Текст книги "Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника"

Глава третья,
в которой жизнь продолжается

Прокуратура конечно же возбудила уголовное дело по вопиющим фактам нарушения правил техники безопасности на производстве, но наступил август, и Милене Ружич надо было идти в отпуск, поэтому дело она приостановила за неустановлением преступников. А что вы хотите? Ей областная прокуратура путевку выделила в дом отдыха на побережье Черного моря, и вы думаете, она вместо этого в Кулибинске разными глупостями заниматься будет? Такие путевки, особенно бесплатные, на дороге не валяются. А у Милены имелись новые джинсы, настоящие «Леви Страус» и вечерние гарнитуры ей известная в Кулибинске портниха весь год шила, да и купальник Милене из Москвы привезли такой, что смело можно ручаться: даже отчаянный женоненавистник не смог бы пройти по пляжу, не оглянувшись на стройную обладательницу такого купальника.

Владимир Земляков проводил ее до поезда Псков – Адлер, и Милена долго махала ему голубым платком из приоткрытого тамбура десятого вагона, увозившего ее на юг. Она даже всплакнула немного, но так, чтобы цвета лица не испортить и импортную косметику слезами не смыть.

Вдова Иванкина своего погибшего инженера похоронила. Хоронили его в закрытом гробе, деньги на гроб и все остальные печальные принадлежности выделил завод, он же помог с продуктами на поминки, а вот с водкой вдове помог директор коопторговского магазина Возген Гексенович Варданян. Он оказался мужчиной чутким к человеческому горю и с широкой душой, как всякий облеченный властью торговый работник и известный своим традиционным хлебосольством пусть и бывший житель гор.

Земляков быстро забыл о том, что случилось на заводе. Не до того было. Непосредственно его дело не коснулось, никто ему за этот несчастный случай не выговаривал, нервы не портил. А жизнь, она ведь не стоит на месте: с маслосырбазы украли две тонны швеллера, потом ограбление магазина случилось, да и народ своего участкового, разумеется, не забывал – нет-нет да и подкидывал ему десяток жалоб. А тут еще кампания по борьбе с самогоноварением началась. Как известно, любая кампания в органах внутренних дел заканчивается наказанием невиновных, выдвижением неспособных и награждением непричастных. Только сначала эту кампанию надо пережить. Самогон в Кулибинске гнали все, причем в изготовлении самогонных аппаратов проявляли поистине кулибинскую смекалку и мастерство. Иной раз можно смело сказать, что перед вами, скажем, сепаратор. Но это будет ошибкой – перед вами оригинальный самогонный аппарат. Или вы думаете, что перед вами зарубежный радиоприемник или магнитола, созданная мастерами неизвестной фирмы. И опять ошибетесь – это тоже всего лишь самогонный аппарат. Конечно, в таких случаях легко ошибиться. Участковый Семенец изъял на одном подворье алюминиевый бидон, в который был впаян змеевик и внизу был пристроен краник для спуска жидкости. Казалось бы, чего там гадать, несомненно, что подобный агрегат является самым примитивным самогонным аппаратом. Но Семенец ошибся, все, что было смонтировано внутри бидона, служило одной единственной цели – повысить срок хранения молочных продуктов до умопомрачительных пределов. В результате Семенец получил строгий выговор, а аппарат, созданный талантливым кулибинцем, поехал на ВДНХ, как несомненное достижение представителей народного хозяйства. После этого самогонные аппараты изымать никто не торопился. Ограничивались изъятием готового продукта, который актировался и торжественно уничтожался, когда скапливался у старшины Кулибинского РОВД в достаточных для этого количествах. Участников обряда уничтожения старшина подбирал сам, поскольку занятие это было трудное и опасное. Не каждый человек для этого годился. Обычно уничтожение проводилось в знаменитой на весь Кулибинск Соловьиной роще. Соловьев там и в самом деле хватало, только вот отличались они одной особенностью – это были непоющие соловьи. Основная причина заключалась в том, что во время рейдов изымалось значительное количество первичного продукта, из которого в дальнейшем получался прекрасный самогон. Нетрудно догадаться, что этот первичный продукт являлся обыкновенной брагой. Брага старшиной заботливо отцеживалась и оставшаяся гуща выливалась чуть в стороне от основной поляны прямо в кусты. Поскольку это в основном был хлебный и фруктовый продукт, соловьи быстро приноровились к дармовому угощению. Уже через полгода они издавали звуки, достойные ворон и сорок, а через год пристыженно замолчали, поняв, что петь уже никогда не будут. Нормальный соловей разливает трели, чтобы приманить самочку. Нашим соловьям петь уже было незачем, самочки по причине поголовной импотентности их абсолютно не интересовали. Они уже и летали-то с большим трудом.

Комиссия во главе со старшиной уничтожение изъятого самогона проводила регулярно. От непосильного и опасного труда лица старшины и остальных членов комиссии стали кирпично-красными, а голоса хрипловато-мужественными. Начальник отдела внутренних дел попытался изменить порядок уничтожения утратившего доказательственное значение продукта и одно время приказал выливать его прямо на глазах у начальства в раковину умывальника. Но старшина и здесь не растерялся. Совместно с пятнадцатисуточниками он соорудил хитроумную систему с краником. Повернешь его в одну сторону – и вода спокойно уходит в общую канализационную систему, повернешь в другую – и сливаемое вещественное доказательства по специальному резиновому шлангу устремляется в установленные в соседнем помещении канистры. Начальство, разумеется, ни о чем не догадывалось, а пиршественные возлияния в Соловьиной роще возобновились, но уже на более осторожном уровне – без бравых выходок, без стрельбы неучтенными патронами по движущимся мишеням и без лихих песен.

Земляков самогонную кампанию пережил без особых потерь, единственный выговор за слабые показатели в борьбе с самогоноварением можно было и не считать. Он по-прежнему занимался работой на участке, собирал материалы для отказов в возбуждении уголовных дел, а это, дорогие друзья, не так просто, подобное занятие требует смекалки и неудержимой фантазии. Один раз из прилегающего к его участку откормсовхоза похитили раскормленную свинью. Вот тут Земляков и показал свои способности сыщика в полной мере. Другой бы принялся муторно и бесцельно опрашивать свидетелей, чтобы обнаружить любителей халявного мясца. Земляков поступил иначе. Он внимательно осмотрел колючий периметр ограды откормсовхоза и обнаружил-таки в колючке пролом. Следы свиньи вели на свободу. Проследовав по ним метров сто, Земляков обнаружил бурые пятна, похожие на кровь, и кости. Все это в совокупности позволило ему сделать вывод, что свинью никто не похищал, а просто замученное тяготами колхозной жизни животное бежало из откормсовхоза, но воле радовалось не слишком долго, так как была растерзана стаей бродячих собак.

– А это ты как определил? – мрачно спросил прочитавший отказной материал начальник. – По отпечаткам лап?

– А кто же еще? – удивился Земляков. – Волков у нас в районе, почитай, лет двадцать никто не видел.

– Специалист, – с неопределенной интонацией сказал начальник. Но постановление все-таки утвердил, хотя и после долгих раздумий.

В свободное время Земляков захаживал к однокласснику Генке Буры-гину, который уже твердо встал на путь капиталистического развития и основал в Кулибинске первый видеосалон. Показывали там в основном американские фильмы, переполненные сценами насилия и жестокости. Как милиционер Земляков подобные картины конечно же осуждал и считал вредными для идейно-политического воспитания молодежи, но смотрел их с удовольствием, а некоторые даже по нескольку раз, благо что Геннадий с него как с одноклассника, друга детства и представителя правоохранительных органов денег не брал. Набор фильмов был чисто голливудский. Если один день Бурыгин показывал боевики и мелодраму, то можно было смело сказать – на следующий день покажут детектив или триллер, на худой конец американскую несмешную комедию. Чувства юмора у американцев не было, весь юмор у них прятался в основном в штанах и в юбках, исключение Земляков делал только для комедии «Полицейская академия», которая живо напоминала ему о первоначальной подготовке, которую он проходил в областном центре. Там тоже собрался разнообразный народ, большинство из собравшихся там людей к милиции подпускать было нельзя. Но не стоит отвлекаться на подобные детали. Так вот, у Генки Бурыгина можно было хорошо посидеть в служебном кабинете, где тоже работал телевизор, без опаски выпить бутылочку-другую ледяного пива «Кулибинское», на которое был так щедр холодильник хозяина. В глубине души Земляков понимал, что Бурыгин его подкупает, но все-таки хотелось думать, что Генка по-прежнему свято верит в детскую дружбу и сохраняет ей верность.

Иногда Генка хитро улыбался, лез в сейф и доставал оттуда кассету, на которой щедро демонстрировались незакомплексованные будни западноевропейских трудящихся. Обе стороны в фильмах работали от души, самозабвенно, а униформа у них была… Да какая форма у голого мужика! Женщины, правда, щеголяли в разноцветных сетчатых чулках и прекрасной обуви. Земляков понимал, что они с Бурыгиным в этот момент присутствуют при подсудном действии, именуемом распространением порнографии, и распространяет ее именно товарищ по детским игрищам. Однако, как ни странно, никаких мер принимать не хотелось, а вот прокомментировать отдельные позы хотелось от души. Редким кулибинским жрицам свободной любви до западноевропейских умело обнаженных див было далеко, как до столицы нашей Родины, если идти к ней от Кулибинска задом и на четвереньках.

– Нет, скажи, ты такое видел? – горячился Бурыгин. – Честно скажи, видел?

Что там говорить, не видел ничего подобного в своей жизни участковый Земляков. Он со своей невинностью простился в общежитии трамвайно-троллейбусного управления областного центра, когда первоначальную милицейскую подготовку проходил. Нет, в обязательную программу подготовки это не входило. Просто однажды в хорошей компании Земляков немного перепил и пришел в себя ночью, неожиданно для себя обнаружив, что верхом на нем сидит весьма разгоряченная хозяйка комнаты. Стыдно признаться, но Земляков тогда снова самым подлым образом задремал, поэтому воспоминания о первой своей ночи с женщиной сохранил самые смутные, он даже не мог сказать, хорошо ли ему было тогда или не очень.

Но признаться в этом он, конечно, не мог, поэтому только кривился многоопытно, глядя на экран, и всем своим видом показывал, что видал в жизни и не такое.

В редкие свободные дни он ходил на дискотеку, но и там потанцевать с девушкой ему не удавалось. Обязательно кто-то из старших товарищей по работе обращался к нему за помощью, и, вместо того чтобы культурно отдохнуть под Пугачеву или Вайкуле, Землякову приходилось таскать подвыпивших подростков в опорный пункт милиции. Хулиганов в поселке на промзоне всегда хватало. Одноклассницы Землякова большей частью из городка уехали искать счастья в областном центре, а те, что остались в Кулибинске, были уже замужем, поэтому семейная жизнь Владимира в ближайшем будущем была весьма и весьма проблематичной. А ему уже исполнилось двадцать три года, и мать частенько ворчала, что в его годы порядочные люди матерям уже внуков приводят, и намекала на невеселую жизнь бобыля.

Были, конечно, некоторые кандидатуры вроде Милены Ружич. Но это только казалось так. Милена была девицей высокого полета, она для себя уже давно решила, что если крутить любовь, так не меньше чем с начальником Кулибинской ПМК или кем-нибудь из нарождающегося в городке класса эксплуататоров, в годы далекой Гражданской войны опрометчиво сведенного под корень всемогущей диктатурой пролетариата. Но все подходящие кандидатуры были давно женаты, поэтому Милена Ружич иногда позволяла Владимиру Землякову сводить ее в Дом культуры работников малого машиностроения или просто гуляла с ним по живописным окраинам Кулибинска, бдительно наблюдая, чтобы Земляков не позволил себе чего-нибудь лишнего. Ну что в таком случае можно было сказать о личной жизни? Жизнь не удалась, и Земляков со всем рвением юношеской души предавался тяготам и заботам нелегкой милицейской службы, тем более что начальство ему в этом, как молодому, но подающему надежды специалисту, шло навстречу – в рейды постоянно направляли, подменять дежурного по отделу милиции ставили, в редкие, но все-таки случающиеся командировки включали.

В отсутствие Милены Ружич работа по делу, разумеется, не приостановилась. В соответствии с постановлением о назначении технической экспертизы, которое Ружич вынесла, из области приехал невысокий интеллигентный мужичок лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Одет он был в легкий летний костюм, соломенную шляпу и сандалии из ремешков, а отрекомендовался он Бонифатием Савельевичем Угрюмовым, специалистом по теплотехнике. Неизвестно, как Милена Ружич обосновала необходимость проведения экспертизы именно специалистом-теплотехником, но Бонифатий Савельевич за дело взялся энергично, неделю сидел в покосившейся после пожара лаборатории, но свои выводы пока обнародовать не торопился.

– Ничего не понимаю, – сообщал он, поглаживая аккуратную рыжую бородку. – Гений! Гений! Этот ваш Иванкин на шесть шагов науку обогнал! С виду вроде бы все нехитро, так это же с виду! Умен, умен, собака!

– Ты мне скажи, чем там мой Иванкин занимался? – гудел Агудяев.

– Этого я вам пока сказать не могу, – с достоинством сообщал Угрюмов, – а вот причины аварии, пожалуй, назвать смогу. Очень резкий скачок энергии. Такой резкий, что пробки на него среагировать не успели, – сгорели к чертовой матери вместе с установкой.

И еще он грустил, что инженера Иванкина без него похоронили.

– Трупик бы нам посмотреть, – тосковал он. – Тогда бы вся картина случившегося нарисовалась!

– Так фотографии есть! – возражал Агудяев.

– По фотографиям разве истину постигнешь? – поднимал брови Угрюмов. – Вот если бы в натуре все увидеть…

Размечтался! Кто же ему даст захоронение без санкции суда вскрывать! А в суде как рассуждали? В суде рассуждали просто: умер Макарка, и хрен с ним. Не нужны нам нездоровые сенсации, нам бы со здоровыми разобраться! Пусть инженер Иванкин покоится с миром в сырой земле, ни к чему муниципальный бюджет в лишние траты вводить. Этак каждого начнут закапывать и откапывать. Кому от этого выгода? Разве что кровопийцам из «Стикса»?

Бонифатий Савельевич и с участковым Земляковым встретился. Все допытывался у него, была ли стеклянная сфера, в которую было заключено сгоревшее тело инженера, нарушена взрывом или ее разбили, чтобы тело извлечь. К участковому он относился отечески и называл его Володинькой. Земляков не протестовал, ну что поделать, если такие причуды у старика?

– А какая разница? – простодушно поинтересовался Земляков.

Эксперт поднял вверх сухой указательный палец.

– Истина нужна, – почти торжественно сказал он. – А вообще, как говаривали древние римляне, рэс ипса леквитур.

– А если перевести? – подмигнул Земляков.

Эксперт поморгал немного.

– Ну, товарищ младший лейтенант, – хмыкнул он. – Я полагал, что на таком уровне латынь знают даже в милиции. А перевести это можно так: дело само говорит за себя. Очевидное, стало быть.

– Так кто же виноват-то? – спросил эксперта Земляков.

Бонифатий Савельевич снял очки и принялся протирать стекла. Делал он это долго и тщательно и, казалось, уже забыл о заданном вопросе.

– А все понемногу, – наконец сказал он. – Можно сказать, вся страна.

– Так не бывает, – не поверил Земляков.

– Бывает, – сказал эксперт сухо. – Бардак в стране, оборудование устарело, электрические пробки на жучках держатся. Подстанции, молодой человек, по семь лет не ремонтировались! Так что же, во всем один директор завода виноват?

Глава четвертая,
в которой появляется второе мертвое тело

Владимир Земляков уже давно заметил, что все неприятности начинаются неожиданно. Мало того, они начинают неотвратимо расти, превращаясь в ком. Еще в школе юный Владимир подметил, что если не выучить один урок, спрашивать начинают на всех. И еще не факт, что ты выберешься из этих передряг с единственной двойкой.

Вроде все хорошо складывалось, начальство поговаривало о необходимости дальнейшей учебы Землякова в школе милиции и его переходе в работники уголовного розыска, но что-то витало в воздухе. Будущее обещало неприятности.

Милена Ружич вернулась с черноморского курорта и вела себя очень странно: при редких встречах с Земляковым краснела, смущалась и наотрез отказывалась от прогулок по берегу Белой Прянки и даже от невинных совместных посещений Кулибинского Дома культуры. Она возобновила производство по делу о несчастном случае на заводе по производству ПЭВМ, но теперь, когда заключения Бонифатия Угрюмова было почти готово, расследование вяло двигалось к своему единственно возможному концу – прекращению дела за отсутствием события преступления.

Владимир Земляков долго и безуспешно искал встреч с Миленой, наконец решил поступить по знаменитой кавказской пословице: если гора не идет к Магомету, то неплохо бы Магомету заглянуть в гости к горе.

В этот вечер все и началось. Только Земляков об этом не подозревал. Ему хотелось ясности в отношениях с Миленой Ружич, чего-то иного он пока не загадывал.

Мать заинтересованно смотрела, как он одевается, потом с практичностью женщины, чья жизнь прошла в провинции, поинтересовалась:

– Говорят, Миленка приехала?

– Мне-то что? – досадуя на бесцеремонность матери, пробормотал Владимир.

– Ох, не дай Бог, хлебнешь ты с этой девкой горя, – прозорливо заглянула в будущее мать.

Земляков на это ничего не ответил, а вышел из дома, потоптался уныло у калитки и под любопытными взглядами соседей, лузгающих семечки на широкой деревянной скамейке, нерешительно двинулся по улице, уже тронутой колеблющимися тенями вечера.

Но до дома Милены он так и не дошел. На соседней улице что-то грохнуло, вспухла голубая мгновенная вспышка, от которой Земляков почти ослеп. Переждав мелькание разноцветных искр в глазах, Владимир поспешил к месту происшествия. Оказалось, что замкнуло какие-то контакты в трансформаторной будке на улице Калиганова. Из-под щита с изображением оранжевого приветливо улыбающегося черепа выползал едкий вонючий дым – горела резиновая оболочка кабелей. У щита уже суетились местные жители, оторванные от привычного «Поля чудес» или созерцания семидесятой серии телевизионного супербоевика «Честный мент против Гундосого». Слова, которые разносились на ночной улице, могли бы вогнать в краску любую учащуюся до шестого класса. Более поздние возраста из числа малолетних жителей Кулибинска эти слова уже знали и уместно употребляли в общественных отношениях.

– Что случилось? – спросил Земляков.

– Закоротило, – ответил кто-то из собравшихся людей.

– Хулиганы? – поинтересовался участковый.

– Да не похоже, Володя, – узнал его кто-то из присутствующих. – «Электросети» виноваты, мать иху, профилактический ремонт вовремя не делают. Начальник РЭС Соловьев деньги на Канары гонит, козел, а на замену старья у него денег нет. И ведь горит, зараза! Может, щит взломать?

– Только случайных жертв нам не хватало! – осадил активиста из толпы Земляков. – В «Электросети» звонили? Вот пусть ремонтная бригада и занимается.

– Ага – дождешься их, – разочарованно сказали из толпы. – Пока ковыряться будут, Гундосый опять кого-нибудь замочит. Потом гадай, как дело повернется!

Ремонтная бригада приехала довольно быстро и с ремонтом управилась за десять минут, а потом напрямую подсоединились к трансформаторной будке и принялись досматривать очередную серию «Честного мента», не отходя от рабочего места. Народ потянулся по домам, а некоторые остались у «летучки», требуя, чтобы небольшой телевизор поставили в дверях будки. Сердить людей ремонтники не решились, поэтому досматривали фильм, стоя среди случайных зрителей.

Земляков потоптался среди людей, потом посмотрел на часы и понял, что в такое позднее время идти к Милене и выяснять отношения не стоит. Только соседей насмешишь. И он уныло побрел домой, радуясь, что сумерки совсем уже сгустились и на родной улице его позорного фиаско никто не увидит.

– Поговорил? – спросила мать, которая штопала его носки у стола.

Земляков безнадежно махнул рукой.

– Оно, быть может, и к лучшему, – неуверенно предположила мать. – Девка, конечно, статная, все при ней, и положение такое…Только вот ветреная она, Вовик, не удержишь ты такую при себе. Или будешь на работу северным оленем скакать и с ее любовниками бодаться. Тебя завтра во сколько будить?

Но поспать Землякову не удалось.

Около трех ночи у дома засигналили. Даже вставать не надо было, чтобы понять – товарищи о тебе беспокоятся, бессонницу свою и одиночество с тобой разделить хотят.

К его удивлению, в машине сидел сам начальник. Виктор Степанович Кружилин курил «Шипку» и был мрачен.

– Ты сегодня на трансформаторную будку по Калиганова выезжал? – спросил он.

– Случайно там оказался, – отводя глаза, пробурчал Земляков.

Не собирался он перед Кружилиным о своих личных делах распространяться, будь он ему даже трижды начальником!

– Ну и что там? – продолжал расспросы Кружилин.

– Да все нормально, – сказал Земляков. – Профилактический ремонт давно не делали, там все на соплях. Оттого и замкнуло. А потом самовозгорание произошло.

– Никого подозрительного там не заметил? – Кружилин с отвращением осмотрел погасшую сигарету, выбросил ее в приоткрытую дверь, достал из пачки новую и снова задымил. – Может, посторонние люди крутились?

– Никого, – подтвердил Земляков. – Товарищ подполковник, там даже посторонних не было, все местные.

– Все местные, говоришь? – Кружилин сильно затянулся, выбросил сигарету и выпустил клуб дыма. – Тогда поехали.

Труп голого мужчины лежал метрах в сорока от трансформаторной будки. Он лежал лицом вниз, и в сером едва наметившемся рассвете порнографически неприлично белели его ягодицы.

– Мы с кумом домой шли, – начал объяснение обнаруживший труп мужчина в видавшем виды тренировочном костюме. – Выпили малость, не без этого. Так ведь отгулы у нас, это понимать надо! Потом пивка приняли. За отгулы, значит. Идем домой, кум и говорит мне: Ты, Сема, погодь, я отскочу на минуточку в заросли, нижнее давление сбросить надо. Я ему: ну иди. А сам думаю, а чего бечь далеко, тут тупичок, пусть кум, куда хочет бежит, а я лично в тупичок сразу намылился. И только я это, расстегнулся, значит, тут он и обнаружился. Я кричу: Санек! Кум как глянул, враз определил: тут, говорит, Сема, милицию вызывать надо. Присел, пульс его пощупал, как доктор какой, встал и мне: не дышит, значит, мужик. С меня весь хмель и сошел. Кум побег в милицию звонить, а я остался. Вроде как охранять.

– А кум твой где? – спросил Кружилин.

– Звонит, наверное, – безмятежно сказал мужчина.

Машину развернули так, чтобы фары освещали труп.

При свете желтых противотуманных фар голое тело выглядело совсем неприличным и вместе с тем каким-то беззащитным. В «скорой помощи» потерпевший явно не нуждался.

– Следователя прокуратуры надо вызвать, – сказал кто-то из опергруппы. – Покойник все-таки.

– Не вижу оснований, – сказал Кружилин. – Признаки насильственной смерти есть?

– Не видно, – сказал тот же голос.

– Ну-ка, переверните его на спину, – сказал Кружилин.

У покойника было круглое щекастое лицо, на котором выделялись рыжие усики, кажущиеся сейчас совсем ненужной и даже лишней деталью. Земляков наклонился над трупом, вглядываясь в лицо. Совсем недавно он видел это лицо на фотографиях. И отнюдь не на стенде «Их разыскивает милиция» и даже не в ориентировках, время от времени рассылаемых областным управлением. Он вздрогнул. Это не укрылось от внимательного взгляда начальства.

– Узнал, что ли? – поинтересовался подполковник Кружилин.

– Узнал, – внезапно севшим голосом сообщил Земляков. – Это, товарищ подполковник, Иванкин Сергей Викторович, одна тысяча девятьсот шестидесятого года рождения, инженер завода по производству ПЭВМ, проживал в квартире 11 дома 4 по улице Зои Космодемьянской.

– Что значит – проживал? – буркнул Кружилин. – Ты, Земляков, яснее, яснее изъясняйся.

– А то и значит, товарищ подполковник, – сказал Земляков. – То и значит, что этот тот самый инженер, который месяц назад на заводе при аварии погиб. Его когда еще похоронили! И тогда он как головешка был, а теперь чуть ли не улыбается.

– Ошибки быть не может? – немного помолчав, спросил Кружилин.

– Я на него еще тогда насмотрелся, – Земляков пытался взять себя в руки, но в голове жужжащей мухой билось одно: «Это кого же мы тогда похоронили? Кого вдова опознала?»

– А кого же вдова опознала? – после некоторых размышлений поинтересовался начальник райотдела. Хорошо, что в утренних сумерках лица его не было видно. Только огонек на кончике сигареты время от времени разгорался и высвещал жесткие черные усы.

– Его, – сказал Земляков. – Его она и опознала. Жена все-таки.

– Так что, товарищ подполковник, – спросил следователь из опергруппы. – Прокуратуру вызывать будем?

– Вызывайте, – сказал подполковник Кружилин. – Прокурора поднимайте. И следователя, который по делу о несчастном случае на заводе ПЭВМ работал. Как ее?

– Милену Ружич, – убитым голосом подсказал Земляков.

– Вот-вот, – сказал Кружилин. – Милену Ружич. Пусть она нам объяснит, откуда этот покойник взялся. Если это, конечно, и в самом деле Иванкин.

В том, что перед ними и в самом деле Иванкин, Земляков ни мгновения не сомневался. Он и фотографии брал тогда у вдовы, поэтому личность покойного представлял хорошо. В конечном счете опознание покойного вдовой проводил тоже он. Милена просто записывала все, что вдова и судмедэксперт говорили. Ну и юридические выводы самого Землякова записала. С его, само собой разумеется, слов. И получалось, что Земляков следователя прокуратуры Милену Ружич крепко подставил, так подставил, что отныне она в его сторону даже не посмотрит, а уж о прогулках ночных по песчаному берегу Белой Прянки и говорить не приходилось! Было от чего загрустить участковому Землякову! Мешок с п…приятными неожиданностями развязался неожиданно. Теперь о прекращении уголовного дела и думать не стоило. И прежде всего потому, что непонятно, кто же тогда в лаборатории погиб и откуда этот чертов Иванкин взялся на улице Калиганова в обнаженном, мягко говоря, виде. Можно было надеяться лишь на то, что Земляков все-таки обознался и настоящий Иванкин тихо-мирно лежит на кладбище, а мертвое тело, лежащее перед ними, никакой не Иванкин, а, так сказать, труп, требующий своего опознания.