Текст книги "Последний русский. Роман"

– Историй хватает, – снова кивнула она. – Случается такая чертовщина, что никакая наука и логика не объяснит. Где еще черту не позабавиться, как не в морге или на кладбище! К примеру, проводит мамочка инвентаризацию, кто в наличии, сверяется с регистрацией. То есть буквально по головам их считает. Сколько неопознанных и невостребованных залеживается! И по несколько лет. Но количество почти никогда не сходится. То убудет, то прибудет. Такое впечатление, что туда-сюда гуляют… Кто-то исчезнет на время, а «погуляв», опять возвращается…

Я понимал, что тут еще и специфический черный юмор. Может быть, искреннее желание поднять мне настроение.

– Но последнее время, Сереженька, – решительно заверила она, – слава Богу, никаких накладок. Ты уж поверь!.. Впрочем, – прибавила она, – если не уверен, если хочешь сам убедиться, только дай знать. В любое время приезжай к мамочке. Она тебе все свое хозяйство покажет, документацию, и прочее. Попадаются такие мнительные родственники, до ненормальности, которым, чтобы успокоиться, им это действительно необходимо. Приходят опять и опять. Это запрещено, но мамочка пускает. На опознания. Уточняют особые приметы: какие во рту коронки или, может, кольцо с пальца не сняли. Деньги ей суют. Но с таких она денег не берет… А в исключительных случаях родственникам усопшего нарочно рекомендуют наблюдать кремацию в дырочку. Посмотрит человек в дырочку, как горит, убедится, и потом уж спокойно спит… – На этот раз она говорила совершенно серьезно. – Мамочка говорила, что ты – мальчик чувствительный, тебя могут мучить сомнения.

– Я-то в полном порядке. Просто так спросил. Только насчет этих мистических случаев…

Сколько я ни старался выглядеть в глазах девушки (и в своих собственных) прожженным циником, даже эта бестолковая болтовня заставляла меня трепетать, наполняла душу новыми сомнениями. В дружеских уверениях дочки служительницы словно была преувеличенность, как если бы за всем этим скрывалась какая-то недосказанность.

Но удивительно! Смрадный аромат мрачного учреждения, хоть и гипотетический, исходящий от Сони, не мог перебить моего возбуждения. Настолько было сильным мое желание. Даже наоборот.

– Ах ты бедненький, маленький! – жалостливо засюсюкала она, снова и снова прижимая меня к себе.

Ах, как ей хотелось приголубить, утешить меня. Будто теплая медуза, обволакивала и всасывала. Она просовывала мягкое толстое бедро между моих ног, терлась так, что все болезненно пульсировало и ныло. Хватала сильными пальцами за шею, запускала пальцы в волосы. Задвигала бедрами, буквально имитируя совокупление.

– Хочу тебе дать, Сереженька, просто до ужаса хочу, – растроганно и томно говорила она. – Дам даже здесь, сейчас, правдочки. Лучше компьютера. Пусть Луизка взбесится. Пойдем скорее в ванную, запремся. Без презерватива, ради Бога. Я сразу подмоюсь, ты не бойся. Проспринцуюся, как полагается. У меня все-таки неполное медицинское образование.

– Это как-то… – растерянно пробормотал я.

– Я первая пойду. Ты потом прокрадись потихоньку.

Соня удалилась. Все это было более чем заманчиво.

Но я уже нацелился на Луизу. Только ждал удобного момента, чтобы от нее отстал Эдик. Я подумал: «Это гораздо лучше! Вот хорошо бы посильнее напиться, и уж тогда уединиться с самой хозяйкой 12-го!..»

Я и не заметил, как ко мне снова подобрался Евгений. И снова повис у меня на локте.

– Ей-Богу, Сереженька, – услышал я у себя над ухом, – столько подозрительного вокруг! Мы буквально опутаны тайнами и двусмысленностями. Тут уж не поможет никакое состояние творчества, никакое просветление. Нужно все проанализировать, воспроизвести психологические связи. У меня свои методы, Сереженька. Я тебе могу отлично помочь. Но ты должен мне доверять…

– Признайся, – затормошил меня он, – ты расспрашивал Соню о чертовщине, которая в морге у ее матери творится! Тебя интересует, что стоит за всеми этими черными ритуальными манипуляциями. Нет ли там чего-нибудь потустороннего? Это ужасно загадочное дело – смерть, вскрытие, похороны… Я полагаю, это связано с похоронами твоей мамы. Я вижу, ты что-то подозреваешь! У тебя есть основания! Ты обещал рассказать мне обо всех таинственных происшествиях, которые тебя преследуют!..

Он попал в точку. И не мудрено. Конечно, подслушал наш разговор с Соней.

Что за настырное желание сунуть нос в чужие дела! Как бы там ни было, мне казалось по крайней мере глупостью – доверяться этому смешному аналитику-любителю, считающему себя великим психологом и дознавателем.

– Ты не веришь в потустороннее? – усмехнулся я.

– Всему можно найти объяснение. Если у тебя на то достаточно ума и отваги.

– А отвага-то зачем?

Мне снова сделалось невыносимо жарко оттого, что он виснул на мне, и я никак не мог отлепить его от себя. Галстук у него сбился на сторону, а белая рубашка под пиджаком посерела, пошла пятнами и разводами от обильного пота. Прежде прилизанные волосы растрепались, прыщи на щеках сделались густо-свекольными. Мне начало казаться, что у Евгения не в порядке с головой. Что он еще, может быть, лезет ко мне, как какой-нибудь разыгравшийся пед.

– О, отвага необходима! – воскликнул Евгений. – Это, может быть, вещи, о которых у тебя просто не хватает духу доискиваться. Тогда ты начинаешь философствовать, сочинять какую-нибудь метафизику. В таких случаях и следует поручить разобраться во всем особенному человеку. Мне!.. Выкладывай твои факты!

– Никаких таких фактов у меня нет. Просто нехорошее чувство.

Что ж, если он так напрашивается, пусть съездит в морг. Не послать ли его туда? Пусть попытается выяснить, сходятся ли в этой истории концы с концами.

– Может быть, – пробормотал я, – они там элементарно напутали с телами. Это гнусно. Я до сих пор не уверен, что хоронили именно маму.

– Вот это великолепно! – восхищенно завопил Евгений, обнимая меня. – Это настоящая тайна, которую стоит вытащить на свет Божий!

Я уже пожалел, что до такой степени с ним разоткровенничался. Но сказанного не воротишь.

– Вот и поезжай туда, – как можно холоднее я. – В морг. Разузнай, все ли у них в порядке. Нет ли нарушений.

– Я готов, – восклицал он. – Я поеду!

Честно говоря, мне не очень-то верилось в это. Мне лишь хотелось, чтобы этот тип наконец от меня отстал. Господи, его было просто невозможно от себя отлепить. Еще секунда – и я бы не выдержал, залепил бы ему по физиономии.

– Куда запропастился Евгений? – услышал я голос Луизы. – Евгений, ты где?

– Я здесь! – радостно вскричал мой жаркий мучитель.

И мгновенно оттолкнув меня, сломя голову бросился на зов.

– Очень хорошо, – громко сказала Луиза. – Теперь твоя очередь, мой славный… Ты исполнил мое поручение?

– Конечно! Я все отлично исследовал!

Он брался за дело, иначе как не по специального «заказу». Ему именно было дорого и интересно, если к нему обращались за своего рода «консультацией», как эксперту в области психологии и анализа, способному объяснить самые странные случаи, раскопать самые неожиданные обстоятельства. Вот тогда он буквально рыл землю. А тем более – Луиза!

– Ну и что же? – поинтересовалась она.

– За обычными вещами могут скрываться самые неожиданные сюрпризы. Я же тебе говорил, да ты не слушала…

– Вот сейчас и послушаю, Евгений. Только не трещи так. Мы все послушаем, – воскликнула она и снова захлопала в ладоши, призывая к вниманию. – Слушай и ты! – толкнула она малыша-великана Эдика.

Дылда Евгений поправил сбившийся галстук, засунул в рукава пиджака, вылезшие мятые манжеты рубашки. Прилизывал растрепанные волосы. Как будто стал еще длиннее, кадыкастая шея вытянулась из потного воротника, словно кобра при звуках дудки заклинателя-факира. Вот уж хотелось человеку выступить-повыламываться! О таких, как он, говорят: пустым мешком из-за угла ушибленный.

Луиза улыбалась. На этот раз ей потребовалось выяснить кое-какие биографические подробности о своем «подопечном» – «малыше» Эдика и его мамаше. Что-то там у них явно было не так. Мамаша – чудовище престарелое, папаша – двинутый генерал. Примитивное ли это было кровосмесительство, в духе древнегреческих мифов, или что-то иное?

Вероятно, это тоже укладывалось в то, что Луиза называла «абсолютным искусством».

Еще одна забавная сцена ее домашнего спектакля?

– Только коротко и по существу, – предупредила она Евгения. – Желательно факты. Поменьше фантазий. Фантазировать предоставь нашим поэтам. Иначе выгоню вон, мой дорогой!

Судя по тому, с каким предвкушением развлечения навострила уши вся компания, я сообразил, что, несмотря на свой чудаковатый вид и занудно-развязные манеры, Евгений, должно быть, и раньше сообщал нечто любопытное – из своих так называемых «расследований».

– Мой анализ короток, строг и ясен, как математическая теорема! – воскликнул он. – У меня не галлюцинации какие-нибудь, и не стихи. Только проверенные данные… Это, собственно, одна стремительная идея-версия – точная, как удар молнии!

– Отлично, мой милый, – начиная раздражаться, поторопила Луиза. – Давай свои выкладки!

Несмотря на вопиющую патологию, все в его истории и правда выходило очень логично.

Первым делом Евгений собрал максимально подробные сведения об этой семейке. Опросил всех общих знакомых. Под разными предлогами втерся в доверие к старожилам нашего дома. Ему удалось побеседовать не только с Никитой, но даже с нашей старухой Цилей!.. Более того, под видом работника социальной службы, сумел подъехать с расспросами к самим генералу и генеральше.

Хотя ничего особо нового, за что можно было бы по-настоящему зацепиться, Евгений здесь не узнал. Семей, в которых скандалы и рукоприкладство дело обыденное, а дети и родители с прибабахом, пруд пруди. Никаких особенных объяснений такому положению вещей, кроме естественного природного идиотизма и культурной отсталости, не прослеживалось.

Тогда Евгений произвел соответствующую сортировку и классификацию информации и приступил к обдумыванию версий. В его голове теснилось множество мелких равноценных предположений, которые могли бы объяснить ситуацию. Но все они имели один недостаток – основывались на более или менее сложных психологических мотивах. Если бы генеральское семейство действительно состояло из интеллектуально и культурно развитых личностей, может быть, и стоило бы углубиться в психологию, разобрав сложные взаимоотношения и коллизии. Но в случае беспросветных мещан-обывателей, каковыми являлись мамаша и отставной генерал, это было ни к чему. Факт бытового кровосмесительства мог бы объясняться полной деградацией персонажей, примитивностью сексуальных инстинктов и влечений. Практически поведение представителей животного мира, вроде кошек и собак, чьи сексуальные контакты распространялись на ближайших родственников.

Однако на практике, и в среде законченных дебилов, кровосмесительство, каким бы не казалось сладким, являлось непререкаемым табу – именно для примитивных личностей, вроде мещан и обывателей. Если кто и нарушал эти суровые запреты, то, главным образом, представители интеллектуальной элиты, вырождающейся аристократии и так далее, – к которым родителей Эдика, мещанку и солдафона, трудно отнести.

Следовательно, следовало искать какого-то другого, возможно, предельно простого объяснения.

Анализируя информацию (в том числе и при помощи компьютера), Евгений обратил внимание на подозрительно часто употреблявшейся в семейных разборках эпитет: «родной». «Как мог родной сын сказать такое родной матери…», «Как можно было родную мать…», «Как мог родной отец поднять руку на родного сына…» и так далее.

– Ну так что же, Евгений? – улыбнулась Луиза. – Что из этого следует, родной мой?.. Я, кажется, догадываюсь!

– Неудивительно! – язвительно подхватил Всеволод. – Это же элементарный психоанализ! Это проще простого…

– Еще бы не просто! – заволновался Евгений, опасаясь, как бы они раньше него не высказали то, что являлось его открытием и его исключительной собственностью. – Когда я вам все по полкам разложил!

Словом, вся версия Евгения заключалась в том, что Эдик не был родным сыном мамаши и генерала. Это, якобы, и объясняло отсутствие у «мамаши» психологического барьера. По крайней мере, объясняло ту легкость, с какой псевдомамаша нарушила табу и сделала из мальчика сексуальную игрушку. А когда мальчик подрос, попросту совратила.

– Что ж, можно принять в качестве одной из версий, – кивнула Луиза.

– Почему же, – обиделся Евгений, – я попал прямо в точку!

– Не бог весть, какой сюжет, – снова усмехнулся Всеволод. – Правдоподобный. Но кто докажет это? Я бы не взялся. Слишком хлопотно. Они наверняка обзавелись свидетельством о рождении и так далее. Плюс давность лет. Если что и было, сами они не признаются. Ничего нельзя доказать. Сплошные домыслы.

– А вот и можно! – закричал Евгений.

– Каким образом? – фыркнул Всеволод.

– А ты подумай!

– Не знаю.

– Ах, не знаешь! Вот именно… А я знаю! – торжествующе заявил Евгений. – И это просто как палец. Я все проверил.

– Погоди, погоди, – сказал Всеволод, наморщив лоб, – сейчас скажу как.

– Попробуй! – ядовито усмехнулся Евгений. – Только думай быстрее – компания ждет!

– Что за глупости! – возмутилась Луиза.

– Пусть поломает голову. Пусть напряжет свое творческое начало. Лопнет, а не догадается, – радостно засмеялся Евгений. – Потому что тут дело не творческое, а житейское. Все, что мне потребовалось, для решения этой задачки, коробка дешевых конфет…

– Рассказывай, Евгений! – приказала Луиза.

Как ни странно, Евгений в самом деле добыл неопровержимые доказательства. Причем довольно просто. Отправился в районную поликлинику прямиком к участковой Шубиной, которая за ласковое слово и коробку конфет помогла добыть полную информацию. Шубина заказала в регистратуре медицинскую карту генеральши, пухлую и растрепанную, как сама генеральша. Евгений разыскал в ней соответствующие записи. А именно, тот момент, когда, по идее, генеральша должна была стать матерью – разродиться сыночком Эдиком.

Непрерывность записей не вызывала никаких сомнений. Никаких провалов или обрывов.

Что же обнаружилось?.. В медицинской карте генеральши напрочь отсутствовали какие либо данные относительно беременности. Геморрой был. Энцефалопатия была. Грипп был. Даже анализы на месте. Однако никакой беременности. Хотя бы ложной. И регулярные женские дела, простите за такие подробности, аккуратно отмечены…

– Следовательно, никаких родов не было, – эффектно провозгласил Евгений, – и быть не могло. Значит, не было и ребенка!.. Что и требовалось доказать, родные мои!

От удовольствия Евгений захлопал себя ладонями по большим ляжкам, а потом раскланялся.

Все засмеялись. Причем Эдик, дурачок, засмеялся вместе с остальными. Кажется, он не очень-то понимал, о чем шла речь. И, несмотря на веселье, все смотрели на него с сочувствием и качали головами.

– Подождите! В чем дело? – запоздало встревожился малыш-великан. – Что значит – не было ребенка?

– А то значит, Эдик, – со всей серьезностью объяснил ему следователь-любитель, – что на самом деле ты вообще не существуешь. Ну, раз тебя не рожали.

– А как же? – изумленно пробормотал мальчик.

– А вот так!

Евгений принялся растолковывать, что, в сущности, конечно, ничего страшного. Раз мамаша его не рожала, он появился каким-то иным образом. Может быть, они нашли его в капусте, приобрели в специальном магазине или заказали по почте.

– Глупости! – не выдержал я. – Эдик ужасно похож на родителей! Это любой скажет. Значит, он им родной.

– Однако действительно ужасно похож, – заметил Всеволод.

И все вокруг подтвердили. Эдик сразу воспрял духом.

– Я ужасно похож! – гордо заявил он.

– В самом деле, как ты это объяснишь? – поинтересовалась Луиза у Евгения.

– Господи, да это-то проще простого! – Евгений рукой махнул с таким видом, словно это был самый что ни на есть элементарный вопрос. – Всем давно известно, – сказал он, – о формирующем влиянии окружающих биополей. А тем более, родительских. Таким образом малыш сделался похож на генерала с генеральшей… Доказано, что не только приемные дети на приемных родителей, но даже домашние животные, вырастая, становятся похожими на своих хозяев…

И Евгений засвистал, подзывая овчарку, чтобы представить Марту-Герду в качестве доказательства.

– Смотрите, какая замечательная красавица! В хозяйку!

Я взглянул на Луизу. Нет, она ничуть не обиделась. Судя по всему, была чрезвычайно довольна Евгением. Кроме фантазии, дылда обладал еще и чувством юмора.

Опять все согласились. Есть такой научный феномен. И опять сочувственно взглянули на Эдика.

– Что же теперь? – глуповато улыбаясь, пробормотал тот.

До него никак не доходил смысл сказанного.

– Да ничего особенного, – успокоил его Евгений. – Они ж от тебя не отказываются! Будешь жить, как жил. Вот и все. Как бы с настоящими папочкой и мамочкой… Это, кстати, не так уж плохо для тебя, – объяснил он. – Это значит, что кровосмешения не было.

– А что же было?

– Просто мамашка от души попользовалась, позабавилась. Вот и все. Для того, может, тебя и усыновила. Интернета-то с вибраторами у нее, бедной, в то время не было, чтобы снять напряжение!

Последняя, довольно глупая острота вызвала однако всплеск общего веселья.

Эдик сидел совершенно уничтоженный. Все-таки двенадцать лет. Мне сделалось тошно.

– Как же это гнусно! Я бы с удовольствием набил тебе рожу, – сказал я Евгению. – Какую мерзость ты тут нагородил!

– Он-то тут причем? – удивилась Луиза, вступившись за Евгения.

– Я-то тут причем? – эхом откликнулся тот.

– Вот именно, – покачал головой я. – Ты тут ни при чем, а свой нос суешь!.. Эдак ты про любого из нас бог знает что накопаешь.

– Нет! Я ему сам рожу набью! – вдруг вскочил с места Эдик, безумно засверкав глазами на Евгения. – Я его уб…

Все тут же вспомнили, что он действительно может. На лице Евгения отразился ужас. Еще секунда – и малыш-великан кинулся бы на следователя-любителя, но Луиза удивительно цепко держала ситуацию под контролем.

– Ха! Тоже у меня драчун выискался! – расхохоталась она. – Ты лучше иди со своим отчимом-генералом дерись. Кому из вас сегодня с вашей мамашкой пожилой ложиться. А еще лучше сиди, чтобы тебя не видели и не слышали… Я-то тебя жалела-жалела. Думала, что ты жертва мамашки-вампирши, а ты, как выясняется, просто с чужой старухой спишь! Тьфу, какая гадость!

– Тогда их всех у-убью, убью! – прошептал малыш-великан. Вот-вот был готов бежать вон из квартиры.

Мне стало не по себе. Что если он действительно наломает дров!

– Вот дурачок! Тоже мне убийца! Сиди уж помалкивай! – приказала Луиза.

– У-у-у! – заскулил бедняга, забившись в самый дальний угол комнаты.

– Видишь, что ты наделал, злодей! – сказал я Евгению.

– Но я же ничего не выдумал! – обиделся тот. – Мне дали поручение, и я выполнил. Меня Луиза попросила… Я и для тебя, Сереженька, все раскопаю. У меня феноменальные способности. Скажи ему, Луиза!

– Ладно, Сереженька, не нападай на него, – кивнула Луиза. – Евгений у нас умница. Во-первых, истину раскопал. А, во-вторых, нас позабавил.

– Вот именно! – вздохнул я.

В том-то и дело. Для них это было забавой!

Но еще больше я злился на самого себя. Я был готов избить самого себя за то, что имел неосмотрительность поручить этому «дознавателю» копаться в моих собственных делах. Да еще связанных со смертью мамы. Теперь я не сомневался, что этот зануда и маньяк вполне мог отправиться и в морг, чтобы рыться в документах, опознавать трупы, изобретать свои безумные «версии».

– Ты ловко докапываешься до фактов, Евгений, – признал Всеволод, – но у тебя не хватает мозгов творчески объединить их в новую реальность, подняться до уровня магических превращений.

– А мне это и ни к чему, – презрительно отозвался следователь-любитель. – Я предоставляю это вам, творческим личностям. Таких, как вы фантазеров и теоретиков – пруд пруди. А таких психологов-аналитиков и практиков, как я – всего один и есть! Я всем нужен. Без вашей философии с поэзией можно обойтись. А без меня не обойтись.

– Ты моя прелесть, – улыбнулась Луиза. – Заслужил ласки.

– Кстати, Евгений! – спохватился я. – Похваляешься своей проницательностью, а самого важного не дорасследовал. И без этого всему твоему расследованию грош цена.

– Что я не дорасследовал?

– Вот ты, паршивец, за пять минут лишил мальчика родных родителей, а не подумал о том, чтобы выяснить, кто же тогда его настоящие отец и мать. А это и есть самое любопытное – выяснить, чей тогда сын Эдик!

– Но этого меня не просили выяснять, – проворчал Евгений. – Это совершенно другая история. Никто не просил.

– Вот видишь, собственные-то мозги у тебя не работают, – констатировал я.

– Верно! – согласилась со мной Луиза. – Ты обязан был сообразить и выяснить. Значит, ты пока без награды, Евгений.

– Я дорасследую! Можете не сомневаться! – взвился Евгений.

– Может быть, вернешь ребенку родителей, – сказал я.

– Лучше ему действительно морду набить, – сказал Всеволод.

– Да за что же?! – огрызнулся Евгений.

– Ладно, хватит! Надоело! – прикрикнула на нас Луиза. – Эй! – тут же засмеялась она. – Лучше бы уж действительно подрались, что ли? Перед кроваткой, говорят, полезно!

Что еще она имела в виду? Все приумолкли и многозначительно переглянулись.

– Хорошо! – воскликнул из своего угла Эдик. – Тогда давайте драться, давайте!

– Опять вылезаешь, драчун! – сердито шикнула на него Луиза. – Смотри, а то и правда выгоню, опять пойдешь в постель к своей старухе!

– У-у-у! – снова горестно заскулил малыш-великан.

Таким образом наметилось еще одно излюбленное ночное развлечение, которое, как я уже слышал, практиковалось на 12-м.

Настоящий кулачный бой. Никаких перчаток. Один-единственный поединок. Стали выбирать, кому драться.

Я решил, что на этот раз, уж как они хотят, я не отступлю, обязательно буду биться. Как с ума сошел. Ужасно беспокоился, что меня отодвинут. Даже выкрикнул «чур, я первый!» Потому что не сомневался, что Луиза устраивает состязание с недвусмысленным условием: в качестве рыцарского приза предложит себя победителю. Кто знает, может, это у них на 12-м было в обычае.

– Чур я первый!

– Все правильно! – подтвердила Луиза, когда вокруг меня раздались возгласы протеста. – Он первый раз. Значит, вне очереди.

– Ты не бойся, Сереженька, – улыбнулась она мне, – в наших поединках ничего страшного. Никаких жестокостей, дикости, садизма. Я сама против эксцессов. И правила обычные. До первой крови. Или до тех пор, пока один из соперников сам не признает свое поражение… Или, естественно, пока я не скомандую конец.

Я лишь поморщился. Чувствуя себя достаточно ловким и сильным, я нисколько не боялся драться и был готов на все. Несколько месяцев занятий восточными единоборствами давали мне все основания для уверенности в себе. Единственное, что смущало: драться, судя по всему, нужно было голыми руками, без перчаток. Довольно странно – для дружеской компании. Однако у меня и мысли не было вылезать сейчас с предложением о перчатках.

– Что ж, – кивнула Луиза, – тогда раздевайся. – Я удивленно поднял брови. – Господи, не догола, конечно, – засмеялась она. – Пока что только до трусов. Такая форма по правилам. Если, конечно, тебя это устраивает…

– Устраивает, – поспешно кивнул я.

– Теперь выберем соперника!

Я машинально разделся до трусов, сжав колени, уселся на полу и стал ждать. Дело было за жребием. Все происходило самым каноническим образом. Были нарезаны и надписаны бумажки, которые свернули и побросали в черный пластиковый пакет. Это заняло некоторое время, и в этот момент я смог задумался о том, во что, собственно, ввязывался. Главное: с кем мне предстоит драться?

Хорошо еще, что мой Павлуша спал, а то бы он непременно полез бы в первых рядах. С его-то отбитыми почками! Дело не в почках. Ни с того, ни с сего драться с другом детства из-за женщины. Драться с ним, представлялось кощунством. Даже если это почти спортивное мероприятие. Впрочем, швырнул же он когда-то кусок вара мне между глаз.

Больше всех кипятился новоявленный приемыш Эдик. Еще счастье, что Луиза заранее исключила малыша-великана из числа претендентов!

Я бы, пожалуй, с удовольствием отколотил следователя-любителя Евгения. Ох, с каким удовольствием! Я бы выбил из него эти аналитические способности… Не то чтобы я был уверен в легкой победе. Напротив, предполагал, что и в поединке он будет таким же жарким, нудным и привязчивым, словно смола. Боксировать с ним – все равно что пинать кулаками гигантскую сосиску…

Драться с Всеволодом? Это был, конечно, достойный соперник. Стоило серьезно его вспыльчивости и неврастеничности. Однако мне было бы морально тяжело бить его. Просто по той причине, что у него сейчас умирала мать. Но он-то не стал бы со мной церемониться. Я легко представлял, как он впадает в раж, слепнет от ярости. Кроме того, за поединком будет наблюдать его сестра, девочка Стася.

Если бы у меня была возможность выбирать, я бы, пожалуй, выбрал Черносвитова. Отнюдь не потому, что считал его физически или морально слабее себя. Наоборот, этот коренастый крепыш представлял реальную угрозу. Что же касается его приятелей, Свирнина и Кукарина, то драться с ними, мне казалось почти неприличным. Действительно слабее, вообще не приспособленные для драки. Языками чесать – это другое дело. Освобожденный от воинской повинности Свирнин – практически инвалид.

Было бы странным также поднять руку на гитариста Германа, с которым я в прошлые времена так увлеченно музицировал, и прочее. Хоть бы он поостерегся повредить свои музыкальные пальцы!.. Так нет же, Герман как нарочно тоже колготился в ожидании жребия.

Похоже обстояло дело с вундеркиндом Сильвестром. Бить его, все равно что бить его горбатенькую столетнюю бабусю с авоськой. Что ж, может быть, старые счеты, злополучный творожный сырок придадут ему свирепости… Между тем, и этот явно вознамеревался участвовать в поединке. Несколько раз справлялся у Луизы: не забыла ли та вписать его в жребии…

Но тягостнее всего было бы встретиться с Максом. Во-первых, он был значительно старше меня, было бы тяжело поднять руку на старшего, а, во-вторых, Наталья… От этой мысли у меня на ладонях выступила испарина. Я покосился на Макса. Мне подумалось, что уж если бы мне довелось с ним сцепиться, то, наверное, дошло бог знает до чего… Черт бы их побрал, эти дурацкие кулачные бои! Так уж ли это забавно?..

Но я решительно одернул себя. Эти мысли свидетельствовали о слабости. Если не хуже. Опять я колебался!.. Да для русского человека помахаться кулаками – сплошная удаль, сплошное наслаждение! Особенно, если в качестве награды намекают на благоволение девицы-красавицы… Я подумал, что сказала бы об этом кулачном «развлечении» моя мама, если бы она была жива. Как это ни странно, в этом случае она безусловно не одобрила бы моих колебаний. Ей всегда хотелось, чтобы я рос настоящим мальчишкой. А мальчишки иногда дерутся. Естественно, я должен был рваться в бой. Если бы я в этот раз отказался, то потом никогда никому, а главное, самому себе, не смог бы доказать, что это не было трусостью.

Луиза извлекла свернутую бумажку и медленно развернула ее, чтобы сообщить, на кого пал жребий. Невозможно описать, что я почувствовал, когда, тонко улыбнувшись, она провозгласила:

– Кристина!

– Повезло… – выскочило у кого-то.

Кому повезло – вот вопрос. Похоже, имели в виду не меня, а себя.

Стало тихо. Первой моей мыслью было, что Луиза пошутила. Даже издевалась надо мной. Ничего подобного. Накачанная, боевой раскраски культуристка действительно претендовала на участие в поединке. Что ж, и она хотела обладать Луизой. По нынешнем временам, что в этом удивительного?

Кристина как ни в чем не бывало стянула с себя юбку и блузку. Осталась в «форме» – ядовито-желтых лифчике и трусах. Кто-то врубил погромче музыку. Нет, это не лезло ни в какие ворота! Мне казалось, что от унижения у меня вот-вот выступят слезы. Возможность появления слез нагнало на меня еще большего ужаса. Слава богу, все происходило в изрядном полумраке. Верхний свет нарочно притушили, а боковой оставили. Я уже пропустил тот момент, когда, может быть, еще уместно было отказаться: «Я с женщинами не дерусь». Или что-нибудь в этом роде. Кристина грузно подпрыгивала, махала в воздухе кулаками, разогреваясь. Господи, что за гора мышц! На меня так и пахнуло телесами.

Понятно, я не смогу поднять руку на Кристину. Об этом и речи нет. Но что было делать? Я находился словно в полусне. Я оказался в замкнутом круге, посреди полутемной комнаты. Передо мной маячило пусть накачанное, но женское, пышущее жаром тело. Кружевные бюстгальтер, трусы. Ну да, сам-то я вообще был в одних трусах. Едва я это осознал, как мое внимание самым предательским образом вдруг оказалось приковано к тому тягучему, тяжелому шевелению, которое начиналось под трусами. Сутулясь, я старался держать руки внизу так, чтобы прикрыть, не выдать своего неуместного возбуждения. Может быть, я и правда спал или находился в состоянии глубокой медитации?

– Начали! – крикнула Луиза.

Женское тело в бюстгальтере и трусах, интенсивно желтых в полумраке, приблизилось. Я стоял столбом. Кристина не слишком сильно пнула меня кулаком в плечо, потом в живот. «Давай!» Странное ощущение. Мое изумление и возбуждение лишь возросли. Я успел подумать, что в этом есть нечто приятное. Она еще ждала подвоха. Потом сообразила, в чем дело, и хлестко двинула меня в челюсть. Задела ухо, которое тут же жгуче загорелось. Я нехотя отступил назад, загораживаясь локтями, и на меня посыпались удары. Весьма жесткие и тяжелые. Туда, куда они попадали, я чувствовал прилив жара и тягучую боль. В месте удара мышц словно воспалялись. Локти и предплечья тоже горели. Вместе с тем я ни на мгновение не забывал о том, что происходило ниже пояса. С каждым новым тычком и ударом эрекция лишь пуще укреплялась. Выйдя из ступора, я стал довольно изворотливо передвигаться по кругу. Я уходил от ударов или просто подставлял под них локти, кулаки или колени. Так что Кристине тоже доставалось – по закону равенства сил действия и противодействия. Отбивала об меня конечности. Мне показалось, что я прекрасно освоился, приспособился к ситуации. Что-то вроде игры в поддавки. Единственное, что нужно – дождаться, пока она отобьет об меня руки и ноги, сама выбьется из сил. Гораздо больше беспокоило то, что провокационно торчало под моими трусами. С одной стороны, я боялся наткнуться этим на Кристину, а с другой, этих касаний и прикосновений нельзя было избежать. Она почувствовала, что что-то не так. Вероятно, пришла в ярость, догадавшись, что я рассчитываю так легко, играючи отделаться от нее. Поперла на меня с удвоенной силой. Все труднее было уворачиваться. Один раз увесисто двинула меня ногой в зад. В другой мазнула пятерней по лицу, задела нос. Я испугался, что из-за такой безделицы из носа пойдет кровь, и мне тут же будет засчитано поражение. Я тревожно зашмыгал носом, но признаков крови, к счастью, не было. Иногда, когда ей удавалось прорваться слишком близко, приходилось ограничивать ее движения захватами, и мы боролись уже едва ли не по-борцовски. Несколько раз в пылу борьбы она даже ухватывала меня между ног, чувствовал ее крепкую руку. Я не заметил, как пролетело время, отведенное для первого раунда. Луиза крикнула «брейк». Получив напоследок от Кристины удар под ложечку, я, задыхаясь, опустился на пол в своем углу. Промелькнула мысль, что, наверное, нужно выработать более конкретный план. Но что я мог придумать? Разве что она сама въедет куда-нибудь носом или рассечет себе губу? Держаться на дистанции?.. Мне заботливо протянули бокал. Я сделал несколько глотков и с удивлением обнаружил, что и в перерыве нас снова подпаивают вином. Но долго размышлять не пришлось. Поединок продолжился.