Текст книги "Вторая Мировая – война между реальностями"

Сюжет пятый: «Барбаросса» – планирование поражения

I

В Текущей Реальности вермахт приступил к разработке альтернативных планов давления на Англию еще до того, как определился окончательный провал «Морского Льва», то есть летом 1940 года.

Очень соблазнительным казалось захватить Гибралтар. Помимо огромного морального значения, такая победа привела бы к стратегической изоляции Средиземноморского и Североевропейского театров военных действий. Во всяком случае, англичане лишились бы возможности держать в Гибралтаре флот, способный быстро выдвинуться на любой из этих двух ТВД и решить там исход сражения. Да и посылка подкреплений на Мальту и на Ближний Восток была бы решительно затруднена.

Для штурма Гибралтара нужны были тяжелые орудия, отборная пехота, а главное – разрешение Франко пропустить войска через свою территорию. Каудильо Испании, несомненно, был бы только рад расплатиться за помощь, оказанную ему Гитлером и Муссолини во время гражданской войны, но он понимал, что подобный шаг означает войну с Великобританией, которая для Испании, при ее огромном побережье и совершенно недееспособном флоте, оказалась бы фатальной. Так что, выражаясь шахматным языком, Гибралтар был косвенно защищен – и именно господством Великобритании на море.

Франко дипломатично потребовал за свое содействие Марокко и Оран – зная, что Гитлер сочтет это абсолютно неприемлемым. Кроме того, Гитлер рассматривал Испанию как один из каналов получения Германией стратегически важных грузов и не хотел втягивать ее в войну и зону английской блокады; вежливый ответ Франко вполне устроил диктатора. На этом Гибралтарская стратегия Рейха, в сущности, и закончилась, хотя теоретическая ее разработка продолжалась в германском Генштабе вплоть до конца 1942 года.

И Франко, и Гитлер оказались в плену забавного оптического обмана. Британский Гранд Флит «образца 1914 года» имел возможность, сосредоточив в Северном море превосходящий противника дредноутный флот, направлять на второстепенные театры военных действий целые эскадры старых, якобы никому не нужных броненосцев и крейсеров. Но «Хоум Флит» 1939 года, дитя «политики экономии», был не в состоянии одновременно прикрывать Острова от вторжения, океан от немецких рейдеров, Средиземное море от итальянского флота, да еще вдобавок к этому блокировать испанское побережье. Для этого физически не хватало кораблей. В полном соответствии с принципами стратегии, согласно которым расширение пространства конфликта выгодно владеющему инициативой, вовлечение Испании в войну летом – осенью 1940 года было бы полезно только Рейху[46]46
  И чем раньше начинать такую операцию, тем для Германии лучше. Возможности «нажать» на Франко или поторговаться с ним (хотя бы предложить тот же Гибралтар после войны) было достаточно. Для овладения Гибралтаром крупных сил истребовалось (хотя была необходима дефицитная тяжелая артиллерия). Начало этой операции отвлекло бы британский флот от Островов – что можно было бы использовать при организации вторжения как в рамках «Морского Льва», так и в логике «Северного Гамбита».


[Закрыть]. Как и в случае с отказом немцев от прямой высадки на английское побережье, Британию спасло уже не владычество над морем, а память об этом владычестве.

Захват или нейтрализация Гибралтара в ряде вариантов оказывались очень важной операцией – но ни в коем случае не решающей. Более надежным средством давления на Англию считались действия в Египте: овладение этой ключевой территорией давало контроль над Суэцким каналом, выход в Палестину и далее на нефтеносный Средний Восток. Поскольку премьер-министр Ирака Рашид Али готовил выступление против британского владычества, да и остальные арабские правители были настроены достаточно прогермански, такой план выглядит вполне обоснованным.

Потеря Египта, возможно, не стала бы для Великобритании фатальной, но положение правительства Черчилля ухудшилось бы катастрофически, и совсем не очевидно, что сэру Уинстону удалось бы сохранить кресло премьера. Это, разумеется, не означает, что к власти в обязательном порядке пришли бы сторонники соглашения с Гитлером. Летом-осенью 1940 года таких в Великобритании было немного, и существенных постов они не занимали. Историки обычно указывают на лорда Галифакса и «Клайвлендскую клику» – но политический вес бывших «умиротворителей» после сентября 1939 года значительно уменьшился, а их позиции существенно изменились. Теперь Германия угрожала «постоянным интересам» Англии, это понимал весь британский истеблишмент. Это значит, что мир с немцами мог быть только признанием тотального военного поражения, угрожающего физическому существованию нации. Падение Египта такой угрозы еще не создавало.

С другой стороны, смена кабинета У. Черчилля с неизбежностью ослабила бы военные усилия Великобритании. Объективная реальность состояла в том, что военного и политического деятеля сравнимого с ним масштаба в стране просто не было. Так что, добившись падения Черчилля, Рейх уже одержал бы важную политическую победу.

Понимая это, король Георг VI, по всей видимости, использовал бы свои прерогативы в интересах сэра Уинстона, нарушив целый ряд исписанных соглашений между ветвями власти. Это привело бы к конституционному кризису в Англии, но… в данном случае исследование альтернативной политической Реальности завело нас слишком далеко, и настало время прервать этот такт анализа.

С формальной точки зрения поражение в Египте привело бы к тому, что британский флот оказывался вытеснен из восточного сектора Средиземного моря. Путь из Индийского океана в Европу увеличился бы на 8000 километров, что эквивалентно уменьшению используемого тоннажа в 2–4 раза. Ни в Первую, ни во Вторую Мировую войну сокращение грузооборота, вызванное действиями на коммуникациях германских подводных лодок и надводных рейдеров, и близко не подходило к таким цифрам. Между тем Индия и Юго-Восточная Азия были основными районами получения Великобританией крайне необходимой именно сейчас долларовой выручки.

Потеря нефти Среднего Востока была для Британской Империи серьезной, но не фатальной проблемой. Со своей стороны немцы получили бы важный, но плохо связанный с территорией Рейха источник ресурсов. Военное и экономическое равновесие сместилось бы в их пользу – но отнюдь не решающим образом. Может быть, самым важным достижением для немцев была бы возможность создать угрозу советскому Закавказью.

Возможность достижения в 1940 году далеко идущих результатов в восточном Средиземноморье особых сомнений не вызывает. Но здесь также вмешались политические факторы: Средиземное море было вотчиной Муссолини, который летом-осенью 1940 года был отнюдь не готов призвать на помощь немецкие войска. Штаб ОКХ был категорическим противником «периферийной стратегии», позиция ОКБ никого не интересовала, а Гитлер не стал настаивать на «египетском варианте».

Предполагалось, что итальянцы сами захватят господство на Средиземном море и в его окрестностях – тем более, что возможности для этого у них были. К осени 1940 года англичане имели на Средиземноморском театре 6 линкоров (из которых только один был сколько-нибудь современным), 3 авианосца, 11 крейсеров, 12 подводных лодок и три флотилии эсминцев (по разным данным, от 25 до 29 единиц одномоментно). Соединение «Н» – новый линкор, авианосец и 9 эсминцев – базировалось на Гибралтар и, пока сохранялась угроза вторжения на Британские острова, могло быть использовано в восточном Средиземноморье только при крайней ситуации. Италия также имела 6 линкоров, из них два новейших, в остальном же ее флот существенно превосходил английский: 8 тяжелых, 11 легких крейсеров, 97 подводных лодок, 53 эсминца, не считая устаревших кораблей, которых тоже было достаточно.

Еще более значительным превосходством на Средиземноморском ТВД обладали итальянские сухопутные войска. В Египте летом 1940 года находилось около 30 тысяч британских пехотинцев, еще 20 тысяч оставались в Палестине. К этим цифрам надо прибавить еще около 30 тысяч солдат на остальном Ближнем Востоке, а также не то прибавить, не то вычесть 31 тысячу человек в египетской армии (которых не считает ни одна статистика: ни английская, ни германская, ни даже итальянская). Итальянцы имели на всем пространстве Восточной Африки 415 тысяч человек (с туземными формированиями – до 600 тысяч). Против Египта была сосредоточена армия Грациани в 236 тысяч человек, правда, из них лишь 75 тысяч располагались непосредственно на фронте.

В течение всего лета 1940 года стороны ограничивались беспокоящими действиями, причем за этот период англичане потеряли 150 человек, итальянцы же – около 3000. 13 сентября они наконец перешли в некое подобие наступления, продвинулись на 80 километров (то есть прошли около половины «ничейной пустыни», разделяющей позиции сторон) и принялись за постройку цепи укрепленных лагерей.

Пока немцы вальяжно готовили вторжение на Острова, предполагая, что итальянцы находятся на волосок от овладения Египтом и установления господства на Средиземном море, а война скоро закончится, британское руководство в Лондоне справилось с шоком поражения, перевело экономику на военные рельсы и приступило к расширению масштабов войны. Уинстон Черчилль с его любовью к демонстративным проявлениям активности перебросил в Африку из метрополии три танковых полка, в том числе почти все оставшиеся танки «Матильда». А Эндрю Каннингем, последний из великих английских адмиралов, готовился перенести войну во вражеские воды – имея в виду, что первые боевые столкновения на море итальянский флот без особых проблем проиграл.

28 октября 1940 года итальянцы зачем-то напали на Грецию, – которая, хотя и была настроена проанглийски, хранила твердый нейтралитет. Эта операция сразу же обернулась поражением. Итальянские войска, не имея решающего превосходства в силах и подвижности, наступали в сложной гористой местности против решительного противника, обороняющего свою территорию и занимающего специально подготовленную укрепленную позицию. Уже в начале ноября итальянцы были отброшены в Албанию, командующий армией был снят, а начальник Генерального штаба подал в отставку.

Тем временем Каннингем с авианосца «Илластриес» нанес удар по главной итальянской военно-морской базе Таранто. Для современного читателя, знающего о решающей роли авианосцев в войне на море, слышавшего о Перл-Харборе, Филиппинах и Окинаве, в этом нет ничего удивительного. Но, во-первых, база Таранто находилась под прикрытием почти всей итальянской базовой авиации. Во-вторых, самолеты, базирующиеся на «Илластриесе», если и обладали выдающимися летными качествами, то исключительно по меркам Первой Мировой войны.

Торпедоносец «Суордфиш», биплан с полотняной обшивкой, развивал максимальную скорость 246 километров в час (для примера – американский «Девастейтор», который также считался безнадежно устаревшим, делал почти на 100 километров в час больше[47]47
  В сражении у атолла Мидуэй американцы задействовали 41 «Девастейтор», 35 из них были сбиты японскими перехватчиками. Торпедных попаданий не было.


[Закрыть]). «Суордфиш», правда, отличался необычайной маневренностью, но в боевых условиях ему это мало помогало. Прикрывали эти «ударные самолеты» истребители «Си Гладиатор», тоже бипланы – например, «Мессершмиту» они уступали в скорости в полтора раза. Словом, нужно было быть гением или сумасшедшим, чтобы с такой палубной авиацией атаковать укрепленную базу противника.

11 ноября 1940 года с палубы авианосца «Илластриес» были подняты торпедоносцы, всего 21 самолет. Они нанесли удар по итальянским кораблям в Таранто и ценой потери лишь двух машин вывели из строя три линкора противника[48]48
  Не потопили (потопить линкор в гавани вообще крайне затруднительно) – но существенно повредили, лишив возможности принимать участия в боевых действиях в ближайшее время. «Литторио» был отремонтирован только к марту 1941 года, «Дуилио» – к концу мая. Хуже обстояли дела с севшим на грунт «Конти ди Кавуром»: он был поднят лишь летом 1941 года, переведен для ремонта в Триест, но так никогда более и не вступил в строй.


[Закрыть]. Хотя даже после этого у итальянцев все равно оставался известный перевес в силах, вопрос о господстве на море был решен раз и навсегда.

Удар по Таранто имел меньший резонанс, чем Трафальгар, но последствия этих морских операций соизмеримы. После 11 ноября известные трудности Каннингему могла создавать лишь германская авиация, но уж никак не итальянский флот[49]49
  Это полностью подтвердилось менее чем через полгода, когда итальянский флот, попытавшийся провести демонстрацию у побережья Греции, потерпел очередное жестокое поражение в бою у мыса Матапан 28–29 марта 1941 года, в одну ночь потеряв три тяжелых крейсера и два эсминца.
  Удивительно, но даже после Матапана некоторые британские морские командиры продолжали опасаться появления итальянских кораблей. Например, командир «соединения В» сэр Филип Уэйланд Бойер-Смит именно так объяснял невыполнение поставленной ему задачи по эвакуации британских войск из порта Каламата на греческом Пелопонессе 28 апреля 1941 года: «Прикрытия с моря у нас не было. Таранто находится всего в 20 часах хода отсюда, и если противник имеет полную информацию, вероятность такой атаки будет достаточно высока… Под моим командованием находилась значительная часть легких сил Средиземноморского флота. Их потеря привела бы к тяжелейшим последствиям, учитывая уже понесенные потери в крейсерах». В результате в плен к немцам попали 10 тысяч солдат – 7 тысяч британских и до 3 около тысяч югославов и греков… Этот пример наглядно показывает роль психологического фактора в войне: панические настроения, при этом – с нашей точки зрения! – ничем логически не обоснованные, зачастую могут оказаться гораздо более сильным оружием, чем реальная вооруженная сила.


[Закрыть].

Пока итальянцы претендовали на господство на Средиземном море, необходимость в обязательном порядке удерживать все три ключевые точки Средиземного моря – Мальту, Гибралтар, Александрию – была скорее обременительна для британского флота. Но после успеха в Таранто огромное значение приобрела Мальта – остров-крепость, лежащий на полпути между Сицилией и Тунисом, база британских эсминцев и подводных лодок. Любой конвой, направляемый из Италии в Африку, оказывался под ударом базирующихся на Мальту ударных соединений.

Тяжелое поражение на море немедленно отозвалось на суше. 22 ноября греки перешли в контрнаступление в Албании, смяли сопротивление итальянцев и захватили огромное количество военного имущества. 8 декабря Уэйвелл атаковал промежуток между итальянскими укрепленными лагерями в пустыне, прорвал оборону и на следующее утро взял ударом с тыла лагерь «Нибейва». В тот же день были взяты лагеря «Туммар Вест» и «Туммар Ист», итальянским войскам оказались отрезаны пути отхода. Уже 11 декабря число итальянских пленных достигло 40 тысяч человек при 400 орудиях. 6 января пала Бардия (45 тысяч пленных, 462 орудия, 129 танков), 22 января – Тобрук (еще 20 тысяч пленных).

Может показаться удивительным, но германское командование взирало на полный провал средиземноморской стратегии своего союзника с олимпийским спокойствием. Еще ранней осенью руководство ОКХ отказалось от попыток овладения Египтом в пользу совершенно другой операции.

II

28 июля 1940 года гросс-адмирал Редер, которому полагалось быть полностью загруженным делами по «Морскому Льву», представил А. Гитлеру памятную записку «Соображения по России»:

«Военные силы русской армии необходимо считать неизмеримо более слабыми, чем наши, имеющие опыт войны. Захват района до линии Ладожское озеро – Смоленск – Крым в военном отношении возможен, и из этого района будут продиктованы условия мира. Левый фланг, который прорвется через прибалтийские государства, за короткий срок установит контакт с финнами на Ладожском озере. С занятием побережья и Ленинграда сила сопротивления русского флота рухнет сама собой».

Редер полагал даже, что эту операцию можно провести осенью 1940 года (очевидно, вместо высадки в Англии).

К этому «оперативному плану» не стоило бы относиться серьезно, если бы автор его играл чуть меньшую роль в операции «Морской Лев»[50]50
  Записка Редера, конечно, не носила официального характера. Но, заметим, столь же неофициальной была и пресловутая «записка Василевского», но основании которой ряд авторов делает далеко идущие выводы о планах Советского Союза напасть на мирную дружественную Германию. Увы, на любом уровне рассмотрения Рейх опережает СССР в подготовке войны…


[Закрыть]. Приходится принимать, что Редер был готов бросить германские сухопутные части в любую авантюру, лишь бы отвлечь внимание фюрера от «своих» кораблей. К несчастью для Рейха, идеи гросс-адмирала встретили признание и понимание в ОКХ.

Как ни странно, высшее командование сухопутных сил (и сам Гитлер) рассматривало агрессию против СССР не как самостоятельную кампанию, но как эпизод в борьбе с Англией. Соответственно, ни о какой борьбе не на жизнь, а на смерть поначалу речь не шла.

Здесь имеет смысл заострить внимание на одной любопытной аберрации восприятия, которая часто возникала (и по сей день возникает) у лидеров Запада, когда им приходится иметь дело с Россией. Гитлер, а до него Наполеон рассматривали Россию, как азиатское государство. Не следует понимать это в уничижительном для нас смысле – просто великие европейские правители и завоеватели исходили из того, что их «разборки» не касаются «святой Руси» или касаются в минимальной степени. Соответственно, наличие у России позиции по отношению к европейским делам воспринималось как инспирированное другой «внеевропейской», но играющей в Европе свою игру державой – Англией. Тем самым война против России – удар по Англии. Как только русское руководство поймет, что война обойдется его стране достаточно дорого, оно поменяет свою ориентацию на антианглийскую, «коварный Альбион» лишится последнего союзника на континенте и поймет бесперспективность войны. Эти рассуждения, конечно, упрощены – но в целом война с Россией и Гитлеру, и Наполеону представлялась примерно в таких красках.

Штаб сухопутных сил был только рад вернуться от остроконфликтной, рискованной, требующей согласованной работы трех независимых командований операции в Англии в пользу классической сухопутной стратегии, для которой имелись наработки Шлиффена и подробные анализы 1930-х годов.

Все оперативные схемы были построены в предположении о развертывании германских войск на территории Восточной Пруссии, Польши (Генерал-губернаторства) и Румынии. Выяснилось, что театр военных действий носит воронкообразный характер, расширяясь к востоку, а размеры России исключают даже теоретическую возможность ее оккупации за одну кампанию. Впрочем, в рамках представлений о России как о платном союзнике Великобритании этого и не требовалось.

Первый из предложенных военных планов был, пожалуй, наиболее интересным из всех наработок ОКХ по будущей «Барбароссе». Предполагалось нанести главный удар на Москву силами «группы танковых армий» из 16 танковых и 34 пехотных дивизий. Нужно иметь в виду, что это были еще дивизии «образца 1940 года» с 324 танками в каждой, то есть непосредственно на Москву должны были наступать более 5000 танков.

Эта оперативная схема была отвергнута сразу: немцы не имели средств управления для организации такого амбициозного объединения, как группа (!) танковых армий. Сомнительной представлялась и возможность наладить снабжение исключительно мощной подвижной группировки, пользуясь единственной железнодорожной магистралью.

В августе 1940 года свой план представил «специалист по России» генерал Маркс, начальник штаба 18-й армии. Маркс предлагал нанести два удара – на Москву и на Киев. Он же одним из первых обратил внимание на неизбежный разрыв между смежными флангами наступающих группировок. Разрыв этот вызывала лишенная дорог и прорезанная реками с болотистыми поймами «Припятская дыра». По мнению Маркса, русские могли сосредоточить силы в Припятских болотах и контратаковать фланги наступающих немецких частей. Этого предполагалось избежать быстрым продвижением вперед с установлением тесной связи германских оперативных группировок на левом берегу Днепра.

Лоссберг, курирующий проект от ОКБ, предложил добавить самостоятельную группу армий на севере, поставив ей задачу взаимодействовать с финнами. Зоденшерн, начальник штаба Рундштедта, предложил очень красивый асимметричный план, предусматривающий стратегические «Канны» всей европейской России. Грандиозный охват осуществляла группа армий «Север» (21 танковая и моторизованная, 46 пехотных дивизий), наступающая через Даугавпилс на Смоленск. Ей навстречу двигалась через Киев группа армий «Юг» – 9 подвижных, 37 пехотных дивизий. В центре намечались сковывающие действия.

Этот красивый план восходил к замыслу Фалькенгайна и Людендорфа на Восточном фронте в 1915 году и в известной мере опирался на опыт Польской кампании 1939 года. Генштаб отверг замысел Зоденштерна, исходя из трудностей управления (вновь всплывает «группа танковых армий») и вычурности движения северной группировки: вследствие нехватки в Восточной Пруссии места для развертывания 67 дивизий войска двигались на восток, затем смещались к северу, освобождая место для второго эшелона, а на заключительном этапе поворачивали на юг.

Всех этих трудностей можно было избежать, организовав крупную десантную операцию в Прибалтике[51]51
  Речь идет о масштабе, сравнимым с высадкой в Англии: флот и десантные войска захватывают Ригу, мосты через Даугаву, острова Моонзундского архипелага и район Пярну На подготовленные плацдармы двумя или тремя волнами перебрасывается войсковая группировка, состоящая (в разных версиях) из одной-двух армий и двух-трех подвижных дивизий. Таким образом переброска и сосредоточение войск происходят быстрее, нежели при использовании сухопутных коммуникаций. В реальном июле 1941 года немецкое командование действительно значительную часть снабжения группы армий «Север» направляло морем через Ригу.


[Закрыть], но такая возможность немецким военным руководством вообще не рассматривалась.

Как бы то ни было, план Зоденштерна впервые обратил внимание гитлеровского руководства на естественный оборонительный рубеж Западная Двина (Даугава) – Днепр и проблемы, которые этот рубеж создает.

3 сентября 1940 года планированием русской кампании занялся генерал Паулюс, назначенный первым обер-квартирмейстером Генерального штаба ОКХ. К концу октября он представил в ОКХ докладную записку «Основы русской компании». Генштаб отработал задачу за месяц, и 5 декабря план «Отто» был представлен Гитлеру, который через две недели подписал «Директиву № 21» на стратегическое развертывание «Барбаросса».

Сведения о противнике, его войсках, а особенно о резервах, были совершенно недостаточными. Паулюс угадал состав первого русского стратегического эшелона, оценив его в 125 пехотных дивизий и 50 подвижных бригад. Это примерно соответствовало 170 счетным дивизиям, которые реально разворачивала на западной границе Красная Армия, но число «предполагаемых» танков и самолетов отличалось от реальных цифр в разы, а про второй стратегический эшелон планирующие инстанции ОКХ вообще не имели представления.

Три проведенные Паулюсом штабные игры убедительно продемонстрировали, что даже при самых благоприятных предположениях о противнике (представляющих собой грубую ошибку планирования, да еще и сделанную в опасную сторону) наличных германских сил все равно не хватает. Ни о каком форсировании линии Западная Двина – Днепр не могло быть и речи, поэтому требовалось во что бы то ни стало одержать решительную победу к западу от этого рубежа. Паулюс решил достичь этой цели одновременным наступлением по всему фронту.

Интересно заметить, что при ограниченных размерах Франции и ее превосходной дорожной сети немцы выстроили кампанию 1940 года как две последовательные операции. Предложение Манштейна достичь всех стратегических результатов одним решительным ударом было признано авантюрой и отклонено. Теперь же, в 1941 году, Паулюс рассматривает полный разгром СССР в рамках одной операции как дело возможное и даже необходимое. Не принимаются в расчет ни огромные расстояния, ни бездорожье, ни русское сопротивление на оккупированных территориях (пусть и пассивное).

Безусловно, важным основанием для такого решения было существенное улучшение технического оснащения германской армии (в значительной мере осуществленное за счет французских трофеев), а также увеличение количества автотранспорта в танковых и моторизованных дивизиях (в первых – за счет сокращения количества танков). Кроме того, германское командование прекрасно понимало, что у него есть серьезное преимущество в развертывании, какого не имелось перед началом Французской кампании.

Еще одним фактором была уверенность в том, что качество русских войск будет хуже, чем французских. Это убеждение во многом стало результатом собственной немецкой пропаганды, оно базировалось как на опыте первой Мировой, так и на утверждениях фюрера, еще в «Майн Кампф» назвавшего Россию «колоссом на глиняных ногах»…[52]52
  Можно добавить, что настроения эти произошли от близкого общения Гитлера на заре своей политической карьеры с белыми эмигрантами-монархистами типа Шойбнер-Рихтера, убитого рядом с ним во время «Пивного путча». Именно от русских эмигрантов будущий германский фюрер воспринял уверенность, что большевики, уничтожив или изгнав цвет русской интеллигенции, тем самым подорвали жизненные силы нации, и теперь Россия не представляет собой жизнеспособного организма.


[Закрыть]

Операцию предполагалось начать 15 мая 1941 года.

III

Одним из мифов Второй Мировой войны является оценка плана «Барбаросса». Интересно, что в этом советские, немецкие и англо-американские историки проявляют трогательное единодушие. Двенадцатитомная «История Второй Мировой войны» мягко журит немецкие замыслы за авантюристичность – но эта критика отнесена не столько к технической стороне плана, сколько к самому решению Гитлера напасть на СССР.

Апостериори самоубийственность этого решения очевидна. Но и в рамках той информации, которую имел Гитлер летом 1940 – весной 1941 года, операция «Барбаросса» должна квалифицироваться как стратегическая ошибка. Германия не только связывала свои войска на востоке, в лишенной дорог местности, откуда части и соединения при всем желании быстро не вытащить, но и лишалась экономического «окна в мир». Из нейтрального Советского Союза (или через него) немцы могла получать любые необходимые им для войны материалы. В условиях войны что-то можно было взять бесплатно (план «Ост») – зато об остальном надо было забыть. Британская блокада становилась абсолютной.

Приходится слышать, что Гитлер боялся сырьевой зависимости от СССР, но торговые отношения образуют взаимные зависимости, о чем фюрер германской нации, надо полагать, догадывался. Разговоры о «звериной ненависти», которую Гитлер питал к СССР, вообще не относятся к делу: политика Германии всегда была сугубо прагматичной, и «расовая теория» совершенно не помешала заключению союза с японцами или румынами, стоящими в списке «недочеловеков» значительно ниже русских.

Судя по всему, решение на «Барбароссу» имело три обоснования. Первое – иррациональный страх Гитлера перед Англией, заставлявший его, как уже упоминалось выше, стремиться лишить ее всех, даже потенциальных союзников. Сам фюрер неоднократно говорил, что Россия является последней надеждой Черчилля.

Второе обоснование «Барбароссы» – в полной уверенности Гитлера в скоротечности кампании и возможности быстрого налаживания эксплуатации захваченных территорий.

Третье обоснование сегодня весьма популярно у историков-ревизионистов – в первую очередь германских, но в последнее время к ним присоединился и ряд отечественных. Сторонники этого объяснения заявляют, что не начни Гитлер войну против СССР, Сталин сам напал бы на Германию в ближайшее время. Не вдаваясь в рассмотрение этой версии, отметим, что ее широко использовал Геббельс в своей пропаганде – но сам Гитлер такого объяснения своему решению не давал ни разу.

Все это вовсе не значит, что войну с Россией немцы не могли выиграть. Но выиграв ее, Германия не получала желаемого мира. Даже захватив Европейскую часть СССР, она вынуждена была держать там значительную часть своих вооруженных сил и тратить на освоение оккупированных территорий ресурсы Рейха – вместо того, чтобы бросить их против других.[53]53
  Фактически именно эта картина мира изображена в известном фильме «Фатерлянд», снятом по одноименному роману Роберта Харриса. Другое дело, что в реальном мире документы о состоявшемся двадцать лет назад массовом уничтожении евреев вряд ли могли настолько взволновать кого-бы то ни было из американских политиков, чтобы ради них начинать войну или хотя бы рвать взаимовыгодные отношения с Рейхом – давно остепенившимся и вполне приличным государством, общепризнанным лидером Объединенной Европы. Кроме того, исчезновение нескольких миллионов человек вряд ли могло произойти настолько бесследно, что для наивного американского Кеннеди подобные документы стали бы ужасным откровением. Признаем, что авторы альтернативных историй – даже самых лучших – очень часто склонны не только обеспечивать историческим персонажам послезнение, но и навязывать им в качестве главной мотивировки общеморальные соображения, причем взятые из другого времени и иной Реальности.


[Закрыть]

Словом, даже в случае победы Германия проглатывала кусок, который была не в силах быстро переварить – как, заметим, однажды уже произошло с ней в 1918 году.

В остальном считается, что немецкий генералитет, имеющий опыт современной войны, создал идеальную схему развертывания – что в значительной мере предопределило катастрофические для советских войск итоги Приграничного сражения и всего первого периода войны.

Немецкие мемуаристы активно обсуждают ошибки Гитлера на втором этапе кампании, но практически не касаются «Барбароссы». Исключение составляет Э. Манштейн, который, однако, ограничивается лишь намеком на неадекватность германского развертывания.

В действительности же план «Барбаросса» был не настолько хорош, как это принято считать. Главный удар наносился на центральном направлении, где на 500-километровом фронте разворачивались 48 дивизий, из которых 10 подвижных. Вспомогательное наступление на Киев в полосе 1250 километров обеспечивали 49 дивизий (7 подвижных). В указанное число входят войска союзников, прежде всего румынские, количество которых на фронте со временем будет нарастать. На севере развертывалась группа в размере двух армий (29 дивизий, из них 5 танковых и моторизованных), которым вообще не была поставлена осмысленная оперативная задача.

Подобное «равномерное и пропорциональное» развертывание не обеспечивало решающего успеха ни на одном из направлений. Более того, если бы самая сильная из немецких групп армий – группа «Центр» – сумела быстро выиграть операцию на окружение и уничтожение советских войск в Белоруссии и продвинуться к Смоленску, оба ее фланга повисали в воздухе, причем правый был бы открыт для любых контрударов из района Припятской «дыры», которую ни занять, ни контролировать было нечем.

Предполагалось закончить уничтожение основных сил русской армии к двадцатому дню войны, когда передовая линия наступления вермахта протянется от Пярну через Псков, Великие Луки, Оршу, Мозырь, далее по побережью Днепра. На этой позиции предусматривалась двадцатидневная пауза, затем – окончательное наступление на Москву, в ходе которого предполагалось уничтожить последние 30–40 русских дивизий. Эта фаза кампании, впрочем, в плане вообще не прорабатывалась.

Говоря о «Барбароссе», часто упоминаю трубеж Архангельск – Астрахань. В действительности ОКХ не планировало продвижения дальше Москвы. Фраза о позиции «Архангельск – Астрахань» принадлежит Гитлеру, который считал эту линию оптимальной для проведения мирных переговоров, поскольку русская стратегическая производственная база на Урале оказывается в зоне досягаемости немецкой авиации.

Это даже трудно корректно прокомментировать. Какими аэродромами на линии Архангельск – Астрахань немцы предполагали воспользоваться? Как обеспечить эти аэродромы горючим и боеприпасами? Какие самолеты планировалось использовать для подавления Урала (с учетом того, что географически более простая задача разрушения английских городов оказалась «Люфтваффе» не по силам, что и неудивительно: немецкая авиация создавалась как средство воздушной поддержки полевой армии, а не как инструмент воздействия на экономический и демографический потенциал противника в рамках доктрины Дуэ)? Речь шла, конечно, только о демаркационной линии между фашистской Европой и азиатской Россией. К этому сугубо политическому вопросу ОКХ отношения не имел.

IV

Пока руководство вермахта «медленно и методично» прорабатывало различные планы войны против СССР, на Западном фронте вновь началась «странная война». Разница в том, что если в зиму 1939–1940 годов немцы выигрывали оперативное время, а союзники его теряли, то теперь все обстояло строго наоборот. Англичане оправились от катастрофы во Франции и в Норвегии. Они захватили господство в Средиземном море и разгромили войска Муссолини в Египте и в Эфиопии. Италия из стратегического ресурса Рейха превратилась в основную его слабость. По мере того, как впечатление от немецких побед проходило, Великобритания, обеспечившая (по крайней мере, временно) целостность своей империи, становилась центром притяжения для всех антифашистских и антигерманских сил в мире.

Операция «Катапульта» привела к тому, что вишистская Франция потеряла флот, а с ним и колониальную империю – которую при активной помощи англичан постепенно прибирали к рукам сторонники генерала де Еолля. Потеряв колонии, флот, армию, а с ними и какое-либо международное влияние, Петэн перестал быть субъектом международных отношений, с позицией которого – например, с заявленным нейтралитетом – кому-либо приходилось считаться.

Иными словами, Великобритания блистательно выиграла летне-осеннюю кампанию 1940 года, а потерявший на пустом месте темп наступления Рейх убедительно продемонстрировал миру шахматную истину: «имеющий преимущество обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества».

После разгрома армии Грациани в Ливии и тяжелых поражений в Греции Муссолини перестал пытаться «сохранить лицо» и обратился к Гитлеру с просьбой о срочной помощи. Со своей стороны, немецкое командование пришло к выводу, что на Средиземноморском ТВД надо что-то делать – причем речь шла уже не о решающей победе, а о восстановлении престижа.

В начале февраля 1941 года в Триполи был направлен генерал Роммель, ранее командовавший 7-й танковой дивизией, один из самых умелых и удачливых военачальников Рейха. Роммеля назначили командующим танковым корпусом «Африка», состоявшего из 15-й танковой и 5-й моторизованной дивизии, основные силы которых должны были прибыть в Триполи в конце мая.

Не дожидаясь сосредоточения сил, Роммель сразу же перешел в наступление, используя автомобили «Фольксваген», чтобы обозначить якобы продвигающие в глубокий тыл англичан танковые колонны. Английская 8-я армия оказалась совершенно не готова к возобновлению сражения в Киренаике и потерпела тяжелое поражение. К 11 апреля англичане были отброшены за египетскую границу (за исключением окруженной крепости Тобрук).