Текст книги "Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника"

Глава восьмая,
в которой выдвигаются версии случившегося и намечается план дальнейшего расследования дела

Третий труп инженера Иванкина, объявившийся близ маслосырбазы неделей позднее, вдова опознала, хотя и с большой неохотой, а забирать категорически отказалась.

– Мне что его теперь до конца дней своих хоронить? – хрипло спросила она. – Да вы хоть знаете, во сколько теперь нормальные похороны обходятся? Вы знаете, сколько сейчас могилка стоит? А крест? А отпевание? А что он мне оставил кроме долгов? Что, я вас спрашиваю!

– Я-то в этом не виноват, – глядя в пол, сказал Земляков.

– А я? Я в чем виновата? – нервно взрыднула вдова.

– Я человек широкий, – глядя в пол и шевеля широкими бровями, сказал Возген Гексенович Вартанян. Узкий лоб его собрался в задумчивые морщины. – Я его всю жизнь хоронить могу. Но ведь люди смеются!

Земляков не знал, смеются ли над происходящим люди, но вот покойник, лежащий на дюралюминиевом столе на резиновых колесиках, и в самом деле улыбался – печально и всезнающе. Словно предвидел он незавидное свое положение.

– Твои проблемы! – коротко сказал начальник отдела. – Решай, Володя.

Можно подумать, что всю эту историю Земляков организовал. Ну, скучал он, и делать ему было нечего! Расстроенный происходящим, Земляков купил в магазине бутылку водки и отправился в городской морг. Там уже шел большой гудеж. Два дня назад умер большой человек, Гога Краснодарский. Был он вором в законе, избравшим местом жительства тихий городок Кулибинск. Здесь он намеревался прожить остаток своей непутевой жизни, который представлялся ему довольно значительным. Гога даже, как все приличные люди, начал строительство коттеджа в Америке, но успел вывести лишь «нулевой цикл», то есть выложить и перекрыть подвалы. На небесах рассудили иначе – взвесили все, измерили, ну и решили, что слишком долго этот человек на белом свете живет. Гогу Краснодарского хоронили хорошо, да что там хорошо, как члена ЦК, как пенсионера союзного значения его хоронили – с духовым оркестром, нелегальным залпом из разнокалиберных пистолетов, которые тут же побросали в могилу, чтобы менты достойных людей не повязали. И с похоронной командой из морга прибывшие на тризну люди рассчитались со всей широтой воровской души. Из-за этого бутылка, купленная Вовой Земляковым, казалась одинокой и жалкой, как последний пончик на тарелке перед тем…ну который Карлсон с мотором.

После второго стакана глава могильщиков Бурей, а точнее директор ООО «Стикс» Валентин Сергеевич Буреев, участкового утешил:

– Не грусти, Вован! Мы его с бесхозными покойниками похороним. За счет бюджета.

– Только пометь могилку, – сказал захмелевший Земляков. И аккуратно промакнул губы форменным галстуком.

– Да на фига? – удивился Бурей. – Он ведь тебе не родственник, ты к нему на могилку ходить не станешь.

– Кто знает, – вздохнул Земляков, уже сообразивший, что вся эта история, так странно начавшаяся, быстро не завершится и нервы ему потреплет. – Кто знает, Бурей. Может, придется, да еще и не раз!

И как в воду глядел. Гроб со вторым телом, который вскрыли после захоронения третьего, тоже оказался пустым. Не было в могиле покойного инженера Иванкина, пуст был дешевенький гроб, обтянутый ситцем кумачового цвета.

– Черт бы тебя побрал вместе с твоим Иванкиным! – сказал на очередном совещании подполковник Кружилин. – Значится так, от всех обязанностей я тебя освобождаю, поступаешь в распоряжение следователя прокуратуры и будешь работать с ним, пока вы с этим Иванкиным не разберетесь. Ты меня понял, Земляков?

А чего не понять? Слава богу, не по-китайски начальник изъяснялся. Только вот как с этим Иванкиным разобраться, Земляков пока не представлял. Тот уже снился ему – круглолицый, щекастенький, рыжеусый, с загадочной улыбкой на полных губах. Виданное ли дело, чтобы покойник три тела имел?!

И в том, что ему придется работать с Миленой Ружич, Земляков тоже особой радости не видел. Чего хорошего в общении, если к тебе относятся, как к пустому месту?

В полном унынии участковый Земляков снова забрел в городской морг. Не с пустыми руками, кончено. Кто же в гости, даже в такое мрачное учреждение, как морг, ходит с пустыми руками? Эксперт Геннадий Барабаш, который вскрытие третьего тела проводил, сочувственно сказал участковому:

– Знаешь, Вован, я так и не понял, отчего этот самый Иванкин помер. Организм у него такой, что на Луну запускать можно. Тут кого к нам ни притащат, то цирроз печени, то холецистит, то сердце изношено. Понятное дело, жизнь, она свое влияние на организм оказывает. А этот тип…Словно у него никогда и ничего не болело. Одним словом: «Кто не курит и не пьет…» Вот я начальника ПМК Сапрыкина в прошлом году вскрывал. Так у него все легкие черные были от «Примы», которой он дымил. А у этого инженера и легкие, как у новорожденного.

Посидел задумчиво, доцедил водку из стакана, мизинцем стряхнул капельку с нижней губы и сказал рассудительно:

– Хотя никто не знает, что ему на роду написано. Директор нашей школы три инфаркта имел, по всем признакам от сердечного приступа помереть должен был. А умер от рака желудка.

– Провались ты со своими разговорами! – опрокинул свой стакан Земляков.

Он в морге уже как у себя дома был, только закусывать никак не мог научиться. Все ему мнилось разное, о чем за столом и говорить-то не принято. И разговоры его впечатлительную душу нервировали. Правда, случались и здесь интересные истории. Встретил его однажды знакомый трупорез Сережа Фурман. Глаза у него хитрые, улыбка до ушей.

– Пойдем, – говорит, – я тебе чудо покажу.

Земляков, конечно, пошел. Интересно ведь!

Спустились в подвал. В камере на столе лежит голенький покойник. Ну голова, конечно, кирпичом пробита, так это еще не чудо. Это наша действительность. Пожал Земляков плечами, на Фурмана смотрит. А тот опять глазами на покойника показывает. Ладно, пригляделся Земляков к покойнику внимательнее. Все бы хорошо, только что-то в покойнике не так. И тут до Землякова дошло – мать честная! – у покойника-то… стоит! Стоит, дорогие господа и товарищи! И главное, есть чему стоять. Выдающееся достоинство, в баню хоть каждый день ходи, а такое раз в столетие увидишь.

– Третий день стоит, – с гордостью сказал Фурман, словно это с ним самим такое чудо приключилось. – Тут все наши женщины вздыхают, какого мужика загубили!

Да, вот так и бывает. Живешь, живешь, а никто тебя при жизни не замечает, женщины стороной обходят, и только когда тебе врежут кирпичом по башке, тут и выясняется, что был ты уникальная личность, и эта уникальность даже после смерти проявляется.

Хотя чего удивительного? Все выдающиеся личности чаще всего признавались таковыми после своей смерти. А этот покойник признания ждать не стал, он взял и самостоятельно возвысился повыше Александрийского столпа.

Потом еще одна история случилась. Опьянение зависит от содержания алкоголя в крови человека. Переберешь определенный уровень, и все – mementum mori! И вот в морге напился санитар. Можно сказать, что он был пьян, как стая гиббонов, дорвавшихся до винного подвала. Только это сравнение будет неточным. Пьяные мартышки – народ весьма забавный и веселый. Земляков это сам видел, когда в столицу в командировку ездил. Санитар в морге ходил с мрачным видом, при виде него сразу становилось понятно, что выпил он много, водка из него рвется, а он ее мужественно не пускает, твердо стоит, сжав последние зубы, как греки в Фермопилах. А потом и вовсе – взял и прилег на скамеечке, всем своим видом оскорбляя человеческое достоинство и общественную нравственность. Судмедэксперты над ним и пошутили. Взяли у него пробу крови и отправили на анализ. Через некоторое время со второго этажа прибегает озабоченный специалист, который делал анализ, и озабоченно спрашивает:

– А где труп?

– Какой труп? – дружно удивляются коллеги.

– Ну кровь которого, у него ведь в крови смертельная доза алкоголя.

– Насчет смертельной дозы не знаем, только вон он, наш Жора, на скамеечке дремлет. Живее всех живых, любой позавидовать может.

Ага, спит! Как же! Санитар к тому времени уже встал и начал приставать к товарищу по работе, у которого в шкафчике спрятано было на вечер. Уж очень ему хотелось к своей смертельной дозе алкоголя еще несколько промилле добавить.

Вот так оно и бывает, что немцу во вред, то русскому только на пользу. Один немного выпьет, а потом три дня в себя приходит, рассол пьет, таблетки глотает. А другому и смертельное промилле не помеха – ходит, хоть и шатаясь, всех задевает и пьяным внимательным глазом смотрит, где бы ему добавить еще.

Но разговоры разговорами, а расследование по делу инженера Иванкина не продвигалось ни на йоту.

Из областной прокуратуры приехал прокурор-криминалист Красич. Два дня он читал дело, потом вызвал к себе Землякова. Глядя в сторону и недовольно постукивая костяшками пальцев по столу, поинтересовался:

– Так кого же вы первый раз обнаружили, младший лейтенант?

Земляков промолчал. Ишь, Шерлок Холмс доморощенный! Если ты такой умный, и разгадывай загадки сам. Вдова покойника опознала? Все приметы сошлись? Иванкин это был, инженер Иванкин. Третий труп обнаружил на грейдере шофер из Кулибинской ПМК. Он на него едва не наехал в сумерках. Валокордином пришлось мужика отпаивать, прежде чем он что-то внятное рассказал. Получалось так: ехал водитель в гараж, после затянувшегося трудового дня. Тут на маслосырбазе что-то полыхнуло, водитель даже на мгновение ослеп, а потому ударил по тормозам. И вовремя он это сделал, потому что на дороге лежал совершенно голый покойник. Водителю даже показалось, что тело шевелилось еще, когда он из кабины выскочил. Но когда он над трупом присел, Иванкин этот самый уже мертвый был и никаких признаков жизни не выказывал.

Красич с неудовольствием листал протоколы допросов, и по вытянутому лицу его было видно, что ни одному слову, написанному в этих протоколах, он не верит.

Вдумчиво прочитав документы, прокурор-криминалист Красич предложил в качестве модели для расследования следующую версию.

Инженер Иванкин действительно проводил странные опыты. Для участия в них он пригласил в качестве добровольца неустановленное лицо, которое в ходе одного из экспериментов трагически погибло. Испугавшись ответственности, инженер Иванкин бежал из лаборатории и некоторое время проживал у неустановленных лиц предположительно в районе улицы Калиганова. Умер от сердечного приступа. После захоронения второго тела неизвестным зло-умышленником, пытавшимся создать сенсацию газетного плана, первое тело было похищено и где-то тайно зарыто. Что касается второго тела, то оно в тех же целях было тайно выкопано и брошено на дороге к маслосырбазе, чтобы создать видимость множественности тел одного из покойников.

– Таким образом, – сказал прокурор-криминалист Красич, – следует вести расследование по следующим направлениям: неумышленное убийство инженером Иванкиным неизвестного лица в лаборатории завода ПЭВЛ и осквернение могилы. Идея в целом ясна?

Милена Ружич закивала. Ей было все понятно. Прокурора-криминалиста Красича прислали из области, чтобы он навел порядок в сомнительных уголовных делах кулибинской прокуратуры. Это был молодой мужчина, приблизившийся к тридцатипятилетнему рубежу, с живыми глазами, которые внимательно следили за тем, какое впечатление их владелец производит на окружающих. Сам себе Красич нравился с тех пор, как он впервые заглянул в зеркало. Красич принадлежал к категории людей, для которых мнение стороннего человека имеет значение только в том случае, если этот человек является их непосредственным начальником. Милена Ружич казалась благодатным материалом для интеллектуальных экзерсисов Красича – она слушала не перебивая.

– Непонятно одно, – солидно сказал один из сотрудников УФСБ, приехавших в Кулибинск. – Почему второе тело было обнажено? Куда делась одежда, надетая на него во время вторых похорон? Почему не видно следов вскрытия могил, ведь, если их раскапывали, это сразу было бы видно!

– Ребята, – покровительственно улыбнулся Красич. – Вы не воображайте себя Малдерами, расследующими очередные секретные материалы! Про принцип Оккама слышали? Не надо плодить сущностей сверх необходимого. Если вы вошли в комнату, где живет пенсионер из работяг, увидели недоеденную кильку на столе, недопитую водку и два залапанных стакана, а рядом со столом труп, в котором торчит кухонный нож, не стоит даже выдвигать версию о заказном убийстве. Скорее всего, пенсионера грохнул такой же алкаш, который что-то не поделил с потерпевшим. Так и в нашем случае. Зачем искать что-то мистическое и сверхъестественное в рядовом случае?

– Какой дурак будет таскать труп по городку с явным риском попасться? – сказал второй контрразведчик.

– Это не значит, что вы изрекаете непреложную истину, – пренебрежительно скривился Красич. – Это означает, что мы ничего не знаем о местных дураках.

– Чересчур умный, – охарактеризовал прокурора-криминалиста контрразведчик по фамилии Огурцов. – Наверное, Борхеса читает.

– Зря ты так на человека, – вздохнул Земляков. – Ему как в области сказали? Ему сказали, поезжай и разберись. Он и разбирается. А насчет лишних сущностей, так это он, может, и немножечко заумно, но по существу.

– Ты покойника сам видел? – поинтересовался второй контрразведчик по фамилии Арбузов.

– Как тебя, – сказал Земляков. – Каждое тело, можно сказать, своими руками ощупал.

– И все три раза это было тело одного и того же человека? – недоверчиво поинтересовался контрразведчик Огурцов.

– А кого же еще? – вздохнул Земляков. – Блин, загадал нам шараду этот самый Иванкин. Вам, мужики, хорошо, вы приехали и уехали, а мне все три раза с его женой пришлось общаться. Вредная баба! В третий раз она его хоронить наотрез отказалась.

– Крепкая бабенка, – с одобрением сказал контрразведчик Арбузов. – Тут крыша запросто могла поехать. Прикинь, три раза одного мужа хоронить. Не успеешь свыкнуться с мыслью, что муж на кладбище лежит, а тут все по-новой! Я бы еще понял, если бы пришлось, скажем, трех мужей за один заход похоронить.

– Это нормально, – немного поразмыслив, согласился Земляков. – Скажем, бывшие мужья в одной автодорожке погибли. Бывает!

– Тоже Борхеса читаешь? – покосился на него контрразведчик Огурцов.

– При чем тут Борхес? – удивился Земляков и ехидно отметил: – Фамилии у вас, братцы, странные. Огурцов, Арбузов… Больше псевдонимами выглядят. Начальник у вас, небось, фамилию Помидоров носит?

И не угадал. Фамилия начальника межрайонного отделения ФСБ, обслуживающего их район, оказалась Фермеров.

Глава девятая,
в которой на мед сенсации начинают слетаться мухи

В то время как молодой участковый и не менее молодые контрразведчики укрепляли смычку двух служб и вели разговоры, направленные на раскрытие… Нет, так сказать нельзя, ведь никто из них не был уверен в том, что преступление совершено. Скажем так, в Кулибинске произошло загадочное происшествие, и именно в то время, когда молодые, ретивые и полные сил работники правоохранительных органов пытались найти разгадку случившегося происшествия, в Кулибинск приехал журналист.

Наше странное время возродило не менее странную категорию людей, казалось бы, навсегда исчезнувших с арены общественной жизни, – журналистов, пишущих исключительно о сенсациях. Журналисты такого типа не способны написать толковую информацию, они совершенно не знают, как пишутся фельетоны, наглы и бесцеремонны при получении интервью (им всегда хочется услышать то, о чем человек – я имею в виду нормальных людей – не имеет ни малейшего желания распространяться). Им подавай сенсацию – ради этого они даже готовы иной раз рискнуть собой. О таких журналистах писал в свое время прекрасный сатирик и юморист Аркадий Аверченко. Люди такого типа не имеют совести, им неведома скромность, а беспринципность таких журналистов может ввести неискушенного человека в состояние ступора. Именно журналисты такого рода дежурят в подъездах знаменитостей, на карачках перебираются через границы государств, пьют водку с бандитами и террористами, нахально прорываются на светские тусовки и рауты, пробуют новые наркотики, спят с малолетками, и все это во имя читателя, разумеется. Во имя того читателя, которому скучно читать о политике, научных и технических достижениях наших ученых, о результатах спортивных матчей, а хочется чего-нибудь остренького. Есть у нас довольно обширная категория граждан, которым весь мир представляется пространством за замочной скважиной. Им обязательно надо знать, с кем на самом деле спит Алла Пугачева, изменяет ли примадонне Филипп Киркоров, сколько любовников у Бориса Моисеева, действительно ли окаменела девушка, взявшаяся шутливо потанцевать с иконой, сколько в день выпивает бывший президент Ельцин. Им хочется знать, скольких женщин за последнюю неделю зарезал сексуальный маньяк по кличке Автобус и сколько получила за последний концерт певица Анастасия. Ради них протискивается в щели забора наш журналист, ради них он завязывает знакомства в прокуратуре и негласно сотрудничает с ментами, ради них он рискует получить по морде от неприветливых телохранителей той или иной звезды, ради них он пускается во все тяжкие, чтобы зажиревший и ищущий изюминки читатель в очередном номере журнала или газеты прочитал вожделенный заголовок «Малолетняя проститутка заразила сифилисом полгорода» или «Маньяк ходит по городу с топором».

Стас Мильштейн представлял собой законченный тип журналиста, охотящегося за сенсациями. Было ему около тридцати лет, он постоянно ходил в черном кожаном пиджаке, тщательно отутюженных брюках, белоснежной водолазке и курил трубку. В последнее время он представлял еженедельную газету «Московский краевед», представлявшую собой что-то между серьезной аналитической прессой и ярым желтым листком. В журналистике он прославился ярким материалом об онанистах, ошивающихся у московских родильных домов в надежде увидеть что-либо запретное и голенькое, и живописным очерком о мясниках с Черкизовского продовольственного рынка. За этот материал мясники журналиста обещали изрубить на холодец. Нет, были и другие материалы, которые волновали общественность, но эти Стасу особенно удались, хотя и не прибавили ему друзей.

На следующий день Мильштейн появился в отделе внутренних дел. Начальнику отделения по руководству участковыми инспекторами, которому его сплавил подполковник Кружилин, был не в духе. Два его участковых, Макухин с Малиновским, уехали на рыбалку и четвертые сутки не давали о себе знать. Что-нибудь случиться с ними на Белой Прянке просто не могло, судя по всему, причины невыхода на работу были самыми прозаичными, но это в свою очередь грозило неприятностями их непосредственному начальнику. Это было обидным до невозможности – приятно проводят время одни, а голова с ихнего похмелья болит совсем у посторонних. Поэтому начальник ОРУИМ кисло познакомил журналиста с Земляковым и попросил участкового оказать возможное – в рамках закона, разумеется! – содействие прессе.

– Рассказывайте, товарищ младший лейтенант, – благожелательно сказал журналист, разваливаясь в кресле за столом у начальника отделения по руководству участковыми инспекторами милиции. – Что у вас произошло?

– А вы, собственно, кто такой? – с плохо скрываемым раздражением поинтересовался Земляков. Слов своего начальника он просто не расслышал. Честно говоря, он в них и не вслушивался. Голова Землякова была забита совсем иным. Прокурор отменил несколько отказных, а это грозило очередным выговором, Милена Ружич наговорила ему до невозможности обидных слов, и вообще, в последнее время Земляков вплотную подошел к мысли, что жизнь не удалась.

– Пресса, – сказал Мильштейн и для вящей убедительности помахал перед носом участкового инспектора свернутой в трубку газетой. – Вы же слышали, ваш непосредственный начальник что сказал? Он сказал, чтобы вы обеспечили взаимодействие с прессой, а это значит, дал добро на раскрытие маленьких милицейских тайн.

– Какие там тайны, – неопределенно сказал Земляков.

– Авария в лаборатории была? – заглядывая в глаза, спросил журналист. – И покойник был?

Земляков кивнул.

– Говорят, что при проведении какого-то эксперимента погиб инженер, – журналист небрежно заглянул в свой блокнот. – Иванкин. Так?

Младший лейтенант опять кивнул.

– А потом он, как говорится, странным образом воскрес, – подсказал Стас. – Правильно?

Участковый неопределенно пожал плечами.

Стас раздраженно выключил диктофон.

– Послушайте, – сказал он. – Это я должен спрашивать, а вы отвечать. Чего вы все киваете, а?

Участковый пожал плечами. Здоровый он был, но какой-то пришибленный. Одно слово – деревня!

– Так воскрес он или нет? – спросил Стас.

– А я откуда знаю? – удивился милиционер.

Опять за рыбу – гроши!

Начальник ОРУИМ отрекомендовал участкового Землякова, как непосредственного участника событий. Понятное дело, откровенно разговаривать мент не хотел. Темнил младший лейтенант, идиота из себя изображал. Мильштейн почувствовал глухое раздражение, но тут же постарался подавить его. С милиционером обостряться не стоило. Возьмет и вообще ничего не расскажет. А судя по сообщению внешкора, в Кулибинске назревала полновесная сенсация. Он уже побывал у вдовы покойного, и та рассказала, как ее заставляли трижды хоронить покойного мужа. «Я права знаю! – голосила вдова. – Покойника родственники один раз хоронят, а остальное – за государственный счет!»

Друг семьи погибшего инженера, приятный в общении и хлебосольный Возген Гексенович Вартанян, щедро наливал журналисту превосходный коньяк «Салют» и тонко резал бастурму.

– Разве можно так издеваться над бедной женщиной? – возмущался он. – Вартанян человек небедный, Вартанян хорошему человеку всегда помочь рад. Но три раза заказывать оркестр? Три раза поить всех его знакомых пьяниц? Первый раз половина завода пришла, второй раз – весь завод явился. Если бы третий раз поминали – со смежных предприятий бы прикатили. Вы ешьте, ешьте, уважаемый, мне бастурму из деревни каждую неделю привозят. Как мой отец ее готовит! Это же божественно! На языке тает!

– Фотографию потерпевшего позвольте? – попросил Мильштейн.

– Сколько угодно, дорогой, – расцвел Вартанян, довольный, что может сделать что-то хорошее для большого и умного человека из Москвы. И проявил щедрость: – Бери хоть весь альбом!

В райотделе бастурмы и коньяка не было, здесь имелась только подозрительного вида вода в залапанном жирными руками графине, пить ее журналист остерегался.

– Так сколько было тел? – зашел с другой стороны Мильштейн. – Три или одно?

Участковый задумался.

– А это как посмотреть! – неожиданно весело сказал он.

Бывает так, беседуешь с человеком, беседуешь, и вроде нормально разговор складывается, даже собеседник интересным кажется, а закончишь разговор, начинаешь вспоминать его, и разочарование охватывает – за полтора часа беседы словоохотливый собеседник не сказал тебе ничего существенного. Стас Мильштейн к этому привык и даже разработал целую систему приемов, призванных противодействовать этому. Но тут вообще ситуация складывалась особая – темнил ментяра, слова из него клещами тянуть приходилось, и ничего существенного Стас не услышал. «Противогаз бы тебе на морду, – подумал он, неприязненно припоминая ментовские проделки. – Или дубинкой по почкам отходить. Ты бы тогда враз раскололся, тянуть бы за язык не пришлось, сам бы все рассказал!»

– Ладно, – сказал Стас с досадой и захлопнул блокнот, в котором собирался делать пометки. – Не желаете исполнять закон о свободе информации и сотрудничать с прессой, и не надо! Будем вести беседы с общественностью.

Остановился он в единственной гостинице Кулибинска. Номер ему как представителю столицы дали из лучших – с зеленым фикусом в кадке и отдельным санузлом, но хорошего в том было мало. Горячей воды не было, холодная текла жиденькой струйкой, обещая в скором времени тоже прекратиться, телевизор в номере был установлен скорее для вида, потому что не работал, а холодильник беспрерывно урчал, довольно поглощая электроэнергию, но холода почти не вырабатывал.

Журналист неторопливо брился и размышлял, как вести разговоры с общественностью, когда в дверь номера постучали. Через некоторое время стук повторился – но уже настойчивей.

Стас Мильштейн открыл скрипучую дверь.

На пороге стоял щуплый невысокий человечек с бледным озабоченным лицом. Под правым его глазом имелся внушительный синяк. На человечке был довольно потрепанный костюм, причем пиджак его был надет на голубую майку. Нервно оглядевшись, человек проскользнул в номер, прижав палец к губам, словно призывая хозяина номера к осторожности и тишине.

– Вы журналист из Москвы? – тихо поинтересовался человечек.

Да, господи, конечно же из Москвы! Мильштейн полагал, что это без особых объяснений видно. Для того и трубку курил, потому и белые брюки с кожаным пиджаком напялил.

– Ну? – мрачно спросил он, вытирая от пены подбородок и щеки.

– Есть тема, – сказал человечек. – Обнаружилось четвертое тело, о котором пока никто не знает. Но сами понимаете, за так нынче и птичка чирикать не хотит…

– Я понимаю, – Стас полез за бумажником. – Сколько за эксклюзив?

– Широкой души человек, – восхитился пришелец. – Как я понимаю, дело того стоит. И будет с вас литр, господин журналист, ой, да что это я говорю – два литра ноль миллиграммов это вам будет стоит. Ваныкин человек честный, ему лишнего не надо. И спрячьте, спрячьте ваши денежки, там по дороге магазин будет, там все и возьмете.

Мильштейна лихорадило. Он понимал, что ему невероятно повезло. Оказаться в самой гуще событий, не об этом ли мечтает каждый журналист?

– Машина нужна? – стараясь выглядеть невозмутимым, поинтересовался он.

– Зачем же машина? – удивился Ваныкин. – Тут пешочком два шага шагнуть. Городок у нас маленький, мы с вами быстренько добежим. Хорошо дождя не было, по грязи бы мы полдня ползли!

Через несколько минут они уже шагали по улице. Вдоль дороги, которой они шли, густо росли фруктовые деревья. В серой пыли возились ленивые куры.

– Вот и магазинчик! – возгласил Ваныкин. – Почти уже пришли.

Ваныкин был честным, он и в самом деле обошелся четырьмя бутылками водки «Особой кедровой», только вот про пиво и закуску он вообще не упомянул, а между тем указанные продукты весомо облегчили бумажник журналиста. На выходе из магазина Ваныкин передал пакеты со спиртным и провиантом высокому худому мужчине, одетому в синий тренировочный костюм с обвисшими коленями и локтями.

– Не боись, журналист, – сказал проводник, подмигивая Мильштейну. – Тут уж совсем рядом будет. Ваныкин человек честный.

Он провел журналиста на пустырь, подвел его к кустам, раздвинул колючие ветки, и Мильштейн с замиранием сердца увидел труп.

И тут надо отметить следующее. Как ты ни готовься к встрече с покойником, как ни держи себя в руках, все равно вид человека, чья душа покинула наш мир, все равно не оставит вас равнодушным. Уж если многие опера, привычные к человеческому горю, крестятся, увидев безжизненное тело, то чего ожидать от журналиста, для которого каждый покойник – страшное и удивительное открытие? В первое мгновение Мильштейн даже отшатнулся, почудилось, что в кустах крепко попахивает мертвечиной, но уже в последующие секунды журналист пришел в себя. Достав из кармана фотографию инженера Иванкина, полученную утром в квартире вдовы, Стас попытался сличить ее с лежащим в кустах трупом. Он волновался, он нервничал, но, кажется, напрасно – соломенного цвета жесткие усики выделялись на бледном и скорбном лице инженера Иванкина, еще не потерявшим своей полноты. Одет инженер был в довольно старомодный костюм, под пиджаком виднелась видавшая виды черная футболка. Инженер был похож на человека, пока еще только начинающего путь бомжа и бродяги. Следов насильственной смерти не наблюдалось.

Стас торопливо достал из репортерской сумки фотоаппарат и сделал несколько снимков.

В том момент, когда он прятал фотоаппарат обратно, покойник неожиданно пошевелился.

Мильштейна пробил потный озноб.

– Где они? – неожиданно внятно спросил покойник.

Мильштейн испуганно огляделся. Вокруг никого не было. Проводник Ваныкин исчез в неизвестном направлении. Наверное, вместе с товарищем проверял качество и крепость купленной водки.

Холодная рука коснулась щеки Мильштейна. Стас обмер.

Одно дело читать об оживших покойниках в прессе, совсем иное ощущать прикосновение такого покойника к себе. Крепкая рука покойного инженера уверенно легла на кадык журналиста. Захотелось жить. Еще больше хотелось поведать об этом желании неожиданному противнику, да дыхания не хватало.

– Где они? – требовательно и внятно поинтересовалось четвертое тело.

– Кто? – хрипло спросил журналист.

Сейчас ему казалось, что клыки у покойника странно удлинились.

Но обошлось.

Покойный инженер отпустил его, сел, жестко обтирая лицо руками.

– Попадись мне эти козлы из летающей тарелки, – мечтательно сказал покойник и без паузы пообещал: – Порву, как Тузик грелку!

Мутно посмотрел на журналиста, и тот вновь непроизвольно напрягся. Глаза у покойного были… Нехороший у покойника был взгляд, взвешивающий, задумчивый.

– Выпить есть? – просил покойник.

Стас Мильштейн не зря среди коллег славился умением взять себя в руки. В завязавшейся с покойником беседе быстро выяснилось, что инженер Иванкин был похищен из своей лаборатории инопланетными агрессорами из системы Дзета Скорпиона. Выглядели они по описанию инженера довольно противно, а психология у них оказалась хуже внешности. Инженера они подвергали пыткам, чтобы тот раскрыл им тайну своей установки, позволяющей осуществлять контакт с параллельными мирами. Инженер держался стойко и регулярно сбегал от пришельцев. Поймав беглеца, они его уничтожали, а взамен изготовляли репликаторную копию, чтобы продолжить пытки.

– А зачем? – усомнился Мильштейн. – Зачем такие сложности – подлинник уничтожать, взамен копии создавать… Не проще ли было продолжать пытать подлинник?

– Молчи, червяк, – глухо сказал Иванкин. – Вот возьму и сообщу пришельцам, что раскрыл тебе их тайну. Начнут они за тобой гоняться, узнаешь тогда, почем фунт лиха! Все дело в том, что копии долго не живут. А они меня смогли вытащить из лаборатории, только копировав и клонировав тело. Сукин сын, зам директора по АХО! Просил же его громоотвод поставить!

После этого покойник вдруг откинулся на спину, медленно побледнел и со словами: «Опять завод кончился!» – прикрыл глаза.

Мильштейн огляделся. Места вокруг были незнакомыми, но природная сообразительность подсказала журналисту путь к бегству. Разбитое колено и ссадины на лице были совсем небольшой платой за спасение. Выбравшись к домам, журналист посмотрел на указатель. Он находился на улице имени С. Злобина. Заслышав приближающиеся шаги, Стас Мильштейн торопливо метнулся прочь и в себя пришел уже около гостиницы.