Текст книги "Пленники Зоны. Сталкеры навсегда"

– Что там? – тревожно спросил сзади Димон.

– Держи лестницу, – бросил ему Ден уже в окно, – эй, Баллон, ты чё там?

– Собаки. Отогнал. Все пучком, Холод. Бдю, – послышалось из ночи.

– Лады, – Ден повернулся к напарнику: – пошли.

Они миновали рекреацию второго этажа, поводя стволами автоматов, обошли «энерго», пробрались в холл. Лучи фонариков выхватили из темноты плакаты, витраж из резного металла, колоннаду гипсовых столбов-подпорок, скелеты людей и зверей, дверные проемы кабинетов. Сами двери, картины, стулья и прочая деревянная утварь, годная в костер, давно были сожжены.

С угла у бюста Ленина шмыгнули крысы, одна с перепуга угодила в невидимую аномалию, отчего разлетелась на кусочки и забрызгала чёрными кляксами все желтые стены вокруг.

– Опс, ни хрена себе, сказал я себе! – Холод показал другое направление, и они двинули правее. – Там что-то есть. Вижу.

Пара фигур замедлила движение и остановилась. Димон страховал тыл, Ден утер плечом пот со лба и тихо выдохнул. Затем сделал шаг.

* * *

Пыть-Ях с Петро прошли коридоры ДК, бросили гайки в подозрительный сгусток зеленоватых волос, мигающих, словно глубоководные медузы из фильмов Кусто. Аномалия сжалась и вспыхнула ярким светом, распространяя зловоние и резко увеличившись в размерах. Бледный шар трех метров в диаметре тут же сдулся, снова став футбольным мячиком зеленого цвета.

– Писец какой-то! Едрить его в зад, – бросил отпрянувший с испугу Тротил, – я чуть с автомата не пульнул.

– А я даже ничего и не понял, ё-мое, – сознался радист и промокнул мокрые брови и виски, – вот попадалово с этой Зоной, ё-мое.

– Идем левее, не шуми.

– Понял.

Они обошли неизвестную гадость и приоткрыли высокую кованую дверь в зал. Оттуда дыхнуло смрадом и теплом. Тут же быстро закрыли ее.

– Вот жопа! – Тротил прислонился щекой к стене, посмотрел на Пыть-Яха, слушая шорохи и возню внутри. – Чё-то я туда не очень желаю попасть! А ты, Пыть-Ях?

– Ваще-е мечтаю!

– Обождем наших? И штурмом. Четверкой хотя бы, а?

– Давай. Ждем. Жаль, связи нет. Но сделаю, кажись, понял как.

– О’кей, связист ты мой ненаглядный. Давай назад три метра и бдим. Больше тут закоулков нет. Все, умерли оба.

* * *

У Корсара с Полканом пока все было тип-топ. Щенят слепой собаки трогать не стали. Пусть копошатся в ящике из-под молока советских времен. Оставив скулящих сучьих отпрысков позади, сталкер с полковником свернули из вестибюля в бывшую галерею живописи. Статуи, палитры, бюсты, латунные рамы для картин отбрасывали тени от лучей фонариков и этим утомляли глаза, отвлекали и рассеивали внимание.

Полкан занялся борьбой с огромным пауком, в паутине которого, как в рыболовной сети, висели летучие мыши, птички, гигантские насекомые и даже крысак. Все в виде скелетиков и хитиновых остатков. Паук размером с ветошную мочалку стремительно спустился с потолка, как только человек задел пару нитей. Полковник от испуга чуть не разрядил в него свое ружье.

Замеревший сталкер не обращал внимания на беснующегося напарника, прикладом тыкающего жуткое насекомое с челюстями-плоскогубцами. Он вперился сосредоточенным взглядом в тень за бюстом Карла Маркса. Очень ему не нравилась эта тень.

– Кто здесь? Отзовись, – крикнул Корсар.

Тишина. Возня Меркулова сзади.

– Вот, гадина. Живучий, б..!

Сталкер левой рукой вынул пистолет из очень неудобного положения, правой продолжая держать АК-107, отвел ее назад и, почти не глядя, выстрелил. Паука снесло и размазало по стене. Полкан ойкнул и присел. Эхо долго витало в большом зале.

– Последний раз спрашиваю и стреляю на поражение! – сердито озвучил сталкер, убирая пистолет в специальную кобуру.

– Корсар, тут кто-то есть? – прошептал оглушенный Полкан.

– Есть. И этот кто-то щас начнет платить по долгам, мля!

Он взглянул на капли крови на полу, проследил их направление, окончательно убеждаясь в своих догадках, приподнял автомат, ловко поставив флажок на одиночный, и выстрелил.

Кусок бюста Маркса откололся и осыпался гипсовой крошкой, а вслед за этим раздались стон и шорох.

– Вылазь, тварь. Тебе отсюда уже никуда не деться. Полкан, смотри в оба.

– Зачем в дедушку палишь, милок? – вдруг послышалось из-за нагромождений скульптур и остатков панно.

– Выходи, урод.

У Полкана глаза вылезли из орбит, колени ослабли, оружие свинцовым грузом потянуло вниз. Он с трудом сглотнул, увидев появившегося в свете фонарей старика. Обыкновенного старика в рваных обносках. Только вместо одной руки – огромная длинная нога кузнечика. Клешня гигантского краба. В крови и слизи. Которая разгибалась медленно и изломанно, будто богомол готовился к атаке.

Точно Излом!

– Сделаешь шаг, «дедуля», я тебе бошку снесу, – напряженно сказал Корсар. Видно было, что ему, мягко говоря, неспокойно на душе.

– Милок, солдатик, кровинушка! Что хоть ты такое…

– Заткни пасть свою, сука! – оборвал того сталкер.

– Защитнички наши, спасите, помогите старому инвалиду, – залепетал мутант.

Неуловимым движением пальца Корсар поставил оружие на огонь очередями и дал короткую, целясь в клешню Излома.

Вмиг конечность старика дернулась, пробитая тремя пулями, урод отшатнулся и издал хриплый вопль. Лицо его исказила гримаса боли и злости одновременно. Он попытался выкинуть какой-то хитрый финт, но Корсар громко крикнул:

– За Фотона!

И нажал спусковой крючок.

* * *

– По закону военного времени! За товарища, погибшего от руки злодея, и следуя директиве номер…

Отряд молча созерцал картину предстоящего расстрела однорукого старика, которому Корсар искромсал пулями нечеловеческую конечность. Некоторые опустили головы или отвели взгляды, кто-то скрежетал зубами, как это делал Излом, рвущий цепь на стене в складском помещении ДК. Вид его и сейчас был страшен, как, впрочем, и намерения.

Строгий голос Холода проникал не только во все закоулки склада и в коридор, но и в души людей, звоном стоял в ушах.

– …а также по праву старшего группы особого назначения Шебеко Федора Ксенофонтовича, бывшего уроженца деревни Ольховатка, вставшего на путь убийств мирных граждан и военнообязанных армий Российской Федерации и Украины, объявляю опасным преступником с признанием его виновным в тяжких преступлениях против человечества и приказываю расстрелять! Приговор привести в исполнение немедленно.

Излом задергался сильнее, грозя вырвать цепь и броситься на толпу людей. Он бесновался, выл и бранился с пеной у рта. Слал проклятия и умолял. Вопил и мычал.

– Команда, товьсь, – уже тише сказал Ден, взглянул на бледные напряженные лица бойцов, – пли-и!

Пыть-Ях, Тротил и Димон выстрелили одновременно. Фифа закрыла уши и зажмурилась. Подпол, опираясь на стенку, сплюнул и улыбнулся.

– Разойдись, Корсар, – Холод глянул на сталкера и кивнул на труп Излома.

Бойцы спешно покинули помещение и понуро побрели по коридору в сторону спортзала. Холод замыкал, притворив оцинкованную дверь.

Через секунду за ней гулко громыхнул пистолетный выстрел Корсара.

Глава 11

Зона. Чащоба. 27 апреля 2016 г.

За час они миновали Поле Чудес с кордоном «Анархии» по левую сторону и вышли к опушке какого-то жуткого, дремучего леса чёрно-коричневого цвета.

– Чащоба, – констатировал Эскимо, – и хотя я тут не бывал ни разу, но много слышал про эти места.

– Я тоже на этой долбаной АЭС раньше не бывал, но теперь знаю ее как свои пять пальцев, – вторил ему Кэп, – поганое место и поганые отбросы его охраняют.

– Согласен, наслышан про Бункер и Око Зоны. Но, уверяю вас, те же Чащоба или Неман не лучше, да и еще есть в Зоне не менее известные гиблые места.

– Ладно, хватит, Эскимо, – перебил его Никита.

– Я серьезно, я не брешу…

– Харэ, завязывай, говорю!

– Есть.

Перед первыми рядами деревьев отряд приостановился, изучая подходы и атмосферу места. Деревьев – это слабо сказано! Толстенные, уродливые, полусгнившие столбы непонятных пород с рыжей хвоей, листвой и чёрными ветвями толщиной в ногу чуть ли не сплошным частоколом окружали весь лесной массив. У людей сложилось впечатление, что они подошли к крепости, где вместо каменных стен на высоту пятиэтажки возвышались мощные непроходимые деревья. Вороны, каркающие на все лады, взлетели и закружили над группой.

– Ну вот, кому-то себя выдали этими каркушами, – с досадой проговорил Орк, с недоверием поглядывая на тучу птиц в небе.

– Нечего стоять мишенями в тире, – отозвался Истребитель, – Эскимо, живей в лес, глянь вход в него и ищем этот твой уголок Егеря… или кто он там.

– Понял. Иду.

– Парни, да положите вы уже эти носилки. Орк, подстрахуй сталкера, вдруг там зверье какое.

– Есть.

– Капитан, глянь Бродягу. Как он там?

– Ага, минуту, – спохватился Док и наклонился к больному.

– Да чё вы, мужики, суетитесь? Я не поцик сопливый! Все в ажуре, разведка, – запричитал сталкер на носилках, – твой «янтарь», Никит, чудеса вытворяет.

– Знаю, видел в деле. Кстати, если малость отошел, Бродяга, давай на время его снимем. Корсар говорил, ему тоже передышка нужна, чтобы накопить энергию. Он же почти живой организм.

– Конечно. Лады. Я уже ваще огурцом…

– Командир? – крикнул из чащи Орк. – Глянь. Тут есть кое-что.

– Иду, – бросил ему майор и обратился к носильщикам: – Кэп, Ахмад, отдых пять минут. Фонари не зажигать. Можете покурить под мышку, а то нам еще ночных стрелков не хватало.

– Есть. Поняли.

Никита окинул беглым взглядом край багряного горизонта, утопающего в надвигающихся сумерках, вздохнул. Затем направился в темень леса, верхушки уродливых деревьев которого еще отливали бронзой заката на западе. Там, где находился Лунинск.

За частоколом крайних сосен, возле разлапистой махровой ели, коричневой от вездесущей радиации и кислотных дождей, светили два фонарика. Один, сталкера, в глубь дремучей чащи, другой, Орка, под хвойное дерево. Никита проследил за лучом здоровяка, добавил свет своего фонаря. И вздрогнул.

Два полуразложившихся тела, желтея костями, лежали друг на друге в смертельном объятии. Но это были необычные тела. Точнее, странные трупы. Один, больше похожий на человеческий, но какого-то гигантского размера, превышающий даже рост громилы Орка, находился под исполинским скелетом страшного зверя с двумя черепами. Кол, пробитый сквозь останки чудовища, торчал острием вверх из его спины, если быть точным, из костного остова.

Сразу стала понятна картина последней секунды поединка этих двух врагов. Нижний, защищаясь, может быть, оступившись, выставил осиновый, остро заточенный кол навстречу прыгнувшему зверю. Двухголовый мутант сам нанизал себя на кол и, придавив человека весом (судя по всему, центнера три-четыре), умер на нем. Разбитый, а затем раздавленный бедолага под тушей твари тоже испустил дух. Так и гнили в плодородной земле Чащобы два трупа.

– Вот, ёпрст, опять похороны намечаются?! – резюмировал Орк, почесав нос.

– Орк, твою… дивизию. Конечно, в такую минуту только это может прийти в твою башку! – грозно гаркнул на бойца Истребитель.

Он приблизился к скелетам с остатками гнилой плоти на боках, подобрал карабин «Вепрь» и стал ковырять им останки.

– Фу-у, ёп, – Орк зажал нос и сморщился, – командир, может не надо? Вонь, как из очка.

– Отойди, неженка. Согласен, запашок тот еще. Шанель номер пять, – Никита одной рукой сдвинул край своего капюшона с шеи и прикрыл им нос, другой продолжал ворошить мертвых, – надо глянуть, кто этот здоровяк. Может жетон или КПК остался. Фу, ну и вонища-а!

Орк отошел на пару метров, бросая на лес боязливые взгляды. Эскимо окликнул разведчиков.

– Иди к сталкеру, – шепнул Никита Орку, а сам, убрав карабин, не брезгуя, полез рукой в груду костей, – опачки, что это у нас здесь такое?

Через минуту копошений он выудил подсумок, пояс для артефактов и цепочку с кулоном. Потом, словно, обжегшись, отскочил от кучи костей и зловония и, глубоко выдыхая, ломанулся на опушку леса:

– Фу-у, етить их налево! Ну и дерьмо.

– Что там, командир? – спросил Бродяга, лежащий между сидящими бойцами.

– Вот именно что, а не кто. Уже никто.

Никита плюхнулся возле товарищей и отдышался, словно хотел выпустить из себя всю вонь истлевших мертвецов. Он поведал о том, что увидел под елью, попутно ковыряясь в хабаре погибшего незнакомца. Кэп подсунул тряпку, и майор, обтирая предметы, любовался ими под восторженные возгласы друзей. Бродяга сопровождал его действия репликами и пояснениями, цокая языком от восхищения и нескрываемой зависти.

Кулон на серебряной цепочке оказался артефактом «глаз» в специальной оболочке. По заверениям сталкера он позволял носителю обладать суперчувствами, повышая его врожденные способности и добавляя те, которые необходимы были в той или иной ситуации.

– Вот наденешь на себя «глаз», станешь тонуть, а сил прибавится больше, вес тела меньше. То есть прибудет тебе все то, что содействует спасению на воде. Или смотришь вдаль, глаза режет, туман, пыль, дождь мешают, а артефакт позволит видеть дальше и зорче, как в оптику. Ну, временно, конечно. Мда-а, редкий артефактик! Сильный, – рассказал Бродяга.

Амулет действительно вперился странным оком в нового хозяина, заставив того поежиться и смахнуть непонятные наваждения. Никита скорей убрал его в наплечный карман куртки. Контейнеры пояса все до единого были набиты неплохими на взгляд сталкера артефактами: «сердце», «иголка», «ёж», «филейка», «жемчужина» и пара «слез».

– Блин, разведка, вот тебе подфартило-то! – не сдержался Бродяга. – Обеспечен теперь на год жизни. Точняк.

– С Орком поделюсь, он заметил трупы под елкой. Точнее сказать, унюхал.

Все пятеро заулыбались, даже Ахмад, ковырявший сучком грязь на сапоге. Никита пошуршал в затхлом сыром подсумке, в каких носят гранаты. Полная фляжка со спиртом, размокшие плесневелые сухари в остатках газеты, облезлая фотография с неразборчивым силуэтом семьи из трех человек и обыкновенный магнит. Как на школьных уроках по физике.

– Странно, – удивился майор, вертя в руке красно-синюю дугу, – зачем ему эта тяжесть нужна была?

В шелковом мешочке оказались бусы. Красные стекляшки сразу замигали, как гирлянда на новогодней елке, поразив всех присутствующих необыкновенной красотой. Во мраке надвигающейся ранней в Зоне ночи мерцание вишневых огоньков выглядело волшебно.

– А это «бусы», только из дюжины артефактов «рубин». Командир, ну, ваще-е тебе повезло! – восторгался Бродяга, на лице которого играли кровавые отблески бус.

– Офиге-е-ть! – Никита и сам поразился находке, даже рот открыл. Такое восхищение последний раз было, когда он держал новорожденную дочку в руках, лет так цать назад, а до этого, когда отец привез из Москвы первую цивильную игрушку, сувенирную модельку «Волги».

– «Бусы» из «рубинов» – это круто! Золото в платине. Водка в спирте. Гы-ы, – осклабился Бродяга, – лучшего подарка бабе не бывает. А еще и от кучи болячек, от сглаза, наговоров и чёрной магии. Фартовый ты, разведка. Ох, везунок!

– Сплюнь, командир, – отозвался Кэп.

Никита улыбнулся, но сплюнул три раза через левое плечо, упрятал артефакт-диковинку и открыл фляжку, принюхиваясь:

– Ну что, обмоем находку? По глотку разрешаю.

– Легко, командир.

Выпили по кругу, занюхивая рукавом, сталкер при этом крякнул, глянул на Доктора – «можно?» и, получив утвердительный кивок, с радостью булькнул из фляжки:

– За удачный хабар!

Из темноты леса мигнул фонарик и потух. Никита поднял народ, и все углубились в чащу. Эскимо, оказывается, нашел узкий проход в зарослях, выводящий на тропу.

Группа приостановилась возле скелетов под елью, мысленно отдала почести и двинула за Орком. Хоронить не решились, причин было две: судя по истлевшей одежке и ржавому бронежилету труп принадлежал бойцу «Анархии» плюс смешавшиеся кости человека и зверя в темноте не позволили бы провернуть погребальные мероприятия. Не сталкер, не солдатик – и ладно!

Отряд нагнал Эскимо, который сидел на корточках перед капканом на крупного зверя.

– Егеря проделки, – сделал вывод Бродяга, – охотится на кабанов да волков. Обходим и топаем дальше, а то вот-вот Чащоба станет живой.

Никого и не нужно было подгонять – люди сами, чуя опасность, усталость от постоянного напряжения и страх, торопились вперед.

Миновав три аномалии, один артефакт «филейка», который Эскимо подобрал себе, а также пару ловушек – яму с кольями и самострел, группа вышла из чащобы на полянку.

Табличка на столбике с кривыми каракулями: «Милости прошу к моему шалашу, если ты не враг и не мудак» по заключению Бродяги была написана самим Егерем. На том конце поляны, уже окунувшейся в сумерки, виднелись очертания и самого «жилища-шалаша». Юморист, написавший на столбе приветствие, жил в обыкновенном вагончике «Кедр», возвышающемся на трехметровых бетонных сваях. Приставная лестница от земли к двери наверх находилась на месте, хотя в окошке с решеткой и жалюзи мигал огонек свечи. Под вагоном между свай томилась аномалия «пузырь», лучше всякой собаки и капкана охраняющая хозяйство. Такая ватообразная безобидная субстанция, почти невидимая в тени. Безобидная? Да, для свай и поленницы дров, для толстенной сосны, росшей впритык к хижине Егеря и кроной утопающей в сером небе. Но не для живых существ! Любая земная тварь, попавшая в «пузырь», проваливалась в него и исчезала, чтобы вылететь где-нибудь далеко за лесом, из другого такого же аномального поля.

Кроме того, вокруг свай, образуя овал площадью квадратов в пятьдесят, на протянутой по столбикам «егозе» плотной стенкой висели «волосы», будто специально выращенные или повешенные здесь.

На подходе к вагончику сбоку от его двери открылась жезлонка, и высунулась двустволка двенадцатого калибра, красноречиво намекающая на «теплый прием».

– Кто пожаловал ко мне? Кому, ёшкин кот, не спится ночами? – раздался хриплый пожилой голос.

– Егерь, принимай гостей, ядрена вошь! Мы не враги и не мудаки. Свои идут, – крикнул с носилок сталкер.

– Свои в это время по барам пьют. А вояки мне «своими» никогда не были, ёшкин кот! Даже тушенки палевной ящик подсунули, – громко ответил хозяин убежища.

Где-то в чаще завыл зверь, причем совсем недалеко. Эхо его воя, казалось, пробралось в штаны бойцов, щекоча все, что в них имелось.

– Не вояки это, – чуть не заорал Никита, взяв смелость переговоров на себя, – сталкеры Бродяга и Эскимо, Доктор, двое вольных и два разведчика. С миром мы и на постой, добрый человек! Пусти перекантоваться, утром уйдем, заплатим хорошо, не обидим. Подарок для Егеря имеется.

Даже в темноте он заметил, как товарищи с недоумением уставились на него.

– Бродягу знаю, – отозвался голос из вагончика, но ствол с двумя отверстиями исчез, – Эскимо? Не слышал про такого. Дохтор? Они злыми не бывают. Покатит. Вольные? Ну, потянут с натягом. Гляну на этих вольных. А вот разведчики… вижу, ёшкин кот, что вояки, не хрен мне «доширак» на уши вешать. На военсталов смахивают. Не-е, их не пущу! Остальных милости просим.

Бродяга хихикнул, искоса взглянув на опешившего разведчика. Да и Орк тоже впал в ступор, зевая, как рыба на берегу.

– Не по-о-нял! Эй, мужик, ты щас прикололся, что ли?

– Егерь, эй, старпер ты шелудивый, мимикрим тебе в отсос! – вдруг крикнул Бродяга, перестав улыбаться, как только снова завыли волки. – Давай отворяй уже хибару свою. А то нам ща серые устроят тут танцы вприпрыжку. Мужики меня раненого держать устали. Эй, дед, впускай, ёптеть!

– Да шуткую я, шуткую, ёшкин кот, – раздалось от раскрытой двери, – бегом до хаты, путнички.

Непрошеных гостей не нужно было приглашать дважды – они торопливо дернули наверх, маневрируя между самодельными «ежами» и острыми кольями с колючей проволокой.

Закрывая за ними дверь, хозяин громко ругнулся в темноту, замигавшую несколькими парами желтых горящих глаз, и добавил в конце:

– Пшли отседова, собаки вшивые! Ну, пшли-и.

Захлопнув массивную дверь, задвинув пару засовов, он повернулся к незнакомцам, прибавил масла в лампе у входа и позволил обеим сторонам разглядеть друг друга. И если видом прибывших людей хозяин лачуги не впечатлился, окинув их скоротечным оценивающим взором, то те, в свою очередь, озадаченно изучали его внешность.

Это был старик по облику и одежде, но вполне моложавый мужчина по глазам, зубам, движениям и… по коже. Да-да, по коже. Складывалось такое ощущение, что он не только мажется утром и вечером лучшими кремами и лосьонами, но и посещает какой-нибудь салон «Нежный призрак» где-то за седьмой сосной Чащобы. Ровная, розовая, молодая кожа рук, шеи, лица не имела ни одной морщинки, пигментного пятна и изъяна, ни сухости, ни прыщика. А прокуренный голос деда, борода, усы и седые космы под ушанкой, грязные ногти, желтые от папирос, кушак с солдатским ремнем, валенки и двустволка с обшарпанным прикладом в изоленте – все выдавало в нем пожилого неухоженного одиночку, этакого деда Мазая.

Убранство жилища добавляло мнение о затворническом образе жизни старика, о простом и скудном его существовании в этом диком и опасном месте. Скрипучая койка в дальнем углу, печка-буржуйка, откидной столик как в жэдэ вагонах, бочка на кирпичах с дверцей, покрытая инеем, и грязный умывальник. Под койкой сундук, полки на стенах вагона, два окошка со старыми жалюзи-шторками. Горящая свеча на бочке у окна, у входа висящая на штыре масляная лампа. Засаленный матрас на полу, устланном вязаными камышовыми циновками.

– Ну что, незваные мои татары, кидайте кости свои, будем знакомиться, чай гонять да Морфея ловить до утра, – сказал старик, застыв на пороге.

– Спасибо тебе, дедушка! Только ружбайку опусти, а то как-то подташнивает от ее вида, – поправил Никита, держа ладонь на рукоятке ПСМ в специальной кобуре на пояснице.

– О, точно заметил, внучок, – хозяин опустил ствол, повесил ружье на гвоздь в стене и зашаркал мимо гостей в тот конец вагона, – только я такой же дедушка, как ты бабушка. Ясно, пацан?

Бродяга заржал, Кэп тоже усмехнулся. Последний кивнул чеченцу, и они опустили на пол носилки со сталкером.

– Ну, чего стойки напряжные сделали? Расслабьтесь уже. И располагайтесь, до утра уж как-нибудь разместимся, – бросил через плечо старик, – или у вас там еще взвод топчется за поляной? Так их там щас живенько приберут серые, пернуть не успеют, ёшкин кот.

– Мда-а, юморист ты, хозяин! Но спасибо, что впустил, пожалел нас, – произнес Никита и жестом показал товарищам команду «вольно».

– Да ладно ты, разведка, завязывай благодарить, еще не за что пока, – отозвался из темного угла хозяин, копошась в ящике у кровати, – да и не жалел я еще вас. Так, скучно тут одному, потрещим пару часов да пойдете, куда путь держали. В Лунинск поди и в Туманск.

Все буквально встрепенулись, застряв на полусогнутых. Майор глянул на старика, потом на Бродягу, снова на хозяина:

– Ты серьезно сейчас, старик?

– Ты про что? Про два часа и дальше? Не-е, пошутил, – дед захохотал, кашлянул и закряхтел, бренча посудой.

– Шутник. Я про Лунинск и Туманск.

– А-а, это!? Так уж вся Зона знает про улицу Войнича, тринадцать, и все, кому не лень и жить не хотца, прут щас туда. «Бастионушка» же зря не напишет письмецо счастья, гы-ы!

Старик опять закудахтал, осклабившись от собственных шуток.

– «Бастион»? Это написал и послал «Бастион»? – вслух удивился Никита, нахмурился и побледнел.

– Ну, а кто ж еще-то, милок?! Они одни здесь такие смелые, хитрожопые и всезнающие. Они одни только лезут не в свои дела. Ну, разве будет простой сталкер или бандюган рассылку всем делать дорогую и глупую? Нет, ёшкин кот! И Регистратор такой херней не будет заниматься, даже накурившись спайсов. «Бастион» это, как пить дать, он! Да простит меня Чёрный Сталкер.

– Интересно девки пляшут! – Никита задумался, разглядывая силуэт старика во мраке вагона.

– Вот-вот, и я о том же, милок. Ну, а если ближе посмотреть, то и не глупо поступили эти отморозки. Закинули наживку, обождут поклевки. Сойдутся на этой Войнича, тринадцать, толпы группировок, покоцают друг друга. Изделие не сломают, не уничтожат, а вот численность народа порядком сократят в этой мясорубке. Не зря город Пустым величают! Пусто там, как на кладбище сельском. Там место всем тленным мира сего…

– Стоп-стоп, старик, – прервал того Никита, – а…

– Егерем меня величать. Ты это, пока вытащи с холодильника закуску к чаю. Там крылышки фри, окорочков немного да маринад местный. За столом и побачим до Морфея.

– Ёптеть, чё-то я малость глюканул, дед… ой… Егерь, – зазаикался Никита, – какого Морфея? Какой холодильник? Ты все-таки думаешь, это «Бастион» хитрит?

– Водочкой не богат, но моей бормотухой на почках березовых да орешках хвойных и семечках полевых я вас попотчую, – словно не замечал замешательства старшего спецназовца Егерь, – на ночь вредно желудок набивать, но мы малость перекусим.

– Где холодильник? В упор не вижу, – отозвался самый голодный из всех Орк.

– Так, туды-растуды, детиночка, перед тобой бочка стоит, залезь туда.

– Ого. Ну и холодильник, дед, ты себе надыбал! – Орк открыл дверцу-жезлонку и удивился пуще прежнего. – О-фи-ге-ть! Стинол, ё-мое. Супер-пупер. Еще скажи, на фреоне?!

– Зачем же? На «холодце» работает, артефакт такой из одноименной аномалии. Не слышал, шшто-ли?

– Не-е. Я в Зоне ваще новенький, – Орк начал доставать из импровизированного холодильника немудрящую закуску.

Бойцы уложили вдоль стены вагончика все оружие и снарягу, сняли разгрузочные жилеты, по очереди помыли руки в отвратительном умывальнике, стали садиться за столик. По знаку командира Орк достал кое-что из их припасов: фляжку со спиртом, шоколад, кусок вяленого мяса. Егерь выставил бутыль мутной жидкости коричневого цвета, довольно закряхтел. Бродяге из-за шва на животе сгибаться еще было рановато, но его водрузили на верхнюю полку «Кедра», в котором нижних и не было вовсе.

Егерь как хозяин приюта первым разлил всем свое пойло, от вида которого народ сморщился и с недоверием начал принюхиваться.

– Не боись, честной народ, кому в дыхло, кому в рот! – радостно сказал старик, чокнулся со всеми и произнес вполне серьезным голосом: – Ну, бойцы-разведчики, за знакомство, за встречу, за новые имена в Зоне!

Выпили, кислые гримасы быстро сгладили закуской. Выдохнули.

– Закусон у тебя, Егерь, больно хитрый. Где продукты свежие берешь в Зоне? Кругом радиация же, – первым начал разговор Никита.

– Продукты-то? Да по-разному. То выменяю артефакты на них в Баре, тут недалече. То оружие на спиртик, на тушеночку на Армейских базах. То сам в лесочке словлю, благо зверья полно тут.

– Армейские базы? Так ты с «Анархией» дружбу водишь, Егерь? Оружием приторговываешь?

– Ты, милок, зря думаешь про меня плохо. Оружие с мертвецов собираю, сдаю. На кой ляд оно мне?

– Да что сразу плохо-то?! Так, вообще, честно говоря, не знаю тебя. Вот и приглядываюсь, узнать хочу. Больно ты на моего деда родного похож, тоже любителя природы, живности, самогонки да лекарств народных.

– А-а, любишь деда? – улыбнулся старик, пожевывая березовый листочек.

– А как же, конечно. Только нету его в живых больше. Помер дед мой пять лет назад. От старости, от ран боевых с Великой Отечественной. Артиллеристом был, потом комбайнером, одним из лучших на Кубани. Первым ввел спарку машин для покоса злаковых. С одним машинистом. Совхоз лучшим был. И он был лучшим. Мировой дед. Степан Семенович, – Никита перестал жевать, задумался, вспомнил что-то, алея щеками.

– Вижу, вижу, что откровенен ты, солдатик, что чтишь и помнишь корни свои. Молодец, уважаю. Ну, прежде, чем дальше стукнемся стаканами, представьтесь хозяину этого дома. А то имен ваших даже не ведаю. Вона, Бродягу только знаю. Да и он меня тоже. Так, сталкер?

– Так, Егерь. Видались в прошлом годе, – отозвался тот сверху.

– Бродяга в числе пятерки той и прибыл, когда Корсар с Проводником меня вытаскивали конченного после подземелий этих бастионовских. Подмога пришла вовремя. Помню, помню! И как засаду устроили, с Энергопостов выходили, и как прикрывали меня, от засранцев тех отбивались. И как в Лунинске горели и на плечах друг друга выносили с владений тех убогих фантомных. Спасибо тебе, Бродяга, за встречу и помощь давешнюю! Жаль, что еще раз Корсару да Проводнику сказать это же не могу! Жалею об этом.

– Да на здоровьице, Егерь! Благодарил ты уже нас. А почему жаль Корсара? – откликнулся с верхней полки сталкер.

– Дык, сгинули же они в Оке Зоны этом, будь оно неладно! Так вроде говорят. В Бункере погибли недавно. Там, где меня держал в изоляции «Бастион» этот, сучок ему в энное место. Так оно? Или я чего-то не знаю?

– Жив Корсар! Жив! – чуть свесился с полки Бродяга. – Проводник, Зональщик и другие хорошие мужики полегли там, а Корсар живой. Ты слышишь, Егерь, живой друг наш! И мы к нему идем сейчас.

* * *

Волки перестали выть и убрались восвояси. На еловую ветку сел филин, и, ужавшись в мягкий серый комок, застыл в ожидании добычи. Аскарида, обнюхав воздух и почувствовав опасность, юркнула обратно под дерн. Лисоед – местный мутант, производное лисицы и барсука, пробегая по тропинке через поляну Егеря, замер, уставившись в одну точку. Кривые клыки зверя, обычно клацающие даже при ходьбе, в этот раз не издали ни звука, боясь выдать себя. То, что увидели мутные глаза с вертикальными зрачками, заставило его рвануть в сторону и вмиг исчезнуть в зарослях гигантского папоротника.

По тропе, мягко и неслышно ступая босыми ногами, прошел голый человек. Но это был не просто голый человек. Это была женщина! Ее стройное, белое тело, полностью обнаженное, источало аромат мяты, мускуса и еще чего-то диковинного и приятного. И только звери вокруг чуяли исходящие от нее гипнотические волны, животный страх и ментальное давление на мозг и даже на мышцы. Все живое в округе знало, кто это и что это.

Нагая женщина с распущенными по плечам рыжими волосами, в которых застряли и запутались колючки репейника и березовые сережки, остановилась возле «егозы» и самодельного шлагбаума, потопталась на месте и, разжав пальцы рук веером и разведя их в стороны, подняла вверх милое чистое личико. Чуть полноватые красные губы вытянулись трубочкой, глаза различимого даже в ночи ярко-зеленого цвета мигнули огоньком, словно сверчки в брачную ночь на листе лопуха, и над поляной раздался тихий монотонный свист. Зовущий и манящий.

* * *

– Живо-о-й? Вот те на! Вот новость! – искренне обрадовался Егерь, ища в глазах гостей поддержку своего восторга. – Как? Когда? Где-е?

– Точно, Егерь, отвечаю! – подтвердил Никита, кусая мясо.

– Ага, и вполне нормальный мужик. Свой в доску, – пробурчал Орк, жуя.

– Ха, еще бы не свой! Десантура. Вместе духов гоняли по горам, – сообщил старик, повеселев, – триста сорок пятый парашютно-десантный, он сержантом, я замком разведроты у Валеры, нашего батяни. Вот, ёшкин кот, дела-а! Как я рад, как рад такой новости. Выпьем за Корсара, за Сашку. А ну, давай, наливай боец.