Текст книги "Последний русский. Роман"
Автор книги: Сергей Магомет
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Что-то не сходилось. Если человек действительно «венец природы», божественное, высшее духовное существо, он смог бы соединяться (и уж тем более испытывать оргазм) ни с кем, кроме любимой женщины. Если же человек такое же животное, как и прочие твари, ему достаточно любой женщины. Любой.
С другой стороны, (то есть если человек – животное) он не был бы способен на все те бесчисленные извращения, в которых, вместо женщины, выбирают самые невероятные и неожиданные объекты, в том числе воображаемые… В самом деле, трудно представить жеребца, например, или пса или кота совокупляющихся с животным другого вида, пола или, и того удивительнее, – с какими-то неодушевленными предметами (с землей!).
Значит, мы и не животные. Более того, если бы у меня и появилась возможность обладать любимой женщиной, я бы еще подумал, бросаться на нее, как кобель на сучку, – или все же повременить? Но не потому что животная похоть выглядит «некрасиво», «не цивилизовано» и так далее. Возможно, это единственный способ почувствовать себя тем, кто ты есть на самом деле.
Снаружи доносился пустопорожний разговор Киры и старухи Цили. Бесконечное пережевывание одного и того же. Дороговизна, еда, шмотки, лекарства, болезни, похороны. Болезни, лекарства, похороны, дороговизна, еда, шмотки. К этой унылой словесной жвачке прекрасно подходил шизофренический телевизионный бред. Это Павлуша, видимо, уже насытившийся, включил телевизор и теперь, наверное, улегся на софу с пультом и от нечего делать принялся скакать с канала на канал. О нас с Вандой они забыли через пять минут.
Не знаю, что могло бы произойти. Может, ничего бы и не произошло. Да и что могло произойти, если рядом в комнате находились другие люди?
Но лучшей атмосферы для разжигания страсти, нельзя и придумать. Это то же самое, что украдкой, когда взрослые не видят, залезать друг к другу под одеяло.
Но тут я вспомнил о своем решении – об абсолютном воздержании. Смысл, назначение, а главное, пафос этого бунтовщического замысла опять как бы ускользали. Воздержание теряло всякую актуальность. Нет, формально я помнил: целью была победа над плотью.
– Хочешь, притворись спящим, – предложила Ванда. – Сделай вид, что спишь. Не двигайся. У меня отличное тело! А когда проснешься, просто скажешь, как тебе это понравилось… – Я молчал. – Ну, братик, – заговорщицким шепотом произнесла она, – ты спи-ишь?..
Я и сам не мог точно сказать, что со мной происходило. Вполне возможно, что я действительно спал. По крайней мере, как это часто случается во сне, в самый ответственный момент начало твориться неладное. Какой-то сдвиг в пространстве и времени. А затем, уже с новой точки отсчета, начали разбегаться секунды и метры, и в этой новой реальности заверещал, задергался с клекотом звонок у входной двери.
Первой мыслью было, что уже вернулась Наталья. Оранжево-красный закат за окном превратился в густые вечерние сумерки, черные, но удивительным образом все еще просвечивающие красноватым оттенком.
– Открою! – крикнул я, соскочив с «мансарды», и, не скрывая своей поспешности, выскочил из своей коробки, протиснувшись мимо Ванды.
Выйдя из комнаты в коридор, я плотно прикрыл за собой дверь. Странно, меня даже не насторожило то, с какой бесцеремонной периодичностью надсаживался звонок. Я приготовился улыбнуться Наталье.
Я распахнул дверь. На пороге стояли давешние бритоголовые сержанты.
– Добрый вечер, молодой человек, – усмехнулся один из них.
И тут же твердо поставил сапог на порог, блокируя дверь.
Я посмотрел на его ногу, потом на ухмылявшуюся физиономию. В моей голове мгновенно совершился расчет, в результате которого стало ясно, что я уже просто не успею, сбросив ногу, захлопнуть дверь и запереться изнутри.
– Как дела? – неторопливо и как бы по-свойски поинтересовался бритоголовый сержант.
Несмотря на выставленную ногу, вламываться они все-таки не намеревались. Или пока не решались. И участкового милиционера с ними не было. Так же как, вероятно, ордера или предписания. Или чего там еще требовалось для законного вторжения. Откуда-то в сознании всплыла глупая формулировка: «конституционная неприкосновенность жилища».
Несмотря на их наглые и весьма заматерелые, уже успевшие мне стать ненавистными физиономии, я оценил также, что физиономии эти имеют весьма жалкий, осунувшийся, да просто голодный вид. Они служили наглядным подтверждением той прописной истине, что армия это не мама и даже не мачеха. Скорее всего, они решили наведаться ко мне по «знакомству». Намаялись слоняться вокруг дому, изголодались и, скорее всего, настроены вполне миролюбиво. Надеялись стрельнуть на сигареты, а то и чего посущественнее. В крайнем случае, немного покуражиться, и тем самым убить время.
Так как я не отвечал, а лишь молча их разглядывал, их наглость заметно убавилась.
– Так как насчет покурить? – почти уныло поинтересовался сержант. – Вроде обещал, а?..
Один говорил за всех, остальные кивали.
– И чего-нибудь, чисто, пошамать, а?
Нет, конечно, не мародеры-разорители и не каратели. В сущности, если бы Павлушу (или меня самого) так же обкорнать, одеть в робы, мы бы выглядели не лучше. Жалкие они были, вот что.
Я уже искренне начал прикидывать, до каких размеров могут разрастись мои сочувствие и человеколюбие (в том смысле, чтобы собрать для них со стола чего-нибудь пожевать, а также, пожалуй, несколько рублей на сигареты), как на лицо сержанта возвратилась недавняя наглость. Вслед за ним, глаза блеснули у всех троих – недобрым светом и сознанием собственной безнаказанности. Почуявшие добычу шакалы. К тому же прекрасно сознающие свое численное превосходство.
Я проследил их взгляд и тут же понял, в чем дело. В глубине коридора в углу предательски валялись армейские шмотки Павлуши.
– Мама, говоришь, у тебя умерла? – спросил тот, который говорил за всех. – И вы там теперь поминаете? – Он кивнул в направлении комнаты, откуда слышались голоса и позвякивание посуды.
Мне показалось, что он протянул руку и схватил меня за горло. Хотя руки он пока что не протягивал и за горло не хватал. Но его слова произвели на меня именно такое действие.
– Тогда, – продолжал он, – может быть, по русскому обычаю вынесешь нам, а? Там, наверное, еще много чего осталось. А мы, как говорится, выпили бы за упокой души, и закусили.
Откуда он и слов-то таких занозистых понабрался?
– Давай, не жмись. Ради такого случая жаться грех!
Нет, не так они были просты и недалеки, какими казались на первый взгляд. Они теперь старались не смотреть в сторону армейской робы. Нарочно делали вид, что не замечают вовсе…
– Хорошо, – кивнул я, проглотив подступивший к горлу ком. – Я вынесу. Только вы подождите здесь.
– Как скажешь, командир. Мы не гордые.
Я медлил. Тот, который говорил за всех, присел на корточки прямо на пороге, прислонившись спиной к косяку. Остальные последовали его примеру. И хитровато посматривали на меня снизу вверх, щурясь, словно псы на солнышке. Я сообразил, что они вряд ли наберутся наглости открыто вламываться в квартиру, так не знали, кто еще здесь есть. Все-таки побаивались нарваться на неприятности. Да и вообще, куда им было торопиться, если они и так заняли ключевую позицию на пороге? Они могли ждать сколько угодно. Если потребуется, вломиться всегда успеют.
– Я вынесу. Сколько надо.
– Ну, спасибо, спасибо, – закивали они, – а то ты, землячок, наверное, в курсе, как сейчас в армии с кормежкой. Можно сказать, чисто впроголодь существуем.
– Кажется, – осторожно прибавил я, – там у нас еще и водка осталась…
– О, это было бы очень клево!
– Я вынесу, – как можно спокойнее и тверже сказал я. – И вы уйдете.
Особой иносказательности тут не требовалось. Они переглянулись и лениво покивали:
– Само собой, командир, чего нам еще от жизни надо!
И я опрометью понесся на кухню. Распахнул холодильник. Сунул подмышку бутылку водки, которая действительно оказалась в дверце, стал набирать в охапку все, что попадалось под руку: хлеб, колбасу, консервы, сыр… Через секунду уже вернулся к дверям. А по пути, как мне показалось довольно ловко, отпихнул подальше скомканную робу.
Бритоголовые сержанты сидели в том же положении, на корточках. Увидев меня, неторопливо поднялись, приняли бутылку, распихали по карманам еду.
– Этого хватит?
– Еще бы! Вот нормальный пацан. Вот спасибо, землячок.
– Не за что.
Я был в наивной уверенности, что наша сделка состоялась. Ждал, что они уйдут. Но они не уходили.
– В чем дело, мужики? – недоуменно спросил я.
– Ты нам это, мужик, позови теперь своего приятеля, – попросил сержант.
Я возмущенно раскрыл рот, но не знал, что сказать.
– Ты, значит, думаешь, – продолжал он, – мы не люди. Должны Родине служить. А вы тут пока будете с нашими девчонками развлекаться?
Не то чтобы я чрезмерно удивился такому повороту. Но мне словно захотелось пристальнее вглядеться в них: действительно, что за люди передо мной?
– Да, – сказал я, – вот еще…
Я полез в задний карман джинсов, вытащил деньги, все, что были при мне. Не так уж мало – не то тридцать, не сорок рублей. Протянул им. Они взяли.
– Что еще, мужики? – спросил я.
– Да все то же, мужик. Приятеля позови.
Глядя на них, было ясно, что взывать к их сочувствию, человечности или совести, по меньшей мере, смешно.
– Хорошо, – сказал я. – Пойду еще принесу. Подождете?
Они закивали почти равнодушно: дело, мол, хозяйское, а мы подождем, отчего ж не подождать.
Я отправился к себе в комнату. Про себя лихорадочно размышлял, куда бы спрятать Павлушу. В шкаф его засунуть, что ли? Или под кровать?
Старуха Циля, поклевывая носом, дремала прямо за столом. Кира все еще продолжала ей что-то горячо втолковывать. О том, какая хорошая девочка Ванда. Ванда и Павлуша сидели на софе перед телевизором, покачивали головами в такт музыке. Павлуша все еще был в одних черных армейских трусах. Вообще-то, учитывая, что было довольно жарко, длинные трусы можно было считать летними шортами. Пока меня не было, Павлуша и Ванда успели, вероятно, как следует выпить. Тут же при Кире.
– Да выключите музыку, бессовестные! – кивая на меня, прикрикнула на них Кира, на секунду отрываясь от разговора с Цилей. – Не положено в такой день музыку включать! Ничего святого, ей богу!
– Они уже здесь! – торопливо и вполголоса сообщил я Павлуше, не обращая ни на музыку, ни на Киру. – Может быть, тебе под кровать спрятаться? Попробую дать им еще денег. Может, все-таки отвяжутся?
Я принялся выдвигать ящики трюмо.
– Давай, давай! – Я толкнул Павлушу ладонью в плечо. Выпивший дуралей лишь ухмылялся. Или смирился с участью. Наконец, мне удалось поднять его. Он зашептался с Вандой.
– Сереженька, – вдруг подмигнул он мне, – так ты не возражаешь, если я переоденусь, возьму у тебя что-нибудь из вещей?
Значит, действительно смирился с тем, что попался: хочет что-нибудь надеть, чтобы опять голым не вытаскивали. Я махнул рукой, пусть берет что хочет.
Выдвинул нужный ящик трюмо, я наугад выхватил из деревянной шкатулки, где лежали мамины накопления (мое наследство, какая все-таки уйма денег!), несколько бумажек. Я решил, что сделаю все, что в моих силах, а уж там – будь что будет.
Выходя из комнаты, я услышал, как Кира недовольно вскрикнула:
– Куда, куда полезли, бессовестные! Не трогайте вещи! Там нижнее белье!
– Сереженька разрешил! – отмахнулась Ванда.
Я уже вышел и плотно прикрыл дверь.
Бритоголовые сержанты опять сидели на корточках у порога. О том, чтобы вытолкать их, да еще запереть входную дверь, нечего и думать. Увидев у меня в руках деньги, они явно оживились. Я решил на этом сыграть. Стал пересчитывать бумажки. У меня была надежда договориться.
Но из комнаты выскочила раскрасневшаяся Кира.
– Сереженька, – затараторила она, набросившись на меня, – если у них ни стыда, ни совести, зачем ты разрешаешь распоряжаться у себя, как дома? Это еще хорошие вещи, чтобы их так таскать! Я категорически против! И нехорошо, так нехорошо! Если бы мамочка увидела…
– Тсс! Успокойся, пожалуйста! – умоляющее шикнул на нее я, показывая глазами на бритоголовых сержантов, которые взирали на происходящее как бы равнодушно.
– Кто это? – заинтересовалась Кира. – Солдатики? А что они тут делают?
– Ждут… Понимаешь, у них в части снабжение плохое. Можно сказать, впроголодь. Вот я им обещал кое-что вынести. Надо помочь. Так сказать сухим пайком.
– Ну да, – Кира мгновенно переключилась на новый предмет, – я видела по телевизору, они ужасно голодают, бедненькие. Я вас сейчас, мальчики, хлебушка вынесу.
– Подожди, Кира, – попытался остановить я ее.
– Нет, я им вынесу. У нас как раз есть свежий хлебушек. Только вчера купили.
– Я уже…
– Все равно на третий день заплесневеет.
– Кира! Они же не нищие, не побираются!
– А что я такого сказала? В самом деле, совсем еще свежий хлеб! Целый батон.
– Да нам уже тут передали кой чего, – подал голос тот, который отвечал за всех. – Еда у нас уже есть.
Кира недоуменно посмотрела на меня.
– Я дал им кое-что из холодильника. И хлеба, и всего.
Бритоголовые сержанты закивали: точно, дал.
– Ну, так чего им еще?
Я замялся.
– Тут нам обещали еще… ну, чисто по финансам, – нехотя пояснил бритоголовый, поднимаясь с корточек, и взглянул на меня. Поднялись и его товарищи.
– То есть что – деньги? – спросила Кира.
Те пожали плечами: дескать, обещали, а их дело маленькое.
– Нет, это, мальчики, никак! – решительно развела руками Кира. – У самих денежек нет.
Я наклонился к ней, чтобы объяснить, что тут дело особенное, что нужно заплатить, чтобы не трогали Павлушу.
– Нет и нет, – не слушая меня, продолжала Кира, наступая на «облавщиков». – Вам и так всего надавали! А денежек нет. Рады помочь, да самим, извините, не хватает. Такая в стране нищета. Сами знаете, милые. Все в одинаковом положении. Кроме тех, кто при власти и при деньгах, конечно…
И они действительно были вынуждены попятиться. Я удивился про себя, как, оказывается, все просто. Как легко она их выставляет. Я прямо-таки зауважал Киру. Она выдавливала их на лестничную площадку. Еще немного – и захлопнула бы дверь.
Но радоваться было рано. Дверь не закрывалась. Нога стояла на пороге.
– Это еще что такое? Позвольте закрыть дверь, молодые люди! – возмущенно воскликнула Кира. – Что за произвол?
– А пусть своего приятеля позовет, – насупившись, потребовал сержант. – Пока по-хорошему.
Киру возмутилась.
– Да разве так можно себя вести! Фуй!.. Вы, наверное, – раскричалась она, – так и над молодыми у себя в армии издеваетесь! Унижаете, насилуете. Я все знаю! Все знают! Бьете ногами. По животу, по голове. Это же настоящее зверство! Вы что, звери, а?
– Зачем же сразу звери? Просто учим немножко.
– Вы же… вы же потом сами под суд попадете! Или сам паренек, которого обижали, от отчаяния, из автомата вас постреляет!
– Ему же хуже, – заметили ей. Логикой здесь, естественно, и не пахло.
Кира сопела, пробуя закрыть дверь, но, естественно, безрезультатно. Теперь она только все портила. В сущности, уже испортила.
– Пока по-хорошему, – повторил сержант. Уже явно угрожающе.
– Да его здесь вообще нет, – прибавил я, чувствуя, что краснею.
– А мы проверим, ладно?
Мне было так обидно, что если бы не Кира, заслонявшая дорогу, я бы, наверное, не выдержал и тоже попытался вытолкнуть его вон. Я уже положил руку на дверь, чтобы вместе с ней постараться захлопнуть дверь, как из комнаты донесся голос старухи:
– Гым-гым, гом-гом! Веди, веди меня, мамочка, спатаньки!
Кира отступила от двери. И я тоже. Возникло замешательство, перебивка. Я увидел Ванду, помогавшую передвигаться сонной старухе, поддерживая последнюю под руки.
– А, мальчики! – защебетала Ванда, обращаясь к «облавщикам». – Вы, наверное, бедные, уж забыли, что такое домашняя еда! Вот вам еще! Суп из птицы. Наша бабуля сама варила, старалась. Как раз кстати!.. Вы не возражаете, Циля, если мы покормим наших доблестных защитников? У вас у самой муж был половник… тьфу ты!.. полковник!
– Половник, половник, – закивала Циля, расплываясь в беззубой улыбке. – На здоровье, мальчики! На здоровье!..
Появилась кастрюля. Ее несла какая-то женщина со странным лицом…
И снова мелькнул красный цвет. Но на этот раз я не обознался. И никаких потусторонних галлюцинаций. Я сразу узнал в женщине моего друга Павлушу с ее пышным светлым париком на голове, наряженного на скорую руку в мамин красный костюм, в ее оранжевой косынке, в туфлях. Да еще густо накрашенный всевозможной косметикой. Это он, мой друг нес на вытянутых руках громадную кастрюлю со псевдо-бульоном.
Ни одного ядовитого пузырька. И все-таки… щемящее, болезненное ощущение.
Я ничего не успел сообразить, а переодетый Павлуша уже шагнул к первому же «облавщику» и вручил ему кастрюлю. Он с ума сошел, мой лучший друг!
Но до чего же глупо выглядел бритоголовый сержант с этой старухиной кастрюлей! И он благодарил «от всей души». «Облавщики» передавали кастрюлю из рук в руки.
– Ух! Чисто подарок! Домашняя жратва!
Павлуша незаметно подмигнул мне, что, по-видимому, должно было значить: «Ты не в обиде, Сереженька, что мне пришлось воспользоваться вещами?» Я только вздохнул и отвел глаза.
– Только кастрюлю потом верните! Это моя кастрюля! – беспокойно заверещала Циля.
– Они вернут! – стали успокаивать ее Ванда и переодетый в женщину Павлуша. – Они вернут!..
Еще немного – и я бы затрясся от нервного смеха.
Павлуша с Цилей уже исчезли в глубине нашего извилистого коридора. Оттуда лишь продолжали доноситься старухины опасения по поводу кастрюли. Кира последовала за ними – успокаивать подозрительную старуху и укладывать ее «баиньки».
Я снова остался с «облавщиками» один на один.
– Ну что, мужик, – услышал я, – где твои финансы?
– Хватить с вас, – оборвал его я. (Попили крови.)
– Ты чего, пацан? Мы ж по-хорошему.
– А мне все равно.
– Тогда зови приятеля.
– Какого приятеля?
– Ну, как хочешь. А мы должны проверить.
Я отступил в сторону, освобождая дорогу. Они гурьбой протопали в квартиру. Бесцеремонно, но без прежней уверенности. Чувствовали, что мое отношение к ситуации изменилось, их смутил мой уверенный вид. Сознавали, что перегибают палку. Просто надеялись, что я еще подкину денег.
– Нам-то что, – дипломатично заметил один из них, – с нас самих спрашивают…
– Ну-ну, – кивнул я.
Они заглянули ко мне в комнату. Даже не стали заглядывать в «кабинет». Не говоря о том, чтобы искать в шкафу или под кроватью. Потом я повел их на кухню, показал ванную, туалет. Выглянули на черный ход. Так и ходили с кастрюлей.
Затем к нам снова присоединилась Кира. На этот раз она презрительно поглядывала на них, роняя время от времени:
– Ищите, мальчики, ищите. Найдете, вас, может, наградят. Только смотрите, если чего украсть вздумаете!
– Что мы вам, воришки? – обижались «облавщики».
– От таких, как вы, всего можно ждать!
– А тут у нас – старуха, – сказал я, останавливаясь перед Цилиной дверью. – К ней уж, пожалуйста, без меня.
Они совсем приуныли.
– Нет, не стоит. Зачем же беспокоить пожилую старушку!
И двинулись на выход. Уже совсем было собрались выходить из квартиры, как один из них кивнул на комнату Натальи.
– А тут, кажется, еще не смотрели.
– А эта комната вообще закрыта, – усмехнулся я. – Хозяйки-то дома нет.
Они подошли к двери, прислушались. Попытались заглянуть внутрь через замочную скважину. Естественно, безрезультатно.
– Подозрительно, – сказал сержант.
– Чего ж подозрительного? – удивился я. – Нет хозяйки. Придет вечером. Вот и все дела.
– Так сейчас уж вечер! Подозрительно. Значит, нужно дождаться хозяйку.
– Я же приблизительно сказал, насчет вечера, – пробормотал я. – Неизвестно когда придет. Может, вообще завтра.
– А вдруг он там и спрятался, твой приятель? – прищурился на меня сержант. – Вот дождемся хозяйку, тогда поглядим. Подозрительно. Проверим комнату. Откуда у вас армейская роба, а? Думаешь, мы совсем тупые?
– То же мне – облавщики выискались! – фыркнула Кира.
– Какая чепуха! – загорячился я. – Это же чужая комната. К тому же заперта. Откуда ему там взяться, подумайте сами!
– За нас начальство думает, – ухмыльнулся сержант, хлопнув широкой ладонью по хлипкой двери. – Если возьмем приятеля, нам чисто по увольнению светит… Подождем, – кивнул он остальным.
Мне сделалось не по себе, когда я представил, как придет Наталья, и эта солдатня начнет ломиться к ней в комнату.
Наверное, самое правильное было бы просто вмазать самому разговорчивому из них по роже. Но раз, вместо того чтобы вмазать, я размышлял об этом, значит, со мной что-то было не в порядке. Здоровая спонтанная реакция была атрофирована?
Покойный дядя Гена в этой ситуации сразу полез бы в драку. И Павлуша, пожалуй, тоже. А вот отец мой, наверное, принялся бы размышлять. Снять ли очки, прятать ли их в карман?.. Но я-то очки, вроде, не носил, так? Значит, дело в другом… Вот, когда это сказалось! То есть то, что мне до сих пор никогда не случалось ударить человека по-настоящему, по лицу.
Я вырос в тишайшем дворе, на тишайшей улице, в тишайшем районе. Оазис. Никаких хулиганов или драк. Прямо-таки образцовый пацифистский заповедник. Я с детства чувствовал, что когда-нибудь этот пацифизм аукнется. Я чувствовал себя слегка дефективным оттого, что ни разу никого не ударил, не подрался. Мама подзуживала: настоящий мужчина должен уметь постоять за себя. Однажды заставил себя «попробовать». Как-то ткнул слегка кулаком в челюсть одного мальчика, такого же маминого сынка, как и сам. Думал, хоть подеремся. Станем мужчинами. Но мальчик сначала застыл от изумления, а потом заплакал и бросился спасаться бегством. Больше я не экспериментировал… А в старших классах я одно время посещал спортивный клуб, изучал восточные единоборства. Но в том-то и дело, что в этом клубе мы друг друга по рожам не били, а наоборот, рыцарски оберегали, отрабатывали умение останавливать кулак в миллиметре от цели. По «груше» молотили, это да. Но «груша» – не человек. Отнюдь нет… А может быть, дело было не в атрофированной реакции и «пацифизме», а я их, «облавщиков» теперь банально побаивался?
Не то чтобы все эти рассуждения так обстоятельно всплыли и разложились у меня в голове, но в концентрированном виде, безусловно, промелькнули в мозгу.
– Ну, хорошо, мужики, – тихо сказал я. – Тут у меня еще сотня есть. Держите и уходите!
Поскольку никто из них не шелохнулся, вполне сознавая полное свое превосходство в этой ситуации, я сам протянул деньги, чтобы засунуть их в карман одному из них. Но тут снова вмешалась Кира. Она с удивительным проворством перехватила мою руку и умудрилась выхватить у меня деньги.
– Ты с ума сошел, Сереженька! Мамочка денежки копила, складывала копеечка к копеечке. Чтобы ты раздаривал их этим остолопам!.. Вот ключ! – продолжала она, действительно вытаскивая ключ и тут же отпирая комнату Натальи.
– Откуда? – вырвалось у меня я. – Она тебе дала ключ?.. Когда?
– Что ты, Сереженька! – удивилась Кира. – Да она еще его сто лет назад дала, еще твоей маме. Мало ли что понадобится. Мы же подруги…
Ну да, все верно. Какая чепуха! В этом не было ничего необыкновенного.
Комната была отперта.
– Пусть проверят! Пусть! – говорила Кира. – Я вот потом на них нажалуюсь, и на их начальство тоже! Аркадию Ильичу пожалуюсь! А у него есть связи! И в министерстве обороны. Отправят, как миленьких, туда, где Макар телят не гонял. Туда откуда вы к нам пожаловали, или еще дальше. Сейчас не то время, чтобы самоуправство терпеть… – погрозила она пальцем.
– Нам-то что! У нас командиры есть.
«Облавщики» выглядели совсем кисло. Да еще огорчились, что не успели завладеть остальными деньгами. Один из них потянул ручку и распахнул дверь. Я был уверен, только для того, чтобы сделать какую-нибудь гнусность. Он прекрасно видел, что меня это коробит. Это его и развлекало. Комната была пуста. Это было видно с первого взгляда и сомнений никаких не было. Но мне показалось, что следующее, что он сделает, это полезет прямо туда, в ее комнату. Осквернитель.
– Я чувствую, что он где-то здесь…
Не помня себя, я коротко, но, видимо, довольно чувствительно ударил «облавщика» в челюсть, потому что тот слегка качнулся и отступил на шаг или два. Стало быть, со спонтанной реакцией у меня, оказывается, все было в порядке. Никакой атрофированности. Злость есть злость.
У моего противника с этим тоже все обстояло благополучно. Уже в следующую секунду я тоже получил удар в лицо. У нас произошла небольшая потасовка. Второй «облавщик» тоже ударил меня раз-другой. Третий, тот, что носил за нами кастрюлю с «гуманитарным» бульоном, не выпуская ее из рук, тоже старался поучаствовать, пнуть меня побольнее сапогом.
– У, ты напросился, крутой! Чисто напросился!..
В глубине коридора замаячили лица Ванды и Павлуши в женском парике. А с ними еще и Циля, которую, видимо, так и не удалось уложить спать. Кира обхватила меня руками, гладила по волосам и шее.
Краем сознания я сообразил, что теперь и может произойти главная неприятность. И по-настоящему испугался. Несмотря на свой дикий маскарад, Павлуша сходу мог вмешаться в драку, и уж тогда бы ему не поздоровилось.
Но Ванда подошла ближе и «облавщики» замерли в изумлении, напрочь забыв про меня. Я оторопел не меньше. Кира впилась пальцами в мое плечо.
На Ванде была надета армейская роба, та самая, в которой дезертировал Павлуша.
– Что уставились, чучела огородные? Или брома мало в части хлебали? – одернула их Ванда. – Манекенщицы что ли не видели?
– Не-а…
Она задвигала бедрами, приняла одну-две позы и вдруг на секунду нагло задрала на груди куртку, под которой ничего не было. Белые шары с огромными красноватыми кругами сосков окончательно добили неподготовленных зрителей.
– Господи, что же это такое! – ахнула Кира.
Бросившись к дочери, принялась одергивать на ней армейскую куртку.
«Облавщики» обалдело гоготнули.
– Вы где находитесь, молодые люди? Вы откуда приехали, облавщики? – взвизгнула Кира. – Распоряжаются, понимаешь, как на оккупированной территории. Развлекаются! Привыкли, понимаешь, распоряжаться на войне, а здесь вам не война, а Москва, столица! Вон! – закричала на них она. – Вон отсюда, бандиты, мародеры!..
На меня махнули рукой. Посмеиваясь, действительно вышли. Не забыв прихватить кастрюлю. Кира в сердцах плюнула вслед и захлопнула дверь.
– Как ты себе навредила, девочка, – простонала она, обращаясь к Ванде. – Ты поставила себя еще ниже них!
– А как я им кастрюлю всучил! – хвалился Павлуша.
– Если бы не я, была бы тебе «кастрюля»! – заметила Ванда и ласково щелкнула его пальцем по голове. – Они до последнего момента чуяли, что их дурят.
Я смотрел на них, и в этот момент мне казалось, что сам был беглецом, которому, наконец, улыбнулась удача, и он вырвался из мрачного узилища и оказался на раздолье жизни. Нет, я старался не смотреть на них. Красный костюм моей мамы, ее косынка и парик – не так уж приятно.
Старуха Циля, слабо понимая, что произошло, наконец, протолкалась вперед. Только тут ее осенило.
– А кастрюлю-то, мою кастрюлю унесли! – всплеснула она руками и набросилась на Павлушу: – Это ты, ты, дезертир, ее отдал! Пойди, принеси назад!
Эта дурацкая кастрюля нас дико рассмешила. Мы хохотали, сгибаясь пополам. Кира принялась успокаивать Цилю, говоря, что «солдатики» обязательно принесут кастрюлю, ничего ей не сделается. Снова повела старуху в комнату.
– А что если нам теперь пойти куда-нибудь прогуляться? – через некоторое время предложил Павлуша.
– В таком виде? – улыбнулась Ванда.
– Именно! Пошли на 12-й! – предложил он, хлопая меня по плечу. – Давно приглашали! Там занятная компания завелась! Сереженька! Пойдем, а?
Ему не сиделось. Так и тянуло на новые подвиги. Хороша парочка – один в одежде моей мамы, другая в армейской робе.
– Может, и ты во что-нибудь женское переоденешься? – хихикал Павлуша. – Мы с тобой когда-то переодевались в женское, красились, помнишь? Чтобы почувствовать себя женщинами…
Но я категорически отказался.
– Ты не пойдешь, Сереженька? – дернула меня за руку раскрасневшаяся и заливающаяся смехом Ванда. – Нам… мне остаться?
Еще чего доброго решит, что ее долг успокаивать и развлекать меня!
– Идите, сумасшедшие! А я ужасно спать хочу. Сейчас и залягу…
– Советую, сразу в постель к Наталье, – снова сострил Павлуша. – Там ее и дождешься!
– Само собой.
– Что ты, Павлуша, подначиваешь! – фыркнула Ванда. – Чего доброго, действительно полезет к ней в постель. Потом стыда не оберешься!
– Я бы на его месте попытал счастья.
– Спать я иду, спать!.. – Я покачал головой. – Смотрите, не нарвитесь на облавщиков, клоуны!
Но их теперь было бесполезно предостерегать. Они вышли на лестничную площадку. Сделали мне ручкой и стали подниматься вверх по лестнице, туда, откуда доносился смех и музыка, а я закрыл дверь.
Спать, во всяком случае, я не собирался. Дверь в комнату Натальи все еще была распахнута. На этот раз не стал переступать порога. Конечно, «облавщики» успели пошарить тут хамскими взглядами, обдали святыню скверным дыханием. Но я с радостью сознавал, что удалось предотвратить вторжение. А волшебство постепенно восстановится. Может быть, уже восстанавливалось.
Белые пятна, отблески электрического света от уличных фонарей. Красные сигнальные подфарники, целый поток по мосту и проспекту, бегущие по потолку отблески фар, блеск Москва-реки. Не стоило лишь прикасаться к этому раньше времени… Я поспешно закрыл дверь, повернул торчащий в замке ключ и поспешно сунул в карман.
Мысль забраться к Наталье в постель, чтобы дожидаться там ее прихода, еще недавно приводила меня в восторг. Напор, оригинальность, авантюрность, почти гусарство. Это приходило мне в голову и без Павлуши. В другой раз я бы, наверное, так и поступил. Но теперь, когда все чуть не наперебой, хоть и шутейно, советовали мне это, затея отдавала пошлостью, и я решительно от этого отказался.
Но и просто сидеть, дожидаясь Натальи, было невыносимо. Да и Кира могла опять привязаться со своей опекой и разговорами. Я решил немедленно отправиться к Никите, рассудив, что Наталья прекрасно это поймет, не будет удивлена, если я объясню, что решил проветриться, а заодно зайти за ней к Никите. А потом, пожалуй, можно и ей предложить прогуляться перед сном.
В глубине коридора зазвонил телефон, и Кира сняла трубку. Она явно старалась говорить потише, хотя поглядывала в мою сторону, словно речь шла обо мне.
– Нет, нет его! – услышал я. – Здесь таких вообще нет! И не было!.. И не звони сюда больше!
Удивленный, я подошел, но она уже успела повесить трубку.
– Кто звонил? – спросил я.
– Да никто, – раздраженно проворчала она.
– Мне? Кто звонил, Кира? – воскликнул я, схватив ее за руку.
– Господи, да полоумная дура-баба.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?