Текст книги "Веление души"

Остановившись у двухэтажного дома, гид поведала группе о том, что деревянный дом богатого заонежского крестьянина Нестора Ошевнева был построен им из сосновых брёвен на соседнем острове в 1876 году. Возведённый для семьи из восемнадцати человек дом был перевезён на Кижи в середине двадцатого века в качестве одного из первых экспонатов музея-заповедника деревянной архитектуры. Дом Ошевнева кошельного типа объединял под своей крышей жилые помещения и хозяйственные постройки, что позволяло домочадцам в условиях сурового северного климата выполнять зимой большую часть хозяйственных работ, не выходя на улицу.

Как пояснила экскурсовод, снаружи зажиточный дом был весьма богато украшен. Резные доски вдоль скатов крыши и находящиеся на их стыках узорчатые детали являлись классическими элементами убранства северных крестьянских построек. При этом жилую часть дома на уровне второго этажа опоясывало нарядное гульбище – декоративный ажурный балкон-галерея с резной балюстрадой, а над самим гульбищем фасады дома обрамляла пара узорчатых балконов. Особую праздничность дому Ошевнева придавали навершия оконных наличников в виде изящно изогнутых волют, а также полукруглые арки балконов, точёные балясины и витые столбики. Все эти элементы пришли в деревню из городской каменной архитектуры, полюбившись заонежским крестьянам и став неотъемлемой частью декоративного убранства их деревянных домов.

В жилой части дома Ошевнева располагались четыре отапливаемых помещения. На первом этаже находилась зимняя изба и кладовые, на втором – летная изба, горница и зала, а на чердаке – летняя светёлка. Хозяйственные помещения также располагались на обоих этажах дома. На первом находились хлева для лошади и скота, а на втором – сарай с рабочими инструментами и сеновал. В сени можно было заехать прямо на телеге, для чего был сделан широкий въезд по бревенчатому накату. Из сеней можно было попасть в любое помещение дома, осмотрев его подлинную мебель, инструменты и бытовую утварь девятнадцатого века. Кроме того, в состав дома входили расположенные на улице баня, хлебные амбары, плетёная изгородь и рыболовные сети.

Завершив ознакомительный рассказ о доме, гид повела группу в его сени по расположенным параллельно двухметровому бревенчатому скату ступенькам, поэтому мне снова пришлось просить одного из мужчин завезти коляску Льва в дом. Напряжённые желваки Льва красноречивее всяких слов говорили мне о том, что мужчина думал уже о третьей за последний час лестнице, по которой его тащили в очередной деревянный сруб. К счастью, Лев оказался не из тех, кто любил закатывать сцены на глазах у незнакомых людей, поэтому ограничился скрежетанием зубов и метанием в меня сверкающих молний из глаз.

Оказавшись в полутёмных сенях, я увидела расположенную слева дверь в летнюю избу, а прямо перед собой – дверь в хлев и лестницу, ведущую на первый этаж дома и на чердак. В сенях находился большой ларь для муки и зерна, а также вместительный чан для воды. Пройдя с экскурсоводом налево, мы зашли с группой в избу с настоящей русской печью, расположенной в правой части просторного помещения. За широкой печью стоял ткацкий станок, висела детская люлька и находился обеденный стол, окружённый скамьями. Особый уют летней избе придавали детские игрушки, вырезанные из дерева, вроде санок или коника, а также тряпичные куклы в длинных крестьянских платьях и платках.

В левой половине избы располагалась светлая горница с покрытым узорчатой скатертью столом и стульями. На стене горницы висела покрытая вышитым полотенцем икона. По словам гида, на зажиточный статус семьи Ошевнева указывало деревянное резное зеркало и часы, а также шкаф с фарфоровыми сервизами и швейная машинка. За шкафом располагалась деревянная кровать с лоскутным одеялом и подушками. В свою очередь, в отдельно расположенной зале так же висела икона, деревянные часы и зеркало, и находилась различная мебель: покрытый зелёным сукном письменный стол, резная скамья, комод и стол со стульями, украшенный белой скатертью, самоваром и чайным сервизом.

Завершив осмотр жилой части второго этажа дома, мы отправились за экскурсоводом в рядом расположенный сарай, который оказался заполнен различными хозяйственными принадлежностями, включая верстак, токарный станок, каменные жернова, севалку, борону-суковатку, косу-горбушу и даже небольшую лодку. После изучения сарая мы спустились с гидом на первый этаж дома, в его зимнюю избу, которая так же имела большую русскую печь, помогая семье Ошевнева благополучно переживать суровые заонежские зимы.

Печной угол с белёной печью из кирпича располагался справа от входа в избу. От печного столба расходились две широкие полки – воронцы, на которых стояли кадушки и горшки, а также коробы из лучины и берестяные корзинки для хранения муки, крупы и соли. В печной столб был вбит железный зажим для лучины, к которому был подвешен рукомойник, под которым стояла деревянная лохань. Рядом висела рукотёрка – кусок грубого домотканного холста для вытирания рук, в то время как полотенце для лица – утиральник висел на вешалке-гвоздильне. В самой печи и вокруг неё лежала различная медная и чугунная кухонная утварь, включая кастрюли, сковороды, тазы и большой самовар.

За печью, в правом углу зимней избы, находилась деревянная кровать и подвесная люлька для младенца, а чуть правее стоял обеденный стол. По диагонали от печи располагался красный угол с висящей на стене иконой, украшенной вышитым полотенцем. От красного угла вдоль стен тянулись полки-надлавочницы, под которыми стояли широкие лавки, а на одной из стен висела прямоугольная рама с закреплённой в ней тканью для вышивания. Слева от входа в избу располагался курятник, в котором зимой держали птиц. Спала большая семья Ошевнева на тёплой печи и кровати, а также на лавках и даже на полу.

– Вот так и жили наши предки в деревнях сто пятьдесят лет назад, – обратилась я к Льву после того, как мы покинули с группой и гидом дом Ошевнева, вновь оказавшись на улице. – Никакого телевизора, интернета и социальных сетей. Только большая и дружная семья, ведущая общее хозяйство и коротающая вечера за чтением книг, рассказом сказок и подвижными играми.

– Да, плодились раньше люди как кролики, а умирали, словно мухи, не имея вакцин, антибиотиков и личного пространства для уединения, – ответил мне мужчина, глядя на двухэтажный дом зажиточных заонежских крестьян. – Посетив это деревянное общежитие, становится понятно, откуда берут своё начало советские коммуналки.

– Может, медицина прошлого и не была настолько развита, как сейчас, и отдельного жилья у большинства людей не имелось, зато семьи раньше проводили жизнь в полезном обществу труде и знали своих соседей в лицо, а не тратили время на всякую ерунду, ограничивая круг общения виртуальными друзьями.

– Как по мне, лучше быть одиноким затворником, чем с утра и до вечера горбатиться в поле, выгребать за скотом навоз и проводить ночи в одном помещении с двумя десятками людей, устроившись на полу или скамейке.

Обменявшись с Львом противоположным восприятием повседневной жизни наших предков, мы простились с домом Ошевнева и отправились далее по земляной тропе мимо часовни Архангела Михаила и ветряной мельницы к расположенному рядом крестьянскому дому Сергеева.

Как пояснила нам экскурсовод, двухэтажный сруб Сергеева с однорядной связью жилых и хозяйственных помещений был построен в конце девятнадцатого века в одной из деревень близ Петрозаводска и перевезён на Кижи в середине двадцатого столетия. Широко распространённый в Карелии дом Сергеева брусного типа отличался от кошельного дома Ошевнева тем, что представлял собой правильный параллелепипед, покрытый двускатной кровлей с одинаковыми по длине свесами. Дом обладал строгой симметрией и выглядел компактнее дома Ошевнева, однако являлся по сравнению с последним менее выразительным, не имея гульбища и балконов.

Самый нарядный фасад крестьянского дома Сергеева был украшен традиционными резными причелинами, полотенцами и ветреницами, обладая нарядно обрамлёнными наличниками и ставнями окон, а также навершиями в виде изящно изогнутых волют. Жилая часть дома состояла из избы-горницы с русской печью, сеней с двумя жилыми клетями и боковушки, под которой располагалась кладовка. Хозяйственная часть дома имела двор с хлевами на первом этаже и сарай с жилой клетью – на втором, в который вёл бревенчатый накат для лошадей.

К счастью, совершенно обычный вход в дом Сергеева не имел ступенек, что позволило мне самостоятельно завезти коляску Льва на первый этаж дома, не дав мужчине лишнего повода для недовольства. Оказалось, что интерьер крестьянского дома не был восстановлен, а сам дом использовался в качестве места для выставки народного судостроения и судоходства, демонстрируя гостям различные столярные верстаки и лодки, включая древние долблёные суда и заонежские кижанки, реконструированные с помощью традиционных инструментов и материалов.

– В прошлом общежитии хотя было на что посмотреть, – разочарованно отметил Лев. – Если бы я мог ходить, то забрался бы в кижанку и догрёб в ней до самого Петрозаводска, не дожидаясь возвращения на «Комету».

С трудом дождавшись, пока гид завершит рассказ о тонкостях управления разными судами и приоткроет секреты изготовления рыболовных сетей на старинной сетевязке, Лев с облегчением выдохнул, когда снова оказался на улице.

– Потерпите немного, – обратилась я к своему подопечному, желавшему поскорее покинуть многолюдный остров и уединиться в спальне арендованного сестрой кемпера. – В экскурсионной программе остался всего один дом.

– Слава Богу! – воскликнул мужчина и внутренне настроился на преодоление последнего препятствия на пути к кровати, после чего мы двинулись с группой в обратный путь, проследовав мимо Кижского погоста.

Как поведала нам экскурсовод, расположенный на другой стороне причала Кижи дом Яковлева был построен в конце девятнадцатого века в одной из деревень у Петрозаводска и привезён на Кижи в середине двадцатого столетия, как и остальные крестьянские дома. Двухэтажный дом Яковлева представлял собой традиционный карельский брусной сруб с избой и сенями, связывающими между собой жилую и хозяйственную части дома. Все помещения дома Яковлева располагались друг за другом под общей двускатной симметричной кровлей.

К сеням было пристроено резное крыльцо, а с противоположной стороны дома устроен бревенчатый взвоз на второй этаж. Хозяйственная часть дома имела сарай для хранения сена и сельскохозяйственного инвентаря, а также двор с хлевами для коров, овец и телят. Декоративное убранство сруба было отмечено ломаными линиями волютных наличников окон и преобладанием геометрического орнамента в резных элементах. Большое количество окон дома с нарядными наличниками и трёхарочный балкон, насыщенный ажурной резьбой, придавали дому особую выразительность.

Демонстрируя всем своим видом, насколько не просто ему даётся преодоление в коляске трёх ступенек миниатюрного крыльца, Лев оказался со мной и группой в зимней избе дома Яковлева, расположенной на первом этаже вместе с горницей и кладовой. Как и следовало ожидать, в избе имелась белёная русская печь, рукомойник и лохань, а вдоль стен тянулись врубленные лавки, над которыми располагались православные образа и полки-надлавочницы с глиняной, деревянной и берестяной посудой. Перед входом в горницу находилась застеленная тканым шерстяным одеялом кровать, а у окна горницы стоял раздвижной стол со стульями. В горнице имелся шкаф для посуды, большой сундук, лежанка и деревянная кровать.

– Зачем мы здесь? – негодующе спросил меня Лев. – Этот дом ничем не отличается от первого общежития, в котором мы были.

– Полагаю, в этом доме должны быть какие-то отличия, иначе бы нас сюда не привели, – ответила я мужчине, разглядывая убранство зимней избы.

Осмотрев избу, я решила более не нервировать своего уставшего подопечного и ненадолго оставила его на первом этаже дома, после чего поднялась по лестнице с группой и гидом на второй этаж.

– Ну что? Я был прав? – поинтересовался у меня Лев, когда я вернулась к нему спустя некоторое время в зимнюю избу и вывезла мужчину обратно на улицу.

– Не совсем, – ответила я. – Хотя второй этаж дома Яковлева повторял планировку и обстановку первого этажа, он имел важное дополнение в виде избы-боковушки.

– И что такого важного в этой избе?

– В боковушке раньше располагался молочный сепаратор для изготовления домашней сметаны, а сейчас находится станок для производства конопляного масла.

– То есть Яковлевы тайно выращивали в своей боковушке коноплю и приторговывали ею в деревне, коротая скучные карельские вечера за бодрящим косячком? – воодушевлённо предположил Лев. – Возможно, жизнь на Русском Севере всё же не была столь пресной, какой кажется на первый взгляд.

– Боюсь, у вас чересчур разыгралось воображение, – ответила я мужчине. – Ранее на Руси конопляное и льняное масло были гораздо популярнее подсолнечного, и станки для изготовления растительных масел имелись во многих крестьянских домах. Поэтому никаких косячков у жителей заонежских деревень отродясь не было.

– Печально. А вот я бы сейчас не отказался покурить.

– Не знала, что вы курильщик.

– После утраты мобильности Диана запретила мне курить, предложив взамен сигарет полезные смузи, от болотного вида которых меня бросает в дрожь, а к горлу подступает тошнота.

– Полностью поддерживаю желание вашей сестры проявить заботу о вашем здоровье.

– Только вот, лишив меня табака, Диана не спросила, хочу ли я дольше жить на её зелёных смузи, учитывая моё нынешнее состояние. Моё мнение сестру больше вообще не интересует, и она единолично принимает за меня все решения.

– Уверена, решения Дианы продиктованы исключительно любовью к вам и желанием помочь.

– Вы не представляете, какого это – не только лишиться контроля над своим телом, но и над собственной жизнью, когда в ней всё решают за вас.

– Давайте так. Вы скажете мне, что бы вам сейчас хотелось, а я постараюсь исполнить ваше желание. Экскурсия закончилась, и у нас есть ещё пару часов свободного времени до отплытия, за которые мы можем прогуляться по северной части острова, осмотрев его деревянные дома и часовни, или заглянуть в сувенирные лавки у пристани, купив памятные открытки и магнитики о нашем посещении Кижи.

– Хватит с меня этого деревянного склепа, все прежние обитатели которого умерли сотни лет назад. Отвезите меня на теплоход и можете продолжать гулять по острову и покупать себе магнитики, сколько хотите.

Будучи разочарована решением Льва, я послушно вернула его обратно в салон стоящей у причала «Кометы», после чего осуществила ещё одну просьбу мужчины, позволив ему на время остаться одному. Поскольку особого желания осматривать в одиночку северную часть острова у меня не наблюдалось, я решила провести представившееся мне свободное время для изучения местных сувениров.

Двигаясь по направлению к расположенным у пристани сувенирным лавкам, мне было грустно от того, что первый день путешествия не оказал на душевное состояние Льва сколь-нибудь положительного воздействия. Утренняя прогулка по набережной Петрозаводска и последующая за ней поездка на Кижи обернулись лишь едкой критикой и сплошным негативом со стороны мужчины, не позволив ему разглядеть красоту и уникальность осмотренных им мест. Пребывающий в меланхолии Лев наотрез отказывался снимать со своих глаз тёмные очки и хотя бы попытаться взглянуть на царящее вокруг него многоцветие.

И если некоторые арт-объекты Петрозаводска ещё могли вызвать споры об их художественной ценности и смысловой нагрузке, то посещение знаменитого на весь мир музея-заповедника на Кижи вряд ли могло оставить кого-то равнодушным. Этот небольшой остров Кижского архипелага, окружённый со всех сторон умиротворяющей водной гладью Онеги, являлся настоящим природным антидепрессантом.

Прошедшие полную реставрацию уникальные деревянные храмы и привезённые на остров старинные крестьянские дома. Ласкающее слух пение птиц в ветвях карельских берёз и исполненная гармонии природа, позволяющая отвлечься от мирской суеты и восстановить душевое равновесие за прогулками по острову, сидением на его берегу или наблюдением за утками, щиплющими в озере сочные водоросли. Чтобы остаться слепым к красоте этого места нужно абсолютно утратить вкус к жизни и воспринимать её исключительно в чёрно-белых тонах, что и произошло с Львом после случившейся с ним трагедии.

Мужчине стоило быть благодарным сестре за то, что она организовала для него эту поездку, призванную оказать на Льва благотворное влияние. Однако по итогам первого дня и реакции на него моего подопечного я уже не была уверена в том, что дальнейшее посещение достопримечательностей Карелии помогут мужчине отмыть померкнувшие окна его души и впустить сквозь них исцеляющие лучи солнца.

Дабы оттолкнуться от пронизанного густой тьмой дна и всплыть на освещаемую дневным светом поверхность необходимо этого хотеть. Пока же человек настроен на отречение от жизни, не желая принимать её в том виде, в каком она у него есть, никакой свет не в силах помочь человеку, если он смотрит в противоположном от него направлении. Не знаю, удастся ли мне сдвинуть Льва с мёртвой точки, повернув его к свету, однако совершенно ясно одно – сколько бы шагов я не сделала мужчине навстречу, все они будут бесполезны, пока Лев не совершит навстречу мне хотя бы один крошечный шаг, пожелав, чтобы его израненная душа вновь научилась ходить.

С этими мыслями я подошла к сувенирным лавкам, где продавалось не только множество открыток, календариков и магнитиков с живописными видами Кижи, но и различные изделия из бересты, металлические украшения, фарфоровая, глиняная, керамическая и деревянная посуда, а также игрушки ручной работы и верхняя одежда с символикой острова. Изучив имеющиеся в ассортименте товары, я приобрела понравившиеся мне магнитики, брелки с самоварами, браслеты из бисера, а также кружки, тарелки и тряпичные куклы в нарядных крестьянских платьях, не забыв взять на пробу кижский шоколад, сбитень, травяной чай, пряники и несколько видов варенья.

Возвращаясь на «Комету», я планировала отдать половину купленных мной сувениров Диане, дабы по возвращению в Ригу у Льва остались подарки о совершённом им по Карелии путешествии. Спустя час, когда салон теплохода заполнился вернувшимися на него туристами, наша зелёная «Комета» отчалила от гостеприимного острова Кижи и унесла нас на своих подводных крыльях обратно в Петрозаводск.

По приезду в вечернюю столицу Карелии я приготовила на кухне кемпера лёгкий ужин, состоящий из отварного булгура и тушёных с морковью и томатной пастой кабачков. После того как мы поели, и я подготовила Льва ко сну, я оставила мужчину в его постели и вышла на улицу подышать свежим воздухом.

– Как прошла поездка? – спросил меня Михаил, курящий у автодома очередную сигарету. – Судя по двум пакетам сувениров, остров вам понравился.

– Кижи полностью оправдал мои ожидания, будучи уникальным местом деревянной архитектуры Заонежья, – ответила я водителю. – Однако музей острова не приспособлен к принятию людей с ограниченными возможностями, и мне пришлось не раз кого-то просить завести коляску Льва по лестнице в тот или иной объект.

– Если бы я знал, что на Кижи нет пандусов для инвалидов, то поехал бы с вами, чтобы помочь.

– Ваша помощь мне бы очень пригодилась, поэтому я прошу вас сопровождать нас с Львом во всех дальнейших экскурсиях по Карелии.

– Конечно.

– Спасибо. А чем вы тут занимались, пока нас не было?

– Гулял по местным паркам и скверам, заглянув в морской историко-культурный центр и кафедральный собор. Мы задержимся в Петрозаводске или поедем завтра дальше?

– Завтра нам предстоит переезд в Сортавала.

– Понятно. Значит, лучше лечь пораньше, чтобы хорошенько выспаться.

– Согласна. Нас ожидает долгий день, немалую часть которого придётся провести в дороге.

Пожелав Михаилу доброй ночи, я вернулась в дом на колёсах и уже собиралась ложиться спать, когда Лев неожиданно позвал меня в свою спальню.

– Вы что-то хотели? – поинтересовалась я у своего подопечного, отворив раздвижную дверь единственной спальни кемпера.

– Да. Хотел попросить вас воздержаться от дальнейших экскурсий в места, необорудованные для колясочников, – ответил мне лежащий в кровати мужчина. – Мне совсем не понравилась роль холщёвого мешка с картошкой, который постоянно таскали вверх и вниз по лестницам разных срубов.

– Понимаю и надеюсь, что следующие локации, отобранные вашей сестрой, окажутся более приспособленными для людей с ограниченными возможностями.

– Очень в этом сомневаюсь. Вы что, курили на улице?! Я ощущаю запах сигарет.

– Курил Михаил, а я немного постояла рядом.

– Я тоже хочу покурить перед сном, чтобы развеять стресс от пережитых мною сегодня неудобств. Попросите у водителя для меня сигарету.

– Боюсь, я не стану этого делать, поскольку Диана запрещает вам курить, а я обязана следовать её воле, заботясь о вашем здоровье.

– Не бойтесь. Одна сигарета мне не повредит, и я ничего не скажу сестре.

– Я не могу дать вам сигарету, но могу принести из холодильника какой-нибудь десерт по вашему выбору.

– Не нужен никакой мне десерт. Я хочу сигарету!

– Простите, но вынуждена вам отказать.

– В таком случае я скажу Диане, что вы морили меня голодом и держали взаперти в кемпере на протяжении всей поездки, – пригрозил мне Лев. – Уверен, подобная антиреклама не пойдёт вам на пользу, поставив крест на вашей работе социального помощника.

– Делайте, что считаете нужным, а я буду делать то, что должна я, – спокойно ответила я мужчине, выдержав его давление. – Доброй ночи и светлых вам снов.

Оставив своего полного досады и негодования подопечного, я заперла раздвижную дверь в спальню Льва и отправилась в ванную, в слабой надежде на то, что завтрашний день окажется хоть немногим лучше минувшего.

Тем временем, лежащий на высокой подушке Лев крепко сжимал желваки и вертел головой в отчаянной попытке встать, напоминая лежащего на спине жука, беспомощно шевелящего в воздухе лапками. Выпустив пар от бесплодных попыток подчинить своей воле парализованное тело, мужчина вскоре сдался и обречёно закрыл глаза.

Мысли вернули Льва в больничную палату, в которую его поместили два месяца назад после перелома шейных позвонков. Новость о том, что он проведёт остаток дней в инвалидном кресле, будучи не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, повергла мужчину в шок. Ещё вчера Лев был успешным фотографом для модных журналов и готовился завести семью, сделав предложение возлюбленной, а сегодня лежал мёртвым грузом на больничной койке, понимая, что его жизнь окончена.

Дополнительным ударом для мужчины, заставившим его полностью опустить руки, стал разрыв его невестой помолвки, которая честно призналась Льву, что не видит себя в роли пожизненной сиделки практически полностью парализованного человека. И пусть Диана утешала младшего брата тем, что он ничего не потерял от ухода невесты, которая его не любила, Льву от горького осознания этого было ничуть не легче.

Дабы насколько это возможно облегчить новую жизнь мужчины, Диана купила ему инвалидную коляску с возможностью управления подбородком, чтобы Лев мог самостоятельно передвигаться в кресле. Однако впавший в депрессию мужчина решил воспользоваться сделанным ему сестрой подарком, чтобы свести счёты с жизнью. Так, во время одной из прогулок Лев направил коляску под колёса проезжающей мимо машины, которая едва успела затормозить. Пообещав сестре повторить попытку суицида, пока не получит желаемого, мужчина добился лишь того, что Диана лишила Льва управления креслом, демонтировав с него подбородочный рычаг.

В ответ на устроенную братом истерику женщина заявила, что он не оставил ей иного выбора, и она вынуждена отправить его в психиатрическую лечебницу, где Льву окажут профессиональную помощь в лечении депрессии, чтобы он отказался от мыслей о самоубийстве. Мужчина очень испугался оказаться запертым в больнице для душевнобольных людей и умолял Диану не отправлять его в психушку, где его будут пичкать таблетками и травить наркотическими уколами, превратив в овощ.

Тогда женщина предложила брату в качестве альтернативы путешествие по Карелии, куда Лев должен был отправиться до перелома позвоночника, чтобы снять фотосессию для петрозаводского журнала мод. Диана сказала, что мужчине необходимо сменить обстановку и попытаться душевно восстановиться на природных красотах Русского Севера, пока она будет находиться в рабочей командировке. Не желая отправляться в лечебницу, Льву пришлось согласиться на поездку в Карелию, хотя он и не верил, что путешествие ему поможет. Мужчина просил Диану сохранить ему управление коляской, чтобы не чувствовать себя беспомощным, однако сестра пообещала пойти Льву навстречу лишь, когда увидит, что он пошёл на поправку и оставил тягостные мысли о самоубийстве в прошлом.

С тех пор минуло два месяца, но в психологическом состоянии мужчины ничего не изменилось. Лев всё так же не хотел жить и стремился отправиться на тот свет, виня Диану, а теперь и Амелию в том, что женщины отказывались ему в этом помочь. Минувший день, за который мужчина находился среди сотен незнакомых ему здоровых и полных жизни людей, заставил Льва лишь острее прочувствовать свою беспомощность и немощь. Мужчине было очень тяжело пребывать в перманентном состоянии невозможности управлять своим телом и жизнью, поэтому всё, что оставалось лежащему в этот момент в спальне кемпера Льву – это беззвучно плакать, в надежде поскорее заснуть и никогда не проснуться.