Текст книги "Ничейный миллион"

Ничейный миллион
Сергей Север

© Сергей Север, 2016

© Александр Кудрявцев, дизайн обложки, 2016

Редактор Александр Шерстюк

Корректор Александр Шерстюк

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Бог дал путь, а черт крюк.

Бог кажет путь, а черт вкинул крюк.

(Посл.)

Семенова стояла в нерешительности. Кате было невероятно страшно находиться у незнакомого, нежилого двухэтажного особняка, в полтретьего ночи смотреть на украшенную замысловатыми резьбовыми рисунками входную дверь. Появилось жгучее желание поскорее убежать из этого жуткого места. Девушка все-таки пересилила страх, мотивируя себя тем, что затеяла все ради своей младшей сестренки, и другого выхода у нее все равно нет. Зажмурившись, она шагнула к злополучному входу в дом. Дрожа всем телом, одной рукой прикоснулась к круглой ручке, ощущая себя последней мерзкой воровкой. Второй рукой она извлекла из кармана куртки дверные отмычки, то немногое, что досталось Кате в наследство от нечистого перед законом покойного отца с весьма темным прошлым, с которым Катя провела все детство, ее мать скончалась еще при родах. Он, собственно, и научил, будучи почти всегда в состоянии алкогольного опьянения, свою, тогда еще малолетнюю, дочь орудовать отмычками, взламывая квартиры. Он даже пару раз брал ее с собой на «дело». Тогда маленькой Кате это виделось благородным поступком, во всяком случае, так уверял ее отец. Она шла не на преступление, а на исполнение святого долга перед благоговейным родителем, который боролся с тяжелой, неизлечимой болезнью, так неоправданно и несправедливо ниспосланной на него. Так он объяснял дочери свой алкоголизм. И девочка искренне считала себя приверженкой добродетели. Она и не подозревала, что, в случае неудачи в планах ее родного отца было просто бросить ребенка на произвол судьбы и, тем самым, выгородить себя, отрицая всякую связь с девочкой. Однажды этот пропащий алкоголик даже продал Катю заезжему сутенеру, который искал на русском Севере новых жертв для турецких курортных увеселительных заведений. Но девочка умудрилась сбежать от него в самый день отлета из города и со слепой преданностью вернулась к любимому отцу. Тому не составило труда слезно внушить наивному ребенку, как он был убит горем, как прочесал весь город в поисках дочери и как не находил себе места. Катя, разумеется, всецело поверила. Кто знает, до чего докатилась бы вполне симпатичная, милая девушка в руках этого жалкого вора и эксплуататора, если бы тот не скончался от цирроза печени, прямо у себя дома, в съемной загаженной квартире, в рассаднике тараканов и клопов, с бутылкой дешевого пива в руках. Кате тогда едва исполнилось восемнадцать.

Девушка поднесла отмычку к замочной скважине, но дверь неожиданно легко поддалась и без ее вмешательства. Она была открыта. У Кати сердце ушло в пятки. Внутри непроизвольно все словно сжалось в крохотный клубок. Ноги сделались ватными и совершенно перестали слушаться. Не сразу девушка смогла взять себя в руки. Она непрерывно про себя повторяла имя своей, находящейся при смерти, младшей сводной сестры. Катя узнала о ней сразу после смерти отца. Случайно наткнулась на паспорт покойного, когда обнаружила его посиневшее тело, вернувшись в тот день вечером домой. Полтора года прошло, прежде чем Катя смогла отыскать шестилетнюю Дашу Семенову в одном из областных детских домов. К несчастью, долгожданная встреча двух сестер оказалась совсем безрадостной. Даша была тяжело больна. Почечная недостаточность. Требовалась донорская почка и кругленькая сумма на ее приобретение. Катя пыталась заработать необходимые восемнадцать тысяч долларов, озвученные в больнице, но тщетно. Задача оказалась невыполнимой. Чтобы девушка ни делала: будь то работа до изнурения, или даже прошение милостыни в интернете, денег все равно катастрофически не хватало. За совсем короткое время сестры очень сдружились и полюбили друг друга. Катя регулярно навещала Дашу в больнице, куда ее впоследствии перевезли из детского дома на лечение. Они много говорили о своем будущем. Притом в своих мечтах они представляли себя здоровыми и счастливыми, и от этого у Кати на душе становилось еще тяжелее. Время шло, а она откровенно не справлялась. Сумма оказалась непосильно велика. Девушка уже совсем отчаялась, но в один прекрасный момент все решил случай. Госпожа судьба задумала еще раз проверить Семенову на стойкость, подбросив очередной неожиданный поворот.

Ровно неделю назад уже с самого утра настроение Кате испортила ужасная новость. Ей позвонили из областной больницы и сообщили, что врачи обозначили сроки, в которые Даше просто необходимо сделать операцию. Если этого не произойдет, то через три, четыре месяца уже будет поздно. Доктор сказал – донор есть, и из жалости к девочке согласился даже тянуть до последнего все это время. Но и это едва ли могло помочь. У Кати не было и половины необходимой суммы. Девушка пребывала в полностью опустошенном состоянии. Ее охватил страх лишиться единственного родного человека, которого она успела полюбить больше жизни, и вновь остаться одной. Руки опускались от безысходности. Она забыла про все свои дела и бесцельно слонялась по городской набережной, не замечая ни чудесной солнечной погоды, ни оживленно снующих вокруг и куда-то спешащих прохожих, ни небольшие спортивные яхты с белоснежными парусами, стремительно разрезающими своими острыми носами волны красавицы реки – Северной Двины. Так прошло полдня. Семенова опомнилась только тогда, когда асфальтовое покрытие набережной почти уперлось в насыпь. С нее начинался железнодорожный мост на другой берег, который можно смело окрестить «дорогой жизни». Это один из двух существующих путей, ведущих за черту города. От длительной прогулки ни настроение не улучшилось, ни сознание не прояснилось. Только вот оказалось, что Катя жутко проголодалась. Рассеянно оглянувшись по сторонам, она задумалась, где поблизости можно перекусить. Девушка вернулась обратно по набережной до улицы Урицкого и свернула во дворы, где в одном из домов находилось весьма простенькое кафе «Терраса». Мрачнее тучи она зашла внутрь помещения и, грузно опустившись за первый попавшийся столик, стала бездумно листать принесенное официантом меню. Только Семенова снова поддалась давлению своих грустных размышлений, как вдруг ее привлек шепот за соседним столиком, притом собеседники за тем столом именно перешептывались, хотя в кафе почти не было народа, а приглушенная музыка едва прослушивалась, так, что даже слова играющей песни не различались. Если бы они говорили громко или хотя бы в полголоса, Катя не обратила бы на них никакого внимания и не уловила бы ни слова. А странный шепот разбудил в ней какое-то острое необъяснимое любопытство, и девушка напрягла свой слух. Говорили двое молодых людей:

– …значит, в том коттеджном поселке в одном из домов спрятана огромная сумма денег, о которой все забыли, ее владелец мертв, а больше никто не в курсе? – произнес один из парней с очень манерным и приятным голосом. Так говорят сильные и уверенные в себе люди. – Более того, ты и меня призываешь в это поверить?

– Да! Хотя, нет! Я не призываю, а умоляю! У меня ведь нет другого выхода, ты же знаешь! – второй голос, даже через шепот, показался Кате слишком уж высоким для взрослого молодого человека, почти детским. Кроме того создавалось впечатление, что с ним сейчас случится нервный срыв. Этот голос показался девушке знакомым. – Пожалуйста, мы должны хотя бы попробовать! Это какая-никакая надежда!

Катя с замиранием сердца пугливо сделала едва заметный поворот головы в сторону двух парней. Боковым зрением она смогла распознать в одном из них своего одногруппника. Это был Писарев Борис Анатольевич. Очень дотошный и заурядный юноша, даже, можно сказать, зануда. Еще он вечно совал свой длинный с кавказской горбинкой нос в чужие дела. Его черные, как уголь, глаза под очками с довольно сильными линзами из-под таких же черных густых бровей постоянно с подозрением впивались во всех окружающих, словно в поисках какого-либо занятного компромата. Ходили слухи, он состоял на короткой ноге с лектором факультета в университете. Во всяком случае, обо всех серьезных проступках группы непременно становилось известно всему руководству, и неизбежно следующее за тем наказание так или иначе, под разными предлогами, обходило Писарева раз за разом. Однако прямых доказательств тому ни у кого не было. Все знали о его сволочном характере, но уличить его в этом не получалось. Все окружение Бориса избегало общения с ним, и никакого авторитета в группе он не имел. А вот чего у Писарева было не отнять, так это стремления к учебе. Он единственный в группе был круглым отличником. Писарев был очень умен, даже слишком. Это, собственно, было и его минусом, в том числе. Кроме как об учебе с ним и поговорить-то было не о чем. Это делало парня невероятно скучным и отталкивало от него как девушек, так и парней. А самая главная его отрицательная черта была страсть к азартным играм. Боря сутками мог просиживать в игровых автоматах и проигрывал абсолютно все, порой даже вытаскивая вещи из дома. Пару раз его приходилось забирать из лап «однорукого бандита» родственникам, девушкам из группы и даже преподавателям, дабы азартный игрок не потерял хотя бы свою одежду, которую уже всерьез потащил продавать. Не сложно догадаться, что Писарев был жутко невезуч и почти никогда не выигрывал. Однако даже это его не останавливало, и он продолжал играть. В 2009 году вступил в силу федеральный закон о запрете игорного бизнеса, что, к облегчению многих, Писарева немного остепенило.

Второй же незнакомый Кате человек, сидевший напротив Бориса, совсем на занудного ботаника не походил. Он был прекрасно сложен, строен, с идеальной осанкой. Загеленные крашеные белые волосы взъерошены в разные стороны. Но всех больше в этом человеке девушку привлекали его голубые глаза. Парень показался Кате симпатичным. Пожалуй, даже очень…

Разговор тем временем продолжался:

– Ладно, ладно. Не истери! Сколько, ты говоришь, там в сумме мается?

– Один миллион рублей! Это же огромные деньжища! – зашипел Писарев совсем уж тихо. Девушке даже пришлось слегка податься назад на своем декорированном под бархат диванчике.

– Что ж, конечно, больше похоже на бред, но плод так, как ты его преподносишь, похоже, действительно сладок. Допустим, я тебе поверил. Тот коттеджный поселок у Малых Карелл весьма велик, а значит, может уйти не один день, чтобы найти нужный дом. И еще, что, пожалуй, главное: за свою помощь возьму с тебя половину.

– Идет! Только помоги, Мишенька, и я с радостью уступлю тебе пять сотен!

– Хорошо. Тогда подготовительный процесс я всецело возлагаю на себя, а тебе остается ждать. Единственное, о чем тебя прошу, это потрудись обеспечить неразглашение нашего с тобой предприятия, нам ведь ни к чему лишние голодные рты, верно?

– Кстати, о неразглашении, – вновь угасла появившаяся на довольной физиономии Писарева улыбка, – один конкурент у нас уже точно есть.

– Это скверно.

– На записку Легостаева вообще и наткнулся-то не я. Ее нашел один дурачок из нашей группы, шестерка Бутовского – Земцов. И он воспринял ее серьезно, хоть и пытался это скрыть. Я же сделал вид, что считаю пропавший миллион не более чем бредовой глупостью. Еще был третий – Лунев, но тот действительно ничего не понял.

– А вот это уже прекрасная новость, – тут же отозвался Михаил, наслаждаясь недоумевающим выражением лица своего собеседника и упорно отгоняя от себя мысль, что в вопросе о шестерках у них с Бутовским много общего. – Это наше преимущество. Мы знаем об их намерениях, они о наших не догадываются. Это можно использовать в своих целях…

Самолюбивая ухмылка Михаила передалась и на Писарева, и тот стал подхихикивать своим тонким женским голосом с явно поднявшимся настроением. Катя сидела не жива, не мертва. В голове плавало множество противоречивых мыслей. С одной стороны, как можно было ей, в недалеком будущем креативному рекламному агенту с высшим образованием, пускай пока незаконченным, поверить в такую заоблачную сказку! Уж слишком гладко все выходило: потерялся миллион, его хозяин умер, деньги спрятаны, и никто о них не знает… Да нет, бред какой-то. С другой стороны, мысль о больной любимой сестре так и толкала даже в подобного рода авантюру. Кроме того, стоило отдавать себе отчет, что такую значительную сумму могли найти и раньше. Намеренно или случайно кто-то знавший о деньгах из окружения покойного или случайный свидетель. На фоне всего этого мнительную девушку параноидально мучил страх, что два разговаривающих парня за ее спиной заметили, как она подслушала все до единого слова, и тотчас обрушатся на нее с угрозами, и это, разумеется, тоже уверенности не добавляло. Однако время шло, а ничего подобного не происходило. Ребята мирно ели и в разговоре уже не упоминали чего-либо, что касалось того самого миллиона, оказавшегося для всех «ничейным». В итоге осознание того, что у Кати появилась хоть какая-то призрачная надежда помочь маленькой Даше, взяла вверх, и она решила действовать! Эмоции так захлестнули ее, что Семенова сразу хотела выбежать из кафе и мчаться на подготовку своей диверсионной поисковой вылазки, но вовремя спохватилась. «Возьми себя в руки, глупая девчонка! Ведешь себя, как пятилетний ребенок! Что-что, а выбегающая из полупустого кафе девушка, только что сидевшая рядом с парнями, еще и одногруппница одного из них, точно наведет подозрения», – проговорила Катя мысленно самой себе. Она стала выжидать. Наскоро перекусив (от волнения Кате кусок не лез в горло), она все же решила выйти на улицу. Осознав, что опасность миновала, Семенова быстрым шагом двинулась в сторону дома, уже что-то прикидывая в голове. Еще через мгновение перешла на бег…

Катя, часто дыша, отворила дверь заброшенного коттеджа и проникла внутрь. Этот дом был единственным нежилым строением в поселке, о котором упоминал Писарев в кафе. Поскольку девушка понятия не имела, как искать спрятанный миллион в жилых коттеджах, начать решила именно с него. Какое-то время, постояв на месте, чтобы глаза, хоть немного, привыкли к темноте, девушка, затаив дыхание, на цыпочках двинулась дальше. Взору представился длинный коридор, уходящий во мрак. По стенам громоздилась то ли какая-то старая мебель, то ли еще сохранившиеся декоративные предметы интерьера, в темноте было не разобрать. В конце коридора обнаружилась еще одна дверь, вероятно ведущая в гостиную. Она также была не заперта, только на этот раз еще и приоткрыта. Проема вполне хватило, чтобы худенькая девушка проскользнула внутрь без шума, даже не коснувшись дверного проема. К Кате постепенно стало возвращаться самообладание. Она уже даже решила, что, если уж добралась до гостиной и не свалилась навзничь от сердечного приступа, то не попробовать отыскать спрятанный клад будет, как минимум, неразумно, и всерьез принялась обдумывать последовательность своих действий, как вдруг… в другом углу, судя по акустике, довольно внушительных размеров гостиной раздалась какая-то возня… У девушки внутри все перевернулось. В первое мгновение от леденящего страха она не могла даже вздохнуть, а только беззвучно шевелила пересохшими губами, как рыба, только что выброшенная на лед рыбаком. Первая пролетевшая мысль: «Бежать!» Семенова попятилась к двери. Но здесь ее ждал еще один сюрприз. Дальше события развивались столь стремительно, что девушка совсем перестала что-либо понимать. В гостиную из коридора вслед за ней еще кто-то зашел и с силой, видимо, никак не ожидая встретить на пути живое препятствие, наткнулся на нее. Катя хотела вскрикнуть, но не успела. Ее обидчик заорал первым, притом так пронзительно, как будто ему тупой ржавой ножовкой ампутировали ногу без наркоза. От этого истерического верещания сразу заложило уши. Так, наверное, кричат впечатлительные девчонки, скажем, увидев мышь. Но голос все-таки, пожалуй, был мужским. В этот момент где-то на втором этаже раздался звук трескающегося дерева, словно под тяжестью груза. Провалились пол или лестница, ведущая, вероятно, куда-то под самую крышу, может, на чердак. А дальше, в куда большей близости, раздался жуткий грохот, как будто кто-то скатился уже с другой лестницы, скорее всего, соединяющей этажи между собой. У Кати не осталось сил даже бояться. Она хотела просто скатиться по стенке на корточки, поджать под себя коленки, зажмуриться и безропотно дожидаться своей горькой участи. Не тут-то было. Надрывно визжащий человек вдруг замолк и с протяжным стоном повис на Кате. Не успев и опомниться, девушка уже лежала на холодном, грязном полу с обмякшим в обморочном припадке телом на груди. На несколько секунд воцарилась гробовая тишина. Вдруг справа от входа в гостиную раздался щелчок выключателя, и комнату озарил тусклый свет единственной лампочки, болтающейся на проводе под потолком в одном патроне. Гостиная оказалась действительно большой. Из нее выходило три широких окна, сейчас они были наглухо заколочены досками. Этим и объяснялась кромешная тьма, ведь по календарю приближались северные белые ночи, и на улице было довольно светло. Из мебели здесь был только шкаф с выставленными дверцами, накрытый полиэтиленовой пленкой. Судя по множеству банок из-под краски, шпаклевки и клея, громоздящихся вдоль стен, стремянке в одном из углов и огромному количеству строительной пыли, в помещении уже начинался капитальный ремонт, но по каким-то причинам был прерван и уже давно не возобновлялся. Уже успели отметиться, воспользовавшись, судя по всему, здешней краской, и местные хулиганы, жирно выведя странную надпись на одной из стен – «Kehana».

– Что ж, дорогое ворье, раз уж нас здесь так много, думаю, вы не будете против, если я внесу немного «освещенной» ясности. Другими словами – давайте знакомиться, господа! – произнес коротко стриженый молодой человек у стены, убирая руку с выключателя. Оказалось, все это время он стоял возле входа и единственный из всех присутствующих остался незамеченным. Катя сразу его узнала, это был еще один ее одногруппник – Игорь Бутовский. Помимо него и Семеновой в помещении находилось четыре человека. В дальнем углу с широко распахнутыми ошарашенными глазами неподвижно стояла девушка небольшого роста с длинными каштановыми волосами. С ней Катя не была знакома лично, но часто видела вместе с Бутовским. Звали ее Оля Вельветова, и она была участницей рок-группы Бутовского, играла на электрогитаре. С Игорем, вероятнее всего, ее связывали исключительно дружеские отношения. За Олиной спиной прятался с гораздо более напуганным видом еще один будущий рекламщик – Вадим Земцов, человек неприятной наружности и робкого характера. Он тоже постоянно крутился возле Бутовского с друзьями. Притом за какие-то заслуги все окружение Игоря его терпело, хотя своим поведением и чертами характера он во многом напоминал Писарева. У оригинально декорированной в античном стиле лестницы со слегка растерянным видом, весь в пыли лежал тот самый блондин из кафе, что обещал Писареву помощь, который, собственно, и наделал столько шума, рухнув со ступенек. Самым впечатлительным же, тем, кто грохнулся в обморок, придавив собой Семенову, оказался не кто иной, как сам Писарев. Все присутствующие, кроме по-прежнему бессознательного Писарева, с небольшой долей осторожности приблизились к центру гостиной, образовав некое подобие круга, и стали впиваться друг в друга оценивающими взглядами. Стояла полная тишина. Дело повернулось круто. Все-таки у этой самой леди, именуемой судьбой, неплохое чувство юмора…

2

Плохо лежит – брюхо болит,

мимо пройти – дураком назовут.

(Посл.)

В самый обычный подъезд самой обычной Архангельской «хрущевки», сильно запыхавшись, вбежал вполне заурядный парень лет двадцати. Как ветер, перепрыгивая огромными шагами через две, а то и три ступеньки, он взлетел на четвертый этаж и без остановки затрезвонил в дверь сорок седьмой квартиры. Спустя секунд десять терпения не хватило, и парень забарабанил кулаком. Еще через десять уже призывал хозяина квартиры впустить его:

– Игорь! Игорь, открой! Это я – Земцов! – слова сопровождались ударами ног и свободной рукой по двери. Второй же рукой парень упорно давил на звонок. – У меня к тебе дело! Очень важное! Открой, пожалуйста!

Неизвестно чем бы все это закончилось, как злополучная дверь все же отворилась. На лестничную площадку нехотя в домашнем халате и тапочках вышел коренастый молодой человек примерно того же возраста, что и его незваный гость. Впрочем, возраст, наверное, был единственной общей чертой этих людей. Скорее, даже наоборот – один был точной противоположностью другого. Вадим Земцов был худощав, невысокого роста и с довольно сутулой осанкой. Лицо его постоянно покрывала россыпь красных прыщей. Маленькие серые зрачки его глаз быстро бегали по сторонам, долго не фокусируясь ни на одном месте, словно парень постоянно пребывал в каком-то суетливом состоянии. Вот и сейчас, разговаривая с Игорем, он смотрел то на перила, то на стены, то на тускло мерцающую лампочку накаливания под потолком. И лишь изредка бросал взгляд на собеседника. Игорь Бутовский же, наоборот, был статен, высок, прекрасно сложен. Явно поддерживал свою форму в одном из тренажерных залов города. Кроме того, был весьма хорош собой, что, конечно, не оставалось без внимания слабого пола. В характере Игоря чувствовалась полная самоуверенность, пожалуй, даже избыточное честолюбие. Отсюда и в этой неожиданной встрече с Земцовым, он, еще не отошедший ото сна и оттого прищуриваясь, смотрел на оппонента с изрядной надменностью.

– Чего тебе, Лягушонок? – обратился он к Земцову, которого прозвали так из-за его как будто приквакивающего смеха.

Вадим вообще редко смеялся. Может, из-за своей скромности, а может, и из-за закомплексованности, просто-напросто стесняясь своего непроизвольного выражения радости. Но если уж был уличен, то окружающих переполняла эйфория не столько от шутки, от которой рассмеялся он, сколько от производимых им звуков.

– Дело есть! Я кое-что выяснил! Запустишь меня? Тебе надо это увидеть! – начал Земцов в своей рассеянной манере, отрывками быстро выговаривая фразы.

– Ты на часы смотрел? Полседьмого утра!

– Это срочно! – Лягушонок сделал движение в сторону дверного проема, но наткнулся на выставленную Игорем руку.

– А если бы меня дома не было? Или я чем-то, пусть и дома, очень важным занят? – продолжал распыляться Бутовский.

– Да какие дела в полседьмого утра… – Земцов не договорил, из-за спины Игоря выскочила растрепанная блондинка. Небрежность в одежде говорила о том, что, одеваясь, она сильно торопилась. Девушка молниеносно бросилась вниз по лестнице. Через мгновение за ней уже хлопнула дверь подъезда. Из-за смущенно опущенной на лицо челки Вадим так и не разобрал, знаком ли он с ней, а вот как она зардела стыдливой краской, было видно и из-под ее красивых волос. Тут же покраснел и Земцов. Хотел было как-то оправдаться перед Игорем, извиниться, но так и замер, как вкопанный с открытым ртом, не подобрав нужных слов.

– Ну что ты глазенками своими хлопаешь? Уж заходи, раз приперся, теперь-то че? – с минуту наслаждаясь беспомощной реакцией приятеля, все же облегчил его участь Игорь и первым шагнул в квартиру.

Лягушонок стыдливо засеменил за ним.

– Проходи на кухню! – крикнул Бутовский уже из комнаты.

Вадим сел на старую, но все еще прочную массивную табуретку за сплошь заставленный грязной посудой стол.

– Я не стал бы тебя беспокоить так рано из-за пустяков, Игорь, – осторожно заговорил он, все еще чувствуя себя виноватым.

– Да уж надеюсь, – послышался приглушенный голос из-за закрытой двери в комнату. – Ну, выкладывай, с чем пришел?

Игорь вышел, уже надетый в белую футболку, бриджи и сланцы на босую ногу.

– Я узнал, где можно достать денег на наш клип! – выпалил Земцов.

– Да ладно, мы это уже обсуждали, нет у нас пока таких возможностей. Оставь ты эту затею! Занялся бы чем-нибудь полезным, хоть учебой что ли, – Игорь, явно разочарованный, опустился на стул напротив Вадима, придвинул к себе пепельницу и раздраженно закурил. – Если это все, ради чего ты разбудил меня в половине седьмого утра, ты должен быстро придумать причину, почему я не могу разбить тебе об голову… да хоть вот эту вазу со вчерашними фруктами.

Бутовский прекрасно помнил, как еще совсем недавно он со своей группой, преисполненной морем амбиций, грезил о признании и славе на музыкальном поприще. Они прилагали для этого немало усилий. Тратили свое время и средства на участие во всевозможных рок-фестивалях. Исполняли свои новые песни в одном из рок-клубов города – «Колесо». Молодой коллектив мечтал о собственном клипе, чтобы заявить о себе, показать себя людям. Уже даже существовала договоренность с одним московским кабельным телеканалом о предоставлении эфирного времени за сравнительно скромное вознаграждение. Называлась группа Бутовского «Увертюра», тому было более чем простейшее объяснение: первую свою песню ребята сочинили как увертюру к университетскому концерту в честь Святого Валентина. Как-то надо было представиться зрителям, и один из участников ляпнул первое, что пришло в голову. Никто спорить не стал, о рождении коллектива речи тогда еще не шло. А в итоге название так и прижилось. Три парня и две девчонки – участники группы, всеми силами пытались осуществить детскую мечту, упорно, шаг за шагом, продвигаясь к цели. Много работали, копили деньги на видеоклип, отставляли на второй план учебу и семью. Часто об этом говорили, обсуждая свое будущее творение до мельчайших деталей. Были уже даже готовы слова песни и музыка, автором которых был Бутовский с бас-гитаристом, еще одним человеком из состава «Увертюры», – Димой Бессоновым. Но тех самых пресловутых денег-то как раз и не хватило. Бутовский с друзьями не смогли уложиться в отведенные телеканалом сроки и накопить необходимую сумму, что вчера вечером, как бы всем ни было паршиво, пришлось признать на репетиции в их арендованной студии.

– Да выслушай же ты меня, наконец! Тут совершенно точно верняк вырисовывается! Помнишь, в прошлом году ездили на «Drag Racing» на аэродром Лахта в поселок Катунино? В гонках тогда участвовал парень из нашей группы – Легостаев, который еще разбился в автокатастрофе почти сразу после гонок?

– Допустим, это здесь при чем? – Бутовский смотрел на приятеля с большим ироничным сомнением.

– Они же катались на деньги!

– Да, но как это с нами связано?

– В том-то и дело, что с этого момента – непосредственно! – Земцов от нетерпения даже заерзал на стуле. – Официально они гонялись за общий банк, который своими же вкладами и создавали. Он был приличен, но все же невелик. Однако был и подпольный тотализатор. Его организовал некий Красников, и вот там ставки зашкаливали до небывалых высот. Люди там проигрывали целые состояния! Гонщикам на этом тотализаторе играть строжайше запрещалось, дабы избежать подстроенных финишей непосредственно пилотами. Уверен, многие участники о нем даже не догадывались. Сам же Красников наверняка покупал многие гонки, потому как уже достаточно давно имеет с этого мероприятия стабильный неплохой доход. Ну а гонщики там вроде беговых лошадей на ипподроме, выступают за «покушать».

– Не пойму, к чему ты все это рассказываешь мне? – Бутовский все еще пренебрежительно относился к словам своего собеседника, однако чувствовал, что любопытство все-таки берет верх над ним.

Это еще больше подстегивало Земцова, и он продолжал, все быстрее проговаривая свои отрывистые фразы:

– Слушай дальше! Вчера на субботнике, который вы, кстати, всей толпой успешно прогуляли, мы проводили уборку в нашей аудитории.

Бутовский лишь ухмыльнулся в ответ. Действительно, добрые две трети группы считали неслыханным унижением присутствовать на подобного рода мероприятиях и, конечно, на них не ходили, пользуясь мягкостью характера своего еще молодого куратора – Сальникова Эдуарда Семеновича, который сам только выпустился из педагогического и едва успел приступить к работе. На всевозможные дежурства и субботники оставалась малая часть группы, которая, попросту говоря, не пользовалась особой популярностью в коллективе: люди вроде Лягушонка.

– Я переставлял книги на новый стеллаж, – продолжал Земцов, – и наткнулся на очень любопытный учебник экономики.

– С каких это пор экономика для тебя представляет интерес? – рассмеялся Игорь.

– Сама экономика, конечно, никакой ценности не представляет, а вот владелец книги… – Вадим достал из своего портфеля старенький учебничек, откинул обложку и указал пальцем на выведенную в левом верхнем углу мелким каллиграфичным почерком фамилию с инициалами: «Легостаев А. А.» – А вот что я нашел внутри, послушай, – с этими словами Лягушонок извлек потрепанный тетрадный лист, вставленный между страниц, испещренный точно таким же почерком:

«Привет, брат. Я не выискиваю способ восстановить с тобой дружеские отношения, так как виноватым себя по-прежнему не считаю. Однако мне срочно понадобилась твоя помощь. Чтобы ты не отказал мне, не дочитав до конца, сразу скажу – твоя помощь одинаково выгодна как мне, так и тебе. Вчера я выиграл гонку, что принесло мне немалый доход, и, поверь, речь идет не о тех копейках, что скидывают в кассу гонщики. Я выиграл по праву, но забрать заработанное оказалось куда сложнее, чем я думал, уж слишком много стервятников слетелось на запах легкой наживы. Я всего лишь хочу взять свое, но в одиночку сделать этого не смогу. Поэтому обещаю, если поможешь, по-братски, коими мы, как ни крути, являемся, – разделю все с тобой. Вряд ли мы сможем снова по-родственному общаться, да и не нужно этого нам, и все же такая вещь, как деньги, может объединить и врагов, ведь не бывает лишнего миллиона, верно? Обращаюсь к тебе так странно, в письменной форме, потому как при личной встрече и по телефону вряд ли ты станешь слушать меня. Выигрыш я спрятал в коттеджном поселке, что по дороге в Малые Кареллы. Где именно, расскажу, как только дашь свой ответ, если согласишься, разумеется… не тяни с ним, времени остается не так уж много. Буду ждать».

– Теперь понимаешь? – едва успев прочитать, налетел на Игоря Земцов. – Он пишет: «Речь не об общей кассе участников». А посему старина Легостаев каким-то образом умудрился поставить на тотализаторе Красникова на самого же себя!

– Интересно, как? – от ироничности Бутовского не осталось и следа.

– Ну, тут история умалчивает, да и не это важно! У него там в тайнике, где-то в коттеджном поселке, целый «лямм» мается!