Текст книги "Дорога к небу"

– Не понял! – Демон выпрямился и пристально посмотрел на ангела.

– Чего ты опять не понял? Закончились твои игры и интриги. Похоже, находясь в Белой Пустоте, этот человек был замечен Создателем. Например, сейчас профессор университета говорит ему о том, как четыре миллиона лет назад метеориты, богатые углеродным материалом, падая на Землю, принесли с собой из космоса огромное количество нуклеотидов.

– Ерунда какая-то! Лично мне это даже скучно слушать, не то, что понимать! – Демон сел на спинку кресла, в котором спала Лена. – Молекулы, спирали, генетический код – кому это нужно? Неужели ты думаешь, что секреты и тайны могут перевесить ощущение реальных денег? Сейчас на буровой идёт нефть, завтра он – богатый человек, а будет уважителен со мной – и олигархом станет. А потом, про эту гипотезу знаю всё! Метеорит с одной галактики доставил биологический материал и получились одни виды живых организмов, с другой – для других, и так далее…

– Вот поэтому ты – демон самого низшего, девятого чина! Создатель уже давно, через выбранных им на Земле людей, приоткрывает тайны сотворения мира, подбрасывая думающим вопросы магии чисел тридцать два и шестьдесят четыре. Загляни снова в сон этого человека! Шар под ногой собаки Фу, процесс дробления оплодотворённой яйцеклетки, двойная спираль ДНК и количество её триплетов, гексограммы Книги Перемен, количество шахматных полей и фигур – всё это показывается ему не просто так. Буровые, машины, меняющие цвет алмазов, дом с пальмами во дворе, деньги и прочая мишура земного круга теперь остались для него позади.

– Пари, – Демон улыбнулся, в его голове уже сложился корректированный план действий, – что он выберет богатую жизнь, и вся эта бредятина отвалится от него, как грязь с ботинок студента!

– Опять!! – вырвался возглас недовольства у ангела. – Ты надоел мне хуже рыбьего жира, хуже пенки на молоке, хуже варёного лука в супе, хуже ишака, вставшего посередине дороги. Какие между нами могут быть споры? Ты дёргаешь одни ниточки, а там, наверху, дёргают наши с тобой. Поэтому гадание по Книге Перемен, которое выпало этому человеку, даже тобой было истолковано неверно. Встреча с Великим – это не знакомство с олигархом, а тонкая энергия Шен, это – неподвластный нам вид внутренней энергии человека, позволяющей ему чувствовать и слышать в себе Бога.

– То есть, ты считаешь, что у меня не осталось никаких возможностей воплотить задуманное? Мне всегда удавалось влиять на его жизнь через женщин. Не могу поверить, что какие-то знания могут цениться больше благополучия..

– И снова ерунду говоришь! – Ангел чувствовал – демон цепляется за соломинку и пытается, уходя, хлопнуть дверью. – Я прекрасно знаю твой последний козырь в рукаве, да вот только и тут тебе ничего ловить. Потому что не ты, а я сведу его с той самой женщиной, которую он видел во сне. И всё, больше не приставай ко мне с глупостями, мне ещё нужно понять, почему Создатель разрешил ему вернуться.

Глеб проснулся поздно. В воздухе пахло котлетами. Лена застелила тумбочку салфетками и красиво расставила всё для завтрака. Нетерпение и желание что-то делать, как только открылись глаза, толкнули её на больничную кухню. Набрав еды на добрую дюжину людей, она, довольная своей находчивостью, отчётливо услышала, как горны её души зовут к решительным действиям. И в тот момент, когда он глубоким выдохом простился со страной снов и, приподнявшись на локтях, стал разглядывать интерьер больничной палаты, она строго произнесла:

– Теперь у тебя будет другая жизнь! Каждый день гимнастика, прогулки по парку, еда домашняя, командировки и полёты отменяются, олигархи и министры уходят в прошлое.

– Да… – открыл он рот и тут же получил огромный кусок котлеты, – ты умеешь уговаривать. А главное – находишь правильные аргументы, – пытался шутить Глеб, с трудом глотая следующую часть котлеты.

– Ты что, и правда не понимаешь? – Неожиданно её глаза стали влажными. – Жизнь важнее всего. Деньги, дома, тряпки в могилу не заберёшь! – Её рука застыла с ложкой гречки. – Можно просто ходить на работу, получать зарплату, просыпаться вместе со мной, поровну делить маленькие радости обычных дней, отдав риск и шампанское более молодым.

– Кашки-то дай! – предпринял он ещё одну попытку избежать серьёзных разговоров, замечая, как Лена украдкой смахивает с лица слезу.

Она взглянула на него, пожалела, что завела разговор, мгновенно потеряла желание продолжать и, показав взглядом разочарование, продолжила кормить его с ложечки.

Глеб ел, смотрел на неё, не понимал свои чувства и не знал, что ему нужно сказать. Впервые за многие годы его жалели, хотели уберечь, а главное – ничего не просили взамен.

«Странно, – говорили его мысли, – неужели я снова ошибся, перечеркнув всех женщин одной чертой корысти и любви, построенной на взимании платы за совместную жизнь? Неужели есть место, где живёт память юности с глупой верой в искренность отношений, честность слов и правды в глазах?..»

Но эта линия рассуждений неожиданно прервалась. Огромный поток информации, вырвавшийся из памяти сна, обрушился на его сознание.

– Так просто, – прошептали его губы, – так просто! – повторил он ещё раз, перестав жевать.

– Что? – испуганно дотрагиваясь до лба Глеба, спросила Лена.

– Всё! Кажется, я перешёл! Понимаешь, я… – Он попытался подняться, но она в испуге прижала его к кровати, не понимая происходящего – Я стал человеком НЕБА! Вспомни мои рассказы о старом китайском мастере Ли Фэй, жившем со мной на Чукотке. Он говорил, что есть люди Земли, живущие категориями человеческих отношений и ценностей, а есть люди Неба, они не отвечают на зло и агрессию, в них не живёт зависть и желание казаться лучше, чем есть на самом деле. Они терпеливо дарят себя, надеясь, что когда-нибудь ложка всё-таки ощутит вкус пищи.

– Ложка? – удивлённо произнесла Лена, всем своим видом показывая странность услышанных слов.

– Всю жизнь глупый человек может прожить возле мудреца и не познать истины, как ложка – не понять вкуса переносимой пищи. Столько лет! Столько пустых лет, обёрнутых обязанностями и пустотой тикающих стрелок, пролетели, не оставив никаких следов. – Глеб присел на кровати, приборы отражали ритм и силу амплитуд его сердца. – Небо, вот где теперь будут жить мои мысли и дела. А начну я с того, что избавлюсь от камней, отягощающих мою душу обидой и угрызениями совести. У меня есть ты, мой самый надёжный и преданный друг, – он остановился, потянул Лену за руку и, посадив рядом с собой, продолжил: – я должен как можно быстрее подняться и идти на встречу к женщине, которая уже столько лет живёт в моём сердце и которая так же, как я, ждёт нашей встречи.

– Подожди, – осмелилась перебить его Лена, – я ничего не поняла! Ты не считаешь меня своей женщиной?

– Да, – произнёс он громко, замечая как крупная слеза быстро скатилась по её щеке. – Не надо, не плачь! Мы оба знали, что совершили ошибку, начав жить вместе. Ты любила меня и считала, что твоих чувств хватит на двоих. Я малодушно молчал, затягивая сегодняшнюю петлю разочарования. Но вчера всё изменилось. Я не знаю, сколько мне отмерено судьбой. Когда ещё раз может повториться подобный спазм сосудов головного мозга? Но точно знаю, что хочу успеть встретиться с женщиной из своего сна, хочу выпить с ней вина на кухне и всей силой своего сознания ощутить простое семейное счастье.

Тишина повисла в больничной палате. Приборы чертили синусоиды его сердца. Лена молча провела рукой по его голове, тяжело вздохнула, встала и вышла из палаты.

А на улице шёл снег. Приближалась Рождественская ночь, резались салаты «Оливье», селёдка лишалась косточек, холодец разливался по формам, водка остужалась в холодильниках, открывались дачные заготовки и баночки с красной икрой. Люди суетились, покупали подарки и очень хотели хотя бы в этот день быть добрее друг к другу, чуточку внимательнее, честнее и искреннее. Волшебство наступающего праздника набирало обороты, раздавая слёзы свечам, улыбки – незнакомым прохожим, а детским глазам – счастье от сидящих рядом родителей, рвущейся обёрточной бумаги, ярких игрушек и возможности заснуть от усталости прямо на полу…

Эпилог

Глеб сидел в кресле на берегу озера Гурон. Ветер рябью искривлял холодное зеркало воды, превращая отражения неба и облаков в мазки на картинах импрессионистов. Солнце пригревало, добросовестно отдавая тепло последним погожим дням

осени. Воздух пах началом увядания, а клены, шурша фиолетовой листвой, вспоминали уходящее лето.

Он был счастлив. Во-первых, потому, что рядом с ним, на песке, его старший внук, хитрюжно посматривая по сторонам, улыбался, надеясь получить от деда защиту от строгой мамы, уже трижды крикнувшей ему прекратить «стрелялки» на iPade; а, во-вторых, потому, что младший внук, лежащий на его руках, проснулся, и сейчас, причмокивая губками, всей глубиной своих голубых глаз разглядывал его.

– Ну, что, малыш, пойдём к маме или ещё пообщаешься с дедом? – Глеб нежно провел по розовой щечке внука, ощутив, как понимание счастья коснулось его теплотой тающей от умиления души. – Господи, спасибо, что не отнял у меня шанс заглянуть в глаза внука! – прошептал он тихо и, наклонившись, поцеловал носик-пуговку, сморщенный гримасой недовольства.

– Папа! – Услышал он голос дочери. – Я уже иду с бутылочкой.

Глеб понял: Шурка смотрела, контролировала и, несмотря на общее настроение отдыха на берегу озера, видела и чувствовала всё, что происходит с её малышом.

– Как думаешь, – произнесла она, протягивая тёплую молочную смесь Глебу, – может, ему памперс поменять?

Но именно в этот момент Франсуа на своём танке пробил вражеские заграждения и в радостном порыве эмоций от долгожданной победы вскочил на ноги с единственным желанием – показать деду, как он справился с трудностями компьютерной игры.

– Так! Да сколько я могу говорить! – возвращая сына из мира фантазий, сознательно завышая тональность, выкрикнула Шурка. – Ты уже три часа сидишь у ног деда, и хоть бы словом с ним обмолвился. Эти дурацкие игры, да ещё в таком количестве портят тебе глаза, а мне – нервы. Всё! – Она резко выхватила из рук сына iPad и, развернувшись, пошла обратно к палатке, оставляя на его лице растерянность и удивление. Выдохнув, Франсуа, понимая, что спорить и ссориться с мамой бесполезно, рухнул обратно на песок, сложив руки на груди.

Шурка, отшагав твердим и уверенным шагом метров двадцать, оглянулась, понимая, что немного резко разрушила настроение сына. На секунду ей показалось, что он очень зол и расстроен, и она, скорее бессознательно, показала ему язык, тут же получив в ответ его улыбку.

– Деда, – решил Франсуа пусть не так интересно, как до этого, но все-таки занять свое время беседой с Глебом, – а я видел на полке, в зале, стоят книги. Там сзади, на обложке, твоя фотография. Ты что, писатель?

– Писатель? – повторил он за внуком, раздумывая как лучше и понятнее ответить. – Наверное, нет. Просто, мне в голову пришла мысль рассказать тебе, маленькому Филину, будущим детям твоего дядьки и всем, кого я люблю, истории и приключения, случившиеся со мной в разных странах.

– А-а-а! – Интерес чертёнком запрыгал в глазах внука. – Так чего же ты! Мы уже тут, рядом с тобой. – Он вытянул шею, посмотрел на активно чавкающего и сосущего младшего брата и подытожил: – Расскажи чего-нибудь такое, страшное-пре-страшное.

– Тайну?

– Да! – Лицо Франсуа в секунду преобразилось. Глеб ощутил, как его искренность открыла дверцы души, а сознание приготовилась впитывать и запоминать всё, что он сейчас расскажет.

– Холодает, ветер с воды, может, уйдёшь с песка и разместишься на моём правом колене?

Не отвечая, внук поднялся, ёрзая попкой, удобно разместился на его бедре, обхватил своими маленькими ручками его большое тело, положил голову на грудь и скомандовал:

– Давай!

– Много, много лет тому назад на Землю прилетел космический корабль…

И Глеб стал рассказывать сказку о Пеликене и маленьком мамонтёнке.

– Это я знаю! – перебил его через несколько минут Франсуа. – Мама читает мне её перед сном. Другое давай! Тайну! – Он немного запрокинул голову назад, внимательно посмотрел на деда и, словно ещё раз проверяя свои мысли, произнес: – Да! Глеб положил на песок пустую бутылку, бережно прижал к себе Франсуа, посмотрел на опять задремавшего Филиппка, улыбнулся состоянию своего счастья, поднял глаза к небу, глубоко вздохнул и начал следующий рассказ.

– Бог, создав людей думающими, наделил нас возможностью развиваться. Открывая перед нами одну тайну за другой, он позволяет находить ответы на вопросы о сотворении мира. Накопленные поколениями знания и опыт являются ступеньками, поднимаясь по которым, мы можем увидеть доселе необъяснимые и загадочные явления, – произнёс Глеб шёпотом, стараясь создать у внука ощущение прикосновения к тайне. Но Франсуа шмыгнул носом, ковырнул в носу козюльку, покосился на сидящую у палатки маму и, убедившись, что его действия остались незамеченными, скрутив из сопли шарик, щелбаном послал его в сторону озера.

– В Китае есть затерянный город, – продолжил Глеб, рассмеявшись над непосредственностью внука, – там много веков жили императоры и их слуги. Вход в этот город охраняют две огромные собаки, больше похожие на львов. Тот, что слева от входа, держит лапу над младенцем, а тот, что справа – над шаром, состоящим из шестидесяти четырех тетраэдров. Символичность этих статуй заключается в том, что процесс развития оплодотворённой яйцеклетки, или новой жизни, начинается с её дробления. Это происходит до тех пор, пока шестьдесят четыре бластомера не сформируют один слой, образуя так называемую бластулу, на которой и заканчивается упорядоченный процесс дробления. Но и это еще не все. Сведения о своей будущей структуре развивающийся организм берёт из своей генетической программы, заложенной в ДНК, которая содержит шестьдесят четыре кодона – по тридцать два в каждой из цепей двойной спирали. Представляешь! – Глеб оглянулся на звук шагов – дочь и зять крадучись, чтобы не потревожить спящего Филиппа и не перебить рассказа, на цыпочках подошли к ним и, не издавая звуков, сели на песок с желанием послушать, о чём разговаривают внук и дед.

– Представляете, – повторил он снова, – какие удивительные закономерности сопровождают нас с самого рождения! А, если вспомнить и внимательно посчитать клетки шахматной доски, то их тоже окажется шестьдесят четыре. Китайская книга Перемен И-Цзин, история создания которой скрыта от нас в веках, в своих предсказаниях и гаданиях опирается на шестьдесят четыре гектограммы.

Шурка, прикрыв рот ладошкой, хихикнула и показала пальцам на Франсуа.

– Он спит, – прошептала она чуть слышно, вытирая с его губки маленькую слюнку заснувшего вместе с ним удовольствия.

– Теперь вы видите, дорогие родители, – повернул Глеб свой рассказ в сторону новых слушателей, – какие сказки нужно рассказывать детям, чтобы они быстрее засыпали. А то Ipad в руки сунете, мультик включите – и всё, вечер себе освободили. А вы расскажите ребёнку о тридцати двух белых и тридцати двух чёрных клетках шахматной доски, где тридцать две фигуры сходятся в непримиримом сражении. Расскажите ему правила игры, объясните, как ходят фигуры… – Глеб замолчал, мысль, которая уже пришла в его голову, но ещё не успела слететь с языка, холодком ясности сравнения пробежала по его нервам.

– Что, пап? – заботливо произнесла дочь, улавливая на его лице волнение.

Глеб хмыкнул и улыбнулся.

– Бывает же такое! Вот так просто, в обычном разговоре для меня наконец-то проявился самый главный смысл моих дорог. Поверьте, я долго искал объяснения своих странных путешествий в поисках денег, и всё никак не мог логично объяснить себе: почему именно так сложилась моя жизнь? Почему, когда ты выходила замуж, я угодил в намибийскую тюрьму, почему, когда родился Франсуа, я еле ушёл от ангольской полиции? Почему мне приходилось столько рисковать ради каких-то – поверьте, очень небольших – денег? Зачем мне понадобилось участвовать в сомнительных, а, если честно сказать, очень сомнительных операциях в Белоруссии, Арабских Эмиратах, Ливане, Индии, Африке, а теперь вот и в России.

– Пап, да ты не волнуйся! – Чувствуя тревогу и повышение тональности в словах отца, дочь подсела ближе к нему и, положив голову на плечо, постаралась обнять его и своих детей.

Глеб тяжело вздохнул, нервы в секунды перелистали всю его память, и сожаление слезой проступило на глазах.

– Когда, – продолжил Глеб тихо, – расставляют на доске шахматные фигуры, то отводят каждой своё место. Пятнадцать белых фигур, могут ходить по белым и чёрным клеткам, и только офицер, поставленный перед сражением на чёрное поле, никогда не сходит с него. Вот так, похоже, и я, по сути своей, являясь светлым, вынужден сражаться на тёмных полях. Но, – он остановился, подбирая слова и, соединив свои мысли с разгулявшимися эмоциями, продолжил: – полгода назад со мной произошел неприятный и в тоже время очень странный случай. Я потерял сознание за рулём автомобиля и очнулся уже в реанимации. Сны и видения, сопутствующие не то в действительности, не то из-за наркоза, подсказали мне, что «белый» офицер сражается не сам по себе, он – часть команды, и его работа тоже нужна и важна для победы. Ну, а если продолжить говорить аллегориями, подойдя к тому свету и вернувшись опять на этот, мне показалось, что какой-то отрезок пути моей жизни пройден, а, следовательно, впереди у меня новая дорога.

– А-а, – улыбаясь и чувствуя, что отец успокаивается, весело произнесла Шурка, – это поэтому ты говоришь, что стал человеком Неба?

– Человек Неба, – повторил Глеб и рассмеялся. – Давайте я расскажу вам, откуда у этого понятия растут ноги. На Земле есть дорога, которая начинается от берегов реки Ганг в городе Варанаси. Проходя по горным вершинам Непала, она петляет в ущельях и идёт до столицы гималайского княжества города Лех. Тысячи паломников, начиная этот путь, молятся своим богам – Шиве, Иисусу – и просят здоровья, благополучия, семьи… словом, всего, что просим мы, желая сделать свою жизнь легче и обеспеченнее. Люди, отмеряя шагами сотни километров, верят, что преодоление этого сложного и тяжёлого пути очищает их мысли, делает помыслы праведными, а молитвы и просьбы – услышанными богами. Они идут среди гор, поднимаясь всё выше и выше. Спят под яркостью ночных звёзд, едят скудную пищу, пьют родниковую воду, им холодно и тяжело, но каждый новый день, делая свой первый шаг с первым лучом солнца, паломники понимают, что приближаются к заветной цели. И вот, когда они, преодолев пятьсот шестьдесят шесть ступеней, поднимаются к белоснежной Шанти Ступе[1]1
  Ступа Шанти – буддийская белокупольная ступа (чортен) на вершине холма Чанспа, округ Лех, Ладакх, в северной Индии в штате Джамму и Кашмир. С санскрита слово «шанти» переводится как «мир», поэтому второе название ступы – Пагода мира


[Закрыть] и опускаются на колени, к ним приходит просветление. В своей последней молитве пройденной дороги и в своей первой молитве, открывающей для них новый путь, они уже ничего не просят у богов, а лишь благодарят за возможность ощутить в себе свет и увидеть мир по-другому.

Условно все мы идём «по дороге». И начинаем, как эти паломники, с желания хорошо жить, покупать новые машины, иметь свой дом, отдыхать на берегу моря, видеть, как счастливо растут наши дети и не страдают от болезней старые родители. Я тоже не являюсь исключением из общего правила и пока ещё живу категориями сочетаний материальных и моральных ценностей, но после реанимации уже точно знаю, где находится моя личная Шанти Ступа. А человек Неба – это аллегория и светлая точка где-то там, наверху, к которой стремиться душа белого шахматного офицера, живущего на тёмных клеточных полях.

Франсуа, который сопел и спал до этого мгновения, проснулся, посмотрел на деда и, словно не выпадая из событий, произнёс:

– Дед, а что ты там говорил о шахматах? Я играть не умею… может, завтра с самого утра покажешь, как ходят фигуры? Только, чур – у меня белые!

– Конечно! – Глеб поднялся, передал маленького Филиппка маме и пошел с Франсуа на руках в сторону палатки, где уже целых шесть часов макая разговор в рюмочки, канадские сваты и их друзья разговаривали о жизни в Москве, перемешивая реформы нового Президента с воспоминаниями юности.

Уложив детей спать, они все вместе ещё какое-то время купались в общении, выпивали мягкий канадский виски, слушали и перебивали друг друга, но вскоре счастливая усталость долгого дня, настоянная на алкоголе и воздухе шуршащего в ночи леса, сморила их и развела по палаткам.

Глеб разделся быстро, надувной матрац и ватное одеяло комфортно приняли его тело. Он чувствовал, что теперь у него было абсолютно всё; дети, внуки, хорошая, приносящая доход, работа, неболеющие старики, живущие в далёкой Москве, и мечта, ставшая ему более дорогой именно своей несбыточностью. Уже давно, смирившись и перестав в ресторанах и общественных местах рассматривать руки незнакомых ему женщин, он решил для себя, что эта часть сна была показана ему, как философский камень, как эликсир и источник жизненной энергии. Поэтому засыпая, он снова окунулся в свои расцветшие фантазии, дорисовав воображением внешность своей незнакомки..

…Утро следующего дня началось для Глеба с крика голодного Филиппка, которому проспавшие родители не успели подогреть смесь, и заползающего в его палатку с шахматной доской Франсуа.

– Эй, старый, да малый! – услышали они голос сватьи, накрывающей стол к завтраку, – Вы не хотите сначала позавтракать?

Франсуа хитро улыбнулся, подмигнул Глебу, и они хором выкрикнули:

– Потом!

– Деда, а скажи папе, чтобы он купил мне кроссовый мотоцикл, – как бы невзначай произнёс внук, неправильно расставляя фигуры на доске.

– Ах, вот ты где! – В палатку вошла Шурка и села рядом с сыном. – Папа, ты не играй с ним в шахматы – он зубы чистить не хочет, умываться не хочет и есть тоже не хочет! Но, зато когда ему самому что-то нужно, он все жилы достанет, сто раз за руку дёрнет, кругами будет ходить, но своего добьётся.

– Так это же здорово, – исправляя ошибки внука в расстановке фигур, нарочито громко произнёс Глеб. – Упрямство – замечательная черта, только «ослика» не нужно тянуть, если он упирается, его нужно погладить, отвлечь и, пройдя несколько шагов в выбранном им направлении, незаметно повернуть в нужную для тебя сторону. Поэтому делаем так. Франсуа сейчас идёт умываться и чистить зубы, а я иду уговаривать папу купить ему мотоцикл. По рукам? – Глеб выставил вперёд свою ладонь, в которую тут же шлепком, в знак согласия, влетел кулак внука.

– Ну, раз мы так быстро и правильно всё решили, то мне бы хотелось сделать тебе маленький подарок. – Глеб потянулся к своему чемодану и достал деревянный меч. – Смотри, это – «Дао». Ему столько же лет, как и твоей маме. Иероглифы на нём говорят о принадлежности к школе Ба-Гуа Цуань Суэ. Сейчас ты можешь играть с ним как хочешь, но постепенно я научу тебя владеть им правильно, а он научит тебя управлять своим характером.

Внук взял в руки меч, дёрнул плечами, освобождаясь от маминого объятия, и пулей выбежал из палатки с единственным желанием как можно быстрее приступить к сражению с зарослями крапивы и кустарника у береговой дюны.

– Ох, егоза! – по-доброму вздохнула Шурка, выходя следом за стремительно выбежавшим из палатки Франсуа.

Глеб, оставшись в одиночестве, снова лёг на надувной матрац. Его мысли затихли, простое состояние радости владело его настроением, а желание валятся и ничего не делать приятно растекалось по телу.

– Эй, Белов! – снова услышал он голос сватьи именно в тот момент, когда глаза закрывались, а дремота, расслабив мышцы лица, немного приоткрыла его рот, сделав дыхание посвистывающим. – Хорош валяться, семья садится за стол!!! Выползай уже из своей берлоги.

Дружный хохот и последовавшие за этим несколько шуток на тему его затянувшегося одиночества подняли его на ноги и заставили выйти из палатки.

– Ну, Глеб Михайлович, – громко произнесла сватья, – мы даже уже и не знаем, как это у тебя получается! Ночью спишь, утром не разбудить, днём мало пьёшь, но почему-то именно твой курносый нос и пухленькие губки перебили все наши гены. Второй внук – и тот опять в вашу «фамилию» пошёл. Ну, что тут делать!!!

– Налить! И немедленно!! – подал голос канадский дедушка и выставил на стол из походного холодильника водку.

– Мне же нельзя, братцы, я «Бишофит» принимаю! – робко попытался напомнить Глеб о своём желании начать лечить сосуды и сердце. Но запотевшая на солнце рюмка, улыбки родных ему людей, поджаренный бекон, зелёные стрелки лука и отличное настроение уже разрешили ему делать всё, а уж принимать водку с утра – тем более.

– Да, чувствую, лечиться я буду, вернувшись, домой! – поднял он рюмку и встал сам. – И заметьте – не я это начал! Поэтому предлагаю тост: давайте выпьем за мою девочку, родившую нам двух внуков. И за то, чтобы наши канадские родственники в скором будущем дождались внучки, носиком и губками похожей на их «фамилию»!!!

– Уррра!!! – понеслось над стоянкой и улетело высоко вверх, где на ступеньках лестницы, идущей в небо, сидели ангел и демон.

С высоты своего положения им были доступны мысли и поступки, слова и дела всех людей. Поэтому они видели Михаила, нежно обнимающего Веру, и их детей, играющих в соседней комнате; Алексея, наконец-то победившего в себе слабость к алкоголю, и его девушку, стоящую в очереди за яблоками; Викторию, дающую советы другим, но потерявшуюся в собственной жизни; Маню, разрывающуюся между нынешней обеспеченной пустотой и памятью о счастливой бедности с любимым, но оставленным ею мужем; старых родителей Глеба, готовящих на кухне под телевизор курицу в электрогриле; Савву, купившего маленькую собачку и искренне считающего, что иметь детей ему ещё рано; Настю, нарезающую привычные круги по бутикам на новом джипе «Инфинити»; Марго, вынужденную жить с нелюбимым человеком, и поэтому часто вспоминающую Михаила и первые их ночи в небольшой спальне уютного деревянного дома; Нину, отдающую свою жизнь близким ей людям, жертвенно считая, что её время уже прошло; Масюковича, сидящего в пустой квартире на кухне перед телевизором, закрывшего все свои железные двери на замки и засовы; Вову, вынужденного любить и ненавидеть жену; Сергея и Марину, решивших не возвращаться в Россию; Морозова, сменившего кресло министра на депутатский мандат и тем самым получившего неприкосновенность от всех карающих структур…

Все эти люди были неотъемлемой частью мира Глеба, а он, в свою очередь, был инструментом во взаимоотношениях между ангелами и демонами. Поэтому его возвращение обратно в мир живых было воспринято ими, как подарок Создателя, и они, улыбаясь друг другу, уже мысленно расставляли на своей шахматной доске фигуры будущих сражений. Закручивая все смысловые комбинации вокруг «белого офицера», ангел и демон начали новую партию с того, что где-то в огромной автомобильной пробке нашли женщину, уставшую от серого неба, самостоятельных решений и холодного одеяла. Они по разному разместили в её голове свои мысли, перемешали желания с опытом прошлого, проявив в её сознании предчувствие приближающейся встречи.

А на берегу озера Гурон, совсем недалеко от шумно гуляющих родственников, устав сражаться с кустарником, на самой высокой дюне сидел Франсуа. Он смотрел на линию горизонта и вдыхал воздух путешествий. Меч, подаренный Глебом, лежал на песке рядом с ним, словно страж, оберегающий покой маленького воина. Впервые его мысли, ожившие от рассказов деда, как паруса фрегата, наполняемые ветром, унесли его в далёкий Китай к зубастой собаке Фу и воротам в Затерянный город…

Лёгкий ветер ласкал его лицо бризом, солнце играло бликами на мелкой ряби озера, одинокая чайка, чуть касаясь воды крылом, летела к линии горизонта, когда он повернулся и посмотрел назад.

В двадцати метрах от него, тоже на песке, сидел Глеб. Франсуа пристально посмотрел на деда, улыбнулся, но, поняв, что его романтическое настроение было подсмотрено, смутился и снова повернулся лицом к озеру.

– Эй, деда By, ну, чего ты там сидишь? – произнёс он через минуту, не оборачиваясь. – Иди сюда! Расскажи мне, почему меч, который ты подарил мне, называется Дао?

Глеб поднялся, медленно прошёл по склону песчаного бархана, опустился на песок рядом с внуком, взял в руки деревянный меч, провёл пальцами по свежим зарубкам и произнёс:

– Дао – это путь.

Франсуа посмотрел на деда, вернул меч себе, аккуратно положив его на свои колени, и поднял глаза на небо.

– А ты ведь не умрёшь? Не уйдёшь туда по своей дороге?

– Нет, – прошептал Глеб еле слышно, – я всегда буду с тобой…

Они обнялись, согревая друг друга теплом искренности, и ещё долго смотрели, как двигалась и жила вокруг них природа.

А когда сумерки и тяжёлые тучи съели воды озера, поглотили береговой лес и пробудили ночные звуки, они поднялись, включили фонарик и, взявшись за руки, освещая друг другу дорогу, пошли к палатке. Где у костра, образуя круг, сидели их самые главные и важные люди, где улыбки, дым и теплота глаз питают любовь, придавая силы для ответных ходов, уже сделанных демонами и ангелами…

февраль 2011 – август 2012 Кипр.