Текст книги "Вторая Мировая – война между реальностями"

«пехоте, во всяком случае, должно быть ясно, что танковая часть не освобождает ее от обязанности драться самой; танки могут только значительно облегчить задачу тяжелого пехотного боя, часто же – лишь сделать возможным ведение последнего».

Некоторое внимание Гудериан уделяет и тактике моторизованной пехоты:

«Задача пехоты или, еще лучше, моторизованных стрелков – незамедлительно использовать влияние танковой атаки для быстрейшего движения вперед и своими собственными действиями завершить овладение участком, захваченным танками, и очистить его от противника».

Наконец, Гудериан рассматривает взаимодействие танков с другими родами войск – в первую очередь с артиллерией, особо отмечая перспективность появления артиллерии на бронированных лафетах. При этом опять-таки со ссылкой на полковника де Голля! В целом книга Гудериана представляет собой обзор современных ей зарубежных (в первую очередь французских) взглядов на боевое использование танков. Она не содержит каких-либо оригинальных мыслей, теорий или умозаключений – все они были приписаны Гудериану позднее.

Опять-таки, вот что пишется про блицкриг сейчас:

«В основе идеи блицкрига лежит использование маневра, а не уничтожения как главного способа достичь победы. Для этого проводятся операции при тесном взаимодействии всех родов войск. При этом главный удар наносят танки при поддержке моторизованной пехоты, мобильной артиллерии и авиации поля боя. Такая тактика требует высокой подвижности войск, специальной службы снабжения, надежной связи и децентрализованной структуры командования. Немецкие войска, использовавшие тактику блицкрига, избегали прямых столкновений, предпочитая нарушать коммуникации и окружать войска противника, предоставляя уничтожение котлов артиллерии и авиации».[25]25
  Александр Больных. Молниеносная война, с. 18.


[Закрыть]

А теперь сравним это описание – безусловно, справедливое – с упомянутым выше наставлением рейхсвера 1923 года:

«Ситуации замешательства и неопределенности – это норма для маневренной войны. Обычно в тех случаях, когда воздушная разведка оказывается безрезультатной, информацию о противнике может получить только в ходе непосредственного контакта… Командир на месте несет особую ответственность. Он не должен принимать решения, основываясь на тщательной, отнимающей много времени разведке. Он должен отдавать приказы в запутанной ситуации и может предполагать, что враг не больше готов к сражению, чем он сам».

Как видим, здесь сказано практически то же самое, только другими словами. Более того, устав фон Секта обращает внимание не только и не столько на схему действий, требующуюся для маневренной войны, сколько на общие принципы действий в этой войне, в итоге формирующие то, что ныне принято именовать «драйвом».

Почему же именно Гудериан прославился как создатель танкового блицкрига? Очевидно, лишь потому, что ему впервые в истории довелось успешно применить эту технологию войны на практике. Не удалось бы – великим танковым теоретиком ныне считался бы де Голль, «Быстроходный Шарль». А если бы война пошла совсем по-другому, возможно, Гудериан стал бы немецким национальным героем в роли лидера сопротивления французской оккупации, а затем сделался бы президентом Германской республики…

Однако мы ведем речь о технологиях. В чем же состояла технология блицкрига, кого можно назвать ее автором и как рождался опыт ее практического применения? И вот здесь мы сталкиваемся с удивительными разногласиями среди историков и даже военных.

Все согласны, что на оперативно-тактическом уровне «блицкриг» обеспечивается действиями подвижных войск – танками и мотопехотой. Уже цитировавшийся нами автор Александр Больных формулирует их так:

«Войска наносят удар как можно быстрее, прямо с марша. Атака ведется на узком фронте как можно более крупными силами… Целью первой атаки является прорыв вражеского фронта. Через брешь немедленно проходят свежие силы, которые развивают наступление, обходя главные позиции врага. Такая тактика имеет целью вывести танковые подразделения за линию фронта, чтобы они могли перерезать вражеские коммуникации.

Сразу за ударной группировкой следуют силы поддержки, которые состоят в основном из моторизованной пехоты. Их задачей является ликвидация оставшихся узлов сопротивления противника, расширение прорыва вражеского фронта, закрепление флангов… Еще раз подчеркнем принципиальное отличие тактики блицкрига от всех остальных методик: пехота поддерживает действия танковых частей, а не наоборот! После прорыва фронта ударная группировка продолжает мчаться вперед, имея целью окружить как можно более крупные силы противника».[26]26
  Александр Больных. Молниеносная война, с. 20–21.


[Закрыть]

В принципе изложение совершенно верное – за исключением того, что задачей мотопехоты является удержание не горловины прорыва (с этим вполне справится обычная пехота), а ключевых пунктов («шверпунктов») в глубине вражеской обороны, до которых простая пехота еще не враз доберется.

А теперь зададим вопрос: при чем же здесь танки? В описанной схеме основную задачу выполняет именно подвижная пехота на автомашинах или бронетранспортерах, перехватывающая коммуникации противника и организующая кольцо блокады вокруг окруженной группировки. Танки нужны лишь для штурма узлов сопротивления противника в глубине его обороны, когда их успели вовремя занять резервы. Кроме того, танки, благодаря их высокой проходимости, активно используются для обхода локальных позиций и заслонов, которые обороняющийся выстраивает на пути вражеского наступления. Все эти действия, как правило, производятся при поддержке спешенной мотопехоты.

Иногда приходится слышать, что остановить танковый удар чрезвычайно просто – достаточно перехватить ключевые дороги, по которым движутся вражеские танковые колонны, и удерживать их достаточно долго – до подхода резервов. Увы, «танковая дороге» («панцерштрассе») – это вовсе не шоссе, по которому наступают танки, а в первую очередь линия питания наступающей группировки, где движутся бесчисленные колонны автомобилей с топливом, продовольствием и боеприпасами.

Конечно, танкам тоже удобнее двигаться по шоссе – так расходуется меньше топлива, менее изнашиваются гусеницы; наконец, так просто быстрее. Однако, в отличие от колесного транспорта, танки способны двигаться и по пересеченной местности, иначе они ничем бы не отличались от бронеавтомобилей.

При этом отметим важную деталь: в первом периоде войны непосредственно для прорыва обороны немцы старались танки не применять. Штурм осуществлялся пехотными подразделениями, желательно даже не принадлежащими к моторизованным частям. Эта пехота могла поддерживаться штурмовыми орудиями, которые по немецкой классификации к танковым войскам не относились. Танки полагалось вводить в «чистый прорыв».

Сделаем небольшое отступление. Иногда можно встретить утверждение, что тактика блицкрига, как и его стратегия, была рождена бедностью – отсутствием у немцев хороших танков. Дескать, если бы у немцев в 1935 году были «Тигры», никакие блицкриги никаким Гудерианам и в голову бы не пришли. Увы, это всего лишь повторение любимой немецкой легенды, объясняющей обидные поражения блестящего и непобедимого вермахта. После сетования на мороз, распутицу и плохие дороги «битые немецкие генералы» очень любят перечислять, чего у них не было – при этом, как правило, забывая перечислять, что у них было из того, что отсутствовало у их противников.

Как правило, стенания о бедности и плохой оснащенности вермахта подкрепляются «наглядной» цифрой, кочующей из книги в книгу: на 22 июня 1941 года Красная Армия имела 23 тысячи танков, а вермахт – всего 3,5 тысячи. Зачастую авторы, приводящие эти цифры, забывают даже упомянуть, что первая включает все советские танки, а вторая – те машины, которые числились только в танковых частях, и лишь на Восточном фронте. В реальности советское превосходство в количестве бронетехники было гораздо менее значительным – примерно 12 тысяч боеготовых пушечных танков во всех западных военных округах против порядка 5 тысяч пушечных танков у немцев и их союзников.

Но гораздо важнее то, что германская армия вторжения (даже без союзников) имела 600 тысяч автомобилей, а РККА во всех западных военных округах – лишь 150 тысяч машин. Проще говоря, против 7 тысяч «лишних» советских танков немцы выставляли 450 тысяч «лишних» автомобилей. Эти машины не только обеспечивали вермахту несравненно более высокую маневренность – они давали возможность лучшего снабжения войск боеприпасами и продовольствием, тем самым усиливая их мощь как в обороне, так и в наступлении. Гораздо лучше иметь пушку и десять грузовиков со снарядами, нежели десять пушек – и один грузовик со снарядами на всех.

От немецких мемуаристов часто приходится слышать жалобы на то, что далеко не вся германская артиллерия была оснащена механической тягой, и значительную часть пушек приходилось возить по старинке, лошадьми. Между тем в начале 40-х годов еще не у каждой пушки лафет был вообще пригоден для буксировки автомобилем или трактором – не говоря уже о том, что в сельскохозяйственной стране корм для лошадей отыскать зачастую проще, чем топливо для машин. Да и передвигаются по грязи лошадки не в пример лучше грузовиков. Именно поэтому зимой 1941/42 года под Москвой гужевая тяга для немцев неожиданно стала основной – а оставшиеся без горючего, поврежденные либо просто вмерзшие в грязь танки и грузовики пришлось бросать на дорогах, после чего они частично пополнили ряды Красной Армии. Между прочим, лошадей у вермахта на Восточном фронте к началу войны тоже было больше – два миллиона против одного миллиона у Красной Армии.

Итак, мы видим, что немцы имели сравнительно мало танков отнюдь не от бедности. Нет, они просто не делали ставку на одни лишь танки, обеспечивая боевую силу и подвижность механизированных войск другими видами техники. У Гудериана если об этом и говорится, то вскользь, между строк. Между тем еще в 1931 году советский теоретик танковых войск К. Б. Калиновский отмечал, что моторизация важнее механизации (т. е. оснащенности танками):

«Вообще получается, как это ни странно, что моторизованное соединение… оснащенное соответствующими средствами разведки, обладает самостоятельностью большей, чем подобного рода механизированное соединение… [Но] с точки зрения наступательных возможностей наступательная способность механизированного соединения выше, чем моторизованного…

Способность удерживать местность у моторизованного соединения полная, а у механизированного соединения эта способность будет равна почти нулю, сила механизированного соединения – в движении и в огне».[27]27
  К. Б. Калиновский. Проблема механизации и моторизации современных армий // Коммунистическая академия. Секция по изучению проблем войны. «Записки», том 3. M.: Соцэкгиз, 1931, стр. 27–64.


[Закрыть]

Вот мы и добрались до главного назначения танков: они обеспечивают усиление моторизованной пехоты при операциях в глубине обороны противника, но при этом не способны к самостоятельным действиям. Поэтому процитированное выше утверждение о том, что «пехота поддерживает действия танковых частей, а не наоборот» является полностью ошибочным. Опыт Второй Мировой войны наглядно показал, что отсечение танков от пехоты ведет к неизбежному провалу танковой атаки. При том, что пехота без танков при наличии должных способностей командования и необходимого превосходства в силах способна выполнить весь спектр боевых задач – просто медленнее, с большими усилиями и более высокими потерями.

Итак, танки были созданы именно для поддержки пехоты, и таковая поддержка остается их главной задачей и по сей день. Действительно, поначалу немцы старались не использовать танки непосредственно в прорыве обороны противника, предпочитая вводить их в уже готовый прорыв – но и в советских уставах 30-х годов четко разделялись функции непосредственной поддержки пехоты (НПП) и танков дальнего действия (ДД). Первые входили в состав танковых батальонов, придаваемых пехотным соединениям, вторые – в состав танковых дивизий и корпусов, предназначенных для введения в прорыв; их использование для «допрорыва» обороны уставами допускалось, но не одобрялось.

Немцы же, ориентируясь на опыт 1918 года, полагали свою пехоту вполне способной прорвать вражескую оборону и без танков – естественно, при активной поддержки авиации и артиллерии. Для крайних случаев у них существовали дивизионы штурмовых орудий – полный аналог танков НПП. В ходе кампании на Востоке, столкнувшись с необходимостью раз за разом прорывать прочную оборону, немцы постепенно наращивали количество штурмовых и самоходных орудий в пехоте, а с 1943 года были вынуждены начать создание специальных танковых частей НПП – тяжелых танковых батальонов. Эти батальоны состояли из танков «Тигр», придаваемых пехотным (а не моторизованным!) дивизиям и корпусам и должны были усиливать немоторизованную пехоту как в обороне, так и в наступлении.

Попробуем же сформулировать общие принципы тактики танковых (точнее сказать, мото-механизированных) войск, как они проявились в ходе войны:

1. Подвижные (мотомеханизированные) части предпочтительно вводить в чистый прорыв, минимизируя их потери при преодолении вражеской обороны.

2. Подвижные части захватывают не территорию, а ключевые пункты в тылу противника – желательно там, где они не обороняются или слабо защищены.

3. Эффективность подвижных войск достигается хорошей разведкой и связью, которые определяют правильный выбор цели, неожиданность и быстроту в ее захвате, а также связь с авиацией – выполняющей в данном случае функции тяжелой артиллерии.

4. Мало просто захватить ключевой пункт – надо еще его удержать. Для этого подвижное соединение, во-первых, должно иметь достаточное количество пехотного наполнения, а во-вторых – артиллерийскую поддержку.

5. Успех подвижных сил следует как можно скорее закрепить переброской в захваченный «шверпункт» дополнительных сил, а также обеспечением их коммуникаций – то есть закреплением за собой занятой территории.

Нетрудно заметить, что во всех описанных выше случаях ключевую роль в закреплении достигнутого успеха, особенно – в окончательном блокировании коммуникаций окруженной группировки и пресечении ее путей отхода, играет пехота. Даже в эпоху моторов она продолжает оставаться основной боевой силой сухопутной армии. Именно она обеспечивает достижение окончательного результата любой операции – закрепление достигнутого успеха и физическое уничтожение живой силы противника. Ни танки, ни авиация, ни кавалерия, ни артиллерия на это не способны – ни тогда, ни сейчас.

Танки могут несколько усилить пехотную оборону, однако все-таки их главное качество – подвижность – в обороне бесполезно. Здесь они в лучшем случае будут выполнять роль самоходной артиллерии, с учетом же ТТХ танков 30-х годов – легкой и слабо защищенной. Конница для обороны также вынуждена спешиваться, то есть в оборонительном бою кавалерийская дивизия «рейдового» штата будет представлять собой пехотный полк с соответствующей артиллерийской поддержкой.

Уже в 20-е годы, при сохранении кавалерии, роль основных подвижных сил начала отводиться моторизованной пехоте, передвигающейся на автомашинах – к которым уже в ходе Второй мировой войны добавились бронетранспортеры. Такой пехоте требовалось сопровождение моторизованной же артиллерией – это предъявляло дополнительные требования и к разработчикам артиллерийских систем, поскольку большинство пушечных лафетов времен Первой мировой не имело соответствующего подрессоривания и было приспособлено лишь для небыстрого перемещения на конной тяге. Впрочем, как уже упоминалось выше, в немецкой концепции блицкрига роль артиллерии поддержки отводилась штурмовой авиации (в первую очередь знаменитым пикирующим бомбардировщикам Ju.87 «Штука»). Лишь опыт войны привел немецкое командование к пониманию необходимости оснащения танковых соединений более мощной артиллерией – в том числе за счет сокращения количества танков.

Танк, родившийся в годы Первой мировой как средство прорыва, оказался крайне полезным средством сопровождения подвижной пехоты (и кавалерии) в глубине вражеской территории. Поскольку во вражеском тылу не ожидалось встречи с хорошо организованной и подготовленной обороной, главным для танка дальнего действия (англичане именовали его крейсерским) были дальность хода и подвижность, определявшиеся не только табличными характеристиками, но и надежностью машины. Считалось, что высокая скорость отчасти сможет послужить и защитой от вражеского артиллерийского огня. Это оказалось верным – но именно для действий против слабой и наскоро организованной обороны, где плотность противотанковых орудий было незначительна.

При отсутствии необходимости прорывать подготовленную оборону крейсерским танкам не требовались тяжелые орудия. Главной их целью должны были стать либо отдельные огневые точки, либо танки, которые противник имел возможность перебросить к месту боя быстрее всего. Для борьбы с теми и другими по взглядам 30-х годов вполне хватало 37-мм пушки или даже 20-мм автомата – именно такими орудиями оснащалась пехота того времени в качестве противотанковых. Таким образом, даже Pz.II с его 20-мм пушкой (напомним – автоматической) и высокой надежностью являлся вполне подходящей машиной для маневренной войны даже по меркам конца 30-х годов. Да, он никак не был приспособлен к прорыву вражеской обороны, но тогдашняя тактика немецких танковых войск этого и не предусматривала.

В мае 1940 года «двоечка» оказалась бессильной против французских пехотных танков с их незначительной скоростью, но мощной броней – однако та же тактика блицкрига подразумевала, что танки с танками не воюют. Пользуясь своим преимуществом в маневренности и управляемости, немецкие танковые подразделения должны были уходить от прямого столкновения с вражескими танками, против которых выбрасывался заслон из противотанковых пушек на механической тяге. Для штурма отдельных вражеских опорных пунктов немецкие танковые дивизии имели собственную полевую артиллерию 75-мм калибра, а также «артиллерийские» танки – Pz.IV, оснащенные короткоствольной пушкой такого же калибра. Это казалось достаточным – и в большинстве случаев на первом этапе войны действительно было достаточным.

Пехотным танкам (они же танки ДД) надлежало иметь солидную защиту, мощное вооружение (пулеметы и короткоствольные пехотные орудия, желательно во множественном числе) при невысокой скорости и сравнительно небольшой дальности хода. Достичь таких качеств оказалось гораздо сложнее, ибо усиление брони и установка мощного вооружения требовали значительного утяжеления машины, для чего был нужен мощный двигатель, а главное – принципиально новая ходовая часть, значительно усиленная по сравнению с традиционными моделями.

Надо сказать, что не только в 20-е годы, но и много позже, вплоть до Второй мировой войны, многие военные теоретики продолжали считать, что танки вполне способны действовать в прорыве и тылу врага без поддержки пехоты; моторизация пехоты все еще рассматривалась ими в основном как средство быстрой переброски по собственным тылам, а действия в глубоком вражеском тылу оставались прерогативой кавалерии.

Вот что по этому поводу писали советские военные теоретики:

«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.

Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.

Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…»[28]28
  К. Калиновский. Проблемы маневренной войны с точки зрения механизации и моторизации // Красная звезда, 1930, № 161, 164.


[Закрыть]

Обратим внимание – речь идет не о моторизованной пехоте, а об обычной пехоте, временно посаженной на транспорт, выделенный из состава РГК. Во многом именно теория глубокой операции, а вовсе не «блицкриг», стала порождением бедности – недостаточного уровня моторизации войск, когда из массы армии предполагалось выделять автономный кулак, по своей подвижности многократно превосходящий основные силы. Задачей этого кулака являлся не удар по уязвимым точкам вражеской тыловой структуры с последующим перехватом коммуникаций, а «размягчение» самой обороны вкупе с противодействием вражеским подвижным резервам, перебрасываемым к месту прорыва из тыла либо с других участков фронта.

Именно такими виделись действия механизированных сил творцам теории «глубокой» операции. Необходимость существования чисто моторизованных сил ставилась под сомнение – через пять лет уже упоминавшийся нами выше Ф. Новослободский в своей статье повторял то же самое:

«Войска, обладавшие только средствами оперативной подвижности, не имевшие в бою преимуществ перед обыкновенными, вызывали бы лишь ненужные расходы. Придача оперативной подвижности любому войсковому соединению может быть осуществлена путем перевозки специальными автотранспортными отрядами».

Проще говоря, моторизация пехоты – отдельно, танки – отдельно. Если мы не имеем средств на полную моторизацию, хотя бы в масштабах объединения, тогда отдадим приоритет танку как средству, дающему реальное и решительное превосходство, пусть лишь в определенном месте и в определенный момент. Между прочим, это один из вариантов все того же принципа Гудериана «Klotzen nicht Kleckern!» – «Бейте, а не шлепайте», то есть не пытайтесь достичь успеха везде, а сосредотачивайте максимум наличных средств и ресурсов в одном месте, где вы чувствуете себя наиболее сильными.

В данном случае Советский Союз, не имевший к началу 1930-х годов вообще никакой автомобильной промышленности, не мог даже надеяться соперничать с крупнейшими армиями мира по уровню моторизации. Но использование танков давало шанс уравновесить это отставание достижением преимущества в другой области – поэтому нет ничего удивительного в том, что советская военная теория сделала основной упор на танки, а не на подвижную войну, сиречь «блицкриг». Хотя, как мы убедились, еще на рубеже десятилетий Калиновский прекрасно понимал суть блицкрига, сформулировав ее гораздо яснее, чем Гудериан.

Впрочем, спор о том, кто же был истинным «отцом» теории блицкрига – Гудериан, Фуллер, де Голль или Калиновский – не имеет особого смысла, ибо надо учитывать одну важную вещь: на поле боя войска руководствуются не книжной теорией, а практическим опытом, полученным в ходе предыдущих боевых действий. История не знает случаев, когда те или иные теоретические достижения позволяли добиться решающего перевеса над противником. Даже введение технических новинок давало эффект только тогда, когда сопровождалось технологической возможностью применения подобных новинок в массовом порядке. Что с того, что дредноутную схему линейного корабля придумал в 80-х годах XIX века русский инженер Степанов, если впервые она была использована англичанами двадцать лет спустя? Первые многомоторные бомбардировщики были спроектированы и построены в России и Италии – но на ход боевых действий Первой мировой войны это не оказало ровным счетом никакого влияния и волнует сейчас только любителей искать родину слонов в своем Отечестве. Зато реактивные истребители, причем второго поколения, впервые массово применил Советский Союз, сразу же добившись весомого влияния на ход боевых действий в Корее. И это при том, что технический приоритет в создании и применении реактивной авиации, безусловно, принадлежит немцам, а превосходство в общем количестве реактивных машин к началу 1950-х годов, безусловно, держали Соединенные Штаты Америки.

Точно так же приоритет в «изобретении» блицкрига и приоритет в применении этой тактики на поле боя вполне может принадлежать разным людям и разным армиям. Более того, часто случается так, что, придумывая одну вещь, изобретатель создает совсем другую. Один из пионеров электрического освещения, русский ученый Лодыгин, вообще-то разрабатывал вертолет – разведывательный геликоптер с электромотором, питаемым с земли по кабелю. По его мысли, такое устройство должно было заменить на войне привязные аэростаты, используемые для наблюдения за противником. А электрическая лампочка предназначалась всего лишь для освещения кабины аппарата – но именно благодаря ей имя Лодыгина осталось в истории…

Вот и Гейнц Гудериан, в середине 1930-х годов увлеченно пропагандируя необходимость создания танковых войск, представлял себе танковую войну совершенно не той, какой она оказалась пять-семь лет спустя. Внимательно читая его книгу «Внимание: танки!», с удивлением обнаруживаешь, что пишет он о совершенно другой войне – вовсе не той, что в реальности вела Германия. Бессмысленно искать в этой работе описание той тактики танковых войск, какую вермахт использовал в своих победоносных наступлениях 1939–1942 годов. Ее там просто нет.

Куда более развернуто оперативных приемов и принципов танковых действий касается Гудериан в своей послевоенной работе «Танки – вперед!», хотя и здесь скорее склонен обсуждать организационные, нежели теоретические моменты. Он не говорит даже тех элементарных вещей, что мы изложили выше. Конечно, можно заподозрить, что «Быстроходный Гейнц» чего-то не договаривал, чтобы не облегчать жизнь потенциальному противнику – но, судя по всему, многие вещи просто казались ему самоочевидными, не требующими специального выделения.

Требования, сформулированные еще Сектом в наставлении 1921–1923 годов «Управление и взаимодействие родов войск в бою», подразумевали необходимость для офицера (а также солдата и унтер-офицера) обладать не просто рядом определенных знаний, а также неким набором привычек и навыков. Эти привычки и навыки можно было отработать только на практике, механическое заучивание уставов и наставлений (не говоря уже о теоретических работах) здесь не помогало.

Точно так же боевая реальность вносила коррективы в уже набранный на учениях опыт – и если мы еще можем проследить изменения организационной структуры под влиянием опыта боевых действий, то изменение личного (в том числе и плохо вербализуемого) опыта солдат и офицеров отследить крайне трудно. Можно лишь констатировать, что тактика блицкрига была гибкой и постоянно менялась как под воздействием полученного опыта, так и под влиянием меняющейся обстановки.

Увы, чтобы руководство Красной Армии до конца осознало ограниченность возможностей танков и определило, каким должен быть баланс пехоты, транспорта, артиллерии и бронированных машин, также требовался боевой опыт. Причем приобретенный не в специфических условиях Испанской войны, конфликта на Халхин-Голе или боев по прорыву «линии Маннергейма», а в обстановке классических маневренных действий.

Сообразно полученному опыту менялась и структура танковых войск. Это происходило как в вермахте, так и в Красной Армии. И в обоих случаях изменения были однонаправленными – уменьшалось количество танков, увеличивалась относительная численность артиллерии, транспорта и возимой пехоты. Очень часто встречается мнение о том, что недостаток танков в немецких танковых дивизиях сильно снижал их боевые качества. Однако в моторизованных дивизиях у немцев танков вовсе не имелось – и почему-то никто не воспринимает их как «неполноценые». Наличие или отсутствие танков значительно влияло лишь на возможность выполнения наступательных задач, причем в достаточно узком диапазоне условий. К примеру, как уже указывалось выше, для прорыва хорошо организованной обороны в первом периоде войны немцы свои танки старались не применять. В позиционной обороне танки также играют минимальную роль – для нее гораздо важнее общая численность войск, артиллерийская поддержка и масштабы подвоза боеприпасов. Последний критерий, кстати, является универсальным – наличие еды, патронов и снарядов гораздо важнее числа солдат, пушек и танков.

Иногда приходится слышать, что главным условием успешного блицкрига была хорошая связь, и именно поэтому возможность вести молниеносную войну «по немецкому образцу» – по крайней мере в первый период Второй мировой – имели только сами немцы.

Заметим, что этот тезис сам по себе уже противоречит легенде о «бедности» вермахта, которая якобы помешала оснастить его тем или иным видом оружия или снаряжения. Но, как мы уже отмечали выше, никогда не бывало, чтобы какая-то техническая или теоретическая новинка могла бы сама по себе переломить ход войны.

Любая попытка сделать ставку на «чудо-оружие» в ущерб остальным видам вооружений либо боевой подготовке неизбежно приводила к провалу Исход противостояния всегда определялся общим техническим уровнем вооружения и оснащения, а также ресурсами сторон, в случае же их примерного равенства на первый план выходили подготовка и военное искусство противников.

Точно так же в каждой отдельной операции исход определялся комплексом факторов, из которых наиболее значимыми являются общая численность войск, их техническое оснащение и система управления. Связь же является лишь одним из элементов системы управления войсками, весьма важным, но мало что решающим среди комплекса остальных. И что с того, что штаб 6-й немецкой армии получил известие о начале советского наступления под Сталинградом уже через полчаса, если начиная с 20 ноября 1942 года немцы не имели информации о состоянии своих коммуникаций! Немецкое командование могло получать полную информацию о положении на участке прорыва – но в течении некоторого времени оно не знало, и не могло знать, что творится в его собственном тылу, как далеко продвинулись прорвавшиеся советские войска, куда они направляются и какова их численность. И все это время наступающие части Красной Армии могли действовать по первоначальному плану, не скованные необходимостью реагировать на непредусмотренные действия противника. Таким образом, связь отходила на второй план, заменяясь «домашними заготовками», помноженными на инициативу.

Да, в основу теории (точнее, практики) блицкрига было положено именно умение воспользоваться одним из факторов – тем, в котором атакующий имел преимущество над противником. Немцы верили в свое умение управлять войсками и сделали ставку именно на него – в сочетании с огромной подвижностью, позволявшей реализовать преимущество в управляемости в наиболее короткий срок. Предполагалось, что противник, не успев реализоватъ свои возможности и преимущества, будет морально подавлен первыми поражениями и не просто утратит инициативу, но и лишится самой воли к победе.