Текст книги "История смерти. Как мы боремся и принимаем"

Отрицание отрицания смерти

Были среди исследователей и те, кто оспаривал точку зрения Фрейда и его идейных последователей. Так, Камилла Циммерман и Гэри Родин изучили специализированную литературу на тему смерти, выходившую между 1980 и 2002 годами и содержащую слова и сочетания вроде «отношение к смерти», «отказ», «принятие», «табуированность»[195]195
  Zimmermann, C. Death denial: Obstacle or instrument for palliative care? An analysis of clinical literature // Sociology of Health & Illness. 2007. № 29(2). С. 297–314.
  Zimmermann, C., Rodin, G. The denial of death thesis: Sociological critique and implications for palliative care // Palliative Medicine. 2004. № 18(2). С. 121–128.


[Закрыть], и обнаружили, что тезисы об отрицании и табуированности смерти в современной западной культуре чаще всего базируются на одних и тех же аргументах:

1. Табу на разговоры о смерти – якобы люди не привыкли говорить о смерти.

2. Медикализация и технологизация смерти – общество все чаще говорит о смерти как о медицинском событии.

3. Коммерциализация смерти – снижение значимости ритуалов оплакивания и их замена короткими практиками прощания; распространение практик, которые представляют собой «украшение» мертвого тела: например, бальзамация и похоронный мейкап. По мнению сторонников тезиса об отрицании смерти, это является показателем нашего нежелания видеть мертвое тело таким, как оно есть.

Разберем эти аргументы по пунктам.

Табуированность темы смерти

Существует множество явлений, о которых люди говорят редко и неохотно. Многие имеют социальную и экономическую природу: алкоголизм и наркомания, сиротство, попрошайничество. Можем ли мы сказать, что наше нежелание говорить на эти темы является признаком их табуированности? Кажется, справедливее будет замечание, что эти темы стигматизированы, – как и всё, что выпадает из дискурса «счастливой безоблачной жизни». Каждодневное обсуждение перечисленных вопросов не доставляет удовольствия, поэтому люди не спешат посвящать таким беседам свое свободное время.

При этом существуют политические активисты, выступающие за дестигматизацию социальных проблем. Они полагают, что современное общество должно перестать отворачиваться от маргинализированных групп. Схожей логикой руководствуются и энтузиасты смерти: нам нужно принять смерть такой, как она есть, и это поможет сделать общество лучше. Такая позиция отсылает нас к гуманизму, вере в счастливое будущее человечества и левой критике. Но разве каждый не решает сам, как и о чем ему говорить или молчать, что делать или не делать (если это не вредит окружающим)? Может, нужно оставить в покое всех, кто не хочет говорить о смерти за чашечкой кофе и куском пирога?[196]196
  Tradii, L., Robert, M. Do we deny death? II. Critiques of the death-denial thesis // Mortality. 2017. С. 1–12.
  Walter T. Modern death: taboo or not taboo? // Sociology. 1991. № 25. P. 293–310.
  Wood, W., Williamson, J. Historical changes in the meaning of death in the western tradition // Handbook of death and dying / ed. by C. Bryant. London: Sage, 2003. С. 14–23.


[Закрыть]

Медикализация смерти

По мнению энтузиастов смерти, сегодня процесс ухода их жизни находится под юрисдикцией медицинского сообщества. Смерть стала действом, спрятанным за ширмами больничных палат. Но неужели это можно считать результатом осознанной деятельности врачей, ведущей к табуированию темы смерти?

Кажется, медикализацию смерти стоит рассматривать скорее в рамках развития медицинской культуры и трансформации коммуникаций между пациентами, их родственниками, врачами и государством, чем в фокусе культурно и психологически детерминированного отношения к уходу из жизни. Как отмечает антрополог Роберт Блаунер, исчезновения смерти из публичного поля и переход в застенки больниц произошли скорее по демографическим причинам[197]197
  Blauner, R. Death and Social Structure // Illness, Crisis & Loss. 1992. № 2(2). С. 22–32.


[Закрыть]. В последнее столетие структура семьи изменилась, родственные связи стали слабеть, люди стали чаще умирать вне дома. Развитие медицинских учреждений было реакцией на эти процессы, но не их первопричиной.

Коммерциализация похорон

Делегирование организации похорон профессионалам тоже рассматривается как признак табуированности смерти. «Посмотрите, во что превратили смерть алчные похоронные компании! Они делают из мертвых тел красивые куклы с помощью бальзамации, хоронят людей в дорогих гробах и возят их на роскошных катафалках!» – возмущаются «энтузиасты смерти». Но можно ли считать это следствием табу на смерть?

Социолог и профессор университета Бас Тони Уолтер отмечает, что на изменение похоронного ритуала и практик горевания повлияло множество социальных процессов. Среди них – трансформация семьи, урбанизация, рост благосостояния населения, рост продолжительности жизни, проблемы гигиены и так далее[198]198
  Walter, T. Three Ways to Arrange a Funeral: Mortuary Variation in the Modern West // Mortality. 2005. № 10(3). С. 173–192.


[Закрыть]. Исследователи убедительно показывают, что многие современные похоронные практики стали возможны благодаря уникальной рыночной конъюнктуре, а не табуированности темы смерти в обществе. Социолог Алан Келлахер отмечает, что фетишизация мертвого тела в американской похоронной культуре объясняется экономической целесообразностью для агентов, а не культурными нормами[199]199
  Kellehear A. Are we a death-denying society? // A sociological review. Social Science & Medicine.1984; № 18(713). С. 23.


[Закрыть]. В штатах, где законодатели, руководствуясь нормами гигиены, предписывают похоронным бюро иметь комнаты для бальзамации (считается, что бальзамация позволяет снизить риски от контакта с разлагающимися телами), кремация менее популярна, чем там, где такого предписания нет. В таких местах похоронщики просто не предлагают кремацию клиентам, ведь это невыгодно, зато, пытаясь окупить бальзамировочные камеры, которые им навязало руководство штата, активно продают услуги украшения мертвых тел. Но значит ли это, что в разных штатах разная сила табу на смерть?[200]200
  Позволю себе сослаться на свою книгу, в которой я анализирую становление и развитие похоронной индустрии и показываю, что в основе многих процессов лежат вполне рациональные экономические причины: зачастую, пытаясь снизить издержки, похоронные агенты конструируют товары и услуги так, чтобы потом было проще продавать сопутствующие. См. «Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия», Common place 2018.


[Закрыть]

Смерть и критика современности в России

Разговор о смерти всегда сопряжен с обсуждением множества сложных и порой не менее значимых, чем сама смерть, тем: экологические катастрофы, гендерное и социальное неравенство, неконтролируемый технологический прогресс и так далее. Говорим ли мы о смерти, когда обсуждаем эвтаназию, или в этот момент мы пытаемся понять, какую роль в жизни общества должно брать на себя государство? И не является ли разговор о бессмертии попыткой определить, что сегодня значит быть человеком?

Критика современного общества, якобы извратившего смерть, – часть более широкого критического дискурса. Его носители, вооружившись инструментарием марксистской и постмарксистской философских мыслей, хотят разоблачить капитализм со всеми сопутствующими атрибутами – догматическими религиями, властными иерархиями, дискриминацией, стигматизацией. Смерть для них – мощный и эмоционально насыщенный инструмент, ярко подсвечивающий механизмы неравенства. В одной из своих статей Кен Дока постулирует, что «энтузиасты смерти» – продукт различных социальных движений за права человека и гуманизацию. Среди них – антимилитаризм, движения за сексуальную свободу и право на тело, феминистическое движение и многие другие[201]201
  Интересно, что все death positive инициативы почти целиком и полностью возглавляются женщинами.


[Закрыть]. Дока показывает, что идеи все этих активистов отражены в постулатах «энтузиастов», а тезис о табуированности темы смерти – скорее удобный предлог для обсуждения грехов современности, чем точное описание реальности.

Повторюсь: движение «энтузиастов смерти» связано с максимально широким пониманием базовых прав человека, главное из которых – самостоятельно распоряжаться своим телом и своей жизнью. В России, где базовые права и свободы граждан регулярно не соблюдаются, транслировать и отстаивать подобный дискурс сложно. О какой эвтаназии или паллиативной помощи можно говорить в стране, где практикуют пытки и покушаются на свободу слова? Как подчеркивает исследователь Олег Хархордин, категория «достоинства» в России традиционно связывается с социальным статусом, а не с врожденным качеством человека, как это принято на Западе. Значит ли это, что смерть россияне тоже осмысляют как-то иначе?

* * *

В последние годы в России стали чаще обсуждать отношение к смерти. В конце 2010-х усилиями онкопсихолога Екатерины Печуричко и других активистов в Москве, Санкт-Петербурге, Воронеже и Калининграде заработали death cafe. В 2018 году в московском арт-пространстве ArtPlay благодаря активистке и дизайнеру Наталье Шипиловой прошел Memory Garden Day – однодневный фестиваль памяти, на котором люди обменивались воспоминаниями о своих умерших близких. В 2019 году в Нижегородском крематории заработал художественный проект арт-активиста Артема Филатова – мемориальный сад с акустическим сопровождением, в котором каждый желающий может высадить растение или дерево в память об умершем. О смерти и умирании в России регулярно пишут крупные СМИ: в разное время большие материалы о похоронном рынке, паллиативной помощи, death cafe, эвтаназии выходили в таких изданиях, как Lenta.ru, «Медуза», «Афиша», «Сноб» и других.

Смерть осмысляется и через сарказм и карнавал: например, появившаяся в 2017 году петербургская художественная коллаборация «Партия мертвых», представляющая собой, по словам основателя Максима Евстропова, своеобразный ответ на «попытки властей говорить от лица мертвых», устраивает костюмированные шествия с плакатами «Мертвых больше!», «Мертвые против войны», «Государство тебя убило» и так далее. По словам Евстропова, «Партия мертвых – реакция <…> на обилие некрофилии в современной культурной и политической ситуации в России. Создается впечатление, что граница между миром живых и миром мертвых в России нарушена, а культурное пространство просто наводнили мертвецы. С одной стороны, мертвые не вполне мертвы, с другой стороны, живые не вполне живы. Всё очень мертво, особенно в политическом плане»[202]202
  «Живые не вполне живы». Партия мертвых на пути к некроинтернационалу. URL: https://www.svoboda.org/a/29679508.html.


[Закрыть].

Власть пытается ответить на общественный запрос на разговоры о смерти, но получается пока не очень убедительно. Например, в 2016 году Роскомнадзор предложил изданиям отказаться от употребления слов «самоубийство», «суицид», «самоубийца»; тема развития крематориев наталкивается на противодействие со стороны церковных властей; вопрос создания законодательной базы для эвтаназии откладывается на неопределенный срок.

Как отмечает социолог и культуролог Светлана Еремеева, «отношение к смерти (или – со смертью) – способ (само)диагностики состояния общества и человека. Возвращение к понятию достойной смерти – признак поиска нормы жизни. Создание дискурса о смерти – признак жизни». Возможно, сегодня мы в России так активно пытаемся переосмыслить смерть, потому что для нас это – единственный доступный и уважительный повод серьезно поговорить о жизни в стране.

Так давайте поговорим о смерти.

Послесловие

Современный западный человек не умеет говорить о смерти. Но не потому что боится или избегает ее. Его неумение – продукт развития европейской мысли последних столетий. В центре внимания западной философии всегда находился вопрос противоречивой человеческой природы, причем не только физиологической, но и духовной. Обладает ли человек свободой воли? Добрый он по натуре или все-таки злой? Стремится ли он сделать мир вокруг лучше и справедливее? Как человек может быть счастлив? Дискуссии мыслителей, политиков и юристов на эти и другие темы повлияли на то, как мы говорим о смерти.

Как я не раз показал в этой книге, любой разговор о смерти – на самом деле разговор о жизни. Мы готовы признать горе опасной болезнью, требующей быстрого излечения, потому что наш идеал – счастливая жизнь, полная удовольствий. Наше знание о горе сформировано популярностью дарвинизма, психоанализа и утилитаризма на стыке XIX и XX веков, которые выдвинули концепцию жизни как постоянного поиска удовольствия. Вопрос эвтаназии приводит нас к разговору о достоинстве человека, его правах и возможностях их реализации. Основа современной паллиативной помощи – европеизированное представление о субъектности, в котором человек равно потребитель. Комфортное и достойное умирание для нас – это потребление услуг с иллюзией выбора, и именно в этой логике конструируется хосписное пространство и его наполнение. Наконец, прикладные технологии поиска бессмертия отражают историческую конкуренцию разных моделей «человека»: спор между идеалистами и материалистами, где для одних человек сокрыт в духе, сознании или опыте, а для других – в телесной оболочке или в отдельном органе. И даже современная популярная культура, так умело играющая с образами смерти, на самом деле занята поисками ответов на вечные философские вопросы: что есть человек?

Очевидно, что человечество продолжит переосмыслять смерть. Как мы будем говорить о ней в XXI веке? Попытаюсь смоделировать основные направления мысли уже сейчас.

Сегодня население Земли превышает 7 миллиардов, и эта цифра постоянно растет. А еще население стремительно стареет: если в 1900 году только 4 % жителей планеты было старше 65 лет, то к 1960 году этот показатель вырос вдвое, а сейчас вплотную приблизился к 13 %, причем в Европе он уже равен 25 %. Если демографический тренд не изменится, то в середине XXI века каждый пятый будет старше 65 лет, а к концу века – каждый четвертый.

Достижения медицины не только увеличили продолжительность жизни, но и трансформировали умирание: теперь человек перед кончиной может десятилетиями бороться со множеством опасных изматывающих заболеваний. Это актуализирует сложный вопрос об осмысленном умирании, о достойной жизни и качестве смерти. Стареющее население, страдающее от болезней, ставит нас перед необходимостью переосмыслить эффективность затрат на здравоохранение и понять, откуда брать средства на всех нуждающихся. Возможно, уже к середине XXI века мы увидим небывалый всплеск интереса к эвтаназии не как к «праву на смерть», а как к вполне практическому решению накопившихся проблем.

Среди причин роста интереса к теме смерти можно назвать и разрушительные войны, геноциды, эпидемии, теракты и развитие новых медиа. Как в Средние века чума породила Danse Macabre, так и современная мортальность акцентирует внимание людей на смерти, требуя от них ее чуткого и тонкого осмысления. Пандемия коронавируса вскрыла множество страхов человечества, которые быстро вылились в теории заговора: кто-то должен быть виноват в распространении вируса, и не так уж важно, китайское правительство или Билл Гейтс. Показательно, что авторы таких теорий акцентируются на вопросах неравенства, власти, деспотизма: якобы вирус запустили специально, чтобы убить всех ненужных, лишних людей на планете, подарив жизнь и процветание избранным. Несмотря на параноидальный характер, эти теории точно схватывают главный вопрос, тревожащий человечество: необходимость решать, кому жить на переполненной планете, а кому умирать.

Вместе с развитием повседневных технологий меняется наше восприятие тела. Мы всё чаще отдаем различные повседневные задачи на откуп гаджетам. Приложения контролируют и анализируют наши тела, измеряя количество поглощенных калорий и сделанных за сутки шагов, а также меняют нашу привычную коммуникацию – мы всё чаще общаемся с другими людьми через интернет. Разумеется, этот тренд сказывается и на нашем восприятии смерти. Технологии удаленной коммуникации входят в похоронные практики и ритуалы прощания. И вновь примером могут служить коронавирусные реалии: онлайн-похороны, на которых люди присутствуют по видеосвязи, становятся вынужденной мерой, продиктованной изоляцией. Со временем этот опыт может войти в привычку и стать новой формой ритуала. Но станем ли мы менее трепетно относиться к похоронам, которые проходят онлайн? Возможно, впоследствии вокруг смерти выстроится новая система иерархий и привилегий: престижным и даже роскошным будет считаться умирать не в госпиталях, а дома; устраивать похороны со множеством живых гостей, а не онлайн.

Как мы будем говорить о смерти в XXI веке, решается уже сейчас. Одно можно сказать с уверенностью: смерть, как и 100, и 200 лет назад, является универсальным инструментом познания мира и человека. Чем больше мы говорим о смерти, тем лучше понимаем самих себя.

Список литературы

Глава I. Горе и скорбь: как и почему мы оплакиваем умерших

Бертон С.Анатомия меланхолии / перевод, статьи и комментарии А. Г. Ингера. М.: Прогресс-Традиция, 2005.

Ленинградцы. Блокадные дневники: из фондов Государственного мемориального музея обороны и блокады. Лениздат, 2014.

Линдеманн Э. Клиника острого горя. Психология эмоций / под ред. В. К. Вилюнаса, Ю. Б. Гиппенрейте С.М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984.

Сюами А. Елизаветинская Англия. М.: Вече, 2016.

Archer J. The Nature of Grief: The Evolution and Psychology of Reactions to Loss. London: Routledge, 1999.

Bowlby J. Attachment and Loss: Sadness and Depression. Vol. III. London: Hogarth Press, 1980.

Brinkmann S. The grieving animal: Grief as a foundational emotion // Theory & Psychology. 2018. № 28(2). С.193–207.

Buglass E. Grief and bereavement theories // Nursing Standard. 2010. № 24(41). С.44–47.

Clayton С., Desmarais L., Winokur G. A study of normal bereavement // American Journal of Psychiatry. 1968. № 125. С.168–178.

Clayton С.J., Halikas J.A., Maurice W.L. The depression of widowhood // British Journal of Psychiatry. 1972. № 120. С.71–78.

Corr C. Coping With Dying: Lessons We Should and Should Not Learn From the Work of Elisabeth Kübler-Ross // Death Studies. 1993. № 17. С.69–83.

Corr C. Enhancing the concept of disenfranchised grief // Omega. 1998. № 38. С.1–20.

Cunsolo A., Ellis N. Ecological grief as a mental health response to climate change-related loss // Nature Climate Change. 2018. № 8(4). С.275–281.

Darwin Ch. The expression of the emotions in man and animals. 1st ed. London: John Murray, 1872.

Davies B. Long-term outcomes of adolescent sibling bereavement // Journal of Adolescent Research. 1991. № 6(1). С.70–82.

Doka K. Disenfranchised Grief // Living with Grief: Loss in Later Life / ed. by Kenneth J. Doka. Washington, D.C.: The Hospice Foundation of America, 2002.

Engel G. Is Grief a Disease? // Psychosomatic Medicine. 1961. № 23.

Elias N. On human beings and their emotions: A process-sociological essay // The body: Social process and cultural theory / ed. by M. Featherstone, M. Hepworth, B. S. Turner. London: Sage, 1991

Furedi F. Therapy Culture: Cultivating Vulnerability in an Uncertain Age. London: Routledge, 2004.

Giles С. Reactions of women to perinatal death // Australian and New Zealand Journal of Obstetrics and Gynaecology. 1970. № 10.

Granek L. Grief as pathology: The evolution of grief theory in psychology from Freud to the present // History of Psychology. 2010. № 13(1).

Granek L. Mourning sickness: The politicizations of grief // Review of General Psychology. 2014. № 18(2).

Harvey J., Miller E. Toward a Psychology of Loss // Psychological Science. 1998. № 9(6).

Kadar D., Ning С., Ran Y. Public ritual apology – A case study of Chinese // Discourse, Context & Media. 2018. № 26.

Kastenbaum R. Death, society, and human experience. Boston, MA: Pearson; Allyn and Bacon, 2007.

Lindemann E. The symptomatology and management of acute grief // American Journal of Psychiatry. 1944. № 101.

Marris С. Widows and their Families. London: Routledge and Kegan Paul, 1958.

Marris С. Loss and Change. London: Routledge and Kegan Paul, 1974.

Masten A., Best K., Garmezy N. Resilience and development: Contributions from the study of children who overcome adversity // Development and Psychopathology. 1990. № 2.

Miller М. Freud and the Bolsheviks: Psychoanalysis in Imperial Russia and the Soviet Union. New Haven: Yale University Press, 1998.

Neimeyer R. Lessons of Loss: A Guide to Coping. New York: McGraw-Hill, 1998.

Osterweis M., Solomon F., Green M. Bereavement: reactions, consequences, and care. Toward the biology of grieving. Institute of Medicine: National Academy Press, 1984.

Parkes C. Grief as an illness // New Society. London. 1964. № 3(80).

Parkes C. Bereavement in adult life // British Medical Journal. 1998. № 316(7134).

Rush B. Medical Inquiries and Observations Upon The Diseases Of The Mind. 1812.

Stroebe W., Schut H. Risk factors in bereavement outcome: a methodological and empirical review // Handbook of Bereavement Research: Consequences, Coping, and Care / ed. by M. S. Stroebe et al. Washington, DC: American Psychological Association, 2001.

Suleiman S. R. Crisis of memory and the second world war. Cambridge, MA; L.: Harvard University Press, 2006.

Thompson J. Psychological Aspects of Nuclear War. Leicester: British Psychological Society, 1985.

Tomarken A. et al. Factors of complicated grief pre-death in caregivers of cancer patients // Psycho Oncology. 2008. № 17(2).

Tyson-Rawson K. Bereavement in adolescence // Handbook of adolescent death and bereavement / ed. by C. A. Corr, D. E. Balk. New York: Springer Publishing, 1996.

Van Doorn C. et al. The influence of marital quality and attachment styles on traumatic grief and depressive symptoms // The Journal of Nervous and Mental Disease. 1998. № 186(9).

Walter T. A new model of grief: Bereavement and biography // Mortality. 1996. № 1(1).

Walter T. What Death Means Now: Thinking Critically About Dying and Grieving. Bristol, U. K.: Policy Press, 2017.

Worthen V. Psychotherapy and Catholic Confession // Journal of Religion and Health. 1974. № 13(4).

Глава II. Право на смерть и обязанность жить: история эвтаназии

Бадью А. Этика: Очерк о сознании Зла / пер. с франц. В. Е. Лапицкого. СПб.: Machina, 2006.

Зенкин С. Работы о теории: Статьи. М.: Новое литературное обозрение, 2012.

Федорова К., Маслов Б., Хархордин О. Жить с достоинством: сборник статей / под ред. О. Хархордина. СПб.: Издательство ЕУСПб, 2019.

Behuniak S. Death with “dignity”: The wedge that divides the disability rights movement from the right to die movement // Politics and the Life Sciences. 2011. № 30(1).

Bender L. A feminist analysis of physician-assisted dying and voluntary active euthanasia // Tennessee Law Review. 1992. № 59(3) (Spring).

Cassell E. The Nature of Suffering and the Goals of Medicine. New York: Oxford University Press, 1991.

Castano E. et al. Ideology, Fear of Death, and Death Anxiety // Political Psychology. 2011. № 32. Dowbiggin I. A Merciful End: The Euthanasia Movement in Modern America. New York: Oxford University Press, 2003.

Dowbiggin I. A Concise History of Euthanasia: Life, Death, God, and Medicine. Critical Issues in History. Lanham, Md.: Rowman & Littlefield, 2005.

Emanuel E. The History of Euthanasia Debates in the United States and Britain // Annals of Internal Medicine. 1994. № 121(10) (November 15).

Emanuel L. Regulating How We Die: The Ethical, Medical, and Legal Issues Surrounding Physician-Assisted Suicide // The Journal of Legal Medicine. 1999.

Fink S. Five Days at Memorial: Life and Death in a Storm-Ravaged Hospital. Crown, 2013.

Ganzini L. et al. Physicians’ experiences with the Oregon Death with Dignity Act // The New England Journal of Medicine. 2000. № 342.

Green J. Beyond a Good Death: The Anthropology of Modern Dying. Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 2008.

Kaufman S. In the Shadow of “Death with Dignity”: Medicine and Cultural Quandaries of the Vegetative State // American Anthropologist: New Series. 2000. № 102(1).

Lester D., Templer D. Death Anxiety Scales: A Dialogue // Omega. 1992. № 26.

Lewy G. Assisted suicide in US and Europe. New York: Oxford University Press, Inc; 2011.

Math S., Chaturvedi S. Euthanasia: right to life vs. right to die // The Indian Journal of Medical Research. 2012. № 136(6).

McKhann C. A Time to Die: The Place for Physician Assistance. New Haven, CT: Yale University Press, 1999.

Meier D. et al. A national survey of physician-assisted suicide and euthanasia in the United States // The New England Journal of Medicine. 1998. № 338.

Norwood F. The Maintenance of Life: Preventing Social Death through Euthanasia Talk and End-of-Life Care: Lessons from the Netherlands / ed. by С. J. Stewart, A. Strathern. Durham, NC: Carolina Academic Press, 2009.

Norwood F. End of Life Choices // International Encyclopedia of the Social and Behavioral Sciences / ed. by N. J. Smelser, С. B. Baltes. 2nd ed. Amsterdam: Elsevier, 2015.

O’Malley C. Andreas Vesalius of Brussels, 1514–1564. Berkeley: University of California Press, 1964.

Paust J. The Human Right to Die with Dignity: A Policy-Oriented Essay // 17 Human Rights Quarterly. 1995. № 463 / University of Houston Law Center, № 2014-A-15.

Seymour V. The Human-Nature Relationship and Its Impact on Health: A Critical Review // Front Public Health. 2016. № 4.

Strathern M. After Nature. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.

Van Hooff A. Ancient euthanasia: “good death” and the doctor in the graeco-Roman world // Social Science & Medicine. 2004. № 58(5).

Van der Maas С., Van Delden J. Euthanasia and other medical decisions concerning the end of life // The Lancet. 1991. № 338.

Wolf S. M. Gender, Feminism, and Death: Physician-Assisted Suicide and Euthanasia: A Multicultural Approach // Applied Ethics: A Multicultural Approach / ed. by L. May. 5th ed. Pearson Education, 2010.

Глава III. Между телом и душой: как появилась паллиативная помощь

Глебова М. Мероприятия по профилактике рака в СССР // Материалы пленума Всесоюзного общества онкологов. Ленинград, 1968.

Глебова М., Вирин И. Патронаж онкологических больных. Л.: Медицина, 1982.

Гнатышак А. Учебное пособие по общей клинической онкологии. М.: Медицина, 1975.

Казем-Бек М. Дневники. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2016.

Кобылин И. История боли: аффект, языковые игры и биополитика страдания // Новое литературное обозрение. 2017. № 3 (145).

Миркович Т. М. Российское общество Красного Креста и общины сестер милосердия: Заметка запасной сестры милосердия Красного Креста об одной из наиболее важных причин, вредно влияющих на постановку вопроса об уходе за больными и ранеными в России. СПб., 1910.

Петерсон Б. Ранняя диагностика рака и вопросы деонтологии // Медицинская этика и деонтология. М.: Знание, 1983.

Саламон Л. Финансовый рычаг добра: Новые горизонты благотворительности и социального инвестирования. М.: Альпина Паблишер, 2016.

Abreu L. Hospital Life: Theory and Practice from the Medieval to the Modern. Peter Lang International Academic Publishers, 2013.

Bowers B. The Medieval Hospital and Medical Practice. Ashgate Publishing Limited, 2007.

Borobio D. An Enquiry into Healing Anointing in the Early Church // The Pastoral Care of the Sick / ed. by M. Collins, D. N. Power. Concilium, 1991/1992.

Bourke J. The Story of Pain: From Prayer to Painkillers. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2014.

Dallenbach K. Pain: history and present status // The American Journal of Psychology. 1939. № 52(3).

Fissell M. Introduction: Women, Health, and Healing in Early Modern Europe // Bulletin of the History of Medicine. 2008. № 82(1).

Fitts W., Ravdin I. What Philadelphia physicians tell patients with cancer // The Journal of the American Medical Association. 1953. № 7(153), issue 10.

Green M. Women’s Medical Practice and Health Care in Medieval Europe // Sisters and Workers in the Middle Ages / ed. by J. M. Bennett et al. University of Chicago Press, 1989.

Harkness D. A View from the Streets: Women and Medical Work in Elizabethan London // Bulletin of the History of Medicine. 2008. № 82(1).

Lynch T., Connor S., Clark D. Mapping levels of palliative care development: a global update // Journal of Pain and Symptom Management. 2013. № 45(6).

Moscoso J. Pain: A Cultural History / trans. by S. Thomas, С. House. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2012.

Meldrum M. A capsule history of pain management // The Journal of the American Medical Association. 2003. № 290(18).

Novack D. et al. Changes in physicians attitudes toward telling the cancer patient // The Journal of the American Medical Association. 1979. № 241(9).

Orme N., Webster M. The English Hospital. Yale University Press, 1995.

Rawcliffe C. Medicine and Society in Later Medieval England. Stroud: Sutton, 1997.

Rey R. The History of Pain. Cambridge, Mass: Harvard University Press; 1993.

Robbins J. Caring for the Dying Patient and the Family. Taylor & Francis, 1983.

Rosenberg C. The therapeutic revolution: Medicine, meaning and social change in nineteenth century America // Perspectives in Biology and Medicine. 1977. № 20(4).

Saunders C. The evolution of palliative care // The Journal of the Royal Society of Medicine. 2001. № 94(9).

Глава IV. Новые лики бессмертия: от идеи воскрешения до цифровых клонов

Велманс М. Как отличать концептуальные моменты от эмпирических при изучении сознания // Методология и история психологии. 2009. Т. 4, вып. 3.

Власов В. Источник молодости // Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства. СПб.: Азбука-классика, 2010. Т. 4.

Воробьев М. Очень краткое рассуждение о бессмертии души. 2017. URL: https://discours.io/articles/theory/ochen-kratkoe-rassuzhdenie-o-bessmertii-dushi.

Корбен А., Куртин Ж. Ж., Вигарелло Ж. История тела: в 3 т. М.: Новое литературное обозрение, 2012.

Ламонт К. Иллюзия бессмертия / пер. с англ.: А. В. Старостина. М.: Политиздат, 1984.

Abbott M. Life Cycles in England, 1560–1720: Cradle to Grave. Routledge, 1996.

Appleyard B. How to Live Forever or Die Trying: On the New Immortality. New York: Simon & Schuster, 2007.

Bynum C. Death and Resurrection in the Middle Ages: Some Modern Implications // Proceedings of the American Philosophical Society. 1998. № 142(4).

Cave S. Immortality: The Quest to Live Forever and How It Drives Civilization. London: Biteback Publishing, 2013.

Dartigues A. Resurrection of the Dead in Encyclopedia of Christian Theology. Vol. 3 / ed. by J.-Y. Lacoste. New York: Routledge, 2005.

Dick С. We Can Remember It for You Wholesale // The Magazine of Fantasy & Science Fiction. 1966. April.

Digital Death: Mortality and Beyond in the Online Age / ed. by C. M. Moreman, A. D. Lewis. 2014.

Florian V., Mikulincer M. Symbolic Immortality and the Management of the Terror of Death // Journal of Personality and Social Psychology. 1998. № 74(3).

Gollner A. The Book of Immortality: The Science, Belief and Magic Behind Living Forever. London: Scribner, 2013.

Haraway, D. A Cyborg manifesto: Science, Technology, and Socialist-feminism in the Late Twentieth Century // Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature. New York: Routledge, 1991.

Huberman J. Immortality transformed: mind cloning, transhumanism and the quest for digital immortality // Mortality. 2018. № 23(1).

Hughes J. The Politics of Transhumanism and the Techno-Millennial Imagination, 1626–2030 // Zygon. 2012. № 47(4).

Jacobsen, M. H. Sociology, mortality and solidarity. An Interview with Zygmunt Bauman on death, dying and immortality // Mortality. 2011. № 16.

Laqueur T. The Work of the Dead: A Cultural History of Mortal Remains. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2015.

Madoff R. Immortality and the Law: The Rising Power of the American Dead. Yale University Press, 2010.

Marcum J. A. Biomechanical and phenomenological models of the body, the meaning of illness and quality of care // Medicine, Health Care and Philosophy. 2004. № 7.

Mehta N. Mind-body Dualism: A critique from a Health Perspective // Mens Sana Monography. 2011. № 9(1).