Текст книги "Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917."

Если взглянуть на карту, то станет ясно, что, в лице Петра, великая метрополия, охватившая вольную колонию со всех сторон, пыталась уменьшить на третью часть территорию колонии. Князь Долгорукий, с пути в Черкасской, писал Петру 15 июля, что «пошел к Черкасскому для лучшего укрепления казаков. Вашему величеству известно, какие они шаткие люди, и нынешний атаман» (Зерщиков) «какого он состояния…». На Дону «все изменили сплошь…». Ссылаясь на пример стрелецких бунтов, Долгорукий писал, что и на Дону «в лице выберут дураков, а сами из-за них воруют; так (собственно) как в Черкасском, так и во всех станицах первые люди все сплошь воровству (измене) причастны…». «Надобно определение с ними сделать, чтоб и впредь им нельзя не токмо делать, (но) и мыслить и вольность у них убавить…» Особенно важной мерой для России Долгорукий считал: «которые городки вновь поселились верхние близ наших городов, – чтобы конечно у них отнять…» В этой программе действий, начертанной Долгоруким, с чрезвычайной ясностью вскрывается противоположение Дона и России, «их» городков и «наших» городов, намечается аннексия той части колонии, которая приблизилась к пределам царства, и – план борьбы с республиканским строем вольной колонии.

26 июля под Черкасским атаман Зерщиков, с всею старшиною и знаменами, встретил Долгорукого знаками рабского подчинения. 29 июля были выданы представителю царя 26 человек «пущих заводчиков». «Все сплошь черкасские, – писал Долгорукий царю, – в том воровстве равны, и сам атаман Илья, и есаул Соколов, будучи у меня, сказали, что они все этому делу виновны…» «…А что ваше величество изволил ко мне писать, чтоб выбрать атамана человека доброго, – и ручаться по них невозможно… Одно средство – оставить в Черкасске полк солдатский…» На это Петр отозвался: «Оставили вы полк в Черкасском, а то, кажется, не добро ради многих причин, а лучше оному быть в Азове, а когда понадобится, только тридцать верст оттуда…» Петр I хотел иметь орудие против непослушного Дона, но не желал раздражать присутствием оккупационного отряда в самой столице Войска.

Что касается репрессий, то Петр полагал, что, вместо того, чтобы «всех сплошь рубить», надо «заводчиков пущих казнить, а иных на каторгу, а прочих высылать в старые места, а городки жечь по-прежнему указу. Сие чинить по тем городкам, которые велено вовсе искоренить, а которые, по Дону старые городки, в тех только в некоторых, где пущее зло было, заводчиков только казнить, а прочих обнадеживать, а буде где какую противность ныне вновь сделают, то и всех под главу…».

Гибель Булавина Петр I торжествовал молебствием 23 июля. Азовского губернатора Толстого повысил чином, Долгорукого произвел из майоров в подполковники, солдатам дал трехмесячное не в зачет жалованье. Разрозненные отряды булавинцев – Голого, Драного, Некрасова – были разбиты один за другим, хотя они и имели временные успехи, успели «показачить» города Камышин, Царицын и подымались даже вверх по Волге. Некрасов бежал на Кубань, где отдался под покровительство крымского хана. Он был выдворен на Таманском острове между Таманью и Копылом, в 30 верстах от моря, где основал три станицы: Себелей, Кара-Иггат и Контиде. Здесь нашел он донских эмигрантов-раскольников, бежавших в 1688 и 1692 гг.[274]274
  Потомки некрасовцев переселились в гирла Дуная, а оттуда в М. Азию, где и живут по сей день, близ Константинополя. При сдаче Азова туркам в январе 1722 г. Апраксин требовал от турок и получил обещание, что они «в Азове и близ оного жилищ и кочевья иметь вору Некрасову и его товарищам не дадут…». Елагин С.И. История русского флота. Т. II. С. 156. О потомках некрасовцев: Леонтьев К. Майносские старообрядцы. СПб. вед. 1884. № 260262; Иванов-Желудков В. Русское село в Мал. Азии. Русский вестник. 1866. Кн. 6.


[Закрыть]

К осени отправлены были в Москву переловленные, оставшиеся в живых, Никита Голый, Максим Маноцков и другие булавинцы. По оговору Голого был схвачен и отправлен в Москву сам войсковой атаман Илья Григорьев Зерщиков. Всем им на Красной площади отрубили головы.

«Усмирение» Дона носило демонстративно жестокий характер. Долгорукий с регулярными солдатами, слободские (малороссийские) служилые казаки, калмыки ходили по Дону, жгли, резали, вешали казаков, спуская по Дону плоты с повешенными. От 7 до 10 тысяч казаков было истреблено в порядке репрессии, не считая погибших в бою. Обозначенные в «росписи» Петра «городки» были сметены с лица земли. Бассейн Донца, отрезанный от Войска, был присоединен к Бахмутской провинции; земли по Айдару пожалованы Острогожскому казачьему полку, потрудившемуся при усмирении; земли в верховьях реки Хопра, опустевшие после разорения станиц Пристанской, Белявской, Григорьевской и прочих, прирезаны были к Воронежской губернии. Граница Дона с северо-запада, севера и востока определилась на долгое время.

Но еще важнее, чем потеря миллиона десятин земли, чем эмиграция одних и гибель других казаков, были для Дона результаты в области внутреннего управления Дона и внешнего его положения.

Метрополия готовилась проводить в жизнь программу кн. В. Долгорукого: на Дону нужен был атаман, хотя и выборный, но «добрый человек», то есть сторонник Москвы. Затем нужно было Дону «вольности убавить». Высоко символический характер имела сцена, происшедшая 19 апреля 1709 г. в Черкасском, на месте собраний круга («войсковом майдане»). Только что лично прибывший туда Петр I приказал взоткнуть на колья головы обоих атаманов революционной эпохи: Булавина и Зерщикова. Грозный царь, окруженный «знатною и разумною старшиною», пришел на майдан полюбоваться на поверженное в прах донское народоправство. Юридически оно просуществовало еще 14 лет (до 1723 г.). Но ему уже не суждено было воспрянуть после 1709 г. Наставал период правления старшин и атаманского самовластия, автономии окраинного сатрапа, раба самодержавного владыки[275]275
  Соловьев С.М. История России…; Рассказы из рус. истории XVIII в. Булавинский бунт. Русский вестник. 1897; Голиков И.И. Деяния Петра Великого… Т. II–IV, XI, XIV, XVI; Дополн. к Деяниям… Т. VII и VIII; Описание дел архива мор. министра. Т. I и II; Карасев А.А. Бумаги, относящиеся к булавинскому бунту. Российский архив. 1894. Кн. II; Соловьев С.М. История России… Т. XV.


[Закрыть].

То обстоятельство, что донские политические эмигранты нашли себе убежище в Турции, очень волновало Петра. 1 сентября 1709 г. Толстой вел из Азова переговоры с турками насчет некрасовцев. Объявляя 22 февраля 1711 г. войну Турции, Петр ставил в вину султану намерение его «войну продолжать и чрез бунтовщиков-казаков мазепинцов и булавинцов, в Турскую область ушедших, возмущение в его царского величества государствах сочинить…». Не оставлял Петр некрасовцев своим вниманием и после прутского поражения[276]276
  Елагин С.И. История русского флота. Приложения. Т. II. С. 374–375; С. 156; ПСЗ. Т. IV. № 2332.


[Закрыть].

Глава 16
Дон в эпоху областной автономии. 1721–1775 гг

В 1721–1775 гг. Дон не менял своих границ. Во время турецкой войны, при Анне, был взят при помощи донских казаков Азов, находившийся, фактически, до 1741 г. в обладании России. Но он не был присоединен к Войску, находясь в управлении комендантов. По Белградскому миру 1739 г. укрепление его пришлось разорить и сдать туркам. В 1741–1766 гг. Приазовье именуется «барриерою», землею «лежащею впусте между двумя империями». С 1769 г. Азов и восстановленный Таганрог отходят наконец в полное и окончательное обладание России, закрепленное в 1771 г. Кючук-Кайнарджийским миром.

Передача сношений с Доном из Иностранной в Военную коллегию (3 марта 1721 г.) знаменует для юриста утрату Доном его государственности[277]277
  ПСЗ. Т. VI. № 3750.


[Закрыть]. Государственная автономия сменилась областной, довольно широкой, просуществовавшей в полном объеме до 1775 г. Потеря государственности немедленно же сказалась на сношениях Войска с окрестными народами.

В 1726 г. «комисальные дела об обидах с турской стороны» производил генерал-кригс-комиссар и воронежский губернатор Чернышев. В 1728 г. некоторыми дипломатическими правами был облечен обер-комендант Транжамента генерал Тараканов по делам с ханом Крымским, пашою Азовским, а также с калмыками. В 1730 г. казакам было предложено из Петербурга вести дело с дербетовскими калмыками «через Иностранную коллегию». В 1733 г. была сделана попытка отнять у Войска право выдачи заграничных паспортов, которое хотели передать обер-коменданту крепости Св. Анны, но Войско резко протестовало, заявляя, что право это древнее и теперь «яко бы за какие прослуги отнято». Поэтому право это было Войску возвращено с извинением, что «в Коллегии иностранных дел о прежних обыкновениях» Войска насчет «пашпортов нималого известия не обретается…». Но вместе с тем предписано было выдачу паспортов чинить «с твердым о шпионстве рассмотрением» и сообщать о выданных паспортах обер-коменданту крепости Св. Анны к сведению.

Таким образом, постепенно исчезло право внешних сношений Войска. Правда, в XVIII в. Войску поручалось посылать «добрых шпионов» для разведывания. Более того, войсковой атаман Данило Ефремов был облечен полномочиями сноситься по всем делам с калмыками, кубанским мурзою и ачуевским агою. Он самостоятельно решал пограничные дела, входя в сношения с Иностранной и Военной коллегиями. Но «положенные на Ефремова по-тамошнему пограничию дела» были ему поручены в силу особого доверия к нему лично императрицы и правительства. И он действовал уже не от имени Войска, не в силу собственного права, а по поручению общегосударственной власти, как ее агент.

Остатком былых посольств в Москву были станицы, ездившие ко двору, но совершенно утратившие дипломатический характер. В 1731 г. установили заново число этих станиц: одну зимовую и по пяти легковых в год. В 1734 г. предложили заменить провиант деньгами. В 1739 г. пытались отменить зимовые станицы в Москву, но затем восстановили. Станицы просуществовали до самого конца XVIII в.[278]278
  Акты. Т. I–III; ср.: Записки акад. Лепехина «Полн. собр. ученых путешествий по России». Т. III. СПб., 1821. С. 460–464.


[Закрыть] Привозили в «бударах» царское жалованье, устраивали им «встречу» по станицам и в Черкасске. Все это проделывалось в силу упорства казачьей массы: дух уже отлетел от этого учреждения; жалованье давно уже можно было перевести на деньги; порох и другие воинские припасы поставляли Войску приазовские царские крепости. Но казачество не хотело расстаться с обрядами, в которых жила память о былой независимости Дона.

Главным средством для подчинения вольной колонии власти Петербурга явилось сперва воздействие на выборы войскового атамана. На место арестованного Зерщикова, по личному желанию Петра, был избран Петр Емельянов Рамазанов. Царь выразил также желание, чтобы Рамазанов атаманил до смерти, без смены. Круг исполнил волю царя. В 1715 г. комендант Транжамента доносил, что «после погребения Емельянова, по их обыкновению, был войсковой круг для избрания атамана. Собрались все станицы, и большая часть приговорила быть атаманом из старшин Василию Фролову; меньшая же часть за старшину Максима Кумшацкого; однако-жь решено было у них быть войсковым атаманом Кумшацкому и насеку ему вручили впредь до указа…». Последние слова показывают, что с 1709 г. атаманы уже утверждались царем. Кумшацкий был, по-видимому, казачьим кандидатом, а Василия Фролова, сына знаменитого Фрола Минаева, выдвигала, очевидно, московская партия. В 1717 г. атаманом избрали Василия Фролова. И Войско просило «для подтверждения того себе указу, понеже им без войскового атамана пробыть невозможно…». В ответ прислана была грамота 18 января 1718 г.: «Указали мы, Великий государь, на Дону у вас войсковым атаманом быть тебе, Василью Фролову, по выбору всего Войска, впредь… до нашего указа беспеременно…» Это первый указ, который мы знаем, об утверждении атамана, притом без права перемены его кругом, до царского указа. Этим актом наносился новый удар автономии Войска, правам круга.

Когда Василий Фролов «умре», то казаки «выбрали и учинили войсковым атаманом» донского героя Ивана Матвеевича Краснощекова (1723), но Петр I его не утвердил, а «в атаманах быть, впредь до нашего указа» повелел «из старшин Андрею Лопатину». Таким образом, последним (до 1917 г.) правившим на Дону выборным войсковым атаманом был Василий Фролов, а последним избранником круга – Краснощеков.

Андрей Лопатин правил Доном до 1735 г., до дня смерти. Сменил его наказный атаман Иван Фролов, брат Василия. Оба эти наказных атамана, как ставленники верховной власти, чувствовали себя в полной зависимости от нее.

4 марта 1738 г. в именном указе своем Анна объявила: «понеже Мы за благо и потребно рассуждаем, при Донском войске особливого для нынешнего военного случая, вместо наказного атамана, которым доныне войсковые дела управляемы были, определить войскового атамана; того ради Мы оного войска старшину Данилу Ефремова за долговременные и ревностные ево нам и предкам нашим службы, в оный чин войскового атамана всемилостивейше жалуем»[279]279
  ПСЗ. Т. X. № 7525.


[Закрыть]. Таким образом, петербургские канцелярии, после 30-й летней практики утверждений, а потом назначений атаманов на Дон, стали рассматривать звание и должность войскового атамана как какой-то «чин». В грамоте на Дон это было изложено несколько приличнее: «пожаловали мы Войска Донского старшину Данилу Ефремова… к оному войску Донскому настоящим войсковым атаманом…»

Данила Ефремов был сыном удавленного в 1708 г. за преданность России Ефрема Петрова и, в свою очередь, преданным слугою престола. Он правил Доном с 1738 по 1753 г., оказывая до самой смерти (1763) сильнейшее влияние на донские дела. Уже в 1749 г. сын его, Степан Ефремов, назначен был «войсковым наказным атаманом» и заменял отца во время отлучек того с Дону.

Отмена выборности войсковых атаманов превратила окончательно государственную организацию Войска в военную и хозяйственную общину донских казаков. Смерть Петра, ослабление России при ближайших преемниках великого императора, приостановка движения России к южным морям, превращение Дона на полвека в пограничную область России – все это явилось причиной того, что историческое донское право сохранилось в неприкосновенности еще полвека (1725–1775). К сожалению, политика Московского царства, а потом и империи, построена была на подавлении местных автономий, на политике внешнего механического объединения и подавления. Благодаря этому все, что было самобытным, своеобразным, подавлялось насильственно и истреблялось. В частности, демократические республиканские колонии оказывались препятствием для движения империи к морям, хотя именно высокое религиозное и национальное самосознание донского казачества и других вольных казачьих «войск» обеспечило русскому народу обладание Юго-Востоком Восточной Европы.

Яицкие казаки говаривали: «живи, пока Москва не узнала». Донцы пережили период, когда Москва «узнала» о них, когда самодержавие протянуло руку для подавления республиканского уклада, когда помещики заставили правительство нарушить право донского убежища и посылать отряды «сыщиков для выимки беглых» рабов и крепостных. При самодержавно-крепостническом укладе метрополии временное ослабление ее давало передышку вольной колонии. А между тем Дон всегда желал процветания России и боролся за это.

Положение России при преемниках Петра Великого способствовало увеличению власти атамана и ослаблению значения центральной власти. Вместе с тем власть круга была почти сведена на нет. Естественно, что Ефремов, пользовавшийся полным доверием общегосударственной власти, сделался на Дону владетельным князем, своего рода «великим герцогом Донским».

Психологически понятно, почему в 1753 г., покидая по своему желанию пост атамана, Данила Ефремов пожелал передать Дон сыну в наследство. 8 мая 1753 г. Данила Ефремов просил: его «за старостию от управления атаманского уволить». 12 августа 1753 г. вышел прелюбопытный указ Елизаветы, которым устраивались семейно-служебные дела Ефремовых, а за компанию и – Войска Донского. Степан Ефремов назначался войсковым атаманом. «А также, – говорилось в указе, – Данило Ефремов, сам желая ее императорскому величеству услугу показывать, представил себя в случаях, бываемых по донскому пограничному месту, против неприятеля Войском Донским командовать и во всяких нужных приключениях распоряжения чинить, и для того ее императорское величество, видя его в воинских и пограничных делах искусство, которому должен он и сына своего, Степана, обучать, пожаловала его, Данилу Ефремова, за многие его и верные службы, чином армейского генерал-майора, под которого командою, доколе он жив, должен быть сын его, войсковой атаман Степан Ефремов, со всем Войском Донским, и в нужных делах по его ордерам и наставлениям поступать, и обо всем им обще обстоятельно доносить Военной коллегии. Даниле Ефремову давать жалованье по чину генерал-майорскому с рационами и деньщиками из воинской суммы, а для отправления секретных дел дать ему писаря и адъютанта, тако-жь сто человек казаков из Донских, кого он сам выберет…»

Удивительный документ, установивший лет на десять двоевластие Ефремовых. Точно в предчувствии грядущего, автор указа напоминал обоим Ефремовым о совместной подчиненности их Военной коллегии. В 1759 г. Даниле Ефремову пожалован был чин тайного советника, совершенно странный для донского атамана, да еще за участие в Семилетней войне[280]280
  Попов А. Управление в Войске Донском и его атаманы c 1737 г. // Донские войсковые ведомости. 1854. № 22–24; Акты. Т. I–II.


[Закрыть].

Каково было правление Данилы в области внутренней жизни Дона, видно из донесения, посланного в Петербург старшиною Серебряковым. «Войско Донское, – писал Серебряков, – пришло в наибеднейшее состояние и крайнее разорение от наглого нападения, неутомимого лакомства и нестерпимого насилия атамана Данилы Ефремова. Посылаемые от него старшины и прочие его люди, вверх по Дону, Донцу, Медведице, Хопру, Бузулуку и во всех станицах делают великие притеснения; станичных атаманов и казаков немилосердно бьют понапрасну и берут большие деньги, которые делят с атаманом, отчего почти все станицы сильно задолжали, бедные казаки принуждены юрты (земли) свои, сенокосы и прочие угодья заложить у старшин с большими процентами, и горько все плачут, не имея ни откуда защиты. Старшины не только имение, но и законных жен у бедных казаков отнимают».

«Жалованья государева присылаются на все Войско Донское ежегодно по 7000 руб., да хлеба по 7000 четвертей; из этой присылки атаман раздает по малому количеству хлеба, и то на половину Войска, а 65-ти станицам ни денежного, ни хлебного жалованья не производит. Рыбные ловли атаман у казаков отнял и отдает от себя на откуп за большие деньги; лавки, где съестные припасы продаются, у всех отнял и продает припасы, какою ценою хочет. От его злобы двое старшин – Котлюбанцев и Фальчинский – с Дону сбежали неведомо куда. Атаман отдает кабаки откупщикам…»

«Сын его, Степан Ефремов, наказный атаман атамана Терского в тюрьме уморил, и от этого страха восемь человек казаков на Кубань ушли; да он же Степан, с женою развелся без всякой вины, и женился на другой, а первая его жена пропала».

«Почти во всех станицах беглых бурлаков умножилось до несколько тысяч, и атаман дает им паспорты. Ежегодно в верховых станицах казаки заготовляют множество леса и водою сплавляют до Черкасского под предлогом, что тот лес надобен на городовое строение» (то есть на крепостные укрепления в Черкасском). «Но атаман употребляет его на свои постройки. Атаман войсковых старшин в тюрьму и на цепь сажает, и морит безвинно, и старшинство отнимает, а других сын его бьет смертельно…»[281]281
  Соловьев С.М. История России… Изд. 2-е. Кн. V. С. 768–769.


[Закрыть]

Из этого донесения выясняется яркая картина экономического всевластия донской старшины и атаманского произвола. Рыбные ловли, съестные лавки, приготовление и продажа вина, царское жалованье и т. д. – все это было общим достоянием Войска, а распоряжение ими – прерогативой круга. Между тем Ефремовы распоряжались по-свойски и с рядовым казачеством, и с войсковым имуществом, и с самими старшинами – правящим сословием на Дону.

Благодаря отмене выборности атаманов войсковой атаман внутри Войска стал независимым и от круга, и от старшин. Назначенные атаманы были поставлены зато в подчинение центральной власти. В эпоху Лопатина, Ив. Фролова и Ефремовых стало обычаем, чтобы атаманы ездили в Петербург, как они писали, «по всеподданнейшей рабской их должности для всенижайшего рабского поклонения». Проще говоря, они присвоили себе звание атамана зимовой станицы.

Переход в ведение Военной коллегии унизил атамана, которому стали писать из коллегии угрозы, что за молчание на запросы коллегии «вы (атаман) истязаны будете жестоко». Или угрожали атаману, что «и он без тяжкого штрафа не останется» за неаккуратную высылку беглых. Уезжая из Войска, войсковые атаманы, по своему усмотрению, оставляли, вместо себя, наказного атамана. Военная коллегия вмешивалась и в это дело и предписывала, например, Даниле Ефремову, чтобы наказного атамана Емельянова, «как человека торопливого и неудоб дознанного наказным атаманом вместо себя не оставлял».

Подчинение Войска Военной коллегии сделало донцов и яицких казаков из вольных служилыми. В составе Военной коллегии было образовано «казачье повытье» (отделение), преобразованное впоследствии в «казачью экспедицию». В подчинении коллегии Войско находилось с 1721 по 1812 г. Военная коллегия вела казакам только учет, выплачивала жалованье деньгами и провиантом. Она совершенно не касалась внутренних распорядков Войска, отношений казаков к их будущим начальникам из казаков же и подготовки этих последних к начальствованию отрядами[282]282
  Масловский Д.Ф. Русская армия в Семилетнюю войну. 1886. Т. I. С. 45.


[Закрыть].

В 1722 г., вслед за подчинением Войска Военной коллегии, вместо дьяка, для письменных дел и управления Войском учреждена была войсковая канцелярия, или канцелярия Войсковых дел, как ее изредка называли. Все войсковые дела сосредоточились в этом бюрократическом учреждении, сменившем войсковую избу. Войсковой дьяк остался начальником войсковой канцелярии. С момента основания войсковой канцелярии Военная коллегия начала требовать от нее срочных ответов, как от губернии и провинции. С большим трудом, после ряда грамот с напоминаниями, Войско входит в новое для него положение провинции Российской империи.

Совет старшин, негласно и неформально состоявший при атамане, стал отныне называться «Сбором старшин в войсковой канцелярии». В приговорах сбора мы находим перечисление присутствовавших на нем лиц: войсковой атаман, человек 15–20 старшин; «для докладу – войсковые есаулья…». Старшины слушали судебные и административные дела и постановляли приговоры, которые дьяком заносились суммарно в книгу. Порядок управления был весьма патриархальный.

Несмотря на возраставшее самовластие атамана и старшин, Дон производил на сторонних наблюдателей впечатление «республики», «страны народного правления». Еще в 1730-х гг. Манштейн называл Дон «республикой, добровольно подчинившейся покровительству России…». «Двор обращается с ними с большою мягкостию и обходительностию», – писал он. Донцов называл он «нацией», из «главных офицеров» (старшин) которой избирается «глава их республики», утверждаемый двором[283]283
  Manstein. Mémoires sur la Russie. Lyon, 1782, t. I. P. 33.


[Закрыть].

Академик Гмелин (в 1769 г.) говорит о Черкасске как о месте, где казаки, «рассуждая по образу общенародного их правления, собираются в важных случаях, советовать между собою, где также находится верховный их суд, которому они все подчинены…»[284]284
  Гмелин И. Путешествие… Т. I. 1771. С. 259.


[Закрыть].

Войсковой круг собирался в эту эпоху гораздо реже. Состав его был традиционный: жители 11 станиц города Черкасска, станичные атаманы и «старики» ближайших к Черкасску станиц. В случаях, когда делались торжественные объявления наград, прием «будар», чтение манифестов, в круг допускались, помимо выростков и малолетков, «приписные станищные малороссияне». 1 января продолжали производиться в кругу выборы всех административных лиц, кроме атамана. В мае, в присутствии представителей станиц, происходило распределение жалованья. В этом же кругу происходило разбирательство важнейших судебных, особенно же межевых дел. Иногда, по случаю половодья, майский съезжий круг фактически происходил на Аксайских буграх, у ст. Аксайской.

Как быстро падало значение круга, видно из ходатайства 1740 г. о знамени. Войско просило (29 апреля) пожаловать ему знамя, которое «при публичных церемониях в круг выносится». Но пожалованию знамени сами казаки придавали большее значение, нежели Военная коллегия. Они настаивали на пожаловании «против прежних примеров», то есть с прежним значением[285]285
  ПСЗ. Т. XI. № 8086. Указ 29 апр. 1740.


[Закрыть].

Политическое значение круга упало, но было еще довольно значительно. Круг избирал зимовые станицы, до 1754 г. – старшин, до 1765 г. – в военные должности, независимо от избрания им также всей войсковой администрации (кроме атамана).

Во внутренних делах своих, в эпоху преемников Петра, Войско было предоставлено само себе. В то время, когда Малороссия пережила ряд перемен в 1726–1727, 1747, 1764 гг., то направленных к укреплению связей ее с Россией, то восстановлявших ее автономию, Войско Донское жило и развивалось (1725–1775) под властью назначенных атаманов. Последние правили сперва по совету со старшинами, а потом стали обходиться и без него. Самовластию Ефремомых не было границ. Центральной власти было не до Дона. Он жил, управлялся и судился по своим обычаям, на своем историческом праве, «по ихнему нерегулярству», как выражались в питерских канцеляриях.

В политическом отношении это была эпоха тихая, но особого доверия к Дону не было. В 1717 г. один из «прибыльщиков» подал Петру I записку, «каким образом донских казаков воздержать от мятежей и пресечь их бунты и непостоянство и прием из Российских городков сходцев и беглецов»[286]286
  Клочков М.В. Население России при Петре Великом. СПб., 1911. С. 210.


[Закрыть].

В прямой связи с восстанием 1707–1708 гг. Дон охватили рядом крепостей: Новой Павловскою на р. Осереде, Бахмутской, Лютиком (1708–1713 гг., на Дону), Хоперской, Транжаментом. Из них лишь Транжамент поставлен был на Донской земле близ Черкасска[287]287
  О приазовских крепостях, начиная c Транжамента см.: ПСЗ. Т. VIII. № 5515; 5681; 5701; Т. IX. № 6512; Т. XII. № 9423; Т. XV. № 11233.


[Закрыть]. Державное право Дона создавать новые городки подверглось ограничениям уже в начале XVIII в. В 1734 г. Войско испросило разрешение Сената Кабинета министров на то, чтобы «Беляевскую станицу никуда не переводить», но Военная коллегия предписала переименовать ее в Трех-Островянскую. В 1742 г., по поводу предположения Войска поселить по Донцу меж Усть-Быстрянской и Усть-Белокалитвенской станицами вновь казачью станицу, Войску из Петербурга напомнили указ «блаженные памяти» императора Петра I его «жесточайшее запрещение», а проверку, надо ли и «для каких имянно резонов новую станицу селить», поручили обер-коменданту крепости Св. Анны. Образование в начале XIX в. в Задонской степи станиц Махинской, Кагальницкой, Мечетинской и Егорлыцкой произошло уже по высочайшему повелению.

Вместе с тем при Петре I продолжалось вмешательство во внутреннюю жизнь Войска. В частности (3 февраля 1721 г.), предписывали «Донских казаков с реки Бузулука за дальностию свесть и поселить ниже Паншина по казачьим прежним городкам «сколько где пристойно…»[288]288
  ПСЗ. Т. VI. № 3727.


[Закрыть].

Из политических выступлений эпохи можно отметить лишь некоторые весьма слабые связи между Доном и царевичем Алексеем Петровичем, а также дело о самозванстве 1732 г. Последнее дело объяснялось, во-первых, непривычкою народа видеть на троне женщину, во-вторых, жаждою демократического народного царя, который освободил бы казаков от чрезмерных тягостей службы, защитил бы старую веру от гонений, а «чернь» от бояр.

В 1732 г. атаманом Яменской станицы был арестован казак (из «новоприходцев», беглый драгун) Ларион Стародубцев, выдававший себя за царевича Петра Петровича, сына Петра I. Он хотел набрать «охочих людей» и идти к Москве, побивая тех, кто не будет к нему приставать. На мысли о самозванстве его навел странник Тимофей Труженик, объявивший вскоре себя царевичем Алексеем Петровичем в селе Чуеве, Тамбовского уезда. Собирая вокруг себя группу приверженцев, Стародубцев заявлял, «батюшкино царство службами растащили, а как я сяду на царство, то служба уймется на десять лет…». Самозванцем было составлено два манифеста («ярлыка»), один к казакам донским, другой, вообще, ко всему народу и казакам. В «ярлыках» Стародубцев писал: «проявился Петрович старого царя и не императорский, пошел свои законы искать отцовские и дедовские… Мы, Петр Петрович, покладаемся на казаков, дабы постояли за старую веру и за чернь, как бывало при отце нашем и при деду нашем, и вы, голутвенные люди, бесприютные бурлаки, где наш голос ни заслышитя, идитя со старого закону денно и ночно…» Самозванец обличал Петра, который заставил его, «царевича», и народ страдать за старую веру, который «излюбил себе властников, кормных боровьев…». Стародубцев заявлял, что он «тогда же от императорских законов пошел на вольную реку, а теперь я хочу умышлением своим вступить на отцовское и дедовское пепелище и вам бы, всякому нашему государству, сему ерлыку верить и поступать смело не опасая себя ничего…».

Стародубцева отослали из Черкасского в Москву в контору Тайной канцелярии. 27 октября 1733 г. Тайная канцелярия положила резолюцию – отрубить самозванцам головы, взоткнуть головы на кол, а тела – сжечь. Казнь Стародубцева совершена была по месту преступления, в станице Яменской. Там же отрубили головы девяти его сообщникам, казакам станиц Дурновской и Березовской и бурлакам[289]289
  Есипов Г.В. Люди старого века. СПб., 1880. С. 416.


[Закрыть].