлива. Но если человек выбирает эту жизнь – бог ему в помощь. Главное – выстоять и перед огнем, и перед медными трубами.

Умного человека во всех ситуациях спасает юмор. У Лидии Георгиевны юмор стал чуть ли не профессией. Однажды немецкая журналистка брала у актрисы интервью и среди прочих вопросов предложила заполнить анкету. Многие известные личности вписывали свои «любимые цвета» и «предпочтительные времена года» в графы этой анкеты, но журналистка никак не ожидала прочесть, что у Королевой любимая еда – это диета, а любимое занятие – спать. «Если к любому делу подходить с иронией – жить интереснее», – считала актриса. И была права.

Варвара Попова

Написать о Варваре Поповой оказалось делом непростым. История фактически стерла это имя, и, если бы не кино, память об этой женщине сохранили бы лишь несколько человек. Сегодня они утверждают, что она была актрисой от Бога, чью гениальность растоптали человеческое хамство и равнодушие.

Рождение этой главы можно сравнить с журналистским расследованием. Оказалось, что о Поповой почти никогда ничего не писали, о ней не упомянул ни один театральный справочник, а в родном Театре имени Вахтангова личное дело Варвары Поповой самое тонкое и малосодержательное. Что касается бывших коллег актрисы по сцене, их почти не осталось, а кто еще работает, тому и сказать нечего. Ведь Попову «ушли» из театра в 1956 году, более полувека назад!

Когда я уже отчаялся найти хоть кого-нибудь, знавшего близко Варвару Александровну, судьба свела меня с так называемыми «вахтанговскими детьми» – дочерями тех, кто создавал этот театр. Дружбу друг с другом они пронесли через всю жизнь, а вместе с ней – и память о тех, с кем дружили их легендарные родители.

Варвара Попова – легенда. И память о ней сохранить необходимо.

* * *

Для нашего поколения, тех, кого знакомила с кинематографом телепередача «В гостях у сказки», Варвара Попова – это нянька Степанида из замечательной киноленты Александра Роу «Варвара-краса длинная коса». А еще смешная слепая старушка из «Морозко» и заботливая бабка Настя из фильма «Золотые рога». Александр Роу удивительно точно подбирал типажи для своих картин, и появление того или иного актера на съемочной площадке никогда не было случайным. Понятно, что главные злодеи всегда доставались Георгию Милляру, а дальше шли их прихвостни, добрые молодцы, малые детки и мудрые старцы (или старушки). И если нечистей у Роу играли одни и те же актеры, то положительных героев он менял довольно часто. Исключение составила лишь Варвара Попова. Она-то и играла милых и добрых старушек, помогающих главным персонажам в борьбе со злом.

Почему режиссер отдал ей предпочтение? Ему нужна была актриса, которой бы поверили, прежде всего, маленькие зрители. Лицо Поповой на редкость бесхитростно. В театре она играла и эксцентрические, и отрицательные роли, но на экране Роу просил актрису оставаться самой собой, и эта ее русская простота, обаятельная естественность становились обезоруживающей противоположностью гротесковым злодеям, вроде Чуда Юда Морского или Бабы Яги. Чтобы это понять, достаточно посмотреть всего одну сцену, где Степанида рассказывает дочери подводного царя о земной жизни.

* * *

У Варвары Александровны не было никаких почетных званий. «Любимая ученица Вахтангова – это выше любых почестей и наград», – говорила актриса. Она училась в студии великого мастера вместе с теми, кто в дальнейшем определял стиль и направление зарождающегося советского театра, кто поистине стал лицом отечественной сцены. Она принадлежит тому же золотому поколению вахтанговцев, что и Борис Захава, Рубен Симонов, Борис Щукин, Александра Ремизова, Цецилия Мансурова, Елизавета Алексеева, Иосиф Толчанов, Вера Львова, Николай Горчаков, Анна Орочко. С ними Варвара Попова была на «ты», но никогда не кичилась этим и ни разу не попросила для себя ни одной роли.

Это было странное поколение, не от мира сего. Если бы не Вахтангов, большинство из них, может, и не выбрали бы профессию актера, но студия стала для них вторым домом. И, что удивительно, все бывшие студийцы до последних дней сохранили в себе главное, на взгляд Вахтангова, актерское качество – наивность, непосредственность, детскость.

Они не могли друг без друга и даже жить решили вместе. Сложились и построили кооперативный дом в Большом Левшинском переулке. Выбирая место, отсчитывали шаги от театра до дома, чтобы было не очень далеко, но хватило бы времени на ходу повторить роль, войти в образ или обдумать творческие решения. Квартиры тоже планировали сами, по лотерее тянули этажи. В 1928-м дом был построен, а уже через год на свет появился первый ребенок «вахтанговской коммуны» – у Бориса Захавы родилась старшая дочь Екатерина.

Наталья Захава, младшая дочь Бориса Евгеньевича, вспоминает:

«Варвару Попову я помню столько же, сколько себя, чуть ли не с того момента, как я родилась. Она жила выше этажом и была необходимым человеком в нашем доме, без которого не проходило ни дня. Варвара Александровна очень дружила с моей мамой, Марией Федоровной Некрасовой – тоже ученицей Вахтангова, игравшей в первых его постановках. Они составляли очень смешную «классическую» пару – «толстый и тонкий». Мама была полная, яркая, характерная, а Варвара – маленькая, худая и шустрая. Смотреть на них со стороны было очень забавно.

Варвара Александровна обожала хулиганить. Я помню ее под кроватью (а вот зачем она туда забиралась?..), помню, как она дразнила кошек, доводя их до бешенства, хотя очень их любила.

Она постоянно играла в жизни, с удовольствием входила в какой-нибудь образ. Когда в четыре года я страшно заболела, Варвара приняла в моем лечении самое деятельное участие. Я категорически отказывалась есть, и она разыгрывала передо мной целые сцены: подвигала к себе тарелку и начинала с невероятным аппетитом поедать, допустим, кашу. Так как меня воспитывали «правильно», я тут же кричала: «Отдай, это мое!» – и начинала быстро-быстро опустошать посуду. Такая же ситуация была и с санитарными процедурами. Чтобы поставить мне клизму, Варвара самоотверженно ложилась рядом…

В нашем доме все постоянно друг друга разыгрывали, шутили, устраивали целые представления, и Попова всегда принимала в них участие».

* * *

Варвара Попова родилась в Самаре, в благополучной, обеспеченной семье, воспитывалась в институте благородных девиц, затем – в Московском Александровском институте. В совершенстве знала два языка, французский и немецкий. В восемнадцать лет она круто изменила свою жизнь, подавшись в артистки. По всей видимости, в семье эту новость восприняли без энтузиазма, потому что в дальнейшем никто из коллег и соседей не помнил, чтобы Попова рассказывала что-нибудь о родственниках или ездила кого-нибудь навещать. Иногда, крайне редко, к ней приезжала старшая сестра – тонкая дама с аристократичной внешностью и изысканными манерами. Сестры не были похожи и не дружили. Общих тем для разговоров не было.

Не так давно в Москве вышла книга «Александра Ремизова: режиссер и ее актеры». Несколько строк там связаны с Варварой Поповой. Александра Исааковна вспоминала: «Мы были очень увлечены, не замечали ни голода, ни усталости. Нас уже ввели в «Чудо святого Антония», и мы почувствовали себя артистами. Однажды во время действия я чуть не упала на сцене от голода. После спектакля кто-то рассказал, что на Воробьевых горах есть такая больница милосердия, где всех голодающих и истощенных кормят и дают ночлег. Мы с Варькой решили действовать.

С Варькой мы очень дружили. Когда я приехала в Москву, была смешная, очень плохо говорила. Евгений Багратионович как-то сказал мне очень по-доброму: «Сашура, вы очень плохо говорите. Вам нужно дружить с Варей Поповой и слушать ее. У нашей Вари очень правильная и красивая московская речь. Дружите с ней и учитесь у нее». Так я и стала дружить с Варькой, и дружу вот уже больше семидесяти лет.

После того спектакля, когда я чуть не грохнулась в обморок, мы с Варькой придумали план. Раз мы появлялись в спектакле только на несколько минут и были гостьями из «третьей линии», то решили, что наше отсутствие будет не очень заметно другим участникам этой сцены. Поэтому, старательно подобрав себе замену из совсем молодых учеников Студии, мы серьезно отрепетировали с ними наши роли… и отправились на Воробьевы горы. Там, действительно, нас приняли, осмотрели, поохали, покачали головой и начали кормить супом и кашей. Нам выделили место на мешках с соломой, где мы должны были лежать и «нагуливать здоровье». Там, в этом «санатории», мы с Варькой, лежа на мягких тюфяках, курили папиросы-самокрутки (тогда почти все курили; это была не мода, просто так меньше хотелось есть). Счастье нам улыбалось, и мы мечтали о будущем в театре. Так продолжалось дня три, нас начала мучить совесть – а как там наши товарищи, которые вели ничуть не более сытую жизнь, чем мы. Из «санатория» на Воробьевых горах мы убежали и с повинной головой пришли в Студию. Наше предательство было раскрыто очень скоро, и виновниц вызвали на Центральный Орган Студии. Нам устроили «аутодафе», нещадно клеймили. Старшие студийцы говорили, что за такое нарушение дисциплины, прямо-таки преступление, нас надо выгнать, но кто-то вступился за нас и сказал, что Сашура действительно чуть-чуть не упала на сцене, а «это было бы не эстетично и разрушило бы цельность композиции»! (Все должны были стоять неподвижно). Мы были пристыжены и страшно злились на эту кашу, из-за которой предали наших товарищей. Окончательное слово было за Евгением Багратионовичем. Мы готовились к самому худшему, но он, видя наши растерянные лица, прочтя на них полное раскаяние, был с нами очень добр: «Вы, я думаю, все поняли и больше этого не повторите».

* * *

О Варваре Поповой заговорили в конце 1920-х, когда она с блеском сыграла Луизу в пьесе Фридриха Шиллера «Коварство и любовь». О молодой актрисе писали многие театроведы, на нее сбегалась смотреть вся Москва. Те, кто дожил до наших дней, до сих пор говорят об этой работе с нескрываемым восторгом. «Она сыграла Луизу лучше, чем кто бы то ни было в этом театре мог бы это сделать, – можно прочесть в одной из сохранившихся рецензий. – Она трогает и волнует…» При этом многие пытались разгадать, как удача могла улыбнуться актрисе с такой, в общем-то, невыигрышной внешностью, ярко выраженной «русопятистостью». Жена Захавы, Мария Некрасова, любила поддразнить подругу. «Фердинанд! Ты зажег огонь в моем сердце!» – пародировала она Попову тоненьким, дрожащим голоском. Однако годы спустя Михаил Ульянов отметил, что Варваре Поповой позволил сыграть Луизу «пронзительный звук ее индивидуальности, человеческая теплота, угловатость и жизненная неприспособленность».

Больше Попова ничего заметного в театре не сыграла. Она не умела интриговать, бороться за себя или выгодно дружить «против» кого-нибудь. Многие называли ее неудачницей. В личном деле Варвары Александровны написано: «Находится в условиях не очень благоприятных для роста, но все же делает успехи».

Успехами актрисы Поповой стали Санька в «Интервенции», Нинка в «Аристократах», Дуняшка в «Женитьбе», Поликсена в «Правда – хорошо, а счастье лучше», Манюшка в «Зойкиной квартире», Феклуша в «Грозе», мать Любки Шевцовой в «Молодой гвардии», нянька в «Ромео и Джульетте», Валерия Ивановна в «Первых радостях». Она не играла главных ролей, но партнеры восхищались ее органичностью в любом образе, ее совершенным владением актерской техникой, правдивостью существования в предлагаемых обстоятельствах. Казалось, этой женщине самой природой предначертано жить и умереть на сцене, но Варвара Александровна категорически не желала существовать по законам театра. Она уходила домой, как только заканчивался спектакль. Она торопилась к семье, к сыну, никогда не посещала светских мероприятий и не появлялась на актерских вечеринках. «Какая-то нетеатральная она была», – вспоминают о Поповой коллеги.

Много лет спустя, по дороге в Ялту на съемки фильма «Морозко» в одном купе с ней оказался актер Анатолий Кубацкий. Познакомившись с попутчицей, он остолбенел: «Как?! Неужели это та самая Варя Попова, которая сыграла Луизу в «Коварстве и любви»?! Это та самая актриса, которой восхищалась вся Москва?!»

«Варвара Александровна самолюбованием не занималась, – однажды рассказала мне старейшая актриса театра имени Вахтангова Галина Коновалова. – Она свободно общалась с костюмершами и гардеробщицами, могла сидеть с ними у телевизора, подперев руками подбородок, и обсуждать увиденное: «Ой, какая чудесная лавочка! Как приятно на такой посидеть! А какие березки – просто загляденье!» Может быть, Варвара Александровна стеснялась своей простоватости, а может просто не находила с коллегами общего языка. Она была в контрах с Рубеном Симоновым и его командой, которая вытесняла обожаемого ею Бориса Захаву. Попова переживала за него, осознавала, что в новых условиях ролей ей не видать, и страдала из-за несостоявшейся профессиональной карьеры вообще».

* * *

В личной жизни Варваре Александровне тоже не везло. В Студии у нее был роман с молодым актером Иваном Кудрявцевым, но до свадьбы дело не дошло. Попова вышла замуж за красавца-инженера Алексея Савкина. Характер у него был, по определению Варвары, «лев с волком». Как стукнет кулаком по столу – жена сразу под диван. Как они сошлись, одному Богу известно. Их брак был недолгим, но Попова успела родить сына, которого назвала тоже Алешей. После этого в ее жизни не было ни одного мужчины.

А Савкин женился. По иронии судьбы ее тоже звали Варварой Александровной. В отличие от первой жены, вторая не давала спуска «льву с волком», они постоянно спорили, ругались и даже дрались. В их доме вся посуда была битая, потому что супруги периодически кидали друг в друга чашки и тарелки.

Попова не любила говорить о своем бывшем муже, вспоминала о нем с содроганием и называла его язвительно «папаша». Когда они разошлись, Савкин поменял комнату в ее трехкомнатной квартире, и вселил Варваре соседей. Еще одну комнату она со временем стала сдавать, а третью отдала сыну, когда тот женился. Сама же много лет спала на кухне. Но доброта актрисы была выше обид. Когда у Савкиных возникли проблемы с жильем, Попова пустила их пожить в одной из комнат и даже подружилась со своей тезкой.

Сын Алексей окончил училище при Театре имени Вахтангова, но отказался ехать по распределению в другой город и стал устраивать свою судьбу сам. Два года отслужил при Центральном театре Советской армии, а потом пошел на телевидение, где всю жизнь проработал режиссером в литературно-драматической редакции.

Еще будучи студентом Алексей женился на сокурснице Светлане Радченко. Сегодня Светлана Ивановна говорит о Варваре Александровне с искренней теплотой:

«Она, действительно, была очень наивная. Говори, что хочешь – поверит. Еще и руками всплеснет: «Да что ты!» Очень часто вспоминаю ее глаза – коричневые вишни. Смотрит на тебя так доверчиво, так трогательно!

Варваре Александровне не надо было учиться. Она читала роль и сразу же входила в образ. Буквально становилась тем персонажем, от имени которого выступала. Бывало, я просила ее: «Варвара Александровна, подиктуйте мне Островского, я перепишу роль в тетрадку». Она брала пьесу и моментально преображалась. И я видела перед собой уже не актрису Попову, а Домну Пантелеевну. Просто так читать ей было неинтересно.

Когда Варвара выходила на сцену, нельзя было сказать, что она играет. Она была естественна, как кошка. И, мне кажется, к ролям она не готовилась. В Вахтанговском театре работала еще одна удивительная характерная актриса – Елена Понсова, так вот та каждую роль шлифовала до блеска, пропускала через голову и через сердце. А Варвара головой не работала. Открывала какой-то клапан, и включался фонтан. Никаких бессонных ночей, поисков «зерна», главное – выучить текст. Ей бесполезно было что-то растолковывать, вдалбливать, она все равно ничего не понимала. У нее был хороший врожденный вкус, и этого ей было достаточно. А ум, от природы гибкий и острый, подспудно помогал использовать этот вкус по назначению».

* * *

Потом произошла драма.

После ранней смерти Евгения Вахтангова его дело продолжили ученики. Собрав воедино и проанализировав наследие мастера, теорию вахтанговской школы сформулировал и опубликовал в своей книге Борис Захава. Он и возглавил Студию при театре, которая с 1939 года известна как Театральное училище имени Б.В.Щукина.

В том же году Театр имени Вахтангова возглавил Рубен Симонов. Легкий, ироничный человек, он ставил легкие, искрометные водевили и комедии. И поначалу два талантливых художника мирно сосуществовали в одних стенах. Захава выпускал «Егора Булычева и других», Симонов – «Льва Гурыча Синичкина», Захава – «Аристократов» Погодина, Симонов – «Интервенцию» Славина. Захава брался за чеховскую «Чайку», Симонова увлекала веселая стихия оперетты «Мадемуазель Нитуш» Эрве. Та глубина и трагизм, которые так удавались одному, разбавлялись незатейливостью и простотой постановок другого. И в результате театр развивался правильно. Это и был синтез глубокого содержания с яркой, выразительной формой, о чем мечтал Вахтангов, и что теоретически обосновал Захава.

Неожиданно дирекция театра ступила на коммерческую стезю. Предпочтения стали отдаваться кассовым спектаклям. Захава попытался заступиться за традиции, но не учел типичных для театра подводных течений. К тому же Симонов был вынужден и сам взяться за патриотическую классику и двум мастодонтам на одной сцене становилось тесно. «Доброжелатели» все больше сталкивали их лбами, из-за интриг Рубен Николаевич уже не отдавал отчета своим действиям, и произошло немыслимое. В 1959 году Борис Евгеньевич Захава – народный артист, лауреат Госпремии СССР, ректор знаменитого на весь мир театрального училища – был уволен из Театра имени Вахтангова по сокращению штата.

Приказ был написан от руки на небольшом листочке бумаги и приколот на доске объявлений где-то с краю. Когда Захава ознакомился с ним, то схватился за сердце и чуть не умер на месте. Он вышел из театра и больше никогда не переступил его порога.

От Варвары Поповой избавились немного раньше, в 1956 году.

Театр раскололся на «рубенчиков» и «захавят». Те, кто поддерживал Бориса Евгеньевича, рано или поздно оказались на улице. Одни уходили сами, других увольняли. Особенно тяжело было женщинам-актрисам: они старились и сидели без работы. Новое поколение вахтанговцев, как это всегда было и будет в любом театре, не интересовалось судьбой бывших студийцев. «Старухи» оказались беззащитными перед таким натиском. Сохранив в себе ценные качества, о которых уже говорилось – наивность и непосредственность – они не могли бороться и обрастали бесчисленными комплексами по поводу своей нереализованности. Кто-то находил себя в педагогике и шел под крыло к Захаве в училище, некоторых, совсем уж легендарных, тронуть побоялись. Но большинство вахтанговских учениц в пятидесятые-шестидесятые годы покинули стены театра навсегда: Анна Орочко, Мария Некрасова, Вера Головина, Наталья Масс, Валерия Тумская, Татьяна Коптева…

Варвару Попову уволили одной из первых. С ней вообще не церемонились.

«Она никогда не выступала ни на каких собраниях, – рассказывает Светлана Радченко. – В такие ответственные моменты она и двух слов-то связать не могла. Но так как была остра на язык, могла съязвить – мало не покажется. Может, что-то где-то и ляпнула, и на нее тут же донесли. За себя Варвара постоять не могла никогда, поэтому получала меньше всех и зарплату, и роли, и все остальное. Театр ей не дал вообще ничего! Ни-че-го! Ее редчайшие способности оказались незащищены совсем, перед агрессией она терялась: краснела-бледнела, заикалась и думала об одном – лишь бы скорее уйти. Спрячется дома и сидит, переживает. Может быть, и плакала ночами, кто знает… Последние годы в театре на нее смотрели свысока: «Вы не нужны, понимаете? Кто вы такая? Пойдете на пенсию или еще будете здесь прозябать?» Варвара Попова могла бы стать гордостью театра, если бы характер был покруче. Судьба нераскрывшегося гения…»

Ее последней удачей на сцене стала роль Горя-Злосчастья в сказке Самуила Маршака «Горя бояться – счастья не видать». С каким озорством, хулиганством, как раскрепощенно сыграла Попова эту роль! Ее Горе было смешным и наивным, совсем не опасным. Актриса буквально купалась в этом замечательном спектакле – может быть, именно там и заметил ее кинорежиссер Александр Роу, который спустя несколько лет пригласил ее в свои знаменитые сказки.

«Уход из театра стал для Варвары большой драмой, – вспоминает Наталья Захава. – Студийцев буквально ели одного за другим. И уж совсем непонятно, зачем вытесняли сочных, комедийных старух. На их место пришли, прямо скажем, менее одаренные актрисы. Зато общественницы, с мощным гражданским пафосом. В этом амплуа единственная на высоте оставалась Елена Понсова. Это было очень трагичное время, потому что для всех, кто был связан с Евгением Багратионовичем Вахтанговым, театр был домом. И это не просто слова…»

Поколению Варвары Поповой казалось, что в искусстве все честно, открыто, что таланты не должны сами кричать о себе, что сцена не терпит неискренности и показухи, что интриги умирают на ступеньках театрального подъезда… Разочарование, а затем и апатия овладели душой Варвары Александровны. С 1956 года она появлялась в театре, в основном, только в дни школьных каникул – играла свою любимую роль Горя-Злосчастья. Если неожиданно приходили приглашения на праздничные или юбилейные вечера, актриса отдавала их сыну и снохе.