Текст книги "Мрак тени смертной"

Вокзальная сутолока осталась позади, и Бертран с облегчением вошел в предназначенный ему номер гостиницы. Номер оказался не слишком роскошным, но уютным. Бертран с облегчением подумал, что немецкая рассудительность и экономность все-таки взяли верх над натурой господина Мюллера. Тратить деньги следовало с умом. Каждый пфенниг бережет марку и приумножает состояние своего хозяина.

Ночные страхи развеялись после утреннего разговора с господином Мюллером.

Мюллер сразу понял нерешительность и осторожность юного Гюльзенхирна и засмеялся:

– О, Бертран! Я вас прекрасно понимаю. Наверное, со стороны это было жутковатое впечатление. Успокойтесь это вовсе не наркотики, как легко можно подумать. Это американское патентованное лекарство от давления. Ночью у меня был приступ. Что поделать, Бертран, возраст не прибавляет здоровья.

В разговоре он был словоохотлив.

По рассказам господина Мюллера поместье дядюшки располагалось в Аргентине на границе с Боливией.

– Конечно, это не Буэнос-Айрес, – разглагольствовал за завтраком Мюллер, делая извилистые одному ему понятные движения вилкой. – Но места, я вам скажу, великолепные. Каучук, крокодилья кожа, листья коки… Не морщьтесь, молодой человек, прежде всего это ценное медицинское сырье, которое пользуется большим спросом. Владения вашего дядюшки обширны, я бы даже сравнил их с богатой латифундией. Долетим до Буэнос-Айреса, затем поездом доберемся до Сальты, а там уже будет совсем недалеко. Это поразительно, Бертран! Да что я вам говорю, вы все увидите собственными глазами. Не робейте, вы станете очень, очень богатым человеком. Об ином я просто пока умолчу, чтобы не будоражить вашего воображения.

Согласитесь, подобные рассказы лишь способствуют любопытству!

Страхи и сомнения бесследно исчезли, их место заняло смятенное нетерпение, настоянное на любопытстве и ожидании чуда. Господин Мюллер уже не казался Бертрану ожившим вурдалаком, более он напоминал больного безобидного старикашку, приверженного к вышедшей из моды одежде и посещению нескромных заведений, именуемых публичными домами, которых на Плас-Пигаль оказалось великое множество. «Интересно, – думал с азартной насмешливостью Бертран, – что он делает с тамошними красотками? Для полноценной половой жизни он, пожалуй, уже слишком стар». Впрочем, конечно же, это были проблемы самого господина Мюллера, если только он не тратил на эти свои сомнительные удовольствия их с дядюшкой деньги. «Приедем в поместье, – решил Бертран, – потребую от этого седого сладострастника полного отчета о затраченных суммах. Он мне за каждый пфенниг отчитается». Он был полон нетерпеливого азарта и уже мысленно видел капиталы дядюшки своими. А как же иначе? В противном случае к чему бы дядюшке его призывать? Дядю Зигфрида Бертран представлял себе немощным стариком, который с трудом передвигал ноги и еженощно молил господа Бога, чтобы тот даровал ему быструю и безболезненную смерть. Несомненно, что приезда племянника дядя Зигфрид ожидал с великим нетерпением.

Похотливые походы господина Мюллера ничуть не привлекали Бертрана. Нет, к противоположному полу он, конечно, испытывал определенное влечение, но нравственное воспитание, полученное в сиротском доме, не позволяло Бертрану выливать семень на первую попавшуюся розу, тем более розу проститутки, совсем не заинтересованной в потомстве.

Поэтому он посетил лишь несколько забегаловок на Монмартре, но чаще бесцельно валялся на постели в своем номере, предаваясь бесплодным, но восхитительным мечтаниям о том, что его ожидает в ближайшем будущем. Аргентинок он почему-то представлял себе в пышных бальных платьях, женственными и томными, а аргентинцы, напротив, были как на подбор усатыми, черноглазыми и вспыльчивыми. В общем-то, это было понятным – представления Бертрана о далекой стране складывались из прочитанных в юности романов, которых в сиротском доме было превеликое множество. Сиротский дом располагался в здании, которое до того принадлежало муниципальной библиотеке города Дюссельдорфа, но муниципалитет, занятый восстановлением хозяйства, особых усилий по возврату книг в свою собственность не прилагал.

Два дня спустя господин Мюллер постучался к нему в номер ранним утром.

– Собирайтесь, Бертран, – сказал он. – Мы едем в аэропорт.

От большинства своих вещей молодой Гюльзенхирн по совету Мюллера избавился еще в Гамбурге. Более ценные вещи он продал своим друзьям, все менее ценное сплавил старьевщикам, а то, что не подошло друзьям и старьевщикам, он с большим сожалением отправил в мусорный бак на углу Кирхенштрассе и Милькенштрассе, неподалеку от дома, в котором жил. Поэтому собраться ему не стоило особого труда, больше всего времени ушло на душ и бритье.

Вызванное такси серым жучком стояло на углу улицы.

До него оставалось не более тридцати шагов, когда Мюллер вдруг преобразился. Забавный и безобидный старикашка неожиданно исчез, вместо него рядом с Бертраном оказался опасный, как змея, убийца, в сухом немощном теле господина Мюллера словно развернулась невидимая пружина.

– Ложись! – крикнул он и, не дожидаясь, когда Гюльзенхирн выполнит приказание, ловким движением сбил его на пыльный тротуар.

В руках господина Мюллера оказался небольшой черный пистолет, из которого он ловко принялся стрелять в нескольких прохожих, которые, как показались Бертрану, мирно двигались им навстречу. Но господин Мюллер оказался не столь уж неправым, а внешняя безобидность прохожих скрывала их агрессивность, – рассыпавшись по тротуару и используя фонари и урны, как естественное прикрытие, прохожие в свою очередь выхватили свои пистолеты и принялись стрелять в Мюллера. Однако спутник Бертрана Гюльзенштерна оказался более метким и ловким, нежели враги, – не прошло и минуты, как трое из них лежали на тротуаре неподвижно, словно мешки с тряпьем, а остальные показывали завидную осторожность, высовывая из-за укрытия лишь руку и без особого прицела стреляя в сторону, где находились Бертран и господин Мюллер.

– В машину! – прошипел спутник Бертрана. – Быстрее! Быстрее, ротшназе!

Оказавшись в машине, Мюллер бросил водителю несколько крупных купюр.

– В аэропорт Орли! – приказал он.

Водитель такси, немало изумленный произошедшим, но, тем не менее, не потерявший своих профессиональных навыков, стремительно рванул с места.

– Апаши? – спросил он, с уважением поглядывая на вороненый пистолет в руках клиента. – Не волнуйтесь, мсье, я знаю город, как пять своих пальцев. Мы оторвемся от негодяев, не будь я Гастон Крилье.

Таксист не соврал, когда они высаживались из машины в аэропорту, вокруг не было даже намеков на таинственных преследователей.

До рейса на Буэнос-Айрес оставалось около получаса, поэтому господин Мюллер бесцеремонно поволок Бертрана через таможенные и пограничные посты, размахивая документами и пачкой денег. Неизвестно, что больше оказало воздействия на таможенников и жандармов, но вскоре они уже бежали к самолету. Впрочем, Бертран даже нашел время, чтобы купить в киоске, расположенном на их пути, пачку газет и журналов, чтобы не скучать во время перелета.

Они еще приходили в себя, когда самолет начал разбег, чтобы покинуть негостеприимную французскую землю.

– Это Кардинал, – прошептал господин Миллер, неподвижным взглядом уставившись в затылок впереди сидящего пассажира. – Несомненно, это Кардинал. Но как он узнал?

Лезть к нему с расспросами Бертран не стал. Он был слишком напуган, чтобы проявлять любопытство. Прежние подозрения вновь ожили. Оказывается, путешествие не только обещало радужные перспективы, оно могло оказаться смертельно опасным! Об этом господин Мюллер не говорил.

Чтобы успокоиться, Бертран уткнулся в газету.

Но и тут его ожидали сюрпризы.

На первой полосе бульварной газетки огромными буквами сообщалось о криминальной сенсации. Французский язык Бертран знал достаточно хорошо, у них в школе при сиротском доме был неплохой преподаватель французского, да и работа кельнером способствовала обретению необходимых разговорных навыков.

«Убийство проститутки на Пляс Пигаль, – сообщала газета. – Неизвестный маньяк убил Натали Молинье. Перед тем, как убить женщину, он отрезал ей груди и пришил их на живот. Полиция разводит руками! Полицейский инспектор Бержье расписывается в своем бессилии!»

В центре страницы была помещена фотография проститутки неглиже. Судя по этой фотографии, при жизни Натали Молинье была миленьким созданием. Стройная блондиночка с довольно аппетитными формами. Так уж это было или не так, но Бертрану показалась, что и эта девица чем-то неуловимо напоминает Марику Рёкк в период ее кинематографического расцвета.

Буэнос-Айрес Бертрана Гюльзенхирна разочаровал.

Город, конечно, был неплохой – с узкими, но чистыми улочками, множеством магазинов, но как успел разглядеть Бертран, на всем лежала незримая, но явственная атмосфера порока. Не зря же этот город называли Парижем Южной Америки. Но слишком много в нем было гужевого транспорта. Не красили его ни вид устья Ла-Платы, ни малоинтересные окрестности. Женщин на улицах хватало, одеты они были прекрасно и следовали в этом французской моде. Однако по глазам их было видно, что, получив достойное предложение, они с не меньшей охотой разоблачились бы. Бертран от города особого впечатления не получил, в памяти только и остались черноволосые и кареглазые красотки. Возможно, причиной тому была спешка, с которой они пересекли город. Возможно, этот город следовало изучать, по-испански не спеша, посещая небольшие уютные пульхерии, в которых подавались национальные блюда и раздольно пили вино, лениво ссорились и незатейливо дрались на ножах, не смотря на всю неугомонность энергичной аргентинской полиции. Натуры восторженные и романтические после посещения Буэнос-Айреса, несомненно бы, взахлеб рассказывали истории, в которых испанская страсть смешивалась с негритянской меланхолией и стоическим индейским терпением. Но Бертрану ничего подобного увидеть не удалось. В его памяти Буэнос-Айрес остался ленивым пыльным городом, по улицам которого стремительно таскал его господин Мюллер, посещая таинственные адреса и ведя загадочные разговоры, которые вызывали в Бертране скуку и нетерпеливое раздражение.

Поэтому он с облегчением воспринял момент, когда они сели на поезд, идущий в Сальту. Некоторое время господин Мюллер дотошно расспрашивал Бертрана, не заметил ли тот при посадке чего-нибудь подозрительного, но поскольку Бертран ничего подозрительного не заметил, его спутник несколько успокоился. Но тут неожиданно выяснилось, что один из чемоданов, в котором находились рубашки Бертрана, исчез.

– Жулики, – философски заметил господин Мюллер, освобождаясь от пиджака. – В Буэнос-Айресе большая безработица, милейший Бертран. Вы видели, сколько метисов слоняется по перрону? Работать на плантациях они не хотят, для всякой иной работы они тоже достаточно ленивы, а вот воровать научились. Да не переживайте, Бертран, в Сальте мы купим новые вещи, и перед вашим дядюшкой вы покажетесь в достойном виде. Это я вам обещаю.

За окном медленно тянулись пригородные строения, в вагоне быстро становилось душно и жарко, и Гюльзенхирн понял, что путешествие будет нелегким. Особенно удручало отсутствие сорочек. У той, что была на Бертране, под мышками уже темнели потные круги, и не было никакой возможности поменять ее.

– Садитесь, – сказал Мюллер. – Я хотел бы поговорить с вами, Бертран, о вашем дядюшке.

Бертран сел, недоверчиво глядя на спутника.

– Так вы мне все наврали? – спросил он, вглядываясь в бледное лицо.

Бледное невыразительное лицо спутника порозовело.

– Как вы бестактны, – пожевав губы, упрекнул Мюллер юного собеседника. – Нет, я не обманул вас, Бертран. Более того, пожалуй, я рассказал вам не все, а кое в чем даже немного умышленно ошибся.

– Да? – Бертран склонил голову, саркастически улыбаясь. – Тогда подошло время рассказать правду.

– Для всей правды, – спокойно отвечал Мюллер, нисколько не смущаясь недоверчивой напористостью своего спутника, – время еще не пришло. Вся правда, пожалуй, потрясет вас. Поэтому я постараюсь вводить вас в курс постепенно, мой молодой друг, и вы можете смело поверить мне, что это я делаю исключительно для вашей пользы.

Он задумчиво помолчал, играя идиотским пестрым перышком, неведомо откуда появившимся за лентой его черной широкополой шляпы.

– Помнится, я говорил вам, что поместья вашего дядюшки обширны, – сказал он, наконец. – Но я не говорил вам, Бертран, насколько они обширны. Пожалуй, владения вашего дяди вполне можно сравнить с небольшим государством – площадь этих владений составляет около двух тысяч квадратных лье, на которых проживает около десяти тысяч человек. И представьте себе, ваш дядюшка является повелителем этих жителей. Каждое его слово является своего рода законом. Надо сказать, Бертран, ваш дядюшка в высшей степени необычный человек.

– Вы сказали, около тысячи лье? – выделил голосом Бертран.

Его собеседник смущенно замахал руками.

– Конечно же, – поправился он. – Я оговорился. Разумеется, что речь шла о милях или, если вы того пожелаете, километрах. Но речь совсем не об этом, Бертран. Речь идет о вашем дяде. Надо сказать, ваш дядя совершенно нетерпим к людям, которые пытаются ему противоречить. Вас это не смущает?

– С какой стати? – удивился Гюльзенхирн. – Наоборот, я считаю, что владелец крупного состояния и обширного земельного надела заслуживает того, чтобы к его мнению прислушивались.

– Превосходно, – с одобрением в голосе заметил господин Мюллер. – Думается, я в вас не ошибся, молодой человек. Вы умны и к тому же в достаточной степени самоуверенны. Надеюсь, это поможет вам сохранить душевное равновесие во владениях дяди.

Внезапно он замолчал, прислушался к происходящему в коридоре, привстал, извлекая из кармана пистолет. На этот раз у господина Мюллера в руке был парабеллум. Застав войну, пусть и в самом ее конце, Бертран Гюльзенхирн научился разбираться в оружии. Да, это был тяжелый парабеллум армейского образца, грозное оружие в руках того, кто умел им владеть. Судя по парижским событиям, Ганс Мюллер оружием владел в совершенстве.

Бертран ошарашено смотрел на спутника. Мюллер производил впечатление психически больного человека, в крайнем случае, неуравновешенного. Сам Бертран не слышал ничего подозрительного и не мог взять в толк, с чего же вскинулся его наперсник, оборвав поучения?

Господин Мюллер прижал палец к тонким бледным губам, осторожно передернул затвор пистолета. Теперь и Бертран явственно услышал, что за дверью кто-то напряженно дышит.

Господин Мюллер рывком открыл дверь.

Перед дверью стоял метис с коробом торговца. В коробе виднелись бутылочки пива, пачки печенья и сушеных креветок, иная мелочь – обычный набор торговца, промышляющего в поездах. Но господин Мюллер так не думал. Рывком он втянул метиса в купе, запер за ним дверь, одновременно упирая ствол парабеллума в подбородок торговца.

Метис забормотал что-то непонятное. Скорее всего, он говорил по-испански, а этого языка Бертран не знал, к тому же язык был осложнен местным диалектом, о существовании которого Бертран в Европе даже не подозревал.

Господин Мюллер что-то спросил метиса.

Тот торопливо затараторил, но, видимо, он говорил совсем не то, что хотелось услышать господину Мюллеру. Тот коротко размахнулся и стволом пистолета ударил метиса в пах, одновременно зажимая ему рот рукой. Бертран удивился, как все ловко получается у его спутника, словно он всю жизнь занимался подобными делами. Метис согнулся, и мучитель потащил его в туалетную комнату, захлопнув дверь перед носом Бертрана. Очевидно, господин Мюллер не желал, чтобы при его беседе с торговцем присутствовал молодой Гюльзенхирн.

Бертран сел, охватывая голову руками. Происходящее казалось ему бредовым сном. Непонятные покушения и более чем непонятные намеки господина Мюллера заставляли задуматься над происходящим. Теперь Бертран окончательно уверился, что попал в лапы психически неуравновешенного человека, возможно даже маньяка, который собирался использовать Бертрана в неведомых целях. Вряд ли это было убийство, ради этого господин Мюллер не стал бы его тащить на другое полушарие планеты, прикончил бы его в родном Гамбурге. Однако неизвестность пугает. Бертран прислушивался к происходящему в туалетной комнате, но слышал лишь короткие лающие вопросы господина Мюллера и невнятное мычание метиса. Потом в ванной что-то глухо стукнулось об пол и наступила тишина.

Бертран поднял голову.

Дверь в туалетную комнату отворилась, и показался улыбающийся господин Мюллер. Господи, он выглядел умиротворенным!

– Бертран, – тоном, не допускающим пререканий, сказал господин Мюллер. – Надо открыть окно.

Бертран не смог бы объяснить, почему он повиновался, но когда окно было открыто, и в купе ворвался ветер, вызванный движением поезда, господин Мюллер позвал его в туалетную комнату. Метис неподвижно лежал на полу и на лице его стыл испуг.

– Возьми его за ноги! – приказал господин Мюллер, впервые обращаясь к Бертрану на «ты», и Бертран, не рассуждая, повиновался ему. Тело метиса было теплым и вялым, возможно, торговец был еще жив. Торговец или шпион? Ответа на этот вопрос не было.

Вдвоем они подтащили метиса к окну. Дальше все сделал господин Мюллер. С ловкостью, которой было трудно ожидать от человека его возраста, Мюллер сунул голову торговца в распахнутое окно, умело и быстро толкнул тело, и в купе никого не осталось кроме него и Бертрана.

Мюллер расширенными глазами посмотрел на своего спутника, и Бертрану передалось возбуждение, которое испытывал его пожилой наперсник. Господину Мюллеру нравилось убивать!

– Все объяснения потом, – услышал Бертран тихий вкрадчивый шепот. – Поймите, мой дорогой мальчик, со шпионами только так и надо поступать. Сегодня ты пожалеешь их, а завтра не пожалеют тебя.

Господин Мюллер брезгливо поднял корзинку с товарами и хотел выбросить ее в окно, но передумал и, только оставив на столике пиво, он швырнул корзинку вслед за ее несчастным хозяином.

– До баварского этому пиву, конечно, далеко, – благодушно сказал он, умело открывая одну бутылку и протягивая ее Бертрану. – Но жажду оно все-таки утоляет.

Бертран умоляюще и бессмысленно посмотрел на спутника и бросился в туалет. Некоторое время его рвало. Хотелось немедленно бежать, соседство с человеком, который так хладнокровно выбросил с поезда торговца, сделав при этом его, Бертрана Гюльзенхирна, сообщником. Но бежать было невозможно, страшный господин Мюллер что-то мурлыкал за дверью, а Бертран находился в его власти – без денег, без документов, которые Мюллер держал у себя, без знания языков и обычаев чужой страны Бертран чувствовал себя беспомощным младенцем. Он пришел в себя, умылся, посидел немного на унитазе, разглядывая бедное убранство ванной комнаты. Выходить не хотелось. Но и отсиживаться в туалетной комнате было просто глупо.

Поколебавшись немного, Бертран потянул ручку двери.

Господин Мюллер пил пиво.

– Что же это вы, милый Бертран? – спросил он, глядя на молодого спутника бесцветными глазами. – Нервы, нервы. Понимаю. Но ведь это просто шпион, не заслуживающий иной участи. А о полиции не беспокойтесь, мы выбросили его в реку, а она кишит аллигаторами. Будьте мужчиной, Бертран!

Хладнокровие и отвага – вот чего вам пока не хватает. Надо привыкать. Ваш дядя – сильный человек, Бертран, а вы должны стать достойными вашего дяди.

Жестом он предложил Бертрану сесть.

– Боже мой, на кого вы похожи! – всплеснул он руками. – Бертран, вы испачкали рубашку!

– Вы же знаете, что у меня нет другой, – пробормотал Гюльзенхирн.

Господин Мюллер принялся возиться в своем чемодане.

Рубашка, которую он протянул своему спутнику, была украшена кружевами. Только теперь Бертран обратил внимание, что на самом господине Мюллере такая же рубашка.

– Надевайте, надевайте, – с отеческой строгостью приказал Мюллер. – Можете не сомневаться, я делаю все, чтобы ваш дядюшка был удовлетворен. Кстати, Бертран, я говорил вам, что ваш дядя сменил имя? Теперь его зовут не Зигфридом, он отверг свое прежнее имя. Значит – быть посему. Теперь вашего дядю зовут Луи, и я скажу вам, господин Гюльзенхирн, это имеет особый смысл. Имя человека определяет его судьбу. Ваш дядя переломил судьбу. Отринув имя, которое в прежней жизни привело ее к полному крушению, ваш дядя начал новую жизнь.

«Бред! – раздраженно подумал Бертран, облачаясь в новую рубашку и чувствуя себя в ней глупо и неудобно. – Все бред! А я никак не смогу понять, чего этот человек хочет от меня». Утешало одно – убивать его пока никто не собирался. Тем не менее, Бертран понимал, что должен бежать при первой же возможности. Дальнейшее путешествие с господином Мюллером пугало его. Возможно, что жуткая смерть блондинок в Гамбурге и Париже были тоже связаны с его странным попутчиком, в нарушениях психики которого Бертран уже не сомневался. Прямо спросить об этом своего страшного спутника Бертран боялся. Кто знает, на что будет способен психбольной, узнав, что его жуткая тайна открыта?

– Пройдем в ресторан? – предложил господин Мюллер. – Покушаем, поболтаем… Мне еще многое надо рассказать вам, Бертран. Я должен вас подготовить. Понимаете, я ведь уже говорил вам, что владения вашего дядюшки – это настоящее государство. И это действительно так. Мы называем его Паризией… Бертран? Вы совсем не слушаете меня!

Бертран Гюльзенхирн с трудом заставил себя посмотреть на спутника.

Благообразное бледное лицо Ганса Мюллера было спокойным, короткие седые волосы делали спутника Бертрана безобидным старичком. На щеках его горел еле заметный склеротический румянец. Внешним видом и своей старомодной одеждой господин Мюллер казался принадлежащим прошлому – безобидная букашка из книжного шкафа, в котором хранилась «Майн Кампф».

– Я плохо себя чувствую, – делая над собой усилие, сказал Бертран. – С вашего разрешения, господин Мюллер, я полежу и отдохну. Стремительность событий выбивает меня из колеи. Вам, в самом деле, абсолютно не жаль этого человека?

Его спутник рассыпался мелким смешком, напоминающим кашель.

– Ах, Бертран, – отсмеявшись, сказал он. – Вот она, ваша ошибка. Запомните, Бертран, негр ни при каких условиях не может стать человеком. Это всего-навсего говорящее животное, способное выполнять простейшие команды своего белого дрессировщика.

– Негр? – неохотно удивился Бертран. – Мне показалось, что мы имели дело с метисом.

– У нас в Паризии мы называем их неграми, – развел руками Ганс Мюллер. – Надо заметить, так значительно удобнее.

Несомненно, этот человек был безумен. И вместе с тем он был немцем. Бертран мог поклясться в этом. Он боялся своего спутника, способного без угрызений совести расстрелять врагов на пустынной улице французской столицы, выбросить на ходу поезда торговца, предварительно подвергнув его коротким, но, несомненно, мучительным пыткам, а быть может, причастного к садистским убийствам женщин (Бертран в этом последнем почти уже не сомневался). Он боялся и не понимал этого человека. Да и все происходящее удручало и вводило в недоумение. Дядюшкино поместье, которое неожиданно разрослось до латифундии, чтобы еще через некоторое время обратиться в государство, имеющее конкретное наименование Паризия, теперь казалось Бертрану Гюльзенхирну столь же фантастическим, как государство пингвинов в Антарктиде. Безумие окружало его, кружило голову, а господин Мюллер казался ему Мефистофелем, который искушал Бертрана точно так же, как некогда он это делал с доктором Фаустом. Этот бледный человечек внушал Гюльзенхирну страх и отвращение. Теперь он мог лишь надеяться, что в конце этого жуткого путешествия его действительно встретит заботливый дядюшка, пусть он даже и зовется теперь Луи. Дядюшка Луи… Пусть будет так. Лишь бы он встретил Бертарана и спас его от этого странного человека, который с несомненным удовольствием смаковал пиво, еще совсем недавно принадлежавшее человеку, чью плоть сейчас с азартом разрывали аллигаторы Параны.

Смена дядей его имени ни сколько не удивляла Бертрана. Из рассказов матери он знал, что Зигфрид Таудлиц принадлежал к ордену таинственного и всемогущего ордена «Аненэрбе» и с поражением Третьего рейха был вынужден бежать из страны, в которой он неожиданно лишился своего всемогущества и оказался низвергнут до разыскиваемого компетентными службами парии. Естественно, чтобы выжить, он должен был поменять свое имя и спрятаться там, где его никогда бы не настигла карающая рука несправедливого правосудия.

– Пойду, погуляю, – сказал Ганс Мюллер. – Милейший Бертран, мне бы не хотелось, чтобы вы поступили необдуманно и опрометчиво. Я поклялся вашему дяде, что доставлю вас в целости и сохранности. Дайте и вы слово, что не будете рисковать своей жизнью, ведь она драгоценна не только для вас, еще более дорожу вашей жизнью я.

– Господин Мюллер, – неожиданно повинуясь какому-то наитию, спросил Бертран. – Вам действительно нравилась Марика Рёкк?

Последствия его вопроса оказались неожиданными. Спутник Бертрана неожиданно побагровел, возбужденно затрясся, задыхаясь, он принялся глотать воздух, глядя на Бертрана выпученными стеклянными глазами. Не говоря ни слова, он ринулся к своему саквояжу, и на свет божий появился уже знакомый молодому Гюльзенхирну шприц. Дрожащими руками господин Мюллер наполнил шприц желтоватой жидкостью из ампулы, нетерпеливо покусывая губы, освободил дряблый веснушчатый сгиб руки, который украшали многочисленные красные точки, и умело вонзил иглу во вздувшуюся хищную синюю вену.

После укола господин Мюллер быстро успокоился. Вид у него стал сонливым, и тут уж даже неискушенный во многих житейских вещах Бертран Гюльзенхирн мог смело закладывать в споре собственную голову, что никаким лекарством от давления тут и не пахло, наркотик себе вколол господин Мюллер, скорее всего, морфий. А что бы еще его так быстро успокоило и сделало вялым?

Ганс Мюллер блаженно поулыбался, глядя в пространство перед собой, потом неохотно повернулся к спутнику и, страдальчески вздохнув, сказал:

– Ах, любезный Бертран, ну, разве можно так волновать человека? Разве вы сами никогда не видели «Девушки моей мечты»?