Текст книги "Последний русский. Роман"

– У-у-у-у-у!.. А-а-а-а-а!.. У-у-у-у-у!.. А-а-а-а-а!..

На него впрямь снизошло вдохновение.

 
жил был мальчик нежный он не мог убивать
а если бы мог первым делом прикончил бы собственную мать
отец его однажды вдруг помер от избытка ума
а врачи сказали вместо водки хватил какого-то дерьма
по ночам мать запрещала мальчику смотреть тиви
а по утрам на ухо все орала что нужно опять в школу идти
она его дубасила самой самой твердой резиной
видно еще надеялась что вырастет он суровым мужчиной
но мальчик рос дебилом и все не мог убивать
зато жить хотел отлично чтоб дни и ночи только гулять
как-то с дебилами друзьями решил угробить хоть кота
но опять из этой затеи не вышло у нашего слюнтяя ни черта
однако время летело и мальчик как ни как рос
что умел неплохо делать так это только целоваться взасос
ему было невдомек какая вокруг творится фигня
может война может маневры а может просто сезонная резня
может воцарился новый ирод и позаботился подлец
чтоб на этот раз спасителю настал уж окончательный крантец
кто бросился генералов подкупать кто науки зубрить
а кто с белым билетом в кармане предпочел на все забить
а мальчик не был христом и не числился иудой
не хотел умереть молодым но еще меньше стареть паскудой
не мечтал он об ордене и не пытался откосить
его волновала лишь одна проблема какой бы засадить
по барабану ему было или просто наплевать
ведь до сей самой поры мальчик не научился убивать
но вот облавы начались чтобы пополнить войска
и пришли за ним уроды и пришлось пуститься в бега
сперва сидел в какой то шахте склизко поганой
а потом с одной подругой вдруг очутился голым в ванной
 
 
это было как в раю ништяк но в самый тот момент
вломились в рай бритые сержанты а с ними преогромный мент
в общем подруга не вкусила готового манго плода
а брызжущего во все стороны рекрута поволокли неизвестно куда
там ему отбили почки и заперли типа в тюрьму
там таких как он учили горячо любить свою родную страну
 
 
но он и сам был не прочь если в гусары пойти
только б не на пушечное мясо и упаси бог не зеков пасти
но во внутренних войсках недобор как всегда
и пришел приказ дыры затыкать а значит всех ребят туда
кто попался тот и встанет в строй объяснил майор
не можешь научим не хочешь заставим вот и весь разговор
 
 
а кто больной кто симулянт так это в части решат
а голубые в казарме послужат бойцам заместо классных девчат
сколотили роту рекрутов хоть в бой хоть на парад
даун паралитик наркоман педераст эпилептик и дегенерат
два глухих один слепой вот такие светлые лица
алкоголик без ноги гермафродит и даже настоящая девица
под вечер все хором добыли какую-то отраву
каждый засосал по косяку и тут пошло веселье на славу
даже бритые сержанты очумев полезли мириться
может вместе пацаны умирать кой хрен нам стервениться
забалдели все по черному и рухнули вповалку до утра
а мальчик так клево обкурился что поперла горечь из нутра
потом в тупое оцепенение впал также и он
и стал ему вдруг сниться очень странный и нехороший сон
 
 
как будто он вдруг умер и стал в сущности труп
и душа его вышла из тела наружу причем обратно через пуп
как бы стал он клоун чтоб добрых людей смешить
и вот прикинуться решил покойником и всех переполошить
 
 
душа глазела на мир извне как бы за гранью куба
однако пришли врачи сказали точно парень уже дал дуба
 
 
заколотите в гроб его сказали и бросьте в яму его
на этом свете он у нас уж точно не увидит больше ничего
 
 
а шутник думал как же так я все ж таки живой
сейчас как раз вот нарочно пошевелю ногой или рукой
 
 
но все ушли за гробом а он лежал как бревно
умер значит умер теперь уж это точно и научно подтверждено
не вздохнуть не пукнуть и не знак какой подать
что то тут не так нельзя же в самом деле так крепко спать
чтобы в смерть воскреснуть или в жизнь уснуть
то есть так или иначе отправиться в самый дальний путь
тогда схватил мальчик голого стекла кусок
и от избытка чувств полоснул себя как следует по руке разок
и сразу легче стало и развеялся черный сон
а кровушка по капельке все текла текла родимая вон
стаи тараканов из щелей сползлись на угощение
облепили лужу крови и лакали из нее какое тварям наслаждение
как хорошо как славно и в окошке звезда
смог убить себя а значит теперь не испугает никакая звезда
умирая воскресать или воскресая умирать
вот какие теперь вопросы было интересно мальчику решать
но тут совсем некстати дегенерат истошно завопил
увидел кровищу чудак и всех со страху тут же и перебудил
поссы боец на ранку и все дела майор сказал
и пластырь прилепи ведь пора нам всем двигать на вокзал
наш поезд у перрона ждет и в вагонах уют
все годятся в строй даже те что так правдоподобно и отчаянно блюют
шагом марш бараны не за нами ль мать россия
может среди вас и есть тот самый спаситель мира и мессия
или мы не русские или вдруг забздим
и за родные пепелища всех наших жизней как одну не отдадим
прощай славянка разошлись наши дороги
нам на войну а тебе туда куда несут тебя твои красивые ноги
только поезд покатился как майор закричал
ё пе ре се те а ведь тот засранец с пластырем все таки сбежал
дезертир поганый ты конечно ответишь за такие дела
а пока что погуляй на свободе у-у-у-у– а-а-а-а-а-у-у-у-у-у-а-а-а-а!..
 

Успех Павлушиного выступления был без преувеличения – оглушительный. Девочка Стася – так просто отбила ладошки. Даже брат Всеволод был вынужден признать:

– Что ж, неплохо, неплохо, дружище. Это, конечно, не «Василий Теркин», но…

– Не неплохо, а просто замечательно, милый Павлуша! – перебив его, воскликнула тоже зааплодировавшая Луиза. – Люблю поэтов! Славные ребята!

– Она и сама, кажется, балуется стихами, – ревниво шепнул мне на ухо Всеволод.

– Прекрасно! – подхватили все, и я в том числе.

– Кто знает, может быть, из этого мальчика, который не мог убивать, в результате вышел бы лихой боец, – с усмешкой заметил Макс. – Если бы, допустим, он угодил не в команду уродов, а скажем, как сам мечтал, – в благородные гусары, или какие-нибудь там современные уланы-десантуру. То есть нормальную мужскую среду, где сохранились настоящие отцы-командиры, товарищи-сослуживцы, понятия о чести. Наверное, где-нибудь еще существует эта идеальная часть. Почему бы нет? Почему бы ни послужить Родине? Это, ясно лучше, чем свихнуться от страха, фактически превратиться в того же урода, скрываться от призыва. А дырку в чайнике и здесь можно легко заработать. Вот гляди-ка, чудак, кажется, чуть сам не зарезался до смерти…

Свирнин, Кукарин и Черносвитов тут же принялись обсуждать различные теоретические аспекты «поэмы». Каждый из них нашел в Павлушиной истории полное подтверждение собственным теориям.

Свирнин заметил, что разбегающиеся, к тому же по-своему дефективные рекруты, есть прекрасная метафора. Она характеризует политическую ситуацию в целом – с ее разрушительными центробежными процессами на постгосударственных пространствах. Деградация политической элиты до уровня глубокой архаики. А, следовательно, отсутствие каких бы то ни было признаков политической воли высшего порядка. Причем этот первобытный хаос может сохраняться сколь угодно долгое время.

Кукарин возразил, что ситуация «перенасыщенного бульона неорганизованной протоплазмы» как раз является наилучшей. В смысле что при прививке извне соответствующей идеи, а также учитывая суперрывок современных информационных технологий, произошла лавинообразная кристаллизация. Мы оказались в условиях самой жесткой и продвинутой формы управления. Но со всеми атрибутами традиционной тоталитарной системы.

Черносвитов, терпеливо выслушав мнения приятелей, скупо, но однозначно заявил, что такая глобальная идея уже имеется. А именно – религиозно-национальная идея. На это указывают еще не сформировавшиеся, шутейные, а потому особенно достоверные черты России-Родины, народности и православия. Вечный конфликт чувства долга и шкурности. Тут возможно лишь одно решение. Когда нас, последних мальчиков, выгонят из-под маминой юбки, мы возьмем автоматы и станем воинами. И тогда составиться своя, святая русская армия. Слава богу, он – русский. Сделав это эмоциональное заявление, Черносвитов очень серьезно перекрестился. Остальные многозначительно переглянулись.

Кристина, а также красивая и очень толстая белокурая Соня в один голос воскликнули, что, несмотря на то, что стишки действительно прикольные, а глубокий смысл им вовсе ни к чему. Главное, в своей грубой армейской робе Павлуша выглядел обольстительно. Чем чрезвычайно накалил их женский темперамент. Родина родиной, а все ж было бы жаль, если бы такой милый и прикольный мальчик, как Павлуша, лежал в каком-нибудь трупном рефрижераторе с дыркой в чайнике.

Румяный дылда Евгений высказал подозрение, что все произошедшее на сборном пункте, не было ни сном, ни галлюцинацией. Тут есть зацепки, указывавшие на реальную подоплеку. При желании можно было бы покопать. Дело вовсе не в поэзии и не в идеях.

– Хочешь, я покопаю? – обратился он к Павлуше.

Но тот добродушно послал его к черту.

Даже Герман, обычно молчаливый и без эмоций, тоже не удержался и вставил слово:

– Я тоже в гробу видел идеи и подоплеку… А если бы сюда прописать хорошие барабаны, упругий такой бас, вещь вышла бы вполне улетная!

– Я бы мог сделать из стишков по-настоящему качественную историю, – сказал Всеволод. – Достойную того, чтобы вписать ее в мою великую вечную книгу. Если, конечно, ты не возражаешь, Павлуша.

– Ради бога, – великодушно согласился мой лучший друг, глотая из бокала остатки вина. – Только какая там история, – скромно прибавил он, – я так, просто валял дурака…

Ничего не сказали лишь девочка Стася и вундеркинд Сильвестр. Это и понятно, она – девочка, стеснялась, а он, занятый компьютером, не интересовался подобными глупостями, а углубленно производил некие сложные расчеты…

Павлуша вернулся в свой угол, полез к Ванде. Несмотря на полумрак, было видно, что глаза моей кузины сверкают – от радости и гордости за него. И не только.

Я отставил гитару и пересел поближе к ним. Прежде я не знал за нашим Павлушей таких талантов.

– Ты мне не говорил о том, что сочиняешь! – попенял я ему.

– Да я так только, – повторил он, – чтоб народ повеселить. Как-то само собой получилось…

– Народ повеселить! – с неожиданной яростью прошептала Ванда. – А ты, Сереженька, разве не понял, что он и в самом деле – пытался себя убить, ненормальный!

Она схватила Павлушу за руку, вывернула и показала мне его запястье.

Запястье в самом деле было залеплено куском грязноватого пластыря. Конечно, вся его «поэма» была чистой правдой. Хотя и своеобразно изложенной.

– Он сейчас смеется. А все могло закончиться совсем не весело!

– Конечно!

Теперь и мне сделалось совсем не смешно, а, скорее, страшно.

– Ты что, с ума сошел, Павлуша!

– Ненормальный! – снова прошептала Ванда.

– Согласен, – вздохнул Павлуша. – Если бы не тараканы, не тот дегенерат…

– Мерзость! Гадость! – воскликнула Ванда.

– Согласен. Теперь я сам рад, что обошлось. Засохло, даже воспаления нет… Но идея самоубийства – любопытная вещь! Требует проработки, – с неожиданной, несвойственной ему серьезной обстоятельностью заявил мой друг.

– То есть? – удивился я.

– Например, вопрос о выборе способа, каким можно умертвить мерзкую плоть… – объяснил он и принялся последовательно излагать: – Медленное обескровливание организма посредством вскрытия вен должно вызывать умиротворение. Повешение, говорят, если правильно его устроить, приводит к оргазму. При выстреле в висок, можно рассчитывать на вспышку белого восторга. А вот если прыгнуть с высокого этажа, то, кроме радости полета, можно испытать невероятное ощущение свертывания пространства в крошечную точку, а время, наоборот, превратиться в бесконечность!.. После чего, кто знает, может быть, действительно открывается особая дверца в такие хорошие места…

– Какая еще дверца? Где ты этого набрался? – оторопел я.

– Урод, идиот и придурок! – воскликнула Ванда.

– Влюбилась! – подмигнул мне Павлуша. – Хочет со мной спариться.

– Скот, – прошептала Ванда.

И покраснела так, что нос припух.

– Знаешь, что меня всегда напрягало в женщинах? – заметил мне Павлуша. – Вечно пытаются поддеть тебя на крючок: «ты меня любишь – ты меня не любишь». Все добиваются одного: «ты на мне женишься?..» Тут побежишь, куда глаза глядят!.. Только Луиза не напрягает.

– Хоть бы ты сквозь землю провалился, – обиделась Ванда, однако ни на шаг от него не отходила.

– Ладно вам, не ссорьтесь! – улыбнулся я.

Мелькнула мысль, что главное в истории Павлуши это не политика, не идеи, не сон-смерть. А ощущение жуткой замкнутости. Замурованность всей ситуации, в которую он затянут и из которой нужно во что бы то ни стало найти выход. Отсюда и эта «дверца». Ситуация, похожая на кошмарный сон. Следовательно, и выход из нее должен быть такой же стремительный и необычный. Вроде, пробуждения от сна…

Но он не спал!.. Он приобрел опыт пролития крови. Хотя бы и собственной…

Луиза собственноручно наградила Павлушу еще одним бокалом вина. Ванда ревниво сверкнула глазами и крепко прижалась к Павлуше. Стала запускать руки ему под одежду, щупать, оглаживать, словно собственность. Вернее, чтобы продемонстрировать, что он и есть ее собственность.

Луиза усмехнулась, чуть заметно мне подмигнув.

Я улучил момент, наклонившись поближе к Павлуше, быстро спросил у него:

– Ты действительно помнишь Луизу?

– Сам бы не вспомнил. Да вот он, – тут Павлуша незаметно показал глазами на Евгения, – помог ее вычислить. На днях я его попросил покопать: кого мне Луизка напоминает.

– И мне напоминает, – признался я. – Только кажется, что это уже самовнушение. После всех ее закидонов насчет детских приключений!

– Теперь не знаю. Евгений вычислил. Дал мне ниточку, я потянул и…

– Ну-ну! – заинтересовался я. – Какая-нибудь чепуха?

– Да, ерунда. Но очень забавно…

К сожалению, мы не договорили. Помешала Ванда, которая занялась Павлушей вплотную. Вдруг забросила ему ноги прямо на плечи, и, сплетясь, как два лягушонка, они повались на пол.

– Забавная парочка, – шепнула мне Луиза. – Я им сказала, чтобы не стеснялись, чувствовали себя, как дома. Они и не стесняются… Это то, что нам и надо! Мы сделаем из их виртуальные модели.

– Как это? – удивился я.

– Есть кое-какие идеи… Ты что-нибудь слышал об абсолютном искусстве? – спросила она серьезно. – Мы занимаемся необыкновенными вещами.

– Что-то такое Макс рассказывал… Авангардизм, экзистенция и все такое. Честно говоря, я не особенно…

– Это не нужно понимать! – решительно сказала Луиза. – Это нужно чувствовать!

Она протянула руку, покрутила регулятор на стене, плавно меняя, еще немного приглушая освещение ниши, где обнимались Павлуша и Ванда. Полуфигуры-полутени оказались как бы спроецированы на плоский экран.

– Вот, представь, что ты – Бог, и можешь сделать с этим миром все, что захочешь, или даже создать собственный мир!

Это напоминало пантомиму. Павлуша и Ванда по очереди брали друг друга за руки и прикладывали ладони к разным частям тела: лицу, плечам, груди, животу, коленям. Я догадался, что они настолько увлеклись друг другом, что, похоже, дойдут еще и не до того… Но теперь я наблюдал за ними уже без всякого стеснения, словно находился в театре или видел их по телевизору. Это было своеобразное продолжение музыкально-поэтического экспромта, только что разыгранного Павлушей.

Луиза предложила мне потанцевать, обнявшись. Кстати, вокруг уже образовалось несколько танцующих пар. Мы встали и приблизились друг к другу.

– Ну что, нравится тебе у меня? – поинтересовалась она, опуская руки мне на плечи.

– Ничего, – кивнул я. – Павлуша рассказывал, что вы здесь хорошо развлекаетесь.

– Да уж! – усмехнулась она. – У нас приветствуются любые забавы. Что в голову взбредет. День на день не приходится. Иногда визуальные, созерцательные, чисто интеллектуальные… Иногда экстремальные. Дикие.

– Любопытно… – сказал я.

Мы начали танец на довольно значительном расстоянии друг от друга. По началу я попробовал осторожно приблизить к себе Луизу ладонью, которую положил ей на спину, но она стабильно держала дистанцию. Я ощущал тот же душистый запах сигарет. На ней была узкая синтетическая блузка, какая-то особенная, на ощупь прохладная и плотная, как чешуя. Я чувствовал под материей сильное тело. Я должен был понять, как обращаться с этим телом. Если это вообще было возможно.

– Ребята, – шептала мне Луиза, – оттягиваются от души. Насколько фантазии хватит. Соскальзывают по тросам в шахте лифта. Или дерутся ради развлечения… Но лучше всего для забав подходит крыша дома. У меня есть туда выход. Кстати, Макс производит фото– или видеосъемки. Говорит, уникальный вид. Такой великолепной панорамы не найти в целом мире. На крыше можно кататься на роликах или даже на велосипеде. Устраивать гонки по сложно-покатымым поверхностям. Специально для этих целей у нас припасено несколько отличных новеньких горных велосипедов, пригодных для самых отчаянных финтов… А еще можно гулять по ломаным карнизам. Это круче всяких наркотиков… И пока что все живы!

Я задумчиво качал головой.

Странное дело: припомнилось, что в детстве мы с Павлушей тоже проникали на крышу с подобными целями. Однажды действительно пришло в голову затащить туда велосипед… Стало быть, теперь подобные безрассудные забавы снова были в ходу.

– Есть и парашют-параплан, – сообщила Луиза. – Если подходящий ветер, можно рискнуть и воспарить над Москва-рекой…

– Да, да! Научиться летать, подняться в воздух, – пробормотал я, кивая, – вот, о чем в детстве мечталось до галлюцинаций. Вот, что каждую ночь снилось…

– Главное, понять, что для тебя важно в настоящий момент. Все должно происходить как бы само собой. Это и есть – настоящее абсолютное искусство.

– Любопытно.

– Еще бы!

– Хотя и слегка того, – заметил я. – Со сдвигом…

Мы немного помолчали.

– Все наши только и говорят, как тебе исключительно повезло, – вдруг сказала Луиза. – Когда у тебя умерла мама, у нас только и разговоров было о том, в каком исключительном положении ты очутился.

– Конечно, – проворчал я, – мне можно только позавидовать.

– Я бы на твоем тоже месте наслаждалась близостью с такой чудесной женщиной, как Наталья! – сказала она. – Я бы и сама хотела получше ее изучить.

– Зачем? – удивился я.

– Мне она очень нравится. Я прямо-таки в нее влюбилась.

– Неужели?

– Чудесная женщина. Ты тоже влюблен. Хочешь ее. Не удивительно. Ее должны хотеть все мужчины. Да и женщины тоже. Тебе действительно повезло. Я дразню этим Макса. Ты знаешь, он все еще мечтает к ней вернуться…

(Неужели, хлопочет для Макса?!)

– Ты с ней знакома? – изумленно выдохнул я.

– Да, но хотела бы познакомиться поближе, – кивнула Луиза, – Не очень-то она разговорчивая. «Добрый день» да «добрый вечер».

– О чем же тебе с ней разговаривать?

– О чем угодно. Например, о тебе…

Вдруг дистанция между нами стала быстро сокращаться. Луиза прижалась ко мне всей своей чудесной чешуей.

– Наталья что, напоминает тебе твою мамочку? – спросила Луиза. Не оскорбительно. Просто констатируя факт.

– Я не знаю, – искренне признался я. – Почему? Да вроде нет.

– Я хорошо ее помню. Твою мамочку. Ты, наверное, ее теперь совсем не помнишь – то есть какая она была до болезни. Очаровательной женщиной… И они с Натальей очень похожи!

– Не знаю, – пробормотал я. – Не думаю.

Весьма неудобным (но таким приятным) была неконтролируемая, бешеная эрекция. Все выпирало чрезвычайно. Танцоры должны надевать специальные фиксирующие бандажи, иначе в подобных случаях их прыжки и пируэты выглядели бы довольно своеобразными хореографическими конвульсиями. А ведь, кажется, Никита предлагал проинструктировать меня именно в области танцев…

Я, словно инфракрасный локатор, на расстоянии улавливал тепло и движение чужой плоти. Я сделался похож на глупую магнитную стрелку, которая тупо и бездумно ищет лишь одного – повернуться в направлении невидимых силовых линий.

Снова, и совсем уж некстати, малыш-великан Эдик стал метать на нас ревнивые взгляды. Бродил вокруг, то и дело тоскливо подвывая.

Луиза проводила по моей шее теплой ладонью, а ее бедра соприкасались с моими. Это снова было как обещание (из чего я все-таки успел сделать обнадеживающие выводы). Эдик, словно малый ребенок, капризничал, хватал, глупо тянул ее за руку, требуя, чтобы она немедленно уделила ему внимание, якобы ему нужно было сказать ей нечто чрезвычайно важное. Мне ужасно захотелось надавать ему подзатыльников.

Но Луиза улыбнулась: вот видишь, мол, делать нечего, нужно опять успокаивать «младенца».

«Ты подожди немножко, Сереженька!» – шепнула она.

Я был вынужден остаться один посреди комнаты, руки в карманах, – как раз перед Павлушей и Вандой, которые, стоя друг перед другом на коленях, босоногие, взахлеб обнимались и целовались, как представители какого-нибудь дикого племени.

Я неловко попятился к противоположной стене и опустился на пол, так и не вынимая рук из карманов. Мне нужно было собраться с мыслями и наконец решить, что я собираюсь делать дальше, на что рассчитываю.

В этот момент меня обдало горячим дыханием. Это был Евгений. Взяв меня под руку, притянул к себе.

– Ну, что? – зашептал он. – Рассказывай! Обещал рассказать о своих подозрениях. Давай! Я докопаюсь до чего угодно. Психологические головоломки – мое излюбленное дело!

– Я пошутил, – проворчал я. – У меня на примете нет ничего такого. Не о чем рассказывать.

В его любопытстве и впрямь было что-то патологическое.

– Нет, есть! Есть! Ты это не в шутку говорил. Я это видел по твоему лицу! Очень тебя прошу, расскажи! – жадно просил он. – Кто знает, может быть, для тебя это чрезвычайно важно. Сам увидишь!

– Я же сказал – потом, – отмахнулся я, выдирая у него свою руку. – Значит потом.

Какой он был душный и жаркий, этот Евгений. Как батарея парового отопления. Да еще в душную летнюю ночь. Лез прямо на меня, наваливался, как какой-нибудь раздухарившийся педераст.

– Когда?

– Не знаю, – сказал я, отпихивая его. – Как-нибудь…

– Сегодня?

– Может быть, – кивнул я. Только чтобы отвязаться.

– Ладно, договорились!

Но он все равно не отставал, норовил взять меня за талию, завладеть моим вниманием. Я был готов засветить ему промеж глаз.

К счастью, Луиза и Эдик (успокоенный) возвратились довольно быстро. Достаточно одного взгляда, чтобы не сомневаться, как именно она его успокоила. Пожалуй, это отменяло мои виды на нее… Однако я не успел додумать эту мысль до конца.

Луиза легко и властно оттерла от меня Евгения. Тут же нейтрализовала психолога-любителя.

– Я только хотел, – забубнил тот, совершенно сникнув, – объяснить Сереженьке, что могу распутать самые подозрительные происшествия. Докопаться до самых таинственных фактов. Такой у меня талант! Особенно, если дело касается разных психологических штук.

– Конечно можешь, – усмехнулась она. – Не переживай. У меня для тебя на примете еще куча подозрительных дел.

– Вот я это хорошо, – обрадовался он. – Подозрительные дела – это вещь. Их нужно обязательно распутывать. Даже если какая-нибудь мелочь – будет нарывать, как заноза, – нельзя так оставлять. Тут я незаменим!

– Ну куда уж без тебя.

– Ты же знаешь, я собрал полную информацию по интересующему тебя делу, – лебезил он. – Проанализировал, сделал выводы. Пришлось, знаешь ли, пошевелить мозгами. Я готов доложить!

– Знаю, знаю! – отмахнулась Луиза. – С этим позже. У нас в программе другое мероприятие, полюбопытнее.

– О! Так и у меня очень любопытное! – ревниво воскликнул Евгений. – Ты еще не знаешь, что удалось раскопать! Ты ничего подобного вообразить не могла!

Было видно, что ему не терпелось блеснуть перед ней (а еще лучше перед всей компанией) своими аналитическими способностями.

– Может быть, мой милый, – холодно отрезала девушка. – Мы займемся этим позже. Когда возникнет необходимость. А пока – пошел вон! Исчезни, Евгений!

Евгений ретировался подальше. Здорово она их выдрессировала! Вела себя, как строгая светская-львица, хозяйка салона. Так оно, пожалуй, и было. Весьма своеобразный салон…

Луиза взяла меня под руку и, развернув в другую сторону, шепнула на ухо:

– А эти! Вот теперь они неплохо смотрятся, а?

Я взглянул в противоположный угол комнаты. Там, словно в аквариуме, извивались две фигуры.

Совершенно голый Павлуша. То есть на этот раз даже без дезертирских армейских трусов. Но Ванда по-прежнему в красном костюме моей мамы.

Павлуша вытягивал руку или ногу. Как бы показывал ей: поцелуй сюда! И она целовала. Да-да… Теперь сюда. И сюда тоже. Вот… Это было невероятно! Я оглянулся вокруг: как реагируют окружающие? Никто не проявлял особых эмоций.

Макс любезничал с затянутой в черную кожу Варварой, пытался взять ее за руку. Видимо, пытался увлечь рецептами и тайнами психотренингов. Варя убирала руку, недоверчиво усмехалась. Рыжая культуристка Кристина и ее подруга Соня, еще мною не узнанная, вполне чинно беседовали с ребятами. Вундеркинд Сильвестр, усевшись в позе лотоса перед компьютером, в наушниках, прилежно выстукивал что-то на клавиатуре. Всеволод и вовсе, вытянув вперед скрещенные ноги и руки сцепив на затылке, с закрытыми глазами, то ли окончательно погрузился в состояние творчества, то ли просто дремал, потеряв интерес к происходящему. А вот девочка Стася, накушавшись киви, мирно, совершенно по-детски спала. Заснула подле брата… То есть никто из компании не собирался изумляться разнузданности Павлуши и Ванды. Как и следовать их примеру. Никаких признаков того, что назревала оргия или что-нибудь в этом роде. А впрочем… хоть бы и оргия! Разве это не было бы любопытно?

– Обычно я не позволяю у себя подобных вольностей, – сообщила Луиза так спокойно, словно речь шла о рецепте приготовления чая. – Но сегодня я специально это спланировала. Заранее объяснила парочке, что и как делать. В общих чертах, конечно. Остальное – импровизация… А чтобы не очень увлеклись действием и раньше времени не закипели, мы воспользовались чисто медицинской хитростью. Я обработала им соответствующие контактные поверхности специальным средством, содержащим анестезин, так что они, поверхности то есть, практически утратили чувствительность… Между прочим, подобные способы применяют сдающие себя внаем многоразовые плейбои-жиголо, чтобы выглядеть супержеребцами. Ты не знал? – осведомилась она. – Действует, как местная заморозка. Это что-то вроде домашнего спектакля, а ребятки просто играют роли. Им, как видишь, эта игра пришлась очень по душе… – Луиза лукаво улыбнулась. – В глубине души любые актеры верят, что их игра только для зрителей игра и условность, пусть зрители так и думают, а на самом деле это и есть настоящая жизнь!

– Какая принципиальная разница – изображать любовь или на самом деле ею заниматься? – продолжала Луиза. – В первом случае это больше, чем в так называемая реальность. Особая атмосфера. Барьеры, запреты – все прочь! Почему бы ни попробовать прожить больше самой жизни… Хотя это уже вопрос чисто философский, верно? – заметила она. – Что ты об этом думаешь?

Собственно, я и сам так думал. Лицедейство – искусство своеобразное. Грубо говоря, люди стремятся в актеры, потому что надеются сыграть то, на что не решаются или что не способны прожить. В том числе – «роли» в порнофильмах. Не так, так эдак себя проявить. Известное дело – истерические личности…

– Ничего я об этом не думаю, – сказал я.

Странная вещь: в хороших книгах, фильмах люди ведут себя куда естественнее и правдоподобнее, чем в самой живой жизни… Но «естественность и правдоподобие» – это еще не реальность. Как раз жизнь со всеми своими барьерами, предрассудками, ответственностью, – а значит, конвульсиями, идиотизмом и неправдоподобием, реальность.

Но Луиза говорила о другом. О том, что можно «прожить больше жизни»… Иначе все эти перформансы – заурядная самодеятельность, «домашние спектакли»?

– В нашем виртуальном проекте ребятки послужат живыми моделями. Как это делают в компьютерной графике, когда живые актеры, то есть их движения и мимика, служат прототипами виртуальных персонажей…

Мне было известно о таких штуках. Но что-то тут было не то. Надо полагать, подумал я, она элементарно подпоила этих сосунков. Может быть, кроме какого-то дурацкого анестезина, подсыпала им чего-нибудь эдакого в вино.

Это ли и есть «абсолютное искусство», а, может быть, что-то другое? Компьютеры, виртуальные сеансы, всяческие перформансы. Что за эксперименты, что за игры?.. Искусство ли вообще?.. Это еще более эксцентричные вещи, чем идеи Всеволода с его состояниями творчества и слияниями реальностей. Там налицо элементарное самоутверждение. Но Луиза – во что играла эта странная девушка, собрав у себя на 12-м всю эту компанию?

Луиза подвела меня к одному из компьютеров, за которым сидел Сильвестр.

– Вот наш прекрасный друг и компьютерный гений, – отрекомендовала она Сильвестра. – Редкий фанатик. Влюблен в виртуальное. Жить без этого не может.

– Некоторые, кажется, не особо далекие люди, – скромно отозвался Сильвестр, – опасаются, что человек может попасть в патологическую зависимость от компьютера. Что это унизительно для человека. Что человек без компьютера – ничто. Смешная чепуха!

Все еще детский голос.

– Иногда похоже на правду, – улыбнулась Луиза.

– Совершенно ничего унизительного, – серьезно возразил Сильвестр. – Компьютер не изолирует от материального мира, а наоборот – погружает в него. Конечно, человек зависит от компьютера. Но и компьютер в этом смысле становится не чем иным, как продолжением человека, практически его новым органом, как рука или нога. Ведь нас не удивляет, что мы так фатально зависимы от собственного тела?.. С какой стати нам опасаться самих себя? Своей же руки или ноги? Лишившись ноги, руки человек становится инвалидом, уродом. А если потерять голову…

Я не очень ясно понимал, о чем идет речь, но, вероятно, это была одна из постоянных тем, который обсуждались в компании.

– Именно так, мой сладкий, – сказала Луиза, погладив Сильвестра по голове. А мне объяснила: – Он поможет нам разыграть сегодня небольшую виртуальную оргию. Кроме программы, при помощи которой будет проходить сеанс, он задействует еще кое-какие новые программы, которые, как он уверяет, дадут нам кое-какие очень важные преимущества. Тут-то нам и понадобятся наши живые модели…

Я смотрел на Сильвестра, через «ё», вундеркинд в вечных кедах, и мне невольно вспоминались авоська с кефиром, горбатенькая бабушка и утопленный в стакане с чаем глазурованный сырок.

– А все ли у тебя готово, мой славный? – ласково поинтересовалась у него девушка. – Скоро начинаем…

Кеды вздрогнули. Вундеркинд с готовностью отчитался.

– Я сделал все, как вы сказали, Луиза. Связь надежная. Количество подключений на данный момент – почти восемьсот тысяч, – сообщил он. – В принципе, сеанс можно начинать.