Текст книги "Кремлевский Сурок"

13

Утро у Сурка как-то не задалось. Сначала он опрокинул баночку с орехами. Секретарша хозяина, увидев рассыпанные орехи, долго осматривала все углы. Залезла даже под диван. Потом зачем-то начала двигать кресла. И он удержался внутри с большим трудом, отчаянно уцепившись за матерчатое дно. Затем пришли какие-то раздраженные мужики и долго тыкали по углам длинной палкой с проводами, похожей на большие щупальца. Один из них присел на кресло, под которым притих Сурок, и, взяв со столика большую толстую сигару, проворчал: «Живут же…» Второй постучал палкой по стене, отобрал у первого сигару, положил ее на место и постучал пальцем по виску. Затем почему-то показал на свои уши и на потолок: «Думай, козел, что говоришь! Ты тут язык свой прикуси! А не то в раз загремишь!» После этого оба быстро свернули свои провода и выскочили из комнаты, забыв прикрыть за собой дверь в кабинет.

Подобрав с пола единственный закатившийся в угол орешек, Сурок наспех позавтракал, пробрался в приоткрытую дверь в кабинет и занял свое привычное место. Через жалюзи в окно заглядывало яркое солнце, и Сурок подумал, что сегодня опять придется очень долго париться в своей толстой шкуре. Но не успел он попенять на превратности нелегкой доли, как двери в приемную открылись, и в кабинет вошел хозяин вместе с каким-то молодым человеком, который постоянно норовил забежать вперед и, доставая попеременно из папки какие-то бумажки, что-то объяснял.

– Ну, ты, Влад, только посмотри! Мы загоняем наших ребят на Васильевский, даем им в зубы по плакату, пригоняем туда «Руки вверх» и – поехали! Все получится тип-топ! Это же чистейший флэш-моб!

– Ты, Васек, с этим флэш-мобом не переигрывай. А то мне шеф уже замечания делал. На кой хрен ты своих «Бегущих вместе» в футболки с его физиономией нарядил?

– Ну это же, можно сказать, частная инициатива. Порыв души. Кто может упрекнуть нашу молодежь за верность президенту?

– Упрекать тебя не будут. Тебе просто башку оторвут.

Молодой человек виновато опустил глаза и глубоко вздохнул.

– Ладно! – махнул рукой Сырков. – Только не вздумай ссылаться на меня. Будем считать, что это – инициатива снизу.

Он указал собеседнику рукой на стул, аккуратно снял ботинки, положил ноги на журнальный столик, достал из коробки сигару и медленно раскурил ее.

– Ты мне когда финансовый отчет по проведенным акциям предоставишь? Не забывай: денежки счет любят.

Молодой человек открыл свою папочку и начал нервно перебирать бумаги. Затем протянул одну из них Сыркову.

– Вот. Здесь по чеченской поездке. Я все подробно расписал. Мы там студентов маленько подкормили. Каждому помимо карманных расходов немного командировочных выписали. По пятьсот рублей. И Рамзан из своих добавил.

– А монороссы? Они что – свою лепту не внесли?

– Нет. Франц сказал, что им надо было по данному поводу принимать специальное решение генсовета.

– Вот козлы! – Сырков вскочил с места и побежал к рабочему столу с телефонами. – Лилек, ну-ка соедини меня с Крынцевичем.

Не прошло и трех минут, как секретарь доложила, что Крынцевич на проводе. Сырков нажал на кнопку громкой связи, пыхнул несколько раз сигарой и раздраженно проговорил в микрофон:

– Послушай, Франц, ты что думаешь, я за вас постоянно бабки платить буду?! Мы вам специально вашу партийную кассу наполнили, чтобы вы все акции финансировали. Ты почему яколенковских ребят в Чечне под финансовую опеку не взял?

Из аппарата раздалось неясное сопение и придавленный голос.

– Владилен Михайлович, так это же не мой вопрос. Вы же знаете, такие вопросы генсовет решает…

– Начхать мне на твой генсовет! – грубо прервал его Сырков. – Вы должны помнить, кто вас породил! Все, что делает Яколенко с «Бегущими вместе», вы должны финансировать по полной программе. Ты это своим передай.

В трубке опять раздалось сопение.

– Владилен Михайлович, но ведь у нас же свое молодежное движение имеется. Вы же знаете.

– С вашим вы сами и разбирайтесь. А то, что мы с Васильком сварганили, детище шефа! Ты это Грузнову передай. Наши ребята не только на шефа, но и на вашу партию работают! Понял?

Сырков нажал на кнопку, отключая связь, и вернулся в свое кресло.

– Если эти козлы будут артачиться, сразу дай мне знать! А нам бабки еще пригодятся. Ну, что там у тебя еще?

Яколенко разложил на столе бумаги и достал из папки книжку, на обложке которой Сырков прочитал: «Голубое сало».

– Ты что, опять решил рекламу Вовке Сорокину сделать?

– Да нет! – Яколенко быстро запихал книжку назад. – Это я так. Решил почитать. Он мне подарил с дарственной надписью. Ребята говорят, классно написана.

– У меня тоже есть. – Сырков махнул рукой в сторону книжного шкафа. – Только читать некогда. Государственные дела совсем одолели. Давай про наших верблюдов. – Он указал на бумаги. – Что ты там еще за хрень придумал?

Сырков с Яколенко склонились над бумагами и начали что-то обсуждать, время от времени меняя листы местами и составляя какие-то схемы. Затем Сырков обул ботинки, перешел за рабочий стол, открыл створку шкафа, за которым находился небольшой сейф, и достал из него пачку денег.

– В следующий раз для отчета принеси мне видеокассеты. Я кое-что шефу покажу. Но не забывай главное: твои ребята должны быть готовы в любой момент – по первому сигналу.

Яколенко спрятал деньги в папку, крепко зажал ее под мышкой и засеменил к выходу.

– Будь спок, Влад! Наши не подведут!

Уже на пороге Сырков вдруг окликнул Яколенко и, показывая вверх карандашом, проговорил:

– Ты знаешь, а это идея! Может статься, что мы еще поменяем название твоей организации. Уж больно мне это «Бегущие вместе» не нравится. Лучше просто – «Наши»! Но это потом – после выборов. Сейчас главная задача – вытянуть этих козлов из «Монолитной России». И с шефом надо как следует проскочить на следующий год.

14

Из путевых заметок профессора Воронцова

«В Муспюмово приехали под вечер. В доме местного имама-мухтасиба собралось около двадцати мусульманских старейшин из всех окрестных сел. Приехали даже из дальнего Кунашакского района. В глазах всех присутствующих чувствовалось какое-то напряжение и ожидание. Они поглядывали на меня искоса. И даже заверения челябинского муфтия о том, что я – научный советник Духовного Управления Мусульман, не возымели соответствующего действия. И только после того, как он сказал, что в прошлом я простой учитель, глаза старейшин потеплели. А один из них, долго и тщательно разглаживая свою мелкую редкую бороденку, подвинулся ко мне поближе и спросил:

– Ты вот, мил человек, скажи честно: ты президента Путина живьем видел?

– Конечно, – оживился я, поняв, что наконец-то возник повод для разговора. – На прошлых президентских выборах я был его доверенным лицом.

– А вот мы живьем видели Борьку Ельцина, – продолжил старик, все также продолжая разглаживать свою бороду. – Он приезжал сюда. Правоверные не дадут соврать. – Он обернулся в сторону остальных. Те утвердительно закивали головами. – Наобещал с три короба. И мы, Аллах не даст соврать, – воздел он руки к небу, – поверили ему.

– Да, да, – поддержал его другой старик. – Как не поверишь? Обещал лечь на рельсы. Сказал: детишек и женщин жалко. Течу нашу обещал почистить, а из Муслюмово всех переселить в другую деревню. Где заражения нет. Тут-то ребятишки уже с детства заживо гниют. – Он развел руками. – Как их удержишь? Хошь – не хошь, а в речку летом влезают. А потом голова шибко болит, и внутренности все выворачивает. И женщины шибко много раком болеют.

– А я думаю, что это нам кара от Всевышнего за отступление от веры, – заговорил имам-мухтасиб. – Когда наших братьев в Чечне убивать начали, мы с вами все этой шайтанской власти поверили. И Борька этот – главный шайтан. Где он теперь? По заграницам разъезжает? А детишки мрут, как мерли.

– А вы знаете, почтенные, сколько раз Борис Николаевич обещал на рельсы лечь?

Я подвинулся поближе к столу и начал загибать пальцы. Через некоторое время их уже на одной руке не хватило. Пришлось подключать вторую.

Тем временем опустились сумерки. Не дав мне договорить, имам-мухтасиб жестом прервал меня на полуслове и обратился к присутствующим:

– Настало время молитвы, правоверные. Прочтем намаз. – И воздел руки кверху.

Я тихонько отодвинулся в угол комнаты и замер.

Мусульманский мир России значительно отличается ото всего прочего исламского мирового пространства. Во многие районы страны ислам пришел значительно раньше православия. И заявления некоторых политиков, требующих введения в России государственной монополии на религию исключительно для православия, – провокация чистейшей воды. Каждый раз, слыша подобные бредни, задаю вопрос: «Куда вы денете миллионы российских мусульман, для которых эта земля такая же Родина?»

Кто дал нам право навязывать свою веру, свой образ мыслей и свой образ жизни? Средневековая Европа пережила целую эпоху религиозных войн. Это же стало решающим фактором в развале прекрасной Балканской страны – Югославии.

Это же может стать величайшей трагедией России.

Отправляясь в мусульманские регионы Южного Урала, очень часто слышал предостережения друзей, напуганных рассказами о ваххабитах. Однажды поздно вечером раздался телефонный звонок, и друг из далекой Москвы спросил, где я нахожусь. Услышав, что я в маленькой сельской мечети, он на некоторое время задумался. Затем, выдохнув в трубку, буквально прокричал: «Беги оттуда быстрее, пока тебя в заложники не взяли!»

Мы, сами того не подозревая, создаем прекрасную почву для тех, кто очень любит ловить рыбку в мутной воде. Именно на этом живет и паразитирует огромная масса российских политиков.

Но больше всего от этого выигрывают средства массовой информации. Терроризм порождают именно они и те специалисты, которые гордо именуют себя политтехнологами, являясь на самом деле простыми банальными провокаторами.

Эта гнусная порода появилась в России на рубеже 90-х и заполонила собой все этажи государственной власти…

Обо всем этом я размышлял, пока мусульманские старейшины вполголоса читали намаз и отбивали земные поклоны Аллаху.

После молитвы разговор возобновился. И уже поздно вечером, покидая страшную речку Течу и проклятое и Богом, и Аллахом село Муслюмово, глядя в озабоченные лица стариков, я подумал, что все-таки не зря приехал в эту уральскую даль и ввязался в эту совершенно бесперспективную политическую кампанию за место в Государственной Думе. Видимо, есть на свете нечто более высокое, чем банальная борьба за власть…»

15

Пароход отчаливал под радостные крики уже изрядно подвыпившей молодежи. Жирновский с верхней палубы размахивал руками и посылал воздушные поцелуи всем оставшимся на пристани. Случайные зеваки с удивлением наблюдали, как лидер либеральных демократов, обняв двух мальчишек в разноцветных канареечных рубашках и коротких штанах, поочередно взасос целовал то одного, то другого.

Тут же по палубе разгуливал, тряся своей редкой бородкой, бывший полковник, а ныне – один из ведущей тройки лидеров партии на выборах в Государственную Думу, со странной фамилией Чернуха. Облокотившись на поручни, потягивая пиво и время от времени икая, пристроилась всегдашняя тень шефа – толстый, но, тем не менее, чрезвычайно подвижный Митроханов. За ним почему-то навсегда закрепилась кличка Берия. То ли за любовь к слабому полу, то ли за такой же паскудный и шкодливый характер, как у некогда великого «временщика» при дворе Иосифа Сталина. Чуть поодаль на скамейке аккуратно примостились новый молодежный лидер либеральных демократов с известной революционной фамилией Островский и поздний и единственный отпрыск «шефа» – Игорек.

Пароход дал прощальный гудок и отвалил от пристани.

Охранник Митяй двинулся вдоль канатов, осторожно отодвигая внутрь палубы уже изрядно подвыпивших и не в меру расходившихся будущих депутатов и их помощников. Один из них недовольно замахал руками, требуя «свободы высказывания политических взглядов», но тут же получил увесистый пинок под зад от бывшего начальника охраны, а ныне – кандидата в депутаты высшего законодательного собрания страны, Амбальцева. Амбальцев аккуратно взял «шалуна» за шкирку и спихнул в нижний трюм.

Тем временем на верхней палубе Шеф устроил целое представление. Он приказал выстроиться всей малочисленной команде парохода во главе с капитаном и торжественно вручил каждому по футболке с партийной символикой. А капитану вручил бутылку водки «Жирновский» и кассету с записями своих песен. И тут же потребовал от радиста включить эту кассету через динамики. Не прошло и пяти минут, как над рекой разнесся резкий гортанный голос Шефа, старательно выводящего ноты песни про неведомого, но отчаянного Сокола.

– Сокол – это я! – гордо тыча в себя пальцем, возвестил Шеф. – А они – мои верные соколята!

Соколята тут же блаженно заулыбались и закружились под музыку, плавно размахивая руками.

– А вот этого соколенка люблю больше всех! – Шеф подтащил за лацкан рукава одного из танцующих пацанов и начал взасос целовать.

Поднявшийся на палубу Чернуха протянул Жирновскому полный стакан водки и соленый огурец. Шеф брезгливо поджал губы и зафырчал:

– Фу! Какой ты гадкий, Борода! Это вы там в своих чекистских застенках привыкли водку хлестать! А мы – народ творческий. Где там Леха? – Он повернулся назад и начал махать руками. – Пусть нам коньяка принесет. А то сам все выхлестает.

Не успел он сделать обратный разворот, как в его руке уже оказался полный стакан коньяка, услужливо вставленный Амбальцевым.

– Вот это по-нашему! – довольно ухмыльнулся Жирновский. – Будешь себя так и дальше вести – сделаю тебя председателем комитета.

– Какого? – оживился Амбальцев.

– А тебе не один хрен? Главное, что у тебя будет персональная машина, дача и секретарша. Ха-ха-ха! – громко закатился Шеф.

– А мне чего же? – заискивающе глядя в глаза Шефа, спросил Чернуха.

– Тебе тоже чего-нибудь сварганим. Не боись! Со мной никто не пропадет!

Чернуха махнул одним движением водку, закусил огурцом, расправил бороду, растопырил руки-крылья и вместе с молодежью начал описывать круги по палубе.

Через два часа на пароходе, кроме капитана и команды, не было ни одного трезвого человека. Даже охрана прогуливалась по палубе, слегка покачиваясь. И отнюдь не от встречной волны. К ночи гулянье достигло своего апогея. В половине двенадцатого из кают на верхнюю палубу вывалила вся дружная кампания и, размахивая пустыми бутылками, начала орать партийный гимн. Полковник Чернуха подбежал к стоящему у перил охраннику и стянул с него висящий на шее короткоствольный автомат.

– Вы, сосунки, понятия зеленого не имеете, что такое служба! Вот я вам щ-щ-ас покажу, как стреляют офицеры спецслужб!

Он сдернул предохранитель и, держа автомат одной рукой, начал прицеливаться в едва заметную в темноте мачту. Раздалась резкая очередь. Услышав выстрелы, на палубу выскочил Амбальцев. Зверски вытаращив покрасневшие от выпивки глаза, он ринулся в сторону Чернухи и начал отчаянно махать руками:

– Борода, кончай базар! Ты что, охренел?

– Стоять! – скомандовал обезумевший Чернуха и направил автомат в сторону Амбальцева. – Офицеры спецслужб бьют без промаха!

Им наперерез бросился Митяй. Он подскочил сбоку и попытался выбить из рук Чернухи автомат. Тот, совершенно ошалев, затряс бородой и громко и смачно матюгаясь, бросился по палубе, то и дело стреляя в воздух одиночными. Снизу высунулась голова Берии. Икая и громко ругаясь, он начал размахивать руками:

– Вы что, в натуре, охренели?! Ты куда, Амбал, смотришь? Отбери у Бороды ствол! Он же нам всем бошки попрошибает!

Но Чернуха уже несся вниз по лестнице, преследуя несчастного Митяя, тряся, подобно разбушевавшемуся индейцу автоматом и причитая:

– Я тебе покажу, как на боевого офицера хайло разевать! Ты у меня будешь рыб кормить на дне океана!

Митяй выскочил на корму и заметался перед оградительными канатами. Чернуха передернул затвор и выстрелил. Раздался дикий вопль раненого и ликующий возглас полковника.

В окне верхней каюты показалась голова Шефа.

– Что за шум? Амбал, кто там раздухарился?

Начальник охраны, с трудом ворочая языком, отрапортовал:

– Борода Митяю пятку прострелил. Нав-вылет!

– Ну вы, блин, даете! – выдохнул Жирновский. – Тащите сюда немедленно врача.

– А врач – того! Как свинья, пьяный! – Амбальцев провел по горлу рукой и громко икнул.

Жирновский моментально протрезвел, дико вытаращил глаза и заорал:

– Вы что делаете?! Меня же из-за вас с выборов снимут! Если что, всем поотрываю! Немедленно сюда капитана! Кто из вас перевязку умеет делать? Если этот пацан сдохнет, всех сгною! Чернуху – запереть в сортире! Будет вякать – бейте в харю!

У Чернухи выхватили автомат, скрутили руки веревкой и под его протестующие вопли поволокли вниз в сортир. Митяя аккуратно уложили на скамейку и притащили бинты из аптечки. Один из матросов начал обрабатывать рану.

– Ты ее того – водкой, водкой – продезинфицируй! – начали дружно подсказывать из толпы.

– Всех отсюда – на хрен! – приказал Жирновский. – И если кто вякнет, башку оторву! А тебе, парень, – обратился он к матросу, – если справишься, штуку баксов отвалю!

После перевязки Митяю стало немного легче. В него влили стакан водки и он забылся коротким сном прямо на палубе. Капитан парохода получил команду возвращаться назад. Так закончилась поездка по случаю регистрации партийного списка на выборах в Государственную Думу.

На следующий день в ЦИК было направлено ходатайство об исключении из списка кандидатов в депутаты бывшего полковника КГБ Чернухи. По вновь открывшимся обстоятельствам. И в связи с необходимостью срочного лечения. Психиатрического. Но об этом знали только Жирновский, Вершняков и следователь, ведущий уголовное дело по факту нанесения тяжких телесных повреждений с применением оружия бывшему несчастному охраннику Митяю бывшим неудавшимся кандидатом в депутаты.

16

Шило в мешке не утаишь. История со стрельбой на теплоходе очень быстро разлетелась по кремлевским кулуарам. Уже на второй день у Сыркова раздался звонок «первой кремлевки» и растерянный голос Грузнова поведал обстоятельства происшествия.

– И что мне теперь со всем этим прикажете делать?

– А ничего. – Сырков постучал по трубке карандашом. – Это всего лишь досужий шум. Ваша задача – все тихонько замять. Тем более, что Чернуха хоть и бывший, но сотрудник органов. К тому же, Вершняков получил указание просто исключить его кандидатуру из списков партии Жирновского.

– На каком основании?

– По вновь открывшимся обстоятельствам. И никого они не должны волновать. Вы меня понимаете?

– Да, но… – замялся Грузнов.

– Никаких «но»! – твердо отрезал Сырков. – Вы что, предлагаете нам снять весь избирательный список? Вы понимаете, чем это нам грозит?

– Но как же закон?…

– Дорогой Виктор Вячеславович, вы же не мальчик и все прекрасно понимаете. Нам нужно в Думе не просто гарантированное большинство. Нам нужна хотя бы некоторая видимость оппозиции. И Жирновский со своими мальчиками нам это обеспечит. Или прикажете до бесконечности разбираться с различного рода правозащитниками? – Сырков опять постучал по трубке карандашом. – Ну зачем нам этот лишний шум?

– А президент об этом знает?

– Вы меня удивляете, дорогой будущий спикер. К чему утруждать главу государства такими пустяками? Мы ведь и без него можем урегулировать столь простую проблему?

– Видимо, да, – вздохнул Грузнов.

– Вот и прекрасно, – подытожил Сырков. – Тем более что после всего этого господин Жирновский будет абсолютно послушным и сделает все, что мы ему порекомендуем. Сейчас он прибудет ко мне на аудиенцию, и я ему все популярно объясню. А вы больше не берите себе это в голову. Тем более что сейчас вы официально в отпуске в связи с выборами.

Сырков положил трубку и нажал кнопку селектора.

– Лилек, где этот бедолага Жирик?

– Он уже здесь.

– Ну пусть заходит.

Он разложил на столе веером бумаги. И на самое видное место положил толстую синюю папку с надписью «Генеральная прокуратура». Мельком глянул на себя в маленькое потайное зеркальце. Попытался строго свести брови и сделал вид, что увлеченно работает над документами.

Жирновский робко переступил порог кабинета и как-то бочком продвинулся внутрь. Виновато раскланялся и, увидев протянутую ему руку, живо подбежал к столу.

– Здравствуйте, дорогой Владилен Михайлович!

– Ну что же вы так, Владимир Адольфович? – как бы намеренно не замечая его смущения, слегка высокомерно проговорил Сырков.

– А что? – притворно удивленно поднял брови Жирновский.

– Ну вы со мной в загадки не играйте. Вы же понимаете, что мы полностью владеем всей информацией. – Сырков как бы невзначай похлопал по синей папке.

– Да, да… – засуетился Жирновский. – Но ведь это же просто дурацкая случайность…

– Э, нет. Я же вас насчет Чернухи предупреждал. Разве не так? – Сырков сдвинул брови и посмотрел на Жирновского в упор.

– Конечно, конечно. Виноват! – затараторил тот. – Но ведь вы сами знаете, откуда он.

– Дурак – он везде дурак! – рубанул Сырков и многозначительно кинул взгляд на папку. – И что мы со всем этим делать будем?

– Я отработаю! Вы же меня знаете! – Жирновский ударил себя в грудь кулаком. – Я в Госдуме с самого начала. Как же она без нашей партии?

– А я и не говорю о том, чтобы вас там не было. Кого вы вместо этого идиота включите в список?

– Как скажете! – Жирновский придвинулся поближе к столу и наклонился к самому уху Сыркова. – Считайте, что это вакансия для того, кого вы назовете. Мы это место отдаем вам. Я готов даже еще пару мест предоставить.

Сырков постучал карандашом по папке и примирительно проговорил:

– Принимается. Кандидатуру получите завтра. – И набрал номер по «первой кремлевке». – Альбертыч, мы с Адольфовичем обо всем договорились. Завтра он представит тебе на утверждение новый вариант. Будем считать инцидент исчерпанным.

Жирновский вскочил с места и радостно забегал по кабинету.

– Я ведь не поверил, когда этот Чернуха про вас всякую гадость рассказывал…

– Что-что? – насторожился Сырков. – Какую такую гадость?

– Да нет. Так, всякие кагэбэшные сплетни. Этому и значения придавать не надо, – спохватился Жирновский. – Владилен Михайлович, вы истинный благодетель. По гроб жизни буду вам обязан.

Он попятился задом к дверям, продолжая все так же раскланиваться на ходу. Когда дверь за ним закрылась, Сырков достал сигару, хмыкнул себе под нос и довольный затянулся.

Сурок долго в полном онемении сидел под креслом, так и не поняв толком, что только что произошло у него на глазах. Но перед глазами почему-то вдруг всплыли воспоминания о противном рыжем хозяйском коте, который постоянно тайком воровал из кладовой колбасу. А когда хозяйка обнаруживала пропажу и устраивала всей домашней живности разборку, он невинно мурлыкал и жмурился на солнце, делая вид, что это его абсолютно не касается.

От этого воспоминания стало еще более тоскливо и противно. И подумалось: скорее бы зима. Тогда можно на вполне законных основаниях впасть в беспамятство и отключиться от этого совершенно дикого мира человеческой подлости. Но… На улице только-только начали кружиться первые желтые листья.

А значит, еще придется порядком помучиться…