Текст книги "Веление души"

По словам гида, Гефсиманский скит был основан в начале двадцатого века, будучи центром «русского Иерусалима» на Валааме, где местное Лещёвое озеро было переименовано в Мёртвое море, вытекающая из него речка – в Иордан, а невысокий холм стал горой Елеон. У подножия горы ранее располагалась пятиглавая часовня, а затем был учреждён Гефсиманский скит – копия одноимённого сада в Иерусалиме, где Христос провёл в молитве ночь перед арестом, и где затем была погребена Богоматерь. После революции 1917 года все строения Гефсиманского скита пришли в запустение, однако в конце двадцатого века их восстановили и отреставрировали.

Успенский храм скита состоял из часовни, алтарной апсиды и трапезной, над которой находилась колокольня с пятью колоколами. Кровли церкви были выкрашены в небесно голубой цвет, а все стены – в жёлтый, символизируя цвета Богородицы. Фасады храма были украшены накладной резьбой на фризах, крыльце и килевидных кокошниках, а главной особенностью внутреннего убранства церкви являлся небольшой, но объёмный резной кипарисовый иконостас.

После осмотра Гефсиманского скита мы отправились с экскурсоводом далее по главной монастырской дороге, пересеча Тихвинский мост и добравшись через несколько километров неспешного пути до расположенного на соседнем острове Спасо-Преображенского монастыря. Огромный монастырь был окружён ясеневой рощей и ухоженной изумрудной лужайкой, которую разрезали многочисленные земляные дорожки с расставленными вдоль них скамейками и фонарными столбами.

Оказавшись внутри монастырского подворья, мы узнали от гида, что Спасо-Преображенский монастырь был основан на Валааме в десятом веке греческими миссионерами – Германом и Сергием. В те далёкие времена они соорудили на безлюдном острове келью, в которой проживали, совершали молитвы и нашли своё упокоение. С шестнадцатого века после постоянных набегов шведов и свирепствовавшей эпидемии чумы Спасо-Преображенский монастырь практически перестал существовать, а уцелевшие монахи разбрелись по близлежащим лесам и основали там несколько скитов.

Вторая жизнь монастыря началась лишь после того, как Пётр I отвоевал эту территорию у шведов и повелел начать строительство деревянного Спасо-Преображенского собора, который сгорел в середине восемнадцатого века. В каменном исполнении Спасо-Преображенский монастырь начал строиться лишь спустя тридцать лет, в 1785 году. К началу двадцатого века на Валааме проживало около тысячи человек, однако размеренный монашеский быт был прерван революцией 1917 года. По её итогам остров стал финским, несколько раз переходя из рук в руки в сороковые года, пока окончательно не вошёл в состав СССР. В 1990 году монастырь перешёл в ведение Русской Православной Церкви, и началось его нынешнее возрождение.

Сердцем монастыря являлся Спасо-Преображенский собор, окружённый двумя рядами храмов, часовен, келейных корпусов и хозяйственных построек, возведённых в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Внутренний четырёхугольник собора составляли самые ранние каменные здания монастыря, в которых размещались настоятельские кельи, братская трапезная и кельи, а также располагалась Успенская церковь и церковь Валаамской иконы Божией Матери. Внешний четырёхугольник собора помимо братских келий имел в своих зданиях различные мастерские, свечной завод, больницу, аптеку и библиотеку.

Что касается здания Спасо-Преображенского собора, украшенного белым узорочьем и пятью светло-голубыми куполами, то оно было построено из красного кирпича в неовизантийском стиле, представляя собой четырёхугольный двухэтажный объём с полукруглой в плане апсидой. К западному фасаду собора примыкала семидесятиметровая колокольня с шестнадцатитонным колоколом «Андрей Первозванный», в то время как сам собор был разделён на нижний и верхний храм.

Прикоснувшись к истории Спасо-Преображенского монастыря, мы проследовали с экскурсоводом в расположенный на первом этаже собора нижний храм, который был предназначен для зимних богослужений. Оказавшись внутри окутанного полумраком и прохладой нижнего иноческого храма, настраивающего на молитвенное погружение и покаянную молитву, мы узнали от гида, что нижний храм был построен в греческом стиле, поскольку зачинатели монастыря пришли на Русь из Византии. От дореволюционного Спасо-Преображенского собора ничего не осталось, однако по сохранившимся фотографиям реставраторам удалось воссоздать в общих чертах первозданный облик храма.

Первое, на что упал мой взгляд в нижнем храме, стала бронзовая рака, в которой покоились мощи преподобных Германа и Сергия. Над массивной ракой был установлен образ Господа-Вседержителя, изображающий молящихся за Валаамскую обитель преподобных Сергия и Германа. Среди других икон храма выделялась чудотворная икона Валаамской Божией Матери, которая будто светилась небесным сиянием и излучала душевную любовь и теплоту. Рядом находился образ Спасителя семнадцатого века, а также список Валаамской иконы Божией Матери конца девятнадцатого века, на котором одетая в тёмно-вишневый плащ Богородица представала, словно огненный столп, соединяющий небо и землю, в середине которого восседал Младенец Иисус. Его правая ручка благословляла, а в левой находилась увенчанная крестом держава – символ царской власти.

Осмотрев нижний храм, мы поднялись по большой гранитной лестнице на второй этаж Спасо-Преображенского собора, в верхний храм Преображения Господня. Верхний храм оказался куда более светлым, просторным и торжественным, вмещая до трёх тысяч человек. Как пояснил экскурсовод, построенный в русском стиле, храм был сложен из трёх с половиной миллионов кирпичей, изготовленных на Валааме из местной глины.

При входе в верхний храм сразу были видны его наиболее впечатляющие иконы – большая икона Иисуса Христа справа и образ Богородицы – слева. Центральное место в интерьере храма занимал полностью восстановленный четырёхъярусный иконостас, царские врата, а также фрески «Успение Пресвятой Богородицы» и «Сретение Господне». Уникальная настенная живопись храма, изображающая яркие сцены из Евангелий, была выполнена маслом с добавлением воска. На стенах и колоннах не было видно ни единого места, которое не было бы расписано или не покрыто декоративным орнаментом. Верхний храм поражал своим позолоченным блеском и величественной мощью, давая понять, что мы находились в особенном месте, глубоко почитаемом миллионами верующих людей.

По завершению экскурсии у нас оставалось до отплытия ещё несколько часов свободного времени, за которые мы успели перекусить с Львом и Михаилом в небольшом кафе «Валаамский паломник» и не обделили вниманием сувенирные лавки. Значительную часть ассортимента подарочных магазинчиков составляли изделия из карельской берёзы, включающие в себя различную кухонную утварь, иконы и массивные срезы с изображениями животных, птиц, рыб и природных красот Валаама.

На мою удачу, на одном из деревянных срезов красовалась кольчатая нерпа, заинтересованно выглядывающая из водной глади Ладоги. Помня о данном Льву обещании, я приобрела данный срез и подарила его своему подопечному вместе с купленной в соседней лавке декоративной тарелкой на подставке с цветным изображением Валаама и магнитиком с видом на Спасо-Преображенский собор.

Исполнив часть озвученных мне мужчиной пожеланий, я купила себе написанную маслом картину с видом на Валаам, а также икону Валаамской Божией Матери и миниатюрную бронзовую копию колокола «Андрей Первозванный». После этого мы отправились на ожидавший нас на причале Большой Никоновской бухты «Метеор» и, дождавшись, пока все пассажиры взойдут на борт теплохода, покинули остров и его духовную обитель.

Вернувшись в Сортавала, мы отправились на нашем кемпере ужинать в расположенный в девяти километрах от города ресторан «Густав Винтер», выбранный Дианой. Недавно открытый ресторан предлагал гостям аутентичные блюда карельской кухни в современном прочтении и находился на берегу Ладожского озера, будучи окружён сосновым лесом. Ресторан носил имя знаменитого финского хирурга и общественного деятеля – Густава Йоханнеса Винтера, проживавшего и работавшего в Сортавала в начале двадцатого века.

Добравшись до «Густава Винтера», мы проследовали по вымощенной брусчаткой дорожке меж изящных карельских сосен и вошли в оформленный в белых и коричневых тонах просторный ресторан с панорамными окнами. Администратор зала разместила нас за одним из столиков с видом на Ладогу, который находился у отделанного мрамором камина, один вид на горящие поленья берёзы в котором создавал умиротворяющую атмосферу домашнего уюта.

Затем мы ознакомились с принесённым официантом меню и заказали на первое летнюю ботвинью с уткой, похлёбку из белых грибов и юшку из ладожской рыбы и беломорских креветок; одну на троих томлёную ногу ягнёнка с молодым картофелем и соусом Порто на второе; а также карельский сливочный пирог с мочёными ягодами, медовую коврижку с северной морошкой и пирожное «Чёрный лес» с кремом из белого шоколада и пряной вишней на десерт. Плотно поужинав наваристыми супами и нежным мясом молодого ягнёнка, мы едва нашли в себе место для сладкого, после чего Михаил с трудом поднялся из-за стола и вышел на воздух покурить.

– Я так и не поблагодарила вас за проявленную сегодня выдержку, – обратилась я к Льву, оставшись с ним наедине. – Уверена, вам было непросто, когда Михаил не раз поднимал вас по высоким лестницам и горам Валаама.

– Я обещал вам вести себя, как джентльмен, и сдержал своё слово, – ответил мне мужчина. – К тому же я оказал Михаилу услугу, обеспечив ему физическую нагрузку, которой он обычно лишён, проводя большую часть времени за баранкой.

– Тем не менее, спасибо вам за терпение. Надеюсь, поезда на Валаам оставила у вас приятные впечатления.

– Признаться, я не ожидал, что этот остров окажется настолько большим по сравнению с Кижи, и нам придётся преодолеть немало километров, чтобы добраться до Спасо-Преображенского собора и вернуться обратно на «Метеор». В отличии от Кижи с его деревянными церквями и крестьянскими дома, Валаам – не просто музей под открытым небом, а одна из важнейших духовных обителей России с монументальными храмами, келейными корпусами и хозяйственными постройками, позволяющими братии острова обеспечивать себя всем необходимым. Я был бы только рад жить вдали от мирской суеты на окружённом озером острове, посреди елового леса и пения птиц. Жаль, что не удалось увидеть лежбище ладожских нерп. Возможно, в следующий раз мне с этим больше повезёт.

Услышав от своего подопечного подобные слова, я была рада, что ему пришлась по душе экскурсия на Валаам, однако ещё более меня вдохновило то, что впервые за время путешествия по Карелии Лев мысленно устремил свой взор в будущее, уже несколько дней не выражая при мне желания умереть. Далеко идущие выводы, разумеется, делать было преждевременно, однако заметная смена риторики мужчины не могла не вызывать у меня воодушевления.

– Лежбище нерп нам и правда не удалось увидеть, но я согласна с вами, что Валаам производит яркое впечатление, будучи одним из древнейших православных центров России, который был бережно восстановлен за последние десятилетия. На мой взгляд, это указывает на то, что русский народ сумел закрыть дверь в советское прошлое и вернулся к своим духовным основам. Убеждена, что подобные Валааму святыни крайне важны для того, чтобы Россия сохраняла свою духовную идентичность, являясь маяком для миллионов верующих христиан по всему миру, придерживающихся традиционных ценностей.

– Если вы так считаете, почему ваши глаза наполнены печалью? – спросил меня Лев, от внимания которого, казалось, не могла ускользнуть ни одна важная деталь.

– Просто мне грустно от того, что за свою долгую историю Валаам не раз подвергался набегам и приходил в запустение, переходя от одного государства к другому или становясь жертвой смены политических систем в России, – ответила я мужчине. – Сегодня Валаам переживает очередное возрождение, но кто знает, как долго над ним продолжит светить солнце, и не вернутся ли на эту многострадальную землю мрачные времена из прошлого.

– Как вы верно заметили, русский народ определился со своей духовной принадлежностью и оставил богоборческую идеологию в прошлом, и у меня нет никаких сомнений в том, что Россия способна защитить свои святыни от любых посягательств, и граничащая с недружественным Западом Карелия может спать спокойно на бескрайних берегах Ладоги.

– Кстати, о Ладоге. Пусть нам и не удалось увидеть кольчатых нерп, благодаря вашей сестре мы побывали в этом замечательном ресторане. Работая поваром в рижском ресторане домашней кухни, я могу лишь мечтать об открытии подобного «Густаву Винтеру» места, хотя мне хватило бы для счастья и небольшого кафе.

– Не знал, что вы работаете в ресторане и грезите о своём деле. Мне казалось, вы с юных лет мечтали ухаживать за немощными стариками и парализованными ниже шеи мужчинами, заботливо кормя их с ложечки и меняя по утрам катетеры в уретре.

– Нет, о подобном я, разумеется, не мечтала, став внештатным социальным работником всего год назад, после смерти мамы. Я вряд ли справилась бы с этой работой на постоянной основе, поэтому ухаживаю за своими подопечными всего раз в неделю, в свободное от работы поваром время.

– Ну, с уходом за мной вы отлично справляетесь, хотя в первые дни нашего знакомства я приложил немало усилий, чтобы довести вас до ручки, и подвергнуть ваше терпение настоящему испытанию.

– С последним утверждением я, пожалуй, спорить не стану. Могу я узнать, почему вы злитесь на Диану за то, что она отправила вас в это путешествие? Разве есть что-то плохое в том, чтобы побывать в новом месте и посетить уникальные локации, проветрив голову и попытавшись взглянуть на жизнь под другим углом?

Заданные мной Льву вопросы заставили его тяжело вздохнуть и задуматься над своим ответом и тем, желает ли мужчина в принципе мне его давать, учитывая то, что он не был склонен что-либо рассказывать о себе и своих отношениях с Дианой.

– Дело в том, что после произошедшей со мной трагедии я пытался покончить с собой, и сестра хотела отправить меня в психиатрическую лечебницу, предложив в качестве альтернативы поездку в Карелии, – решил открыться мне Лев. – Я не хотел никуда ехать и согласился на путешествие в сопровождении социального помощника лишь из страха оказаться в доме для умалишённых. Зная желание сестры держать всё под контролем, я подумал, что она могла приставить вас ко мне в качестве психотерапевта под прикрытием, чтобы вы оценили моё состояние, на основе чего Диана решила бы, что со мной делать дальше. Страх провести остаток дней в психушке заставил меня видеть в вас угрозу и вести себя не лучшим образом.

– Да. Страх – не самый надёжный советник и заставляет нас проявлять мало приглядные черты в желании себя защитить, – ответила я мужчине. – Но почему в стремлении избежать лечения вы отвергли желание сестры вам помочь? Она ведь потратила немало времени и средств, чтобы продумать и организовать это путешествие, на что способен лишь искренне любящий вас человек.

– Быть может, потому что после перелома позвоночника я пал духом и захотел умереть, выбрав самый простой путь. Диана не позволила мне этого сделать и продолжила за меня бороться, избрав более тяжёлый путь, для следования по которому у меня просто не хватило сил.

– Силы можно накопить, если не растрачивать их на негатив и направлять внимание в созидательное русло.

– Проблема в том, что после случившегося я поставил на себе крест и не хотел ничего созидать, не веря, что из этого может получиться что-то хорошее.

– А теперь верите?

– Не знаю, но, возможно, вы правы, и мне стоит начать двигаться вперёд. Ведь если Хокинг смог стать прославленным астрофизиком, не отрывая пятой точки от инвалидного кресла, а Вуйчич умудрился настрогать четверых детей без помощи рук и ног, разве я хуже них и мне не по силам читать лекции по фотографии? По крайней мере, моё уязвлённое достижениями этих людей мужское эго считает, что я ещё не сказал своего последнего слова и способен отыскать место под солнцем.

– Это самые приятные слова, которые я услышала от вас за всё время путешествия, – не смогла сдержать я улыбки. – Не сомневаюсь, у вас получится стать хорошим преподавателем.

– Спасибо за поддержку, а также купленные для меня на Валааме сувениры.

– Не за что и благодарю вас за откровенную беседу, – нежно погладила я своего подопечного по заросшей щеке, чем заставила Льва заметно смутиться.

Неловкую ситуацию разрядило возвращение с улицы Михаила, после чего я оплатила наш ужин, и мы вернулись в Сортавала, устроившись на ночлег на парковке железнодорожного вокзала, откуда нам предстояло начать завтра заключительный день нашего увлекательного путешествия по Карелии.

Глава 8. Запретный плод

Субботнее утро встретило нас прозрачной лазурью безоблачного неба и яркими лучами летнего солнца, тщетно пытающимися пробиться сквозь тонированные окна дома на колёсах. Похоже, весьма изменчивая карельская погода решила преподнести нам напоследок подарок и проявить себя с лучшей стороны, что не могло меня не радовать, ведь нам предстоял долгий и насыщенный день.

Подготовив Льва к выезду из кемпера, я купила на железнодорожном вокзале Сортавала билеты на отправляющийся после десяти утра с первого перрона «Рускеальский экспресс», который должен был доставить нас с мужчиной в горный парк «Рускеала». Затем я отвезла Льва в сопровождении Михаила на выложенную брусчаткой платформу вокзала, которая была уставлена винтажными скамейками и изящными фонарными столбами, создавая ощущение того, что ты перенёсся на добрую сотню лет назад в прошлое.

Вскоре фирменный ретропоезд на паровозной тяге остановился на перроне, и из него вышли одетые в длинное чёрное платье и белую блузку проводницы, к которым тут же выстроились очереди из пассажиров. Вручив билеты стоящей у дверей первого вагона проводнице, я дождалась, пока Михаил поднимет Льва вместе с коляской в вагон, после чего простилась с водителем, который вернулся на привокзальную парковку, чтобы доставить наш кемпер в горный парк по шоссейной дороге.

Затем я поднялась в тамбур «Рускеальского экспресса», являющегося единственным в России действующим пассажирским поездом на паровом ходу, вагоны которого вёз советский магистральный товарный паровоз, изготовленный в 1941 году на Ворошиловградском заводе имени Октябрьской революции, и вошла с Львом внутрь вагона, стилизованного под эпоху начала двадцатого века.

Узкий коридор между вереницей открытых купе на шесть сидячих мест и окнами классического купейного вагона, занавешенными бархатными шторами, освещался потолочными лампами и был устлан зелёной дорожкой. Внутри каждого купе располагались кожаные диваны с мягкими подголовниками и находящийся между ними обеденный стол с изображённой на его столешнице картой Карелии начала прошлого столетия. На столе стояла лампа с изумрудным плафоном и миниатюрная ваза с букетиком ландышей, в то время как над диванами, в массивных деревянных рамках, висели чёрно-белые фотографии со старинными снимками «Рускеальского экспресса», его интерьеров и железнодорожного вокзала Сортавала.

Поскольку ни один из пяти пассажирских вагонов ретропоезда не позволял разместить в его купе инвалидную коляску, я была вынуждена отправиться с Львом прямиком в старорусский вагон-ресторан, и разместилась с мужчиной за одним из свободных столиков. Окна вагона-ресторана обрамляли шторы с ламбрекеном, а застланные белоснежными скатертями столы и стулья с мягкими сиденьями и спинками были изготовлены из цельного дерева, в то время как коричневый резной потолок вагона украшали искусные деревянные вензеля.

Оплатив столик на двоих, я заказала у проводницы свежие ватрушки и калитки с малиновым и облепиховым морсом, после чего покормила ещё не евшего с утра Льва и позавтракала сама. Когда аппетитная выпечка была нами съедена, а освежающий морс выпит через длинные трубочки из стильных стеклянных кружек, мы освободили столик и отправились на экскурсию во второй музыкальный вагон-ресторан ретропоезда, элегантный интерьер которого был оформлен в царском стиле.

Просторный вагон-ресторан имел на обитом деревом потолке дюжину небольших хрустальных люстр и яркий малиновый ковёр на полу, поверх которого стояли в два ряда винтажные кресла с мягкой обивкой, расположенные вокруг коктейльных столиков. Посредине вагона за фортепиано исполняла известные классические произведения пианистка, окружённая по бокам вазонами с бамбуковыми пальмами, в то время как рядом с женщиной стоял старинный граммофон с широким рупором, а в расположенной у барной стойки клетке пела жёлтая канарейка.

Устроившись за одним из коктейльных столиков, я поставила коляску Льва напротив себя и откинулась в кресле, наслаждаясь пребыванием в изысканном вагоне-ресторане. Пока наш паровоз оставлял за собой клубящийся в утреннем воздухе дымный хвост, прокладывая путь до горного парка «Рускеала» по единственной колее железной дороги, окружённой берёзовыми рощами и еловыми лесами, я решила скоротать время за беседой со своим подопечным.

– Как вам поезд? Не жалеете, что отправились в парк на нём, а не в кемпере с Михаилом?

– Нет. Интерьер моей спальни в автодоме мне изрядно надоел, и я с детства мечтал прокатиться на чёрном советском паровозе с красной звездой, – признался мне Лев. – Однако после того как Михаил поднял меня в поезд, я опасался того, что моё кресло застрянет в узком коридоре купейного вагона, и мне придётся провести в тамбуре целый час, прежде чем мы доберёмся до горного парка.

– Да, было бы крайне обидно не увидеть красочные интерьеры ретропоезда и одиноко кушать ватрушки и калитки в тамбуре.

– В таком случае, мне повезло позавтракать за столом из цельного дерева, посетив сразу два вагона-ресторана. Кстати, я заметил здесь, за барной стойкой, аппетитные сэндвичи с мясом и сыром, которые мы могли бы захватить с собой на случай, если проголодаемся во время прогулки по парку.

– Не волнуйтесь, в нём есть разные кафе, поэтому голодным вы точно не останетесь, – успокоила я Льва и попыталась освежить в памяти информацию о парке из заметок Дианы. – Горный парк «Рускеала», в который мы едем, имеет на своей территории крупное мраморное месторождение, обнаруженное в 1765 году. С тех пор в Рускеала велась добыча благородного камня, используемого для отделки соборов, замков и дворцов Санкт-Петербурга. В процессе добычи мрамора образовалось несколько карьеров, соединённых штольнями, а когда добыча камня прекратилась, каменоломни превратились в горные озёра, наполненные голубовато-зелёной водой глубиной до семидесяти двух метров. В конце прошлого века карьер был закрыт, а в 2005 году на его месте появился горный парк, обустройство туристических маршрутов и инфраструктуры в котором заняло более десяти лет. Сегодня парк «Рускеала» считается уникальным памятником природы и горнодобывающей промышленности, входя в первую десятку наиболее живописных мест России, которое ежегодно посещает полмиллиона туристов.

– Серьёзно?! Полмиллиона человек в год добровольно приезжает в парк поглазеть на мрамор? – искренне удивился мужчина. – Должно быть, он какой-то особенный, если Рускеала посещает в два с половиной раза больше людей, чем песчаные пляжи Юрмалы.

– Думаю, скоро мы это выясним, увидев всё своими глазами.

По истечении незаметно пролетевшего часа пути наш паровоз добрался до станции Рускеала и остановился на её единственном перроне. Предварительно созвонившись с Михаилом, который прибыл в горный парк на кемпере немного раньше нас, я сообщила водителю, в каком вагоне мы находимся, и Михаил спустил коляску Льва на деревянную платформу. Как оказалось, горный парк начинался сразу при сходе с платформы на каменистую землю, поэтому мы незамедлительно отправились в расположенную в деревянном срубе кассу и купили входные билеты в парк и на экскурсии по «Мраморному каньону» и подземной Рускеале.

Внимательно изучив взятую на кассе карту горного парка, мы первым делом отправились по обрамлённой с обеих сторон карельскими берёзами туристической тропе до расположенного у станции Итальянского карьера. Не прошло и пяти минут, как перед нашими взорами предстала просторная каменная площадка под открытым небом с высокими отвесными скалами из пепельно-серого и белого мрамора.

– Интересно, сколько миллионов лет понадобилось природе на то, чтобы изваять эти величественные мраморные стены? – поинтересовался у нас Михаил. – Должно быть, перед нами целое состояние.

– А почему карьер называется итальянским? – спросил меня Лев, с любопытством разглядывая расположенную перед ним сплошную стену мрамора.

– Потому что приглашённые Екатериной II из Италии мастера руководили в этой каменоломне добычей мрамора, который использовался для украшения главных соборов и дворцов Санкт-Петербурга, – ответила я мужчине.

– Но до Петербурга отсюда триста километров, – заметил водитель. – Как же весь этот мрамор доставлялся в северную столицу России два с лишним века назад?

– Добытые в карьере многотонные мраморные блоки грузились на обитые железом сани, изготовленные из стволов местной берёзы, после чего в сани впрягалась дюжина лошадей, которые везли мрамор к ближайшей пристани в Сортавала, – просветила я Михаила. – Оттуда прибывшие из Санкт-Петербурга парусные корабли доставляли ценный груз по Ладоге до северной столицы.

– Давайте возьмём с собой на память кусочек рускеалького мрамора, – предложил Лев. – Вы ведь захватили с собой камнерез, Михаил?

– Если вы хотите подделку из мрамора, я куплю вам её в сувенирной лавке парка, а отсюда мы ничего брать не станем, – немного приструнила я Льва. – Тем более Михаил оставил камнерез в кемпере.

– Досадно, хотя подделка из мрамора – тоже не плохо.

Осмотрев Итальянский карьер, поверх мраморных стен которого росли многочисленные ели, мы отправились к расположенному южнее старому мраморно-известковому заводу, построенному в конце девятнадцатого века.

– Что это за высокие кирпичные трубы? – спросил меня спустя пару минут Михаил, когда мы подходили по туристической тропе к обширной территории завода.

– Это шахтные обжиговые печи, которые использовались ранее для производства декоративной мраморной крошки, облицовочных камней и строительной извести из кальцитового мрамора, – ответила я водителю.

– Место выглядит довольно заброшенным, – произнёс Лев, когда мы остановились у бетонного забора завода, перед устремлёнными ввысь шестью кирпичными трубами с многочисленными окошками.

– Завод был закрыт в конце прошлого века, проработав около ста лет, – сказала я мужчине.

– Может, осмотрим это место вблизи? – поинтересовался Лев. – Кажется, я вижу в заборе приличную дыру, через которую можно пролезть.

– Это закрытая территория, – ответила я настроенному на поиск приключений мужчине. – Можем полазать по расположенной неподалёку старой «Шахте N2», глубина которой достигает пятидесяти метров. Это единственная из трёх шахт горного парка, которая осталась незатопленной и доступна для посещения туристами.

– Если там темно и страшно, я согласен, – одобрил моё предложение Лев. – Быть может, нам посчастливится встретить неприкаянную душу одного из шахтёров.

– Вряд ли это входит в стоимость билетов, – усмехнулся Михаил, после чего мы оставили заброшенный мраморно-известковый завод и, продолжив движение по тропе на запад, подошли вскоре к расположенной над шахтой смотровой площадке.

– Эй! – крикнул Лев парочке туристов, стоящих на металлическом мостике внутри шахты, метрах в пятнадцати под нами. – Вы уже видели призрак погибшего шахтёра?

– Нет, – крикнул мужчине в ответ один из туристов, после чего потревоженная Львом парочка поспешила ретироваться из широкого просвета над старой шахтой.

– Зачем вы пугаете людей?! – недовольно спросила я мужчину, который явно не знал, куда приложить свою энергию. – В этой шахте нет никаких призраков, только кальцитовый мрамор для производства извести.

– Это мы ещё проверим, – с вызовом произнёс Лев, после чего мы спустились вниз по тропинке и подошли к каменному входу «Шахты N2», за которым скрывалась тёмная штольня высотой порядка двух метров: – Оставь надежду, всяк сюда входящий.

– Бросьте нагнетать, Лев. Эти чёрные металлические ворота вовсе не похожи на врата ада из «Божественной комедии» Алигьери, – возразила я мужчине, когда мы вошли в штольню сквозь распахнутые настежь решётчатые ворота.

– Ну да! Скажите это душе бедного Евлампия, которого каждую ночь запирают в этой штольне, не позволяя шахтёру выбраться через адские ворота наружу, чтобы вновь увидеть божий свет, – выразил со мной своё несогласие Лев.

– Евлампия? – недоумённо взглянул на моего подопечного Михаил.

Оставив шутливые замечания Льва без ответа, я взглянула на арочные своды мраморной штольни, которые имели в своих уступах лёгкую подсветку искусственным освещением. Несмотря на то, что штольня была довольно хорошо освещена, я невольно ощутила в ней лёгкий приступ клаустрофобии при виде нависающих надо мной известковых глыб, поэтому решила не задерживаться и спешно двигалась вперёд навстречу исходящему от вертикальной шахты свету. Добравшись до перекинутого через заброшенную штольню металлического мостика, на котором пятью минутами ранее мы заметили туристов, я осторожно заглянула вниз и увидела под собой узкий и глубокий провал шахты, частично заполненный изумрудного оттенка грунтовой водой.

– Как водичка? – неожиданно обратился к нам с расположенной над шахтой смотровой площадки мужской голос. – Купаться можно?

– Вполне, – задрав голову, не замедлил с ответом Лев.

– Смотрю, вас, таких шутников, здесь целая орава, – сказала я своему подопечному, после чего направила коляску Льва к расположенному рядом выходу из «Шахты N2», некогда используемой для добычи кальцитового мрамора и производства извести.

– Я помолюсь об упокоении твоей души, Евлампий! – прокричал на прощание Лев незримому шахтёру, прежде чем мы выбрались из штольни через другие открытые ворота и вновь оказались в окружении живописных просторов горного парка.

Следуя по туристической тропе, мы вышли к первой из пяти смотровых площадок основной достопримечательности парка «Рускеала» – его «Мраморного каньона», заполненного грунтовыми водами. Согласно карте парка, длина рукотворного озера составляла около полукилометра, ширина более ста метров, а расстояние от верхней точки каньона до его дна – свыше пятидесяти метров.