Текст книги "Интеллектуальная история России: курс лекций"

Выказывая желание, чтобы Украина состояла под «обороною монарха российскаго», Гизель и его коллеги были на стороне гетманского окружения и казацкой старшины и не думали утверждать, чтобы она была превращена в провинцию Московского государства. Иннокентий Гизель полагал, что государь должен «оставлять» своих подданных «по вольностям прислушающим жити» и твердо стоял за церковную автономию Украины. Гизель, Баранович и другие видные церковные деятели просили, чтобы патриарх московский «не вступался в их духовные права» и не упускали из виду своих гражданских прав, настаивая на том, чтобы московским воеводам в их городах не быть, кроме того они полагали, что «гетману и всему войску» можно принимать иностранных послов[95]95
  См.: Там же. С. 66–67.


[Закрыть].

Гизель в 1654 г. встречался в Смоленске с царем Алексеем Михайловичем и ходатайствовал о сохранении подчинения украинской церкви Константинопольскому патриарху. В 1666 г. он пригрозил московскому послу Ионе Леонтьеву в случае назначения на киевскую митрополию русского иерарха затвориться с украинским духовенством в Киево-Печерской лавре. В 1669 г. в письме Алексею Михайловичу он протестовал против вмешательства московского воеводы в церковные дела, требовал, чтобы «малорусских духовных людей воеводы не судили, в чепь и в тюрьму не сажали». Цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич, царевна Софья Алексеевна благоволили к Гизелю, посылали ему богатые дары, но не удовлетворили его религиозно-политических требований[96]96
  См.: Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года. Энциклопедия: в 5 т. М.: Большая Российская энциклопедия, 1994–2000. Т. 1. А – Д. С. 552–553.


[Закрыть]. Выдвигая требования к русским властям, Гизель исходил из привычных для православного украинского духовенства, казачества и мещан прав, которыми они пользовались еще в Речи Посполитой. Эти «вольности» им тогда гарантировали сеймы и местные сеймики, но после вхождения

Левобережной Украины и Киева в Московское государство ситуация изменилась. Права украинского населения постепенно ликвидировались. Иного и не могло быть, так как само русское население в тот период о гражданских правах не имело вообще никакого представления. Поэтому А.С. Лаппо-Данилевский вполне справедливо заметил, что Гизель и Баранович «в понимании политических «вольностей» в сущности «придерживались православно-украинской точки зрения», а также «вероятно, находились и под влиянием польским»[97]97
  Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. С. 66.


[Закрыть].

С именем Иннокентия Гизеля связан и один из этапов редактирования Киево-Печерского патерика. Используя польский печатный труд «ПАТЕРIКОN abo zywoty SS. Oycow Pieczarskich, obszyrnie Slowienskim iezykiem przez swietego Nestora, Zakonnika y Latopisca Ruskiego», ученый разделил его на три авторских цикла сочинений: Нестора, Поликарпа и Симеона, дополнил его новыми житиями, а также написал «Посвящение» и «Предисловие к читателю»[98]98
  Болховттов Евгенш, митрополит. Указ, праця. С. 346–350.


[Закрыть]. Редакция Гизеля легла в основу последующих изданий памятника.

Своим ученикам Гизель запомнился курсом философии, читавшимся им в Киевской коллегии. В ее стенах ученого называли Аристотелем, с философией которого он был хорошо знаком[99]99
  Один из своих трактатов Гизель озаглавил: «Traktatus in libros Mete-ororum Aristotelis» (см.: Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. С. 105).


[Закрыть]. Самый известный философский трактат ученого «Мир человеку с богом» был опубликован в 1669 г. По замечанию А.С. Лаппо-Данилевского, Гизель уже был знаком с обновленной схоластикой, «высказывал иногда довольно гуманные взгляды на человека и не терял из виду современных ему политических стремлений своей родины»[100]100
  Там же. С. 81–82.


[Закрыть]. Подобно Фоме Аквинскому, желавшему сочетать христианство с философией Аристотеля, Гизель пытался примирить веру со «здравым разумом», в силу которого можно принимать кое-что «новое», если только оно согласно с православием и полезно. В своей книге ученый уговаривает читателя не презирать все новое, «ибо аще бы что и новое зде обреталося, но занеже с верою православною соглашается, и полезно есть к созиданию, того ради презиратися не имать». Кроме того, Гизель не считал грехом пользоваться «иноверными» и «еллинскими учениями»[101]101
  Там же. С. 82.


[Закрыть].

Лаппо-Данилевский считает, что ценны рассуждения ученого об отношениях власти – «великих господ» и подданных – «подручных». Власти должны проводить политику с точки зрения «добра общего». Должны быть «строителями добра общаго», не ломая праведных уставов». «Монархи, князи и прочий обладатели», не «ломая праведных уставов», должны издавать законы, повеления и заповеди «ради добра общаго» и соблюдать «вольности и крепости правныя», не казнить никого смертью «без изыскания вины». Обязанности подданных состоят в том, что они должны повиноваться своему властелину даже в том случае, если «от безчиннаго жития властелинова много зла на все обладание его исходило». В этом случае обладаемый может попытаться «исправить» властелина, но «с подобающею честью», помня, что «исправление есть дело любви». Только единому Богу человек должен «во всем всячески» повиноваться, но «человеку же, власть имущему или старейшине, не тако». «Подручный» не обязан повиноваться «власть имущему», если тот требует, чтобы его «подручный» мыслил то или иное, хотел то или иное, верил так или иначе; или чтобы он, имея «возраст и разум совершенный», женился или жил «безженно», или «противу естества в явственную беду смерти вдастся».

Лаппо-Данилевский указывает, что для православной философии мысли, высказанные Гизелем, были новы. «Гизель действительно пользуется некоторыми новыми понятиями, – пишет историк – в особенности же понятием о естественном законе по тесно связанным с ним понятием о добре общем. Он полагает, что последнее должно служить для великих господ руководящим принципом их политики, и, следовательно, уже приближается к тому понятию о государстве, которое получило у нас дальнейшее развитие в эпоху преобразований»[102]102
  Там же. С. 84–85.


[Закрыть]. Действительно передовой и актуальной для российской реальности, еще на многие годы, явилась мысль Гизеля о том, что власть не должна вмешиваться в частную жизнь подданных.

Таким образом, мы увидели, что для своего времени Иннокентий Гизель являлся очень образованным человеком. Далее мы увидим, как же он распорядился тем историческим материалом, которым имел возможность воспользоваться при написании или редактировании знаменитого «Синопсиса».

Источники и литература

1. Алпатов. М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. М., 1973.

2. Астахов В.И. Курс лекций по русской историографии. Ч. 1. Харьков, 1959.

3. Андреев А.И. Труды В.Н. Татищева по истории России // В.Н. Татищев. Собр. соч. Т. 1. М., 1994.

4. Афанасьев А.Н. «Живая вода и вещее слово» / сост. А.И. Баландина. М., 1988.

5. Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева

6. Историография истории СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции / под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. М., 1961.

7. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. М., 1991.

8. Очерки истории исторической науки в СССР / под ред. М.Н. Тихомирова. Т. 1. М., 1955.

9. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. 2. М., 1991.

10. Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Мн., 1997.

11. Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII–XVIII вв. М., 1990.

12. Ломоносов М. Замечания на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» // Для пользы общества… М., 1990.

13. Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913.

14. Маловичко С.И. Учебные пособия по отечественной истории в России во второй половине XVII–XVIII в. // Из истории народов Северного Кавказа. Вып. 3. Ставрополь, 2000.

15. Маловичко С.И. Отечественная историография XVIII – начала XIX вв. о зарождении городской жизни на Руси // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. 1994. Вып. 2. С. 94, Вып. 3.

16. Нечаев В.В. Малороссийско-польское влияние в Москве и русская школа XVII века // Три века. Россия от Смуты до нашего времени / под ред. В.В. Каллаша. Т. 2. М., 1912.

17. Пештич С.П. «Синопсис» как историческое произведение // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (ТОДРЛ). Т. 15. М.; Л., 1958. С. 284–285.

18. Рогожин Н.М. Развитие исторических знаний в XVI–XVII вв. // Историография истории России до 1917 г.: Учеб, для студ. вузов: в 2 т. / под ред. М.Ю. Лачаевой. Т. 1. М., 2003.

19. Сахаров А.М. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978.

20. Соловьев С.М. Писатели русской истории XVIII века // Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. 17. М., 1995.

21. Сумцов Н.Ф. К истории южнорусской литературы семнадцатого столетия. Вып. 3. Киев, 1884. С. 35–37.

22. Платонов С.Ф. Собрание сочинений по русской истории. Т.1. СПб., 1993.

23. Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М., 1993.

24. Шмурло Е.Ф. История России 862—1917 гг. М., 1999.

Лекция № 3
Основные сюжеты киевского «Синопсиса» и их влияние на русскую общественную мысль (конец XVII – начало XX вв.)

План

1. Работа автора киевского «Синопсиса» с историческими источниками.

2. Гипотеза о происхождении славян. Концепция сарматизма.

3. Киевский «Синопсис» о проблеме древнерусской государственности.

4. Древнерусские князья на страницах киевского «Синопсиса».

5. Влияние киевского «Синопсиса» на отечественную историческую мысль XVIII – начала XX вв.

Ключевые слова: мифологема, концепция сарматизма, Мосох, богиня Лада, «роксоланская» гипотеза, христианская история.

Греческое слово «синопсис» означает «обозрение». Сочинение Гизеля не единственное, имевшее в названии это слово. В начале 30-х гг. XVII в. виленское православное братство подготовило книгу «Синопсис» к избирательному Сейму в Варшаве (выборы Владислава IV), Пантелеймон Кохановский, эконом Печерского монастыря, в конце того же века написал книгу «Обширный Синопсис Руский» и т. д.

Все историки согласны с тем, что текст «Синопсиса» тесно связан с «Хроникой» Сафоновича. П.Н. Милюков даже заметил по этому поводу: «За содержание Синопсиса ответственен прежде всего его единственный источник, «Хроника» Феодосия Сафоновича, который составлял прежде всего киевскую историю»[103]103
  Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. С. 9—10.


[Закрыть]. Историк несколько преувеличил, но большая схожесть с восстановленным текстом «Хроники» действительно имеется. Однако не следует вырывать эти два сочинения из общего контекста своего времени. Ведь такую схожесть мы обнаружим и с текстом Густынской летописи, обработанной в 1670 г. в Прилуках Михаилом Лосицким. Все дело в том, что украинские историописатели конца XVI–XVII вв. в общем-то пользовались одними и теми же источниками. Лосицкий и Сафонович использовали Ипатьевскую летопись, а также польских хронистов. Все эти источники, в том числе Густынскую летопись, мы находим и в тексте «Синопсиса»[104]104
  См.: Пештич С.П. «Синопсис» как историческое произведение. С. 286.


[Закрыть]. Поэтому мы не можем вслед за Милюковым однозначно заключать, что и летописные сюжеты, и сюжеты польских хроник были включены в «Синопсис» только из сочинения самого Сафоновича.

Автор «Синопсиса» при написании книги опирался на труды таких польских историков, как: Ян Длугош (1415–1480), Мацей Меховий (1457–1523), Марцин Бельский (ок. 1495–1575), Марцин Кромер (1512–1589), Александр Гваньини (1538–1614), Мацей Стрыйковский (1547–1582), «Хроникой» которого он пользовался больше всего. Гизель использовал также сочинения немецкого богослова и историка Альберта Кранция (ум. 1517), церковные анналы Цезаря Барония (начало XVII в.) и, конечно, текст Священного писания. Он был знаком и с московскими историческими сочинениями XVI–XVII вв.

По своей структуре «Синопсис» представляет вид совершенно нового исторического произведения, отличный от предшествовавших летописей и хронографов. Отсутствие погодной сетки и крупных сюжетных блоков еще не означает, что он получился «нескладной и сырой по материалу» книгой, как ее назвал Карташев[105]105
  См.: Карташев А.В. Очерки по истории русский церкви. Т. 2. С. 289.


[Закрыть]. Она делится на небольшие статьи (рассказы), несущие отдельную смысловую нагрузку. Статьи связаны между собой единством времени и места разворачивающихся сюжетов. Исторические события составитель выбирал из разных источников.

Московские книжники второй половины XVII в. писали еще в традиции, сформированной в отечественной историко-политической мысли XV–XVI вв. Так, Федор Грибоедов в «Истории о царях и великих князьях земли русской» (1669 г.) не выделял себя как автора произведения. Он был отрешен от исторического дискурса, находился над ним и не подавал никаких признаков авторского отношения к описываемым событиям. Иное мы находим в киевском «Синопсисе», который был составлен в иной, польско-украинской книжной традиции, и в его тексте уже можно найти автора. В этой наукообразной книге присутствует практика препозиционных актов (отсылка на объекты), например, на полях страниц указывается «Кром(ер). книга 3. лист 42», или «Стрийк(овский). Книга 1. лист 6» и т. д. В «Синопсисе» встречаются субъективные суждения Гизеля: «обретается же в летописцах Польских», «тако вси древний летописцы Греческие, Российские, Римские и Польские свидетельствуют», «во многих летописцах руских несть известия», «един точию летописец описа» и т. д.[106]106
  См.: Маловичко С.И. Рождение квалифицированного характера внутридисциплинарной коммуникации в отечественном историописании второй половины XVII – первой XIX вв. // Язык и текст в пространстве культуры: Сб. статей научн. – методич. семинара «TEXTUS». Вып. 9 / под ред. К.Э. Штайн. СПб.; Ставрополь, 2003. С. 82.


[Закрыть]

Новым для отечественной историографии является и само оформление книги. Гизель придал ей вид научного труда – за счет создания справочного аппарата (на несколько лет ранее подобное сделал в своей книге М. Лосицкий). Все отсылки к чужим текстам вынесены на поля страниц, с указанием автора, книги, порядкового номера листа. Использованные источники Гизель именовал «летописцами». Его, конечно, можно обвинить в том, что он не увидел разницы в действительном историческом источнике и в исторической литературе, но этой болезнью страдала и историография XVIII в. Имеющиеся в «Синопсисе» «баснословные» и «фантастические» рассказы не делают чести автору, но и не могут служить ему укором, от них никуда не деться, это визитка его времени. Поэтому, критикуя «басни» «Синопсиса» и его источников, мы должны иметь в виду, что критикуем их за явный вымысел, наблюдаемый из нашего времени, за несоответствие нашим историческим знаниям, за те домыслы, которые до сих пор присутствуют в историографии, но не за присутствие их в книге, которая вместе с ними есть неповторимый элемент историографической культуры своего времени.

В поздних изданиях «Синопсиса» продолжена история Киева при Федоре Алексеевиче, прибавлены Краткое описание русских княжеств, Каталог иерархический, списки малороссийских чиновников, списки князей московских, польских королей, татарских владетелей и т. д. В связи с тем что «Синопсис» как наукообразное и учебное произведение мы не можем сравнить с предшествовавшими и современными ему подобного типа трудами, так как таковых еще не было, нам придется проводить параллели с московскими сочинениями XVI–XVII вв., при этом мы укажем на те сюжеты, которые имели место в книге Гизеля, а затем перешли в иные культурные контексты и вызывали позднейшие ассоциации, то есть нашли продолжение в нашей исторической науке.

В «Синопсисе», как и во всей европейской средневековой христианской историографии, историческое изложение начинается с сыновей Ноя. Таким образом обеспечивалась связь национальных историй с историей всеобщей. Иафет (Афет) – сын Ноя – увел на север к «странам полунощным» свое «племя» – будущие европейские народы. Один из народов «племени Афетова» «от славных дел своих, наипачеже воинских Славянами, или Славными зватися начаша», сказано в «Синопсисе»[107]107
  Синопсис (изд. 9). СПб., 1810. С. 3–5.


[Закрыть]. Эта гипотеза о происхождении имени славян, повторенная Гизелем вслед за поляками, явилась новой для отечественной историографии. В московских сочинениях в то время была популярна легенда о князьях Славене и его брате Русе. Как сообщает «Летописец вкратце», Славен выстроил город Славенск (предшественник Новгорода) в III тыс. до н. э., а его народ прозвался именем князя[108]108
  См.: Летописец вкратце // Продолжение древней российской вивлиофики. Ч. 7. СПб., 1791. С. 178.


[Закрыть]. Легенда, приведенная «Синопсисом», постепенно вытеснит новгородско-московскую мифологему, хотя последняя используется некоторыми исследователями, старающимися транслировать читателю выстроенную соответственно своим предпочтениям славяно-русскую идентичность[109]109
  См., например: Мифы древних славян. Велесова книга / сост. А.И. Баженова, В.И. Вардугин. Саратов, 1993. С. 73.


[Закрыть].

После выяснения значения этнонима «славяне» Гизель добросовестно привел «сказку» чешской и польской историографим о «Грамоте Александра Македонского славянам» и о завоевании последними самого Рима[110]110
  См.: Синопсис. С. 5–6. О Грамоте Александра Македонского писал и Феодосий Сафонович (см.: Сафонович Ф. Хронiка з лiтописцiв стародавнiх / пiдгот. тексту Ю.А. Мицика, В.М. Кравченка. Киiв, 1992. С. 56–57).


[Закрыть]. Сообщение о столь героическом прошлом предков было не без удовольствия воспринято рядом русских историков екатерининской поры, лелеявшей подобные патриотические истории[111]111
  См., например: Записка императрицы В.С. Попову // Сочинения императрицы Екатерины II. Т. 11. СПб., 1906. С. 507.


[Закрыть]. На римском примере известный историк М.А. Алпатов вменяет автору «Синопсиса» приверженность к самым фантастическим историям[112]112
  См.: Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа в XII–XVII вв. С. 397–398.


[Закрыть]. Это верно, но не нужно представлять Гизеля простым компилятором, его авторская позиция не столь однозначна может представиться. Не исключено, что Гизель признавал данное сообщение спорным, почему и отослал читателя к польским писателям словами: «Обретается же в летописцах Польских…»[113]113
  Синопсис. С. 6.


[Закрыть]. И еще, в этой части книги «реальную» историю автор и не пытался показывать. Все, о чем он здесь писал для него и его просвещенных современников, являлось сверхреальностью.

Приведя краткие сообщения об Азии, Африке и Европе, Гизель вновь возвращает читателя к древнейшей судьбе славянства. Для этого ученый воспользовался польской концепцией сарматизма. Согласно данной концепции, славяне в древности именовались сарматами. Польский историописатель Длугош, приведя сообщения греческих и римских авторов, подчеркнул, что «мы признаем за истинное и правдивое то название, которое полякам и русинам присвоила древность»[114]114
  Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996. С. 97.


[Закрыть]. Эта идея получила оформление в работах польского историописателя Меховия, который, как замечает Д.В. Карнаухов, впервые высказал «сармато-роксоланскую» концепцию[115]115
  См.: Карнаухов Д.В. История русских земель в польской хронографии конца XV – начала XVII вв. / Д.В. Карнаухов. Новосибирск, 2009. С. 97.


[Закрыть]. По мнению Меховия, в Европейской Сарматии проживали славяне, которых он делил на две группы. С одной стороны, это западные и южные славяне, с другой – восточные славяне, или русичи. Меховий отделил Московское государство от «Руссии», под которой понимал в основном украинские и белорусские земли. Эту Руссию он отождествил с Роксоланией[116]116
  См.: Там же. С. 97.


[Закрыть].

Концепция сарматизма, поддержанная Стрыйковским, не вызвала сомнения у Сафоновича и Гизеля. В «Синопсисе», в разделе «О народе Сарматском и о наречии его», Московия отделена от Украины и Белоруссии. Гизель пишет, что «под тем Сарматским именем все прародители наши Славенороссийстии: Москва, Россы, Поляки, Литва, Поморяне, Волынцы и прочие заключаются»[117]117
  Синопсис. С. 12.


[Закрыть]. Надо заметить, что историки обычно указывают на идею автора «Синопсиса» об изначальном единстве восточнославянской земли[118]118
  См.: Алпатов М.А. Указ. соч. С. 396.


[Закрыть], которую действительно можно найти в книге. В данном же случае мы наблюдаем или слепую компиляцию, или точку зрения автора, сформировавшуюся под влиянием польско-украинской историографии.

В этот период, по замечанию А.Н. Попова, московские книжники сделали попытку «по образцу Польских хроник, но независимо от них сочинить первобытную историю Русских Славян»[119]119
  Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 204.


[Закрыть]. Была сконструирована отличная от польской мифологема, согласно которой славяне, во главе со своим праотцом Скифом, происходили от скифов. Сыновья последнего – Славен и Рус, уведя свои народы из Причерноморья в Приильменье[120]120
  Хронограф третьей редакции // Нацiональна бiблiотека Украiiни iменi В.I. Вердадського. Iнститут руко-писiв (НБУ. I.Р.). Ф. VIII. № 112. Л. 22 об.


[Закрыть], дали начало русской государственности. Поэтому в русской историографии XVIII в. будут параллельно сосуществовать две мифологемы славянского этногенеза, польско-украинская и московская.

Как далее пишет «Синопсис», одно из племен сарматских носило имя «Роксоляне», но упомянув о них, он снова переходит к описанию славянских народов, лишний раз подчеркивая их близость[121]121
  См.: Синопсис. С. 13–14.


[Закрыть]. Сармато-роксоланскую концепцию в последующем будет развивать М.В. Ломоносов, для которого киевский «Синопсис» стал важным историческим источником. По мнению Ломоносова, «единородство Славян с Сарматами… для многих ясных доказательств неоспоримо», а Россы или варяги «в древние времена имяновались Роксоланами», теми же славянами[122]122
  Ломоносов М. Краткий Российский летописец с родословием. СПб., 1760. С. Ill – IV.


[Закрыть]. На Ломоносове эта теория не прекратит своего существования. Новую жизнь ей дал «роксоланист» Д.И. Иловайский, поселивший роксолан, якобы одну из ветвей славянства, на Днепре[123]123
  См.: Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. Вместо введения в Русскую историю. М., 1870. С. 110.


[Закрыть]. Во второй половине XX в. на смену этой теории придет близкая ей по духу, но менее научно уязвимая, теория «автохтонизма», связанная с задачей текущей политики – воспитание патриотической гордости родной культурой. Эту задачу выполняли А.В. Арциховский, П.Н. Третьяков, Б.А. Рыбаков и др. Академик Рыбаков направил новую теорию в старое русло. Как и польско-украинская историография XVI–XVII вв., он увидел предков славян в скифо-сарматском мире[124]124
  См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1993. С. 11—107.


[Закрыть]. Авторы современного учебника «История России с древнейших времен до конца XVII века» А.Н. Сахаров и В.И. Буганов, следуя этой же традиции, нашли славян в россомонах[125]125
  См.: Сахаров А.Н., Буганов В.И. История России с древнейших времен до конца XVII века: Учеб, для 10 кл. общеобразоват. учреждений / под ред. А.Н. Сахарова. М.: Просвещение, 1995. С. 34–35.


[Закрыть].

Маловичко С.И., Шабунина А.К. Жизнь сюжетов киевского «Синопсиса» 1674 г. в исторической литературе XVIII–XX вв.

Праотцом всех славян Гизель назвал библейского Мосоха (Мешеха), внука Ноева. В Ветхом завете говорится, что у Иафета (сына Ноя) он был шестым сыном. «Сыновья Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, Фувал, Мешех и Фирас», – сообщается там (I. Пар. I. 5). Связав славян с библейским героем, автор «Синопсиса» перешел к объяснению темы, связанной с историей происхождения Москвы и московского народа, которую он привел в двух статьях и назвал: «О Мосохе, прародителе Славенороссийском, и о племени его», а также «О наречении Москвы, народа и царственного града». В них он поведал, что «Мосох есть отец народов Московских, Славенороссийских, Польских, Волынских, Чешских, Болгарских, Сербских и Корвацких и всех обще, елико их есть, Славянский язык, природне употребляющих». После этих слов он напрямую связывает город Москву с Мосохом, говоря: «Наречение сие Москва, от имени праотца Мосоха изшедшее…»[126]126
  Мыльников А.С. Картина славянского мира. С. 25–26.


[Закрыть]. Естественен вопрос читателя: а почему об этом городе не было никаких известий из седой древности? Историописатель на него отвечает в духе времени, хотя имя Москва издревле известно, «обаче на мнозе и в молчании пребываше… Москва бо град над рекою Москвою от имени ея нареченный, первее из древа создан бысть и незнатен, даже до Великого Князя Иоанна Даниловича, иже престол княжения от Владимира града в Москву град перенесе»[127]127
  См.: Забелин И. История города Москвы. М., 1905. С. 24.


[Закрыть].

Сюжет о Мосохе придумал не Гизель, родился он в польской историографии, но его не чуждались и некоторые немецкие и шведские историки. Средневековая христианская историография пыталась связать происхождение европейских народов с ветхозаветными «праотцами». Поэтому поиск славянских ученых подходящего им библейского персонажа не являлся исключением из европейской практики историописания. Инициатором таких поисков явился Ян Длугош, но он еще не связывал славян непосредственно с Мосохом. Как считает А.С. Мыльников, едва ли не первым в польской исторической мысли версию о Мосохе выдвинул Бернард Ваповский (1456–1535). Впоследствии бегло заявил об этом Бельский, а Стрыйковский уже назвал Мосоха «патриархом нашим» и даже «Мосохом Иафетовичем»[128]128
  СофоновЫ Ф. Указ, праця. С. 56.


[Закрыть]. Польский историк пояснил, что и река, и город Москва получили название от народа московского, а сам же он получил имя от славянского праотца Мосоха, а потому Лех, Чех и Рус – его наследники от

Иафета[129]129
  См.: Тредиаковский В.К. Три разсуждения о трех главнейших древностях Российских. СПб., 1773. С. 76; Эмин Ф.А. Российская история жизни всех древних от самого начала России государей до Екатерины II. Т. 1. СПб., 1767. С. Дмитриев-Мамонов Ф.И. Хронология, переведенная тщанием сочинителя философа дворянина из науки, которую сочинил г. де Шевиньи, с прибавлением Российской. Ч. 2. М., 1782. С. 68–69; Мусин-Пушкин А.И. Историческое изследование о местоположении древняго Тмутараканскаго княжения. СПб., 1794. С. XXXV.


[Закрыть]. Украинские историки (в частности, Леонтий Боболинский в своем хронографе и автор Густынской летописи) говорили об этом как об одной из версий трактовки древнейшей истории славян. Уже в «Хронике» Сафоновича тема о Мосохе звучит хотя и тускло, но как вполне очевидная, в разделе «Отколь Москва взяла свое название»[130]130
  Забелин И. Указ. соч. С. 24.


[Закрыть]. Гизель, остановившись на данном сюжете, нарисовал картину, показывающую не только общность происхождения славян, но и их органическую включенность в историю остальных европейских народов. Этот материал он подал просто, без каких-либо оговорок, словно некую данность, устоявшийся стереотип. Как и многие другие, данная тема не была обойдена вниманием русской историографией. В XVIII в. этот сюжет, с полным доверием «Синопсису», поведали читателям В.К. Тредиаковский, Ф.А. Эмин, Ф.И. Дмитриев-Мамонов, А. Шафонский, А.И. Мусин-Пушкин и др.[131]131
  Там же. С. 25.


[Закрыть]

Известие многократно тиражируемого «Синопсиса» о связи Москвы с библейским персонажем давало опору не только для удовлетворения чувства патриотизма, но и для сознания ослепленного идеей русофильства. Так, Т. Каменевич-Рвовский, который, по замечанию И.Е. Забелина, «хотя и был Москвичом, но по прозванию несомненно принадлежал к ученым Киева… превзошел своих ученых братий богатством фантазии и необыкновенною смелостью вымысла»[132]132
  Доктор психологических наук В.М. Кандыба и доктор исторических наук П.М. Золин указывают, что их книга полезна для школьников и учителей, студентов и преподавателей, рабочих и бизнесменов, и даже для представителей исполнительной и законодательной власти. Действительно, перечисленным категориям населения было бы не безынтересно ознакомиться с желанием авторов соотнести летописного Кия с библейским Каином, с мыслью, что «Дедом Руса был старший сын Ноя – Афет, исполнявший должность Верховного Жреца всех южнорусских племен-родов» и пр. (см.: Кандыба В.М., Золин П.М. Реальная история России: традиции обороны и геополитики, истоки духовности. СПб., 1997. С. 256, 327).


[Закрыть], в конце XVII в. внес в эту конструкцию новый элемент. Если Гизель указывал, что народ и река прозвались от Мосоха, а город «от имени ея (реки. – авт.) нареченный», то московский книжник прибавил совсем невероятное. «И созда же тогда Мосох князь градец себе малый над предвысоцей горе той, над устии Явузы реки, на месте оном первоприбытном своем имено Московском»[133]133
  Синопсис. С. 20.


[Закрыть]. Обновленная басня была подхвачена рядом русских историков. Мы ее находим в труде А.И Манкиева, в 1749 г. М.В. Ломоносов критикует Г.Ф. Миллера за то, что тот «опровергает мнение о происхождении от Мосоха Москвы». И уже на исходе XVIII столетия риторическим тоном разбавил архаический слог легенды П. Захарьин. Круг подобной литературы, поддерживающей вполне определенную историческую память, пополняется до сих пор, чему служит примером книга двух профессоров психологии и истории «Реальная история России: традиции обороны и геополитики, истоки духовности»[134]134
  Там же. С. 20–21.


[Закрыть].

Следующий рассказ «Синопсиса» оставил наиболее глубокий след в отечественной историографии. Автор разделил его на две связанных друг с другом статьи, которые он назвал: «О преславном, верховном и всего народа Российскаго главном граде Киеве и о начале его» и «О первоначальных Князех Киевских и о создании града Киева и о имени его». Гизель начал рассказ с указания на отсутствие древнерусских источников по вопросу о времени основания Киева, «в кое лето исперва основался, во многих летописцах руских несть известия»[135]135
  См.: Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 1. СПб., 1846.


[Закрыть]. Поэтому историк изложил летописную легенду о путешествии апостола Андрея и его пророчестве о будущем городе на киевских горах. Уже подача этого материала свидетельствует, что в нем нет той небольшой доли прагматизма, с которой излагал его древнерусский летописец. Гизель рассказал о пророчестве Андрея как о вполне достоверном событии, и поэтому, переходя к сюжету о строительстве Киева, заметил: «По благословлению и пророчеству изрядного заступника Российскаго, святаго Апостола Андрея Первозваннаго…» и т. д.[136]136
  Синопсис. С. 21.


[Закрыть] Киевский ученый не последовал за древнерусским летописцем, который не вполне доверял описываемому событию, воспринимал его именно как легенду. В начале своего рассказа древнерусский книжник вписал фразу «якоже реша» – как говорят[137]137
  Там же. С. 21–22.


[Закрыть].

Рассказ о построении самого города представлял из себя новую, по отношению к летописной, конструкцию прошлого. Автор «Синопсиса» написал, что по «благословлению» Андрея «на горы Киевския, не малу времени прешедшу, приидоша от диких поль с Славяны великими и зело храбрыми народы, трие братия роднии Князие Российстии, перьвому имя Кий, второму Щек, третьему Корев или Хорев, и сестра их с ними прииде Либедь к брегом Днепровым, рода вси Афетова и племени Мосохова…» и «начаша грады» ставить[138]138
  ПСРЛ.Т. 1.С.4.


[Закрыть]. Нужно обратить внимание: историописатель сказал не «град» а «грады». Почему – мы сейчас увидим. Гизель продолжает: «Первее убо старейший брат Кий основа и согради град на горе над рекою Днепром, нарек его от своего имени Киев, коегоже лета, летописцы Российстии не пишут..»[139]139
  См.: Шлецер АЛ. Нестор. Ч. 2. СПб., 1816. С. 258.


[Закрыть]. Гизель прав: в древнерусских летописях нет указания на время построения города. Сюжет об основании Киева не относится к хронологическим записям летописей, это самостоятельное литературное произведение, не привязанное к какому-либо времени. «Быша 3 братья, единому имя Кий, а другому Щекъ, а третьему Хоривъ, сестра ихъ Лыбедь. Седяще Кий на горе, где же ныне увозъ Боричевъ, а Щекъ седяше на горе, где ныне зовется Щековица, а Хоревъ на третьей горе, отъ него прозвася Хоревица; и створиша градъ, во имя брата своего старейшаго, и нарекоша имя ему Киевъ», – говорится в Лаврентьевской летописи[140]140
  См.: Маловичко С.И. Отечественная историческая мысль XVIII в. о возникновении и социально-политической жизни древнерусского города (от киевского «Синопсиса» до «Нестора» А.Л. Шлёцера). Ставрополь, 2001. С. 38.


[Закрыть].

Конечно, время основания города знать хотелось всем, в том числе и самому летописцу, но, не имея ни каких сведений, он его назвать не мог. За него это сделал польский историописатель М. Стрыйковский, который указал, что Киев основан в 430 г. Названная дата хотя и являлась гипотетической, но не была такой уж случайной, как это показалось последующим исследователям, в том числе А.Л. Шлёцеру[141]141
  Хроника Матвея Стрыйковского // НБУ I. Р. Ф. VIII. № 106 / Лаз. 48. Л. 103–103 об.


[Закрыть]. Разгадка заключается в том, что, по мнению чешских и польских книжников, славяне начали свое расселение из «Сарматии» в V в. н. э. Значит случайность заключалась только в указании на 30-й год, но не на само пятое столетие[142]142
  См.: Синопсис. С. 22.


[Закрыть].

Таким образом, произошло второе рождение древнерусской легенды о строительстве Киева. В новой конструкции прошлого семейство полян-градостроителей стало выглядеть еще блистательней. Кроме того, что Стрыйковский указал «точную» дату основания города, он еще вслед за Длугошем заставил Кия с братьями и сестрой строить не один город, а всем по одному замку. После Киева были построены замки в честь Щека, Хорева и сестры Лыбеди. Градостроительная деятельность, вероятно, передалась по наследству, ибо, как сообщает Стрыйковский, их потомки, уйдя на север, «создали Нов град великий»[143]143
  См.: Там же. (5-е изд.). СПб., 1762. С. 22.


[Закрыть].

Не найдя в древнерусских источниках времени основания города Киева, Гизель, конечно, воспользовался сообщением польского хрониста. На него он и сослался, заметив: «Един точию летописец описа основание града Киева, лета от Рождества Христова четыреста тридесятаго». Далее он уже добросовестно повторил его «сказку» о строительстве и других городов для Щека, Хорева и Лыбеди[144]144
  Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. С. 8–9.


[Закрыть]. Редакторы поздних изданий «Синопсиса» изъяли из авторского текста сообщение о строительстве потомками братьев Новгорода, так как это совсем уже противоречило московским сообщениям о Славене и Славенске, но в издании 1762 г. гизелевская версия оставалась еще не измененной[145]145
  См.: Хронограф западнорусский // Библиотека Российской Академии наук (БАН). Отдел рукописей. 4.7.25. Л. 381.


[Закрыть].

Таким образом, легенда древнерусского летописца в переложении польско-украинской историографией приобрела совершенно новое звучание. Этот пример как нельзя лучше иллюстрирует справедливые слова П.Н. Милюкова, заметившего: «Процесс этого искажения начался с тех пор, как польские хронисты стали употреблять в дело показания русских летописей, продолжался уже систематически, как следствие, средневековых ученых приемов, употреблявшихся польскими компиляторами XV и XVI веков, и закончился перенесением результатов этой порчи в XVI и XVII опять назад на Русь, и принимались они охотно»[146]146
  Манкиев А.И. Ядро российской истории / А.И. Манкиев. М., 1799. С. 22–23.


[Закрыть]. Необходимо поправить последнюю фразу замечания известного историка: принимались, но не все и не всегда.