Текст книги "Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917."

Глава 18
Автономия в области управления и суда

Особый «образ управления» Войска был не чем иным, как областной автономией. В период 1711–1771 гг., если исключить малоудачную по результатам войну с Турцией при Анне, Россия отошла от Азовского моря. Это внешнее обстоятельство сыграло видную роль в продлении Донской автономии. Бессильные продолжать работу Петра, преемники его предоставили, в общем, окраинам свободно жить на основе их собственного права. Местные автономии Прибалтики (Эстляндии и Лифляндии), так называемой старой Финляндии, завоеванной при Петре I, Елизавете, Украины, продолжали свое существование до времен Екатерины II[300]300
  Нольде Б. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. Впрочем, сам Петр I и Апраксин, вслед за эвакуацией Азова в 1711 г., стали опасаться возникновения «между солдат и казаков многих ссор». В указе об управлении Нового Транжамента (1 сент. 1711 г.) Петр I настойчиво предписывал: «с казаками обходиться во всякой дружбе…» Елагин С.И. История русского флота. Приложения. Т. II (ст. 1864). С. 158. Дело в том, что солдаты и амуниция были эвакуированы из Азова на донскую территорию.


[Закрыть]. На юго-востоке и юге продолжали свое существование автономии Дона, Яика, Терека и Запорожья[301]301
  Витевский В.Н. Яицк. войско до появления Пугачева. Российский архив, 1879, 3, 4, 8, 10–12; Его же. Яицкое войско и проект Неплюева о его преобразовании. Русский архив, 1875, 5 и 8; Его же. Раскол в Урал. войске в XVIII и в XIX в. Казань, 1877; Ист. I стат. обозрения урал. казаков. СПб., 1823; Бородин Н.А. Уральское каз. войско. 1891; Железнов И.И. Уральцы… 3 т. РПБ., 1881; Урал. справоч. книга, Ур. 1891; Рябинин А. Урал. аз. Войско. Ч. I. РПБ., 1866; Карпов А.Б. Памятник казач. старины. Кр. очерк из ист. Урал. войска. Уральск, 1909. О Запорожье: Яварницкий Д.И. История запорож. казаков. Т. I. СПб., 1892. Т. II, 1895; Его же. Главнейш. моменты в истории запорож. казачества. Русская мысль. 1897. I; Скальковский А. История Новой сечи. Одесса, 1846. 3 тома; Запорож. старина. 2 ч. Харьков, 1833; Сементовский Н.О. Старина Запорож. и Донская. СПб., 1846. 4 т.; также библиогр. у Щербины Ф. История Кубан. казач. войска. Т. I. О Тереке: Писарев С.И. Материалы для ист. терского казач. войска 1559–1880. Владикавказ, 1881; Писарев С.И. Трехсотлетие терского каз. войска. Влк., 1881; Потто В.А. Два века терского казач. 1559—16771801. Т. I–II; Попко И.Д. Терские казаки. СПб., 1880; Максимов Е. Терское каз. войско. 1890; Дубровин Н.И. Ист. войны и владыч. русс. на Кавказе. Т. I; Очерки развития админ. учреждений в кавказских войсках. Тифлис, 1885; Маркграф и Линтварев. Стат. монографии по исслед. станич. быта. Владик., 1881.


[Закрыть]. Широкое народоправство сменилось на Дону правлением старшин. Круг собирался довольно редко, но старшины не совсем еще забыли о своей зависимости от круга. Да и правительство, в отдельных случаях, напоминало атаману, что то или иное действие предпринял он самовольно, «без совету Войска», то есть без согласия круга.

Если бы на Дону укрепился обычай посылать на круг, в Черкасской по 2 человека выборных от станиц, то на Дону мог бы развиться своеобразный конституционный порядок: атаман – назначенный сверху представитель верховной власти; при нем собрание старшин, как совет, представляющий интересы местной аристократии; и – круг, как краевой представительный орган.

Этого не произошло. Атаман делил свою власть со старшинами, но и он, и старшины в равной мере стремились свести к нулю значение круга. Степан Ефремов перестал считаться и со старшинами. Так, вдали от Петербурга, от глаз Военной коллегии, развивалось самодержавие атамана.

Но, несмотря на последнее обстоятельство, выражавшееся в назначении иногда атаманом станичных атаманов, в присвоении им войсковых имуществ и в насилиях над личностью казаков и даже старшин, все же основою управления на Дону было самоуправление. Неписаное донское право было законом и для самовластных Ефремовых.

В этот период умалению подверглась одна из основных черт автономии: выборность всех должностных лиц. Атаманов круг выбирал до 1723 г., старшин – до 1754 г., когда выборы заменили назначением сверху (из Военной коллегии).

В 1765 г. ответственность за состояние военных сил казачьих возложена была лично на начальников. Тогда же предписано было «во всякие чины выбирать достойных, заслуженных и неподозрительных людей по порядку из десятников в сотники, из сотников в есаулы, из есаулов в старшины, из старшин в войсковые старшины по общему приговору…». «Кроме старшин в протчие чины производить атаману с прочею старшиною, по учиненным приговорам, а о старшинах представлять и резолюции ожидать от Военной коллегии, а собою отнюдь не производить…» Было предписано также на службу командировать старшин по распоряжению войскового атамана, «а не по выбору войсковому, ибо до сего казаки начальников себе выбирали из таких, которые слабы были и попустительны и делают единственно то, что казакам угодно…» Указом этим у круга было отнято и передано атаману право избрания походных атаманов; подтверждено право коллегии и назначать в «чин» старшины, но оставлено за Войском право избирать во все чины, кроме старшин.

Избрание становилось действительным, когда атаман и собрание старшин «произведут» избранного кругом «по общему приговору». Это было тоже некоторым ограничением для круга. Кандидатов в войсковые старшины, избранных кругом, можно было лишь представлять коллегии.

Выбор войсковых есаулов, дьяка и всех прочих чинов войсковой администрации оставался за кругом. В 1767 г. старшина и войсковой дьяк Янов жаловался, что «войсковой наказный атаман Сулин, не взирая на приговор многих старшин, станичных атаманов и всего круга казаков, и, не приняв от него, дьяка, представление, имея в руках своих войсковую насеку, безрассмотрительно сыну своему Дмитрию оную из собственного своего произволения ему отдал».

Это назначение (в есаулы войсковые), учиненное «казацким обрядам в противность», было Военной коллегией отменено. Таким образом, коллегия защитила казачье самоуправление и права круга от произвола атамана. В кругу же производился выбор зимовых станиц и эмиссаров и комиссаров Войска (так называли старшин с особыми поручениями от Войска).

Существенным признаком автономии Войска было донское казачье происхождение всех чиновников, церковно– и священнослужителей.

Агенты императорской власти не имели своей компетенции на Дону. Политическими агентами имперской власти в отношении Дона были, в XVIII в., сперва воронежские губернаторы, а затем обер-коменданты приазовских крепостей. Характер поручений, которые давались из Петербурга этим обер-комендантам, виден из инструкции, данной в 1728 г. ген. Тараканову, назначенному в Транжамент (на Дону)[302]302
  ПСЗ. Т. III. В 1705 г. сообщая Апраксину об астраханском бунте, Петр писал (22 сент.): «извольте охранять Азов, так как и Таганрог, и донских казаков ведать, как Вас Бог вразумит». Осенью 1711 г. Петр I писал о Транжаменте: «Крепость, которая ниже Черкасска, держать пока амуницию в ней, а когда испразднится, мню – лучше разорить, понеже не без мнения от турков о том будет, а прибыли нет, а буде для казаков, мочно повыше со временем сделать…» То есть Петр I Транжамент, наскоро построенный в авг. 1711 г., для хранения в нем вывезенной из Азова амуниции, считал бесполезным в военном и вредным в дипломатическом отношении. Крепость же как опорный пункт имперской власти в крае против казаков он считал возможным поставить выше Черкасска. И, действительно, Транжамент, находившийся 3 вер. ниже Черкасска, уже c 22 июня 1712 г. стали переводить на новое место: «выше Черкасска версты 2 от доку, против крестовых гор что близ речки Василевки». Елагин С.И. История русского флота. Приложения. Т. II. СПб., 1864. С. 48, 136, 138, 161.


[Закрыть]. Ему поручалось, помимо военного командования, «при том смотреть, чтоб от донских казаков какой шатости и никаких противных поступков не происходило и о том всякими образы разведывать и, буде что противно усмотрит или за подлинно уведает, до того их не допускать…». Впоследствии эта роль политического наблюдателя и осведомителя переходила последовательно к обер-комендантам крепостей Св. Анны (1730) и Св. Димитрия (1761)[303]303
  Паллас в 1793 г. писал по поводу крепости Св. Димитрия, что она «имеет значение для того, чтобы держать в почтении донских казаков и защищать устья Дона». Pallas Second Voyage, II. Р. 228.


[Закрыть]. Тараканову же поручили было и сыск беглых на Дону. Последнее обстоятельство едва не вызвало открытого возмущения среди казаков, и Тараканову пришлось спасаться в Транжамент под защиту гарнизона и крепостных орудий. И, по прошению войскового атамана и всего Войска, «за верные их службы» было высочайше повелено «чинить» высылку «зашедших на Дон» лишь с 1710 (а не с 1695) г.[304]304
  Ригельман А.И. История о донских казаках. М., 1846; ПСЗ. Т. VIII. № 5329. Выс. указ 9 сентября 1728.


[Закрыть]

Иногда из крепости производилась своеобразная политическая разведка среди донских казаков. В ноябре – декабре 1773 г. обер-комендант крепости Св. Димитрия генерал Потапов разослал «для наблюдения за донскими казаками» своих офицеров, которые поехали по Дону, Северному Донцу, Хопру, Медведице и Бузулуку. Сделано это было в связи с пугачевщиной, и являлось это событием необычным. Впрочем, в августе 1731 г. Тараканов посылал своих офицеров по станицам для записи желающих переселиться в Волгское Войско[305]305
  ПСЗ. Т. VIII. № 5824 (3 авг. 1731 г.).


[Закрыть].

6 февраля 1774 г. в станице Зимовейской, в присутствии присланного от обер-коменданта крепости Св. Димитрия штаб-офицера (майора Рукина) и Войска Донского старшины Туроверова, был сожжен дом Пугачева. Несколько ранее, в 1772 г., в крепость Св. Димитрия увезен был схваченный по высочайшему повелению войсковой атаман Степан Ефремов[306]306
  Дубровин Н.И. Пугачев… Т. III.


[Закрыть].

Но попытки генералов вмешиваться во внутренние распорядки Дона, хотя и редкие, вызывали сопротивление Войска и не находили себе поддержки в Военной коллегии. Так, в 1737 г., командир корпуса, стоявшего, по случаю войны с турками, в крепости Св. Анны, генерал-аншеф Левашов уволил своею властью в отставку казака Осипа Черного, подавшего ему о том прошение. Войско энергично восстало против подобного вмешательства в его дела и определило Черного на службу вновь. Распоряжение Левашова отменено было Военной коллегией[307]307
  Труды Войска Донского статистического комитета. Т. I. 1867. Ист. мат.: Савельев А. Трехсотлетие Войска Донского (1570–1870), 1870.


[Закрыть].

При Екатерине II были посылки на Дон, от Военной коллегии, генералов для производства следствия о тех или иных непорядках в Войске. Так, в 1763 г. был прислан на Дон генерал Романус для расследования вопроса о хищении старшинами войсковых земель и о поселении на этих землях малороссиян. 7 марта 1772 г. под предлогом заразных болезней и борьбы с ними и «прочих резонов», а также под предлогом «отозвания» в Петербург войскового атамана Степана Ефремова, послан был на Дон недавний усмиритель яицких казаков генерал-майор Черепов, как «особа, которая бы поспешествовала безостановочному течению дел». Ему, однако, при этом деле «не велено было входить ни в какие внутренние собственно войсковые дела, ниже в выборы, наряды и правление…». Это был соглядатай за атаманом, своего рода комиссар петербургского правительства при атамане, а быть может, и кандидат в назначенные атаманы «со стороны», то есть не из донцов. Он прожил на Дону с марта до октября 1772 г. и был изгнан казаками с Дону, при благосклонном попустительстве атамана. Казаки, изгоняя Черепова, защищали себя от «регулярства», а донскую автономию от нарушения.

Борьба с приемом в казаки беглых великороссийских людей повела к усложнению донской администрации. Произошло это так: Войско всегда рассматривало посылку на Дон регулярных воинских команд как попытку нарушить местную автономию. По мнению Войска, на донской территории имели право и должны были действовать лишь местные донские власти.

В XVIII в. Дон был наполнен «бурлаками», беглыми, не принятыми в казачество. Правительство настойчиво требовало выдачи «беглых Российских людей». 20 февраля 1729 г. было повелено привозить их и «отдавать стоящим в городках по квартирам полковникам и офицерам», угрожая «доправить» с атамана и виновных в задержании («передержательстве») беглых «пожилые деньги»[308]308
  ПСЗ. Т. VIII. № 5241. Немного позже требовали привозить беглых в Воронеж. ПСЗ. Т. XI. № 8359.


[Закрыть]. В 1742 г. на Дон был отправлен генерал-майор и 300 драгун для сыску беглых[309]309
  ПСЗ. Т. XI. № 8589. 2 авг. 1742.


[Закрыть]. Такие рейды не могли нравиться казачеству, и в 1749 г. войско, видя в посылке команд в пределы земли донских казаков недоверие к себе со стороны правительства, протестовало и добилось отмены на будущее время подобных распоряжений. Зато Войску пришлось взять на себя заботу о точном исполнении указов о высылке с Дону беглых. Войско прибегло с этою целью, в 1743 г., к учреждению должностей «старшин, находящихся у сыска и высылки беглых». Одновременно Войско стало требовать от станичных обществ «подписки» о недержании беглых. Подписку эту давали станичный атаман и «лучшие старики».

Благодаря этому решению Войска с 1743 г. усложнился административный аппарат Войска. А именно старшины «для сыска беглых», посылавшиеся сперва периодически для объезда известного района, а затем, по исполнении поручения, возвращавшиеся в Войско, стали превращаться в так называемых «сыскных начальников», ведавших делами известного округа. Этим местным агентам Войско стало поручать не только «сыск и высылку беглых великороссийских людей», не только заведывание делами о малороссиянах и бурлаках, не принятых в казаки, но и некоторые чисто казачьи дела (следствия по выдающимся делам уголовным и касающимся Войска, административные дознания) и т. п. При «сыскных начальниках» стали создаваться учреждения – «сыскные начальства» (канцелярия и исполнительный аппарат). Сперва «сыскные начальства» ездили по станицам своего района, и станицы обязаны были отводить им квартиру и давать довольствие натурой. Потом они осели в определенных, более крупных станицах, которые и стали центрами будущих округов. Процесс этот продолжался с 1743 г. по начало XIX в., но уже в 1773 г. «сыскные начальники» сидели в определенных пунктах[310]310
  О стан. сыскных начальствах см.: Попов И.П. Материалы к истории Дона. Новочеркасск, 1900. С. II; Труды статистического комитета. Т. I, 1867.


[Закрыть].

Что касается станиц, то, помимо атамана и писаря, «подписные старики», избиравшиеся сбором, стали, естественно, советниками при атамане, членами «станичного правления», и станичными судьями. По-видимому, в тесной связи с переходом Войска в ведение Военной коллегии стоит первая грамота Войска (1721), которою Войско пыталось урегулировать ряд вопросов станичной жизни, вопросов управления в казачьих городках. На первый план грамота войсковая ставила запрещение станицам принимать беглых. За принятие угрожала станичным атаманам и «лучшим людям» смертной казнью. Затем шли предписания: «из своей станицы никуда (казаков) без писем (удостоверений личности) не распускать, а которые у вас есть бурлаки и у их бы были ружья и самим бы вам быть во всякой готовности, вина въявь не курить и на хлеб не выменивать… Выборных станичных годовых атаманов почитать и во всем им быть послушными… Городок крепить, а ежели уде будут в вашем юрту какие неприятельские люди, и их поймать и того же бы часу через степь прямо с письмом доброконных казаков присылать к нам, Войску, в Черкасск немедленно… Попов и дьяков с Руси без указа и без перехожих (грамот), не объявляя нам, Войску, не принимать. У которых же ваших казаков есть пчельники по буеракам и по речкам хутора – разорять… и жилым казакам учинить переписку, и знатным бурлакам также особливую, и ту переписку к нам прислать; пустынников вам в своем юрту не держать. Если же вы… о чем писано вам в сей грамоте, того исполнять не будете, то всеконечно ваша станица будет разорена и выжжена, без остатку, а атаман и лучшие люди будут казнены смертию безо всякой пощады и милосердия…»[311]311
  Труды Войска Донского статистического комитета. Т. I, 1867 г. Ист. матер.; Акты Лишина. Т. II–III; Савельев А.М. Трехсотлетие Войска Донского (1570–1870). СПб., 1870. С. 104–106.


[Закрыть]

Все распоряжения этой грамоты продиктованы чисто полицейскими соображениями. Запрещение самовольного приема священно– и церковнослужителей «с Руси», запрещение проживания «пустынников», требование разорить хутора и пчельники и всякие «уметы» – все это вызвано было желанием лишить на Дону убежища и раскольников, и беглых людей. Ту же цель преследовало и предписание вести списки и служилых казаков, и бурлаков. Вообще, грамота отразила желание старшин исполнить все требования общеимперской власти. Таким образом, с 1721 г. началось, через посредство войсковой канцелярии, более заметное влияние центральной власти на казачество.

В делах судебных войсковая канцелярия и собрание старшин при ней продолжали руководствоваться «войсковым правом», «казацкими обыкновениями» до 1775 г. – всецело, а отчасти и позже. Станичные же судьи («подписные старики») применяли «станичное право» в течение всего XVIII и XIX вв.[312]312
  Для XIX в. Харузин М.Н. Земельная община дон. казаков. М., 1885.


[Закрыть]

По делам политическим, как это было и в предыдущем периоде, казаки должны были высылать преступников в Петербург. В 1744 г. на Дон дали знать, чтобы виновных высылали в канцелярию тайных разыскных дел. В 1772 г. даже войсковой атаман был схвачен драгунами, под командою специально присланного гвардейского офицера, и отправлен для суда в Петербург. Но иногда предоставляли и Войску судить самому казаков – государственных преступников. Так, в 1773 г., Екатерина II посланного на Дон от Пугачева «с возмутительными письмами» казака Черникова «дала собственному сего Войска суду и поступлению с ним по государственным узаконениям». К Черникову применили, в виде исключения, не «казацкие обыкновения», не «посадили в воду» и не отрубили голову, а воинский артикул и, согласно артикулу, повесили.

По делам уголовным и гражданским Дон действовал и в 17211775 гг. независимо от имперского уголовного права. Местному донскому суду подчинялись все казаки, начиная с «наказного атамана», старшины, не имевшие армейских чинов (а по гражданским делам и те, кто имел из старшин армейские чины), казаки, бурлаки, крестьяне, жившие на донских землях, и донское духовенство. В 1744 г. наказный атаман Роман Емельянов за недостаточную распорядительность во время громадного пожара (12 августа) в Черкасске был отдан Военной коллегией под суд Войска с тем, чтобы «судить его по казацкому обыкновению и какого наказания достоин он будет, до о том отписать в Военную коллегию». Последняя присваивала, очевидно, в данном случае, себе утверждение приговора Войска по отношению к наказному атаману.

Старшины, произведенные в офицерские чины российской армии, стали постепенно выходить из-под власти Войска в судебном отношении. Пожалование армейских чинов старшинам началось при Петре Великом, вслед за установлением «табели о рангах». Обер-офицерский чин давал уже дворянское достоинство. Понятно, что старшины, ставшие благодаря чину дворянами, пожелали уйти из-под суда Войска. Бригадиры И. Краснощеков и Д. Ефремов, под предлогом своей неподсудности Войску, учинили немало безнаказанных самоуправств в период 1721–1738 гг. и немало доставили неприятностей и войсковой канцелярии, и атаманам. Глядя на старшин в армейских чинах, и другие старшины стали искать правосудия у ближайшего высшего военного имперского начальства – у обер-комендантов крепости Св. Анны, позже Св. Димитрия. К 1766 г. в крепости создалась по разным следствиям целая комиссия, во главе которой стоял особый генерал-майор. Но, кроме особых «криминальных», туда стали поступать и «тяжебные», то есть гражданские, дела. Комендант жаловался в Петербург на обременение. Правительство предписало (1766) закончить старые дела, а вновь «челобитень того Войска на старшин и казаков не принимать, ибо оные должны свои удовольствия требовать (то есть искать удовлетворения) и суд иметь в войсковой канцелярии…». Допущены были временно лишь кассационные жалобы, и то для препровождения, через обер-коменданта, в Военную коллегию.

Суду Войска не подчинялись офицеры и нижние чины российской армии, находившиеся на донской территории или же следовавшие через нее. В случае тяжкого уголовного преступления эти лица арестовывались и препровождались к ближайшему имперскому начальству: к комендантам крепостей Царицынской, Св. Анны и Св. Димитрия. О менее важных проступках писало Войско или тем же комендантам, или непосредственно начальству провинившегося. Вся эпоха до 1775 г. наполнена перепискою Войска с начальством офицеров, учинявших самоуправства при проезде через донскую территорию. Иногда казаки довольно неучтиво и самоуправно давали почувствовать тому или иному буйному офицеру, что они не мужики, а вольные казаки, и начиналось новое дело, уже о буйстве казаков. Но переписка Войска по делам о буйстве офицеров была довольно бесплодной и тянулась годами.

Дела о запорожцах, учинивших преступление на Дону, до 1775 г. отсылались в Киев. Дела об уголовных преступлениях так называемых иногородних (дворянах, купцах и т. п.) отсылались к губернаторам в Воронеж и Астрахань. О восточных купцах – дела шли в Астрахань.

Над проживавшими в Войске малороссиянами Войско имело полную власть. Но в 1743 г. «базовые калмыки», несшие вспомогательную службу, были изъяты из власти атамана и подчинены юрисдикции крепости Св. Анны. С 1761 г. они перешли в ведение крепости Св. Димитрия. Потом (1803) их вернули в Войско. Однодворцы, поселившиеся на Тузлове (у Каменного брода) и на Самбеке, подчинялись коменданту крепости Св. Анны и Св. Димитрия.

С другой стороны, казаки до 1775 г. пользовались безусловной привилегией: где бы они ни совершили преступление, быть судимыми на родине, «в Войску». И лишь постепенно стали возникать притязания российских судов – судить казаков по месту совершения ими преступления, да и то приходилось постоянно писать через Военную коллегию напоминания, понуждения и т. п. о высылке казака в такой-то суд. Что касается казаков в отрядах, вне территории Войска, то и в XVIII, и в XIX в. их судили лишь казачьи власти, а по тяжким преступлениям лишь Черкасская войсковая канцелярия. Дела тянулись годами и решались на основании документов.

По коммерческим делам с купцами казаки обращались в Темерницкую портовую таможню (1749–1776). Последняя передавала дела на третейский суд местным купцам (1749–1761 – Темерницкого порта, 1761–1778 – ростовским).

По гражданским делам Войско еще в XVIII в. руководствовалось обычным донским правом, особенно по делам наследственным. Но уже до 1775 г. Войско применяло соборное уложение по делам об исках посторонних лиц к казакам и подчиненным Войску базовым татарам. В 1760 г. по казусному делу о взыскании греческим купцом долга с имущества убитых должников-казаков войсковая канцелярия обращалась в Военную коллегию «по неимению к сему делу в соборном уложении приличных статей» и получила оттуда разъяснение со ссылкою на вексельный устав 1729 г. В 1768 г. Сенат затребовал от войсковой канцелярии, видимо впервые, ведомость «о производившихся в канцелярии челобитчиковых решенных и не решенных делах», и канцелярия не знала, в каких же департаментах Сената и какие именно дела производятся[313]313
  См. Акты. Т. II; III. Ч. 1; III. Ч. 2.


[Закрыть].

Религиозная свобода на Дону кончилась, в сущности, в 1688 г. Весь XVIII в. ознаменован гонениями на раскольников. Особенно усердствовал в этом отношении атаман Данило Ефремов. Раскольникам приходилось бежать с Дона на Яик, на Кавказ. Старообрядцы жаловались на Ефремова: «он нас, христиан, так гонит немилосердно, что уже нигде от него отцам» (старообрядческим священникам и вероучителям) «скрытца невозможно…» (1752)[314]314
  Витевский В.Н. Раскол в Уральском войске. М., 1877.


[Закрыть]. 25 мая 1765 г. казакам подтверждали из Петербурга о строгой ответственности за переход «в раскольничью веру». Наказывали плетьми «за возмущение к переходу в раскол». На реке Сале учреждена была застава «к пресечению побегов находящихся в расколе казаков…».

В атаманство Степана Ефремова стало легче. Войско пассивно противодействовало жестокостям по отношению к раскольникам. Епископ Тихон Воронежский учредил на Дону комиссию по раскольничьим делам, но поместил ее в крепости Св. Димитрия. После двухлетних хлопот (1764–1766) Войско добилось закрытия этой комиссии[315]315
  Лишин А.А. Акты. Т. III. Ч. 1; Деятельность комиссии увещевателей раскольников в 1766 г. // Донские епархиальные ведомости. 1883. № 4–5; Кутепов Н. Противораскольничья миссия в Дон. крае // Донские епархиальные ведомости. 1880. № 18. Донских казаков, обличенных в расколе, предписывалось отсылать для исследования к воронежскому архиерею (ПСЗ. Т. XIII. № 10118), но это предписание не исполнялось.


[Закрыть]. «Увещеватели раскольников», присланные из Воронежа святителем Тихоном, делали набеги на ближайшие станицы с командою из крепости Св. Димитрия и пытались внушить истинную веру привезенным из наезда раскольникам, при посредстве дыбы, огня и т. п. «увещевательных» средств. Войско не только отправляло «увещевателей» восвояси, но и старшина Денисов «за избиение казаков, чтобы они от раскола отступили» был арестован. Ему был дан «при собрании старшин крепкой реприманд» за его усердие в гонении на казаков-старообрядцев. Застава на р. Сале была снята под предлогом недостатка лошадей.

В 1767 г. Ярыженской станицы поп Алексей был послан в Острогожский монастырь на три года, а дьякон Влас Федотов, как «явный богохулитель и мерзкий суеверец, по лишении сана, отослан в Воронежскую губернскую канцелярию». Найденные же у них «волшебные тетрадки» были «при них же» сожжены. В 1769 г. Св. синод по докладу Воронежского епископа решил большое дело «о донских раскольниках». Вообще, в XVIII в. казаков продолжали преследовать за старообрядчество, «за безумное их суеверие и упрямство». А «упрямы» были верховые казаки в своем старообрядчестве «до изступления»[316]316
  Лишин А.А. Акты. Т. III. Ч. 2; Воронежская старина. Т. I (1902). Опись указам Св. синода; Витевский В.Н. Раскол в Уральском войске… в пол. XVIII в. Правосл. собеседник. 1877 г. и отд. изд. Казань, 1877. С. 36.


[Закрыть].

В области церковного управления Войско сохраняло в течение всего XVIII в. свою автономию. Опираясь на свои привилегии, Войско, фактически, не подчинялось воронежским епископам. Военная коллегия и Сенат, в споре Войска с епископами воронежскими и Синодом, становились на сторону Войска. 6 сентября 1737 г. грамотою из Военной коллегии было велено «донских казачьих городков священно-церковнических детей и самих церковников не переписывать» (на что претендовал епископ), «а быть им в их войсковом порядке».

В 1745 г. Войско жаловалось на воронежского епископа, по указу которого «в Хоперских и Бузулуцких казачьих городках закащик» (благочинный) «протопоп Новохоперский… перепись чинит поповским, диаконовским и церковно-причетническим детям, от 7 до 15-летнего возраста, для обучения при архиерейском доме… также и хлебу их опись чинит» для взимания одной тридцатой части его «на славено-латинскую школу», и «принуждает их, чтобы они детей своих на Воронеж поставили…». Войско требовало отмены этих распоряжений, «для того, что те церковнические дети всегда на службу ее императорскому величеству употребляются в обществе с казаками, а иные записываются в действительные казаки и в службе находятся в равенстве с прочими…». Вместе с тем Войско протестовало против обложения казаков воронежскими епископами (против взимания «пошлинных» денег с «новоявленных памятей» – о назначении или утверждении избранных станицами священно– и церковнослужителей, – «лазаретных» и пошлинных денег с «венечных памятей», судных и исковых пошлин, и «почеревных»). Войско заявляло, что оно еще в 1737 г. отказало епископу в подобных требованиях, и требовало возвращения епископом взысканных уже денег.

Пререкания между Синодом и Военной коллегией, стоявшей за казаков, разрешены были Сенатом в пользу казачества. Синод пытался предложить компромисс; он предлагал, чтобы Войско само избирало кандидатов в семинарию, которые содержались бы в Воронеже на «войсковом коште». Наконец, предлагал Войску учредить собственную войсковую семинарию в Черкасске. Но и на это, вследствие протеста Войска, Сенат не согласился.

Не довольствуясь легальной борьбой за автономию, Войско прямо не исполняло требований епископа. В августе 1747 г. в Синоде рассуждали о том, что Данило Ефремов оженил сына Степана от живой жены, на «вопросные пункты» епископа Воронежского по сему поводу не только не дал ответа, но и самые «пункты» не возвратил. Равным образом не исполнил Ефремов требование епископа выслать под караулом в Воронеж на суд епископа – сына своего двоеженца Степана и казаков, оженившихся четвертым браком. Более того, Ефремов не выслал даже черкасских священников, диаконов и причетников, не желавших исполнять приказаний епископа, ни даже «раскольничьих учителей», которых он же сам в другое время усердно преследовал. Дошло до того, что Синод разрешил воронежскому епископу, ехавшему на Дон, для обозрения епархии, «требовать от Воронежской губернской канцелярии себе конвоя из солдат, только без излишества…» (!)

В данном частном случае атаман очень искусно, в личных интересах, использовал автономные права Войска. Дело о разводе Степана черкасскими попами (!), без благословения епископа и Синода, было возмутительное. Разведенную жену убрали так, что и следы ее пропали. Степан отпраздновал свою женитьбу на знаменитой Мелании Карповне с таким громом и блеском, что по всей Руси пошла поговорка: «Напекли, как на Маланьину свадьбу». И юридически, и по существу воронежский епископ был прав. Но достать знатного преступника и самоуправца можно было лишь путем военной экспедиции. Ефремов, в борьбе с епископом, опирался на твердое самосознание казачества, защищавшего свою автономию от центральной власти в лице епископа. И, сильный сочувствием Дона, атаман укрыл от епископа не только сына, но и всех религиозных преступников-казаков, даже раскольников.

Тщетны были и позднейшие жалобы епископа в Св. синод. Последнему приходилось лишь отмечать «ослушания, делаемые казаками Донского войска и тамошними священниками епископу Воронежскому» (11 августа 1747 г.), но ничего действительного Синод сделать не мог. Тщетно, по настоянию Синода, Военная коллегия подтверждала Войску: «не вступаться Войску ни в какие дела, принадлежащие до духовного суда» (1765). Все Войско, от атамана и до последнего казака, стояло дружно за автономию края и в области церковного управления. Насколько решительно действовали казаки, защищая свободу веры, видно из того, что в 1765 г. священник Терновской Архангельской церкви за донос о раскольниках той станицы был станичным атаманом и казаками забит в большую колоду и отослан в войсковую канцелярию[317]317
  Соловьев С.М. История России… С. 79.


[Закрыть].