Текст книги "Крылья Победы"

Это решение противоречило техническим нормам. Ведь для нормального взлета и посадки истребителям требуется полоса длиной более километра и шириной 50 – 70 метров. Шоссе имело ширину 14 метров, по бокам его тянулись глубокие канавы-водостоки, возвышались деревья, телеграфные столбы. Длина прямого участка составляла не более 400 метров.

Савицкий приказал спилить деревья и столбы, закрыть канавы дощатыми щитами и засыпать их землей. Эту работу удалось провести за сутки. И все же получилась чрезвычайно узкая полоска шириной 20 метров, опасная тем, что если самолет отклонится га разбеге, то неминуема катастрофа.

Евгений Яковлевич со своими инженерами решил сократить длину разбега до 385 метров. Для этого под закрылки вставили специальные колышки, которые увеличивали угол атаки и тем самым позволяли произвести отрыв самолета на меньшей скорости и сократить взлетную дистанцию.

Тракторами и на быках вытаскивали из грязи Як-3 на шоссе. Савицкий отобрал самых подготовленных летчиков, которые могли бы взлетать с узкой полоски. Он, безусловно, шел на большой риск. К счастью, никаких происшествий не произошло – все воздушные бойцы стартовали благополучно, показали высокое мастерство и мужество.

С перебазированием истребителей на песчаные площадки ближе к Одеру мы вскоре перехватили инициативу в воздухе. Нашим войскам и особенно тылам, доставлявшим горючее и боеприпасы, очень помогали «ястребки», надежно прикрывая дороги от налетов немецкой авиации. По ним в начале февраля почти невозможно было спокойно ездить.

Перебазирование на передовые аэродромы позволило нашей авиации восстановить свое господство в воздухе. Во второй половине февраля гитлеровцы уже летали осторожнее и старались не забираться в наши тылы.

Между тем ликвидация окруженных в Познани гитлеровских войск затянулась. Наши танковые армии уже прошли старую границу между Польшей и Германией, были на подступах к Одеру, а крепость все еще держалась. Этот город – крупный промышленный и административный центр Западной Польши, важный узел железных и шоссейных дорог на берлинском направлении. Гитлеровцы стремились сковать здесь часть наших сил и тем самым снизить темп наступления. Крепость, возвышавшаяся на северной окраине, располагала всем необходимым для длительной обороны Мы по аэрофотоснимкам составили ее план. Со всех сторон ее окружали глубокий ров и прочные стены, крепостной вал с бойницами и с земляным перекрытием до пяти метров толщиной. Ниже первого земляного перекрытия шли сводчатые кирпичные перекрытия казематов со средней толщиной до полутора метров Внутри крепости находились электростанция, склады оружия, боеприпасов, горючего, жилые здания, казармы.

Гарнизон насчитывал свыше 12 000 человек. Он располагал значительным количеством продовольствия. Все это способствовало организации длительной обороны.

С 27 января в борьбу с окруженной группировкой в Познани включилась и воздушная армия. Дневным и ночным бомбардировщикам, штурмовикам была поставлена задача подавлять и уничтожать огневые точки, разрушать форты и крепостные стены, чтобы сделать в них проходы, уничтожать и изнурять засевших в казематах гитлеровцев. Для ударов по подземным сооружениям использовались фугасные бомбы, по зданиям применялись зажигательные средства. Учитывая специфические условия и характер целей, было уточнено обозначение наших войск, чтобы не ударить по своим.

Для руководства боевой работой бомбардировщиков и штурмовиков на командный пункт 8-й гвардейской армии выехал заместитель командующего воздушной армией М. М. Косых с оперативной группой. Каждый экипаж получил план города с обозначенными целями, отдельные объекты в нем и крепость сфотографировали, и фотосхемы были даны ведущим групп.

Авиация действовала непрерывно. Надо было измотать и уничтожить врага как можно скорее. Ведь нашим наступающим войскам на главном направлении нужна была поддержка с воздуха.

В первое время обороны гитлеровцы пытались использовать для противодействия нашим войскам свою авиацию. В момент бомбардировки над крепостью появились «фокке-вульфы». Однако серьезного сопротивления они оказать не смогли. По этой причине, а также из-за значительного удаления от линии фронта (она проходила теперь по реке Одер) гитлеровцы больше не предпринимали попыток оказать помощь обреченному гарнизону.

В битве за Познань наши авиаторы проходили школу взаимодействия с войсками в уличных боях. На опыте Сталинграда мы знали, что нужна особая подготовка летного состава, чтобы ориентироваться в большом городе.

Даже на земле и то трудно найти улицу или здание. А с воздуха это сделать еще сложнее. Когда разговаривали с командирами по телефону и ставили цели по плану, получалось хорошо и ясно. Им точно и четко указывалось, где, в каком квартале наши войска Мы с командирами, руководившими действиями авиаторов над городом, прекрасно понимали друг друга. Но когда летчик подымался в небо, он не мог найти указанную цель.

Анализируя ход борьбы за Познань, мы сделали вывод, что допустили просчет – не отобрали и не подготовили предварительно людей для штурма крепости. Лучше послать меньше экипажей, но чтобы они сбросили бомбы именно туда, куда надо. Мы же направляли много самолетов, но их вели летчики, не имевшие специальной подготовки, да и метеорологические условия были сложными. Эффект получался не тот, на который мы рассчитывали.

Нужно прямо сказать, и не для того, чтобы задним числом оправдаться, а ради истины: наша авиация в полевых условиях крупных бомб не применяла И мы сначала использовали для ударов по крепости средние калибры.

На крепость надо было послать самолеты с крупными бомбами, которые могли бы вызвать существенные разрушения. Я попросил командующего ВВС срочно прислать тысячекилограммовые. Их доставили к нам на самолетах.

Экипажи 3-го бомбардировочного корпуса были подготовлены к полетам с одной такой бомбой на борту.

Мы сбросили около десятка мощных бомб. Первым ударом разбили электростанцию, и в крепости во всех казематах воцарилась тьма Последующими ударами вывели из строя водопровод. Так были парализованы жизненные центры цитадели.

После мощной авиационной и артиллерийской подготовки наши части начали штурм. Они преодолели крепостной ров, очистили вал и вскоре полностью овладели крепостью. Остатки гарнизона были захвачены в плен.

Среди пленных оказался комендант города Познань генерал-майор Матерн. В его показаниях содержалось характерное признание:

«Нельзя сказать, что разрушение того или иного объекта крепости изменило тактику нашей обороны. Конечно, подавление авиацией артиллерийских позиций ослабило нашу огневую мощь, но основные силы все же были сосредоточены в казематах равелинов. Выведенную из строя 9 февраля электростанцию восстановить нам не удалось. Мы вынуждены были экономить энергию и установить строгий режим расхода воды, вплоть до запрещения бриться и умываться. Еще большее значение для нас имели частые повреждения проволочной связи… Окончательно выведенная из строя связь с подвергшимся 162 бомбардировке четвертым равелином, в котором находился в то время комендант крепости генерал-майор Гонель, привела к разрозненному действию каждого равелина, что, безусловно, осложнило всю обстановку.

Самое неприятное физическое ощущение я испытал от бомб замедленного действия; при взрыве такая бомба сотрясала казематы в самых отдаленных концах крепости. Казалось, что от взрывов завалятся стены; громадное моральное воздействие на солдат производили ночные бомбардировщики, которые сбрасывали по одной-две бомбы, но вся беда в том, что они работали как по конвейеру, беспокоя всю ночь. Каждый был напряжен до предела. Штурмовики были страшнее бомбардировщиков. Они налетали внезапно, выскакивали на крепость на низких высотах в минуты артиллерийских пауз».

Вот какое воздействие оказывала авиация на гарнизон крепости. Мы учли, что по таким объектам необходимо использовать наиболее мощные бомбы, правильно подбирать и специально готовить экипажи. Только так можно вывести из строя главные центры сопротивления. Этот опыт очень нам пригодился впоследствии, при штурме города Кюстрин, крепости Китц и Берлина.

Всего при разгроме противника в Познани было произведено 1834 самолето-вылета. Пикирующие бомбардировщики вылетали 372 раза, штурмовики – 217, легкие ночные бомбардировщики днем – 612, ночью – 633. Сброшено 558 тонн бомб.

В заключение хотелось бы подчеркнуть значение Варшавско-Лодзинско-Познанской операции для военного искусства. За 18 дней наши войска совершили пятисоткилометровый прыжок от Вислы до Одера. Противнику было нанесено несколько мощных ударов, парировать которые он не смог. Опомнился враг только за Одером.

Нами было по-новому спланировано и осуществлено авиационное наступление с применением смелого аэродромного маневра и переброской летных частей в район действий подвижных войск.

Действия авиации по отходящим колоннам, скоплениям противника у переправ были весьма эффективны. Отличное взаимодействие авиации с подвижными войсками предрешило успех операции и обратило немцев в бегство. Точными ударами с воздуха мы создавали пробки и заторы на дорогах, отступающий противник так и не смог оторваться от наших подвижных войск и был разгромлен ими. Таран танковых соединений, взаимодействовавших с авиацией в ходе нашего наступления, был непревзойденным по масштабам, силе и темпам продвижения.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своих воспоминаниях так сказал по этому поводу:

«Основная роль в развитии наступления на фронтах после прорыва обороны противника принадлежала танковым армиям, отдельным танковым и механизированным корпусам, которые во взаимодействии с авиацией представляли собой быстроподвижный таран огромной силы, прокладывавший путь для общевойсковых армий».

И далее:

«Танковые армии и отдельные танковые корпуса в тесном взаимодействии с авиацией стремительными ударами дробили вражеский фронт, выходили на коммуникации его войск, захватывали переправы и узлы дорог, сеяли панику и дезорганизовали тыл противника»[35]35
  Жуков Г. К.Воспоминания и размышления, т. II, с. 312.


[Закрыть] .

Много нового дала нам операция Висла – Одер. О некоторых основных выводах из опыта этой операции я уже говорил выше. Остановлюсь на некоторых деталях.

Заслуживает, в частности, внимания использование в этой операции новых средств обнаружения. В предыдущих сражениях к применению радиолокаторов мы подходили робко, держали их на значительном расстоянии от линии фронта, снижая тем самым радиус их полезного действия.

В последних боях радиолокаторы мы передали истребительным соединениям. Е. Я. Савицкий так вспоминает об этом: «До рубежа Кутно, Лодзь радиолокаторы были в моем распоряжении. По их данным я нацеливал на противника свои части. Радиолокаторы не только помогали наведению истребителей, но и обнаружению вражеских аэродромов. Систематическая засечка появляющихся самолетов противника в одном и том же месте позволяла предполагать наличие там аэродромов. Тогда на доразведку мы посылали истребители и выявляли вражеские аэродромы. После рубежа Кутно, Лодзь радиолокаторы были переданы в распоряжение командиров истребительных дивизий».

И еще новым в этой операции была непосредственная связь самолетов с танками, идущими в передовых отрядах. Связь с танкистами держали не только штурмовики, но и истребители. Были случаи, когда танкисты обращались к летчику за помощью: «Посмотри, где стоит артиллерия противника». Пилот смотрит и сообщает. Танкисты просят обозначить место расположения вражеской артиллерии огнем. Летчик атакует цель, а танкисты идут в обход батарей противника и быстро продвигаются вперед.

Высокие темпы продвижения наземных войск и аэродромный маневр авиации приводили иногда к тому, что радиостанции аэродрома и переднего края не доставали друг друга. Поэтому мы использовали промежуточную радиостанцию на самолете. Радист этого самолета, находящийся в воздухе, принимал распоряжения командира и передавал частям. Такой способ связи оправдал себя, и мы решили в будущем применять его чаще.

К концу февраля некоторые офицеры высказали мнение, что авиация противника снизила активность. Фашисты бросали самолеты на аэродромах из-за нехватки горючего. Но такое предположение не подтвердилось.

Советские танкисты в городах Крейзинг, Шрода, Бромберг и других пополнялись горючим из оставленных гитлеровцами авиационных складов. В брошенных фашистами боевых машинах были полные баки. Да и осмотр подожженных перед поспешным отступлением «юнкерсов» и «мессеров» подтверждал, что без бензина самолеты не могли загореться. В Шроде мы обнаружили 94 таких самолета, в Крейзинге – 52, в Бенднарты – 87, в Кобыльнице – 77, в Лавице – 101 и Бромберге – 97. До уничтожения они находились в исправности и были заправлены всем необходимым для полета. Почему же они остались на аэродромах и гитлеровцам пришлось их уничтожить? Наиболее вероятная причина такова: большая часть летного состава противника оказалась не подготовленной к полетам в сложных метеорологических условиях Опытные асы сумели подняться в воздух, а остальных наши танки застали врасплох, и им ничего не оставалось, как сжечь самолеты и бежать. Об этом рассказывали местные жители – поляки.

Когда наши войска вышли на Одер, то нашлись у нас на фронте такие товарищи, которые считали, что мы можем наступать дальше, чтобы уже в этой операции стремительным броском вперед захватить Берлин.

Да, захватить Берлин можно было, и, как говорил этим командирам маршал Жуков, не только на танках, но и на легковой машине можно было попасть в столицу Германии. Только вот как вернуться назад?

Наступление на Берлин в феврале 1945 года было бы не просто риском, а авантюрой. Наступление от Познани до Одера и то было рискованным, но здесь командование учло все возможные «сюрпризы» со стороны противника. На войне никогда нельзя поддаваться соблазну. Если бы наши войска пошли на Берлин, то немцы получили бы возможность нанести удар из Померании по правому флангу наших войск, отрезать выдвинувшиеся вперед соединения и нарушить коммуникации фронта.

Тем более что в то время стало известно: немцы срочно сформировали 11-ю армию под командованием Гиммлера. Как полководец он, конечно, ничем себя не проявил, но властью обладал огромной. Кроме того, в его руках оказалось много войск Куда двинется эта армада? Может быть, в Померанию?

Мы понимали, что если противнику удастся скрытно сосредоточить такую армию и ударить, например, с рубежа дельты Вислы на юг, на Бреслау, то создавалась бы серьезная угроза нашему фронту. Этот удар на некоторое время мог бы лишить наши войска связи с тылами, и мы остались бы без боеприпасов и горючего. Положение могло усугубиться еще и тем, что в 11-ю армию входили свежие механизированные и танковые части. Этот факт тоже ничего хорошего нам не сулил.

Для воздушной разведки над Померанией мы отобрали лучших летчиков и штурманов. Им предстояло ежедневно детально просматривать громадную территорию и не пропустить ни одной колонны, которая бы двигалась на восток. Тем более что лесистая местность и плохая погода тоже способствовали скрытным передвижениям врага.

Разведчики летали на Пе-2 и фотографировали местность. По снимкам мы могли точно определять, что за войска идут, какова их организация.

Но вскоре ненастная погода не дала возможности взлететь даже опытнейшим экипажам. Пришлось вызвать охотников. Выбрали два экипажа В сложнейших условиях нужно было иметь ювелирную технику пилотирования, смелость и уверенность в себе. Когда оба самолета пошли буквально по верхушкам деревьев в тыл врага, я приказал начальнику отдела кадров прибыть ко мне с орденами Красного Знамени, чтобы по возвращении вручить летчикам за мастерство и храбрость.

До этого полета наши разведчики не отмечали колонн противника, идущих с запада на восток. Как бы они ни маскировались, что-нибудь мы обязательно заметили бы. Все экипажи заявляли, что движения по дорогам не наблюдается. Командующий фронтом требовал обнаружения противника. К нему поступили сведения по каким-то другим каналам о том, что предположительно 11-я армия Гиммлера может сосредоточиться в Померании, двигаясь через Штеттин. .Он хотел проверить эти данные воздушной разведкой. Я тоже допускал мысль, что гитлеровская армия сосредоточивается в Померании, но мы пока не напали на ее след Противника надо обнаружить! – так ставил я задачу. Экипажи прилетают и докладывают такие детали о своих наблюдениях, что не поверить им нельзя. Они говорили, что на дорогах гражданское население, а войск никаких.

Я, конечно, все это фиксировал, докладывал маршалу Жукову свои предположения Но меня мучило сомнение, что нам просто не удается засечь противника, который скрытно готовит удар с севера.

Прилетели и эти два экипажа, летчики доложили, что просмотрели буквально километр за километром, движения противника не заметили. Я их поблагодарил, вручил награды. Но в ответ на мой доклад маршал Жуков сказал: «Не умеете искать. Разве может противник безразлично относиться к тому, что мы вошли в мешок на Одере? Он готовится из Померании нанести удар!» Такая уверенность командующего заражала и меня. И мы продолжали поиск.

Наконец пришло известие о том, что в районе озера Балатон в Венгрии гитлеровцы предприняли контрнаступление. В нем участвовала 6-я танковая армия СС, переброшенная туда с Западного фронта из Арденн. Совместными действиями войск под руководством Ф. И. Толбухина и Р. Я. Малиновского противник был остановлен и в дальнейшем разгромлен.

Может, думалось, это та армия, которую мы искали? Жуков сказал мне: «А почему бы противнику не создать в Померании другую? По-прежнему ваша задача номер один: следить за противником, чтобы не допустить внезапного удара нам во фланг».

«Откуда же гитлеровцы могли взять силы для создания здесь крупной группировки?» – прикидывали мы. Могло быть несколько вариантов. Немцы, например, могли перебросить части из рижского котла. Там действовала прибалтийская группа. Или высвободить силы из-под Кенигсберга. Наконец, снять с Западного фронта.

Но, как потом оказалось, фашистское командование не было способно пойти на большой риск и на крупный маневр. Гитлер решил иначе: сковывать наши войска в Прибалтике и Кенигсберге, а в Померании постепенно накапливать силы, используя последние ресурсы рейха для контрудара. И мы продолжали интенсивно вести разведку с воздуха, своевременно докладывали в штаб фронта обо всем, что делал противник в так называемом шатре, нависавшем над нами с севера В конце концов всеми видами разведки удалось установить, что к началу февраля между Одером и Вислой сосредоточились две фашистские армии: 2-я и 11-я, имевшие около двух десятков дивизий. Наши воздушные следопыты обнаружили, что приток войск в Восточную Померанию продолжается. Действительно, количество вражеских дивизий там, как потом выяснилось, возросло до сорока.

Одновременно в центре нашего внимания оставалось и берлинское направление. Мы понимали, что здесь сосредоточены большие силы немецкой авиации – фронтовой, противовоздушной, дальней, и что нам предстоит очень серьезная борьба в воздухе. У нас же пока не хватало аэродромов. Железная дорога была доведена лишь до Познани, и по ней перевозились грузы самой первой необходимости.

Мы снабжали свою авиацию из-за Вислы, а это же расстояние в 700 километров!

При столь растянутых коммуникациях вести единоборство с мощной авиацией, владеющей прекрасными аэродромами, снабжающейся на месте, было очень трудно. Тем более что соседи – 4-я и 2-я воздушные армии – пока нам помочь не могли. 2-й Белорусский фронт находился в районе Данцига, а 1-й Украинский только подходил к Бреслау. Частью сил нашей 16-й воздушной армии господства в воздухе мы удержать не могли. Поэтому наша главная задача: приблизить всю армию к Одеру и обеспечить ее материальное снабжение, а на это нужно время. Пока же необходимо имеющимися силами прикрывать с воздуха наши плацдармы, бдительно следить за противником в Померании.

Вскоре, к нашему удовлетворению, Г. К. Жуков объявил, что директивой Ставки поставлена задача покончить с «померанским шатром». Еще 10 февраля перешли в наступление части 2-го Белорусского фронта и за десять дней смогли продвинуться всего на 50 – 70 километров. К тому же враг нанес там сильный контрудар и потеснил наши войска.

Тогда Ставка Верховного Главнокомандования решила ликвидировать группировку противника в Восточной Померании силами 1 – го Белорусского фронта. На это направление были повернуты четыре наши общевойсковые и две танковые армии. Мы со своей стороны перенацелили на правый фланг несколько дивизий бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей.

С плацдармов за Одером были выведены 1-я и 2-я танковые армии и брошены на север. Совместно с ними должны наступать 3-я ударная, 61-я и 1-я армия Войска Польского.

Вначале 1-я танковая армия была придана 2-му Белорусскому фронту Рокоссовского, с тем чтобы уничтожить группировку войск противника, расположенную за Данцигом. Это было сделано, и части соседа вошли в соприкосновение с нашими. На втором этапе операции 2-я танковая, 3-я ударная, 1-я Польская армии нанесли удар в направлении на Колобжег – порт на Балтийском море.

Что примечательного было в применении авиации при ликвидации «померанского шатра»? Начали мы действия с удара по аэродромам Финовфурт, Альтдамм и Штеттин. Причем налет на них запланировали на 28 февраля, за час до наступления темноты. Мы точно знали, что к этому времени самолеты противника будут на стоянках. Так оно и вышло. Первая группа штурмовиков в 18 часов 50 минут подошла к Финовфурту и нанесла неотразимый удар. Противник, застигнутый врасплох, попытался поднять дежурную пару истребителей, ведущий нашей группы прикрытия А. В. Нику ленков сбил один за другим два «фокке-вульфа». За первой группой «илов» последовали другие, было уничтожено на стоянках 15 вражеских машин, взорвано три склада боеприпасов и два склада горючего, разрушено три ангара. У нас потерь не было. Правда, на двух других аэродромах из-за непогоды результаты оказались скромнее, но цели своей мы достигли. Противник, потеряв на земле 43 самолета и опасаясь новых ударов, перегнал уцелевшие самолеты в тыл.

Перед началом операции нам пришлось разрушать мощные опорные пункты долговременной обороны, применяя пятисоткилограммовые фугасные бомбы. В ночь на 27 февраля По-2 сделали 247 вылетов. Днем пошли группы Пе-2 и «илы». Всего на врага было обрушено 200 тонн бомб. Наземные войска, перейдя в наступление, почти не встретили сопротивления в районе опорных пунктов. «Значит, кончилось их время», – шутили по этому поводу авиаторы.

Но дальше враг оборонялся яростно. Бои за Альтдамм шли до 20 марта. Много налетов на этот город произвели бомбардировщики 241-й дивизии. Во время одного из них мужество и геройство проявил командир звена лейтенант Виталий Сорокин. Перед подходом к цели он был тяжело ранен. Осколок зенитного снаряда перебил ему правую руку. Превозмогая боль, истекая кровью, мужественный летчик с помощью штурмана продолжал полет и выполнил боевое задание. Сброшенные экипажем бомбы точно легли в цель. Раненый летчик привел пикировщик на свой аэродром, спас жизнь экипажу и сохранил самолет.

О проявленной стойкости, отваге и мастерстве летчика политотдел дивизии выпустил листовку. Сорокину впоследствии было присвоено звание Героя Советского Союза. В берлинском небе отважный летчик продолжал громить врага.

На Альтдамм мы направляли группы штурмовиков во главе с такими асами, как Герой Советского Союза капитан М. И. Румянцев, Н. М. Балакирев и М. И. Кучинский. Они помогали наземным войскам уничтожать артиллерийские батареи прямо-таки по их заказу. Только за один вылет группа Румянцева, например, уничтожила пять батарей. Со взятием 20 марта Альтдамма уничтожение «померанского шатра» было завершено.

Теперь у нас появилась уверенность, что мы спокойно подготовим и проведем Берлинскую операцию. Мы сможем сосредоточить, во-первых, всю 16-ю воздушную армию против вражеской центральной авиационной группы, да еще с нами рядом две армии соседних фронтов.

Пару слов о действиях авиации союзников. Она продолжала бомбить Берлин и другие города Германии. Г. К. Жуков однажды спросил: какие бы цели дать ей, чтобы она помогла действиям наших войск, вышедших на Одер? Это было в начале марта. Решили предложить авиации союзников разрушить все переправы от Штеттина и севернее. Это для того, чтобы противник не мог отходить и подбрасывать резервы в померанский коридор. Нам сообщили, что удары нанесены. Но у меня сложилось такое впечатление после полетов наших разведчиков, что с этими ударами у них получилось то же, что и при сбрасывании грузов в Варшаву, когда те попадали больше в расположение немцев, чем полякам. И в данном случае переправа у Свинемюнде после вылетов союзников действовала до тех пор, пока мы ее сами не разбили. А мы сделали это, как только начали операцию по ликвидации «померанского шатра».

Во время налетов на опорные пункты врага на севере произошел случай с нашими летчиками-штурмовиками. Я уже не раз отмечал, что самое страшное для авиаторов на войне – это ударить по своим. Такие факты были единичными, особенно в конце войны, когда организация боя, управление и оповещение стояли на высоком уровне. Но иногда случалось непоправимое.

Как-то поздно вечером мне позвонил Г. К. Жуков и строго сказал:

– Твои штурмовики ударили по нашей батарее, и у нас с той частью до сих пор нет связи. Выявите, кто это сделал, арестуйте, привезите ко мне командиров. Будем предавать виновных суду военного трибунала, такие действия – это предательство, они заслуживают высшей меры наказания – расстрела.

Конечно, такая тяжелая весть меня взволновала. Я не стал связываться со штурмовым полком по телефону, а поручил начальнику штаба П. И. Брайко сообщить командиру корпуса, что я вылетел к ним. Добрался до места ночью. На командный пункт были вызваны летчики участвовавшей в налете шестерки. Пришли крепкие, рослые ребята, у каждого по пять – семь орденов. По виду и по прошлым делам – герои, и вдруг такой нелепый факт. Спросил их: как было дело? Они рассказали следующее: летели над линией фронта, неожиданно их обстреляла зенитка. Командир группы скомандовал: разворачиваемся в атаку. Провели штурмовку. Зенитка замолчала. Шестерка последовала дальше и нанесла удар по заданной цели.

Я отпустил летчиков. Потом мне позвонил Брайко и сообщил: наши зенитчики действительно стреляли, они хотели обратить внимание штурмовиков, что выше их идут «мессершмитты». Жертв от удара штурмовиков у зенитчиков нет.

Итак, произошел недопустимый случай необдуманного и скоропалительного решения командира Смягчающим обстоятельством было то, что жертв все же не было. Предстояло всех летчиков везти к маршалу Жукову. Приказал к рассвету подготовить автобус, легковую машину и выехать в штаб фронта Дивизия штурмовиков находилась на крайнем правом фланге, а штаб фронта был в центре, до него часа четыре езды.

Перед отправлением я еще раз посмотрел на летчиков. Они явились все при орденах, в боевой форме, с пистолетами. Командир полка так распорядился. У меня мелькнула мысль: ведь мне приказано их арестовать, доставить в штаб, чтобы судить, а я их везу к командующему при всем параде, с оружием. Но туг же подумал, что не собираюсь отдавать их под суд. Я буду докладывать командующему фронтом, что они виновны, их наказать следует, но не судить. И решил привезти летчиков в полной боевой форме. А они в таком снаряжении еще внушительнее выглядели, один другому под стать.

Подъехали мы к дому, где находился маршал Жуков, уже часам к одиннадцати. Я пошел доложить ему и глянул из окна во двор: стоят там шестеро штурмовиков, четверо – сопровождавшие их истребители, командиры полка и дивизии – всего двенадцать человек. Как-то тяжело на душе стало. Но надо идти в приемную. Спросил у адъютанта:

– У себя ли маршал?

– Да, – ответил адъютант, – ждет вашего приезда. Значит, ему донесли, что я выехал с летчиками. Тут подошел ко мне начальник охраны и поинтересовался:

– Почему привезли офицеров с оружием?

– А как же летчикам на фронте без пистолетов? Ведь война еще не закончилась, – ответил я.

– Но ведь вы знаете, по какому поводу командующий фронтом вызвал их? – не успокаивался тот.

– Конечно, знаю.

– Значит, надо отобрать пистолеты.

– Я разоружать летчиков не буду. Если вы считаете нужным, отбирайте.

– Нет, вы дайте команду, – настаивал комендант.

Я повторил, что разоружать не буду. Они же не кисейные барышни, а боевые летчики. И идут к своему командующему.

Мне кажется, Жуков слышал этот разговор. Захожу к нему. Поздоровались.

– Садись. Докладывай, – сказал он. Я ему все подробно рассказал. Он выслушал, не мешая, изредка задавал вопросы для уточнения. Потом спросил:

– Что ты думаешь с ними делать?

– Товарищ маршал, я думаю, что их нужно строго наказать, а под суд не отдавать, пусть воюют.

– Как строго наказать?

– Пусть воюют. Пусть искупят свою вину в бою. Но не представлять их к наградам… Боевые ребята.

Он ответил, что это слабое наказание. Слабо наказать – значит поощрить безответственность.

– Это очень серьезное наказание для них, тем более что вы издадите приказ, чтобы не награждать, – не согласился я.

– А командира? – спросил Г. К. Жуков.

– И командира, который вел, так же наказать. Всех одинаково. Их ведь и сбивают всех одинаково.

– Нет, мы командиров награждаем выше, чем рядовых, с командиров и спрос больше, – сказал Жуков. – А ты как думал?

– Товарищ командующий! Такие прекрасные летчики, ведь у штурмовиков редко найдете людей, которые имеют пять – семь орденов. Они обычно погибают, а тут – у каждого по пять и более орденов, все орденом Ленина награждены. Мы им должны Героя уже присвоить, потому что у них такое количество боевых вылетов.

– Ладно, зови, – распорядился Георгий Константинович.

Я вышел и распорядился:

– Заходите!

Все зашли, стали в шеренгу: командир дивизии, командир полка, летчики-штурмовики, а дальше – истребители. Жуков посмотрел на них, как будто бы оценил сразу каждого. Я представил ему командира дивизии, командира полка, штурмана полка. Жуков спросил:

– Это тот, который вел?

– Так точно.

Летчики сами представлялись. Жуков заговорил с ними взволнованно и горячо:

– Ведь вы знаете, что мы воюем на немецкой земле, добиваем врага. Находимся на подступах к фашистскому логову, скоро разобьем его и кончим войну. И в это время вы бьете по своим… Как же вам не стыдно? Наш народ столько выстрадал, столько вынес и в тылу и на фронте… И вы все прошли огонь и воду, я же вижу!.. И тем более обидно, что вы такой позорный факт допустили!..