Текст книги "Больше чем деньги. Финансовая история человечества от Вавилона до Уолл-стрит"

Антверпен

Есть города, которые долго боролись за то, чтобы оказаться на вершине мира. А другие достигали этого легко и без усилий. Так было с Антверпеном. Он ни с кем не воевал и не пытался захватить другие страны, как это делал Рим (или позже Лондон). Антверпену повезло, когда мир в эпоху географических открытий повернулся в сторону Атлантики, – тогда этот город с его портом оказался в нужном месте и в нужное время. И его наполнили купцы и банкиры из разных стран.

Так Брюгге был оттеснен Антверпеном. Именно ему было суждено стать основным финансовым центром Северной Европы. Многие думали, что главной столицей капитала будет Лиссабон – португальцы с их колониями и торговлей перцем оказались в зените славы. Но получилось иначе. Ведь большинство потребителей привозимого из Индии перца жили в Северной Европе, которая стала выходить на передний план по сравнению со средиземноморским югом. Появилось новое поколение купцов и финансистов из Голландии, Германии, Англии. С итальянцами они соревноваться пока еще не могли, потому и хотели создать свой собственный центр, развивая ярмарки Брабанта. Так главный торговый город этих земель Антверпен на целое столетие стал сердцем всей международной экономики, что не удалось Брюгге даже в пору его расцвета. Судьба Антверпена решилась, когда мировые торговые пути сместились в сторону Атлантики.

Еще один секрет возвышения Антверпена – марраны, крещеные испанские и португальские евреи, многие из которых традиционно были связаны с финансами. В 1492 г. испанские короли Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский (у которых искал поддержки Колумб) издали указ, по которому все евреи должны или креститься, или покинуть страну. Большинство евреев бежало в Португалию, но через пять лет и там появился подобный указ. Им пришлось эмигрировать в Северную Европу и Османскую империю. Часть евреев в Испании и Португалии приняло христианство, но покоя им все равно не было. Власти обвиняли марранов в том, что они тайно остались приверженцами иудаизма, и постоянно их преследовали. Так марраны со своими капиталами (причем немалыми) появились в Антверпене.

Там же поселились и богатые предприниматели-протестанты, спасавшиеся от преследования инквизиции. Для всех нашлось место в Антверпене – он почти на столетие стал чем-то вроде свободной экономической зоны. Городские власти пытались управлять им как вольным торговым городом по примеру итальянских республик, но Антверпен все же не был ни республикой, ни по-настоящему независимым городом. Он входил в состав герцогства Брабантского и подчинялся его правителю. Город пытался хитрить, затягивая исполнение невыгодных для него указов, но полностью игнорировать их он не мог.

Когда в 1501 г. в порту Антверпена причалил первый португальский корабль, груженный перцем и мускатным орехом, в городе начался подъем. Экономическому оживлению не мешало отсутствие в Антверпене собственного флота или по-настоящему богатых купцов мирового уровня. Все организовали итальянцы (капиталов у них хватало, а корабли всегда можно арендовать). А еще в этом участвовали испанские, португальские, немецкие и английские купцы. «Город этот был как бы невинным: именно чужаки его домогались, именно они его наводняли, создавали его блеск. Не Антверпен жадно захватывал мир, как раз наоборот: это мир, выведенный из равновесия Великими [географическими] открытиями, устремившийся в сторону Атлантики, ухватился за Антверпен за неимением лучшего. Город не боролся за то, чтобы оказаться на видимой вершине мира. Он в одно прекрасное утро проснулся на ней»[197]197
  Бродель. Материальная цивилизация… Т. 3. 1992. С. 143.


[Закрыть].

Наибольший расцвет Антверпена наступил в 1535–1557 гг., когда он стал центром транзитной торговли колониальным перцем и английским сукном. Здесь встречались купцы из разных стран – целый мир в миниатюре, пестрая и непрерывно длящаяся ярмарка. Но не только перец и сукно наполняли энергией и жизнью эту северную столицу капитала. Через Антверпен шел один из важнейших путей, по которому испанское золото поступало в Европу. К тому времени из Южной Америки уже ввезли огромное количество драгоценных металлов, их рынок переполнился, и цена на золото и серебро в Европе стала снижаться. И тогда антверпенские купцы поняли, что эти металлы намного дороже в странах Азии. Покупая золото и серебро у испанцев по сниженным европейским ценам, они продавали его в Азии, приобретая там дешево перец и другие пряности, приносившие огромную прибыль. Купцы из Антверпена дальновидно инвестировали ее в торговлю в Северной Атлантике, понимая, что поток испанского золота и серебра рано или поздно начнет сокращаться. Со второй половины XVI в. главным источником дохода города стала его текстильная промышленность и торговля с Англией, откуда поступало основное сырье – шерсть.

Антверпен позаимствовал у итальянцев все лучшее, что было в финансовых технологиях, но дальше пошел своим путем. Главной инновацией северного финансового центра стал кредит с помощью простых векселей. Это была целая финансовая революция, сравнимая с финансовой революцией 1688 г. в Англии. В Антверпене хорошо знали об итальянских переводных векселях и о методах вексельных операций, но эти инструменты не вызывали особого интереса в Северной Европе. Там давно уже использовались свои ценные бумаги – письменные долговые обязательства cédules obligatoires (франц.), вексель северного типа. Массовое распространение вексельного кредита стало действительно радикальной финансовой инновацией.

«Для торговых людей всех стран и языков»

«In usum negotiatorum cuiuscunque nationis ac linguae» – «Для торговых людей всех стран и языков». Такая надпись виднелась над входом Антверпенской биржи. Она действительно стала доступной для всех, хотя главными на ней оставались, конечно, итальянцы, а также испанцы и португальцы.

В годы расцвета в Антверпене появились отделения всех основных европейских банкирских домов. Но центром финансовых операций была биржа, основанная еще в 1460 г. К середине XVI в. она стала не только вексельной, но и товарной. Начиналось все, как и в Брюгге, с регулярных собраний купцов и банкиров на городской площади, вокруг которой находились магазины и банкирские конторы. А в 1531 г. для биржи построили отдельное здание – раньше такого нигде не было. Гордые английские купцы в биржевых собраниях не участвовали и собирались в другом месте. Слух о бирже разнесся по Европе, и скоро на нее было обращено все внимание. По ее примеру основали Лионскую биржу (1540) и Королевскую биржу в Лондоне (1565). Там также проводились операции и с товарами, и с ценными бумагами.

Кроме обращения векселей итальянского и северного типа, на бирже проводились сделки с облигациями государственных займов Нидерландов, Англии, Испании, Португалии и Франции. Практика их выпуска, начатая в итальянских торговых республиках, к XVI в. стала обычным делом. Более того, появились облигации на предъявителя (раньше все облигации были лишь записями в учетных книгах, где обязательно указывалось имя владельца). Их выпускали отдельные города и правительство Нидерландов. То, что они передавались от владельца к владельцу без каких-либо записей в реестрах, стало неслыханным новшеством. Как и сам факт появления в Антверпене облигационного рынка. Хотя о его стабильности говорить не приходилось. Ведь короли, как известно, ненадежные заемщики. Захотели – отдали долг, не захотели – вообще отказались платить. Когда в 1550 г. бум вокруг облигаций на Антверпенской бирже стал максимальным, дефолт по облигациям объявили во Франции, а затем и в Испании. Естественно, облигации этих стран полностью обесценились. Начался кризис, хотя и недолгий. Вскоре жизнь биржи вернулась в привычное русло.

На бирже началось определение курсов ценных бумаг и процентной ставки по государственным и частным кредитам. Предлагались услуги страхования (в том числе морского) и всевозможные лотереи. Распространились в Антверпене и сделки на срок, вначале товарные и связанные с торговлей перцем: он питал всю антверпенскую торговлю. Этот бизнес оказался настолько выгодным, что партии перца закупались заранее, когда корабли еще находились в пути. Здесь и нужны были сделки на срок – соглашения о поставке перца в определенную дату по указанной цене. На бирже каждый день вывешивали списки кораблей, прибывающих в порт. Если корабль задерживался, начинались колебания цен на перец, ведь с морскими перевозками связаны риски (бури, нападения пиратов – да мало ли что еще могло произойти в море).

Свободных капиталов на бирже хватало, и получить кредит не составляло проблемы. В Брюгге маклерский бизнес был монополией отдельной компании, а в Антверпене он стал свободен и доступен всем и каждому. Если в Антверпене и существовали какие-либо ограничения, то исходили они от самих купцов, а не от города, который всячески старался поддерживать свободу торговли. Биржевые собрания происходили каждый день с 10 до 12 утра, иногда проводились и вечерние собрания в 18 часов. Однако большинство операций совершалось не на бирже, а в многочисленных нотариальных конторах. Хотя на биржу запрещали приходить с оружием, на деле не раз во время жарких биржевых споров из-под плащей вынимали шпаги.

Так банкиры из Антверпена («кассиры», как их называли в этом городе) не только освоили вексельный кредит, сделки на срок и определение курса облигаций, но и создали целую систему обращения ценных бумаг. Многое они взяли у итальянцев, но дальше пошли своим, независимым путем. Кстати говоря, в Амстердаме, куда в 1585–1588 гг. переселилось большинство антверпенских эмигрантов, были восприняты далеко не все инновации Антверпенской биржи. Вероятно, они не вызвали доверия у голландцев, опиравшихся больше на проверенные временем методы итальянцев. Зато в Англии антверпенские инновации нашли для себя благодатную почву, став основой для финансовой революции 1688 г.

Эпоха Антверпена закончилась после того, как во время Восьмидесятилетней войны (1568–1648) Нидерландов за их независимость от Испании его завоевал в 1585 г. герцог Пармский. Это нарушило всю систему торговых связей, и город быстро пришел в упадок. Антверпенские купцы и банкиры переселились в Амстердам – новую столицу капитала Северной Европы.

Глава 8
Амстердам. История успеха

Столица мира

Амстердам. Этот город в Нидерландах, основанный в устье реки Амстел, недаром назвали Северной Венецией. В нем сотни километров каналов, почти сто островов и больше тысячи мостов. Но не в каналах дело – по значению в истории финансов Амстердам можно сравнивать не только с Венецией, но и с Лондоном. Это здесь биржа стала похожа на классические биржи ХIХ в., дожившие в таком виде до конца ХХ в. (когда им на смену пришла электронная торговля). Здесь же появились акции и облигации в форме обращающихся документов и сформировался первый в мире массовый рынок ценных бумаг.

Хотя, конечно, Венеция и Амстердам совсем разные. Венеция – яркий южный город знаменитых карнавалов, стоящий у теплого моря. И погруженный в свое прошлое – когда приезжаешь в него, чувствуешь оторванность от современности. Амстердам не такой яркий – серая вода каналов под серым северным небом. Трудно представить венецианскую гондолу в здешних каналах. Но город этот не обращен в прошлое. И недаром когда наша компания решила начать бизнес в Западной Европе, то первые шаги были сделаны именно в Амстердаме.

На два столетия, в ХVII–XVIII вв., Амстердам стал настоящей столицей мира. К нему устремлялись корабли со всех концов света, как когда-то в итальянские торговые города, а потом – в британскую столицу. Нидерландская республика[198]198
  Республика Соединенных провинций (официально – Республика Семи Объединенных Нижних Земель) существовала на территории современных Нидерландов с 1588 по 1795 г.


[Закрыть] (кстати, первая в Европе республика после итальянских) была настоящей страной предпринимателей и влекла к себе наиболее деловых людей. Для голландцев характерна терпимость к разным народам – их не интересовало, откуда ты приехал, лишь бы ты вносил свой вклад в богатство Нидерландов. Разные люди, говорившие на разных языках, перемешивались в этом городе, превращаясь в «истинных голландцев» – Dutchmen. В Амстердаме иностранцев было 30 % (сегодня в Нью-Йорке – почти 50 %)[199]199
  Население города выросло в 1570–1640-х гг. с 30 до 139 тысяч, а к 1700 г. достигло 200 тысяч человек. Предпринимателей в 1700 г. было 8600 человек – 4,3 % (Gelderblom. 2010. P. 159).


[Закрыть].

Почему Амстердам был так толерантен к новым людям и экзотическим идеям (в том числе и в мире финансов)? Простейший ответ – потому что он был торговым городом и руководствовался соображениями выгоды. Но это объяснение неполное: во многих других торговых городах такая толерантность не проявлялась. Дело в том, что жители Республики Соединенных провинций не обладали в полной мере национальной идентичностью. Голландцы считали себя голландцами, зеландцы – зеландцами, ну и так далее. А кроме того, немалая часть земель была отвоевана у моря или болот. Отсюда и поговорка: «Бог создал Землю, а голландцы – Голландию». Жители объединялись в общины, строившие дамбы, плотины и ветряные мельницы. И ни церковь, ни магнаты не могли претендовать на земли общин. Так возникло особое сочетание индивидуализма и уважения к общине, характерное именно для жителей Нидерландов. В начале XVII в. почти половина земель принадлежала крестьянам, а не помещикам. Ничего подобного в других странах Европы не встречалось. Поэтому голландцы и были сами себе хозяева. И Амстердам стал не только финансовым центром мирового значения, но и местом, где зародился либерализм.

Если бы вы жили в XVII в. и задумали начать новое крупное дело, то стоило бы отправиться именно в Амстердам. Возможно, вы приехали бы в этот город по суше из Вены, Львова или Киева. А может быть, сошли бы с корабля, прибывшего в Амстердамский порт из дальних стран – из какой-нибудь Батавии на острове Ява.

Но что дальше? С чего начать и к кому обратиться в городе, где никого не знаешь? В наше время понятно: достал из кармана собранный в Китае смартфон и почитал, что люди пишут в интернете. А в Амстердаме в XVII в., прежде чем идти на биржу, требовалось завязать хоть какие-то знакомства, наладить связи. А это можно было сделать неподалеку – в кофейнях, где собирались финансисты. Например, в «Английском кафе». Там, в отличие от биржи, можно было спокойно и неспешно обсудить дела.

Кофе (как и китайский чай) в те годы считался полной экзотикой – почти такой же, как индийский опиум. Привычной всем нам культуры кофе еще не существовало, выращивали кофейные зерна тогда мало где – на территории современных Йемена, Судана или Эфиопии, в странах далеких и для большинства европейцев совершенно недоступных. Голландские капитаны привозили кофе в основном из Турции, и в Амстердаме эта диковинка быстро стала модной среди финансистов. Кофе ведь проясняет ум (в отличие от алкоголя), а ясность ума особенно нужна при заключении сделок. В исламских странах, где алкоголь запрещен Кораном, к тому времени уже сложилась целая традиция кофепития. Да и не только кофе – другие дающие ясность ума стимуляторы, такие как мирра или кат (который недаром называли «цветами рая»), были там не менее популярны. Но в Европе прижился только кофе. Ну и китайский чай.

Так что первые кафе («Английское», «Французское», «Лейденское», «Рошельское» и др.) неслучайно появились в Амстердаме поблизости от биржи. В них собирались биржевые игроки, обсуждали новости[200]200
  Обмен финансовой информацией между банкирами, купцами и предпринимателями происходил и раньше в торговых городах всех времен и народов. Но, пожалуй, именно в Амстердаме стали осознавать важность такого обмена. Правда, первый информационный бюллетень с ценами акций был опубликован в 1698 г. не здесь, а в Англии – это сделал Джон Кэстеинг (брокер в знаменитом кафе Джонатана, с которого началась история Лондонской биржи). В Амстердаме похожий бюллетень появился почти на 100 лет позже – в 1796 г. (его печатали по вторникам и пятницам). Однако к тому времени в Амстердаме уже существовала и другая финансовая пресса. В городской газете Amsterdamshe Courant, выходившей три раза в неделю, появился раздел финансовых новостей. А в ежемесячных журналах Maandelijkse nederlandsche mercurius и Nederlandsche jaarboeken можно было найти курсы ценных бумаг на бирже и другие подобные новости. Публичность такой информации и легкость доступа к ней (купить газету, журнал или бюллетень мог любой) стали действительно радикальными инновациями. Ведь прежде эту информацию удавалось получить только используя личные контакты или из деловой переписки, но и то и другое еще нужно было налаживать.


[Закрыть] и заключали сделки. Кроме кофе там подавали какао и чай. «Наши спекулянты посещают определенные дома, где продается питье», которое «голландцы называют коффи, а левантинцы – каффе». Эти «кофейные дома (coffy huisen) с их соблазнительными [возможностями] времяпровождения были зимой большим удобством… во всех найдешь собеседников, чтобы поболтать. Кто-то пьет шоколад, кто-то кофе… выслушивая новости… Вот в один из этих домов в часы работы биржи входит то или иное лицо, играющее на повышение. Его расспрашивают, что стоят акции, он добавляет к их цене на этот момент один-два процента, достает маленькую записную книжку и принимается записывать нечто такое, что есть лишь у него в голове, чтобы заставить каждого поверить, будто он действительно это сделал, и чтобы подогреть… желание купить какую-нибудь акцию из страха, как бы ее цена не возросла еще больше», – писал современник Иосиф де ла Вега[201]201
  Vega. 1919. S. 192. Встречи в кофейнях происходили обычно по утрам, с 10 до 12 часов, когда биржа еще была закрыта. Она открывалась в 12 и работала до 14. После этого игроки снова шли в кофейни, где обсуждали дела до самого вечера.


[Закрыть].

Кофе в те годы был крепким, не то что сейчас, и легко можно представить, как амстердамские биржевики, не считавшие количество выпитых чашек, начинали говорить все громче и оживленнее, приходя в то всем нам знакомое состояние кофейного возбуждения, которое может легко превратиться в ажиотаж. В такой атмосфере нетрудно было начать разговор, завязать знакомства, узнать много полезного, а может, и заключить выгодную сделку. Недаром в Амстердаме, как и в Лондоне и во всех других столицах капитала, финансисты собирались именно в кофейнях. Древняя китайская мудрость гласит, что любой далекий путь начинается с одного шага. Так с первой чашки кофе начиналось погружение в финансовый мир Амстердама.

Кстати, в середине XVII в. в Амстердаме появились и первые коммерческие клубы. Зарождался клубный стиль бизнеса, получивший затем развитие в Англии. На биржу или в кофейню мог прийти любой, в том числе и авантюрист. А в клубах все члены знали друг друга. Это создавало атмосферу доверия, столь необходимую в бурном деловом мире Амстердама. Клубы тогда называли «коллегиями». Члены Коллегии торговцев акциями (Collegie van den Actionisten) встречались в таверне De Plaetse Royael на улице Калверстрат неподалеку от центральной площади Дам.

Расцвет Амстердама

Город наполнился энергией – энергией предпринимательства. И капиталами – в основном из Антверпена. А капиталы подобны текущей воде: они всегда ищут удобный путь и место для самого выгодного применения – место, где экономика больше всего открыта инновациям. Когда-то таким местом была Венеция эпохи Возрождения, потом Амстердам, в XIX в. его сменил Лондон, в XX в. – Нью-Йорк. Что общего между этими городами, разделенными и веками, и расстоянием? Дух финансовых инноваций и сама инновационная среда, сделавшие их в свое время финансовыми центрами. Торговые города, поддерживавшие связи со многими странами, были открыты миру. В них процветало предпринимательство, и туда текли мировые денежные потоки.

Голландская столица стала преемницей Антверпена, и тогда Северная Европа окончательно получила преимущество над Южной. Место Средиземного моря, много веков питавшего торговлю, занял Атлантический океан. А итальянцам пришлось отступить, что открыло простор для купцов Северной Европы.

После того как в 1576 г. испанцы захватили и разграбили Антверпен, этот город, когда-то центр европейских финансов, пришел в упадок. Лучшие из его жителей – банкиры, купцы, ремесленники – десятками тысяч покидали привычные места; это была одна из величайших утечек мозгов (и капиталов) в истории. Их путь лежал в новый центр притяжения на севере – в Амстердам, привлекавший всех, кто стремился к инновациям.

Большинство эмигрантов из Антверпена были не оборванными беженцами, а вполне успешными и состоятельными купцами, банкирами, художниками. У них имелись деньги, опыт, деловые контракты, знания. И они превратили Амстердам в финансовую и культурную столицу Северной Европы. В этом городе небольшая группа инноваторов, как всегда и везде в других местах, не являлась частью существующей системы. Сложившаяся система не нуждается в инновациях (так привычнее и спокойнее). А инноваторы устремляются вперед, как только перед ними открывается благоприятная возможность. Где им было искать эти возможности, как не в Амстердаме? Ведь в этом городе (наверное, единственном тогда в Европе – да и в мире) на эмигрантов не налагали практически никаких ограничений в бизнесе. Чтобы начать свое дело, эмигранту не только не требовалось присоединяться к уже существующей компании – ему не нужно было и гражданство.

Так начался расцвет Амстердама. В этом городе можно было купить любые товары – от экзотических пряностей до мушкетов для многотысячного войска. Для нас, живущих века спустя, очевидно: в Нидерландах наступил золотой век[202]202
  Средний доход жителей Амстердама стал тогда в четыре раза выше, чем у парижан.


[Закрыть]. Однако давно известно, что, какой бы богатой и процветающей ни была эпоха, современникам ее величие часто не так заметно из-за монотонности повседневной жизни. Богатые и бедные ощущали это время по-разному – это тоже очевидно. К тому же богато там жили далеко не все – не будем себя обманывать. Сытые и хорошо одетые купцы и бюргеры на картинах Яна Вермеера и Питера де Хооха, обитающие в чистых и красивых домиках, не были большинством. Половина голландцев жили в подвалах, работали по 12–14 часов и ели бобы с черным хлебом. До экономики всеобщего изобилия было очень далеко. Хотя даже и для бедных тогда открывались новые перспективы.

Время новых возможностей отразилось в голландском искусстве. Старые фламандские мастера с их застывшими человеческими фигурами на фоне метафизических пейзажей остались в прошлом. А на смену им пришли такие художники, как Рембрандт и Вермеер, внимательные к характеру и переживаниям личности. Жители республики увидели себя в новом, индивидуальном облике и в новом обществе (не похожем на средневековые королевства, где человек оставался обезличенным) – обществе, сделавшем упор на интересы отдельной личности. Это стало целой революцией в сознании, сформировавшей новое отношение к жизни. Недаром в те времена появились такие книги, каких до того никогда не существовало[203]203
  Поражает воображение тот факт, что из всех книг, изданных в мире в XVII в., половина была напечатана в Амстердаме. В городе насчитывалось около 100 книгоиздателей и 400 книжных магазинов.


[Закрыть], – руководства, как вести себя богатому купцу или жене состоятельного горожанина. Так люди, жившие в новом обществе, создавали для себя новые правила.

Купцы из других стран не чувствовали себя чужими в Амстердаме – здесь можно было найти книги на самых разных языках и даже первые газеты – сначала английские и французские, а потом и голландские. Среди приехавших эмигрантов оказалось немало протестантов, преследовавшихся в других странах. Ну и, конечно, евреев, для которых финансы веками были настоящим призванием[204]204
  Все те же марраны, выходцы из Испании и Португалии, когда-то немало сделавшие для расцвета Антверпена, теперь оказались в Амстердаме. У них были не только капиталы, но и новые идеи, касавшиеся вексельных операций и биржевой спекуляции. А еще они имели обширные деловые связи, приобщившие голландцев к мировой торговле и соединившие Амстердам со Средиземноморьем и колониями в Северной и Южной Америке (Castillo. 1964. P. 311–313). Среди владельцев счетов в Амстердамском банке марраны в 1609 г. составляли 3 % (22 счета), а в 1620-м – уже 9,8 % (121 счет) (Lesger. 2006. Р. 155).


[Закрыть]. Еврейские финансисты всегда стремились со своими капиталами в города, переживавшие подъем. И при малейших признаках упадка первыми покидали их, не забывая забрать вложенные капиталы. Так было и с «Новым Иерусалимом», как евреи называли Амстердам.

Когда начался подъем Нидерландов и эта небольшая, бедная природными ресурсами страна быстро накопила богатство, ее успех многим был непонятен. Поэтому стали говорить о голландском чуде и об особом секрете, известном одним лишь голландцам. А секрет заключался в свободе предпринимательства и торговли. Они в Нидерландах оказались на самом почетном месте. Свобода предпринимательства считалась частью общих свобод голландцев: «свободы в выборе религии, образования, торговли, производства, искусств и гражданства». Поэтому во всей Европе «нет страны более приспособленной для торговли, чем Голландия». Там «каждый имеет право быть полностью свободным в том, какие товары ему производить и какими торговать… это та естественная свобода, которую никакой правитель не должен отнимать у своих граждан», – писал Питер де ла Кур в своем знаменитом в то время трактате «Интерес Голландии…», опубликованном в 1662 г.[205]205
  Hartman, Weststeijn. 2013. P. 18–19.


[Закрыть]

Соединенные провинции Нидерландов оказались «тем местом, где капиталистический дух впервые достиг полного расцвета, где он нашел… невиданное развитие и… овладел целым народом», а Голландия в XVII в. стала «школой всех коммерческих искусств» и центром «международного биржевого оборота»[206]206
  Зомбарт. 2004. С. 145.


[Закрыть].

Голландцы переняли у других народов все лучшие инновации: у итальянцев (многие из них вместе с испанским золотом оказались в Амстердаме) – финансовые технологии, а у португальцев – искусство мореплавания и постройки кораблей. В Нидерландах была не только свобода предпринимательства, но и открытость всему новому. Эта открытость вместе с общим уровнем экономической и личной свободы создали в Амстердаме особую инновационную среду – редко встречающееся в истории сочетание политических, социальных, экономических и культурных условий, благоприятное для появления и расцвета инноваций.