Текст книги "Солнце нашей доброты"

– Я выбираю жизнь с языком и глазами, – едва заметно улыбнулась девочка. – Если суждено умереть, то пусть по велению властелина дня – могучего хана, которому нет равных на земле под светом дневного солнца.

– Разве есть другой властелин? властелин ночи?

– Есть, великий хан. Иначе ты не страшился бы ночи и мог спокойно спать. Даже твоя, верная из верных, стража у дверей стережёт лишь твоё беспокойство. Я родилась в темноте вашего мира и жила в темноте, точно так меня для чего-то оберегали. Я сразу стала видеть другими глазами и увидала многое. Мне хватало слуха, кожи, рук и ног, чтобы не заплутать в вашем мире. И теперь открылись глаза… Мне бы хотелось хоть чуточку посмотреть на ваш мир повнимательней, усладив и обогатив себя зримым содержанием другого, для вас – чудесного, мира. Кое-что тебе сказать важное, что не смогли выговорить уста твоих мудрецов.

– Гм! Со мной ещё никто не говорил, как ты. Убить тебя – значит лишить себя удовольствия слушать твою музыку и твои слова, в которых я слышу больше мудрости, чем в словах придворных мудрецов… Тебя ничего не пугает, глядя на меня. Посмотри на мою голову. Видишь ли то, чего нет у тебя?

– Твою голову венчает рог. У меня и вправду такого нет. Но я никогда не видела воинов и слуг твоих. Возможно рог у всех?

– Не у всех. Только у меня.

– Ты великий воин! Ты – лучший из лучших. У тебя явно есть то, что у других неявно и в зачатке.

– Как раз этого, – он тронул рог, – не хотел бы иметь и в зачатке.

– Ты знаешь, хан, все наши беды и уродства исходят от властелина ночи. Этот владыка темного царства рассылает невидимых слуг, которые калечат и вызывают неизлечимые болезни, портят суть воинов и подданных твоих. Его сила крепнет час от часу. А наше уродство и слабость растёт.

– Ты сказала наше?

– Наши предки слушали одну музыку. И эта музыка позволила тебе услышать меня, а мне увидеть твой мир. Ты и я – часть одной истины. Ты завоевал видимый мир, но ты бессилен перед миром невидимым, который все твои победы превратит в прах. Я могу показать тебе то, что и во сне не приходит ко всем, а лишь к избранным… Смотри, о великий Темирхан.

Девочка вытянула руку. Хрустальный шар тотчас же оказался в раскрытой ладони. Это был тот самый хрустальный шар, что добавил ей зрения. Она качнула ладонь в легком круговом движении. И шар закрутился на невидимой оси, плавно ускоряясь и увеличиваясь в размерах.

Не успел хан удивиться, как шар стал выше девочки и соскочил с её рук, встав прямо посредине между ними. С каждым витком шар делался всё больше и больше – вот он коснулся и девочки и хана, вот он облачил их с головы до ног новыми одеяниями, которые вдруг разом слетели, и в мгновение лоскутки собрались вокруг девочки и хана в новый сияющий мягким светом шар. Необычный свет был густой, как утренний туман, и прозрачен, как вода в роднике.

Хан повёл головой слева направо – отовсюду изливался этот странный никогда невиданный свет. Он сделал шаг вперед. Зыбкая оболочка света двинулась за ним. Тогда ханские глаза сомкнулись на посветлевшей девочке: эта оболочка света представилась её продолжением.

– Смотри! – сказала девочка, подняв правую руку. – Вот твои бескрайние степи и леса, где нет тебе равных. Вот неисчислимое множество твоих подданных, что день и ночь работают, чтобы увеличить твоё богатство. Вот твои доблестные воины, что скачут вдоль и поперек по твоей земле, выискивая притаившихся врагов.

Хан водил изумлёнными глазами за указующим перстом – и видел! Видел цветущие степи, зелёные дубравы, спины слуг и рабов, несущуюся подобно урагану грозную воинскую рать.

– А вот здесь, где высятся гряды гор, подпирая небо, здесь в окружение скал и есть неприступное царство властелина тьмы. Здесь небеса уходят в пропасть, клокочущую огнём, и отсюда выйдут воины, которых ещё никто не одолел.

– Чем же они сильны? Разве есть кони быстрее моих? Есть клинки острее и твёрже моих? И кто может сравняться с числом моих воинов?

– Его сила в другом. Он посылает мор на твоих коней, он поворачивает твои же клинки против тебя, он пробивает защиту воинов, переплавляя храбрость и верность в страх и предательство, он сеет болезни, уродства и скорбь. Его первые воины – это глашатаи другой правды, которая разрушает твою. Они отнимают сон. Они хотят убить чудесную девочку в балахоне до пят, которая сказочным действием вливает в нас добро и красоту – всё то, что не дает нам превратиться в зверей-чудовищ, верных слуг властелина Тьмы… Ибо убив великий дух, что движет всеми нами, мы станем невольниками духа властелина Тьмы. Вслед за победой первых, выйдет второй дивизион – эти-то и будут рубить, испепелять оставшихся хранителей тебя и веры. Нас осталось мало…

– Я уничтожу его! – вскричал хан.

– Никто этого сделать не смог. Ты всегда воевал в открытом поле. Здесь будет другая война, если решишься…

– Ты говоришь мне: решиться?! Я ищу, как ввязаться в бой!

– Тогда слушай дальше… В предгорьях царства тьмы с младенческих лет поселился схимник. С рождения у него не было ног, но было доброе сердце и умная голова. Домом ему служила пещера, еду приносили птицы. Их ты мог видеть со мной у окна. Он безумно любил птиц, и птицы любили его. Сначала он хотел забраться выше скал, чтобы научиться летать. Если не суждено ходить, значит – будет летать. Он задумал сделать себе два крыла, как у птиц. И вот, делая крылья и размышляя о способности летать, он наткнулся на черный след невиданной беды и вдруг уразумел, что живет совершенно рядом с неведомым и оберегаемым царством Тьмы. И когда наступала ночь, видел всё то, что творится там. И он стал описывать, в чём сокрыта сила Тьмы, но не закончил, потому что понял и другое: оставаясь в стороне, и он и его книга-летопись станут просто достоянием властелина Тьмы.

Строчка за строчкой, страница за страницей будет расти и пухнуть книга, одновременно таять и дряхлеть он. Потом огонь и тлен уничтожат его, впишут новые кровавые строки в летопись укрепляющегося Зла. И так будет вечно, пока Тьма не покроет Свет. Не будет птиц, не будет зеленых листочков, небесную голубизну застит кровавое пламя беды. В отчаянии он сбросил недоделанные крылья вниз, в пропасть, и вспышка бирюзового света вызвала в нем видение. Нет, вспышка разорвала пелену другого мира, который обосновался вокруг царства Тьмы, словно выставив невидимый заслон воинам властелина Тьмы.

С приходом следующей ночи он собрался сбросить в пропасть и то, чем делал крылья, и было поволок это к краю. Железные пилочки, каменные скребки ударялись об камни, о деревья; шуршал песок. Из хаоса звуков вдруг взыграла мелодия. Вновь озарило сердце. Схимник узрел заслон добрых духов у самого края растущих демонов Зла. И увидел отображение себя в этом заслоне и то, что он должен сделать…

Тогда он этими же инструментами: железными пилочками, каменными скребками, крупным песком для шлифовки, стал делать свои новые крылья. Но уже для полета души по тому самому невесомому воздуху, в котором парили птицы и духи, так вдруг и неожиданно давшие знать о себе.

Он что-то начинал делать – не получалось. Он сбрасывал пустозвонные поделки в пропасть. Снова делал, и снова сбрасывал. Однажды уснул, изможденный заблуждением, догадками, растущим отчаянием. Уснул и узрел, каковы должны быть эти два новых крыла.

Они должны быть в виде круга с деревянным ободом, который натягивает толстую кожу горного оленя; внутри обода есть поперечина, куда крепятся железные подвески и разноцветные ленты… Первое крыло – будет его. С ним ему жить, с ним сможет лететь по воздуху, как птицы и как духи – это будет его новые ноги, это будет его конь, который поднимет в небеса и унесёт к светлым духам от тлена и огня. Унесет, как только он сделает второе крыло.

Схимник сделал первое крыло точно по образу приснившегося. Совсем недавно – сделал и второе крыло. И птицы сказали мне, что этой ночью он совершит прощальный обряд с землей. Он уйдет на первом крыле к духам. И следующим же днём я должна отправиться за вторым крылом. Он выбрал меня для второго крыла. И та волшебная девочка, вернувшая мне зрение, чтобы быстрее двигаться в вашем мире, также выбрала меня быть её помощницей в видимом мире, оставаясь зрячей в её мире. Её жизнь в опасности: те сказки, что навеивала она ребятишкам, помещая в их сердечки и головки ростки доброго и прекрасного, демоны зла посчитали чрезвычайно вредными. Зло пошло в наступление по всем направлениям и решило поправить человеческую жизнь с первых её шагов, и даже с первых минут, когда встречаются их папа и мама…

Я должна продолжить и сделать третье крыло, которое либо откроет мне тайны невидимого мира и даст мне силу, заключенную в высшем знании, либо… Что суждено мне, я узнаю, взяв в руки крылья схимника.

– Не желаю отпускать тебя одну. Ты стала моей главной драгоценностью. Похоже, лишь ты сможешь отделить порочное от доброго наследия предков, избавить меня от клейма нечистого.

– Тебе и не надо отпускать меня. Мы поскачем вместе. Повелитель Тьмы силами своих духов поработил гордое племя горного народа, дал им часть неземной силы и теперь горы в их власти. Но власть эта – часть силы повелителя Тьмы. Это будет твой первый бой. И ты будешь сражаться не с ними. Ты померяешься своим человеческим духом с силами нижнего царства. Силой твоего духа пронизаны все твои воины. Этот дух победы вы закалили, возвысили и сделали правилом жизни, что приблизило тебя к силе бессмертных духов. Проиграть этот бой – значит положить конец твоему владычеству над миром степей, долин и лесов. У тебя есть право выбора.

На твою жизнь хватит отвоёванного мира.

Твой дворец великолепен.

Собери себе жен – и наслаждайся.

Убей меня, убей других, убей всех, кто возмущает твоё спокойствие.

Ограничь себя в желаниях – и ты будешь счастлив.

Стоит поверить, что невозможно каждый день что-то делать новое – придёт покой.

Можно будет переливать из дня в день одну и ту же воду из одного кувшина в другой кувшин, удовлетворяясь и тем, что каждый раз форма у воды чуть-чуть иная, по форме кувшина. В этом одном искать новизну, забаву, развлечение.

– Моя голова не такая как у всех, на неё и тюбетейку не подберёшь, мои глаза видят лишь то, что внутри кувшина. Я собрал золото во дворец, чтобы не растащили монолит в россыпь. Без военных побед моё войско ослабнет. Мы рождены воевать и умирать в бою!

– Ты можешь погибнуть в страшных муках не от отравленной стрелы, но сгореть в бездне клокочущего пламени Зла.

– Я мог погибнуть в каждом своём бою. Однако жив! Для чего я завоевал этот мир? Я хочу установить один порядок, одни правила жизни, собрать всех в один кулак. Собрать всех в один народ, у которого должен быть один повелитель, одни законы, одна правда.

– Этот повелитель не должен быть тираном! Через него в человеческую жизнь должно приходить Небесная Мудрость, основанная на высшем знании, на человеколюбии. Боль и скорбь растревожила духов. Древо жизни покачнулось. У трех великих царств сместились и наслоились границы. Вот в чём ещё причина. Мы не можем жить вместе с духами, не изменив себя. Но сила что-то изменить в нашем мире только в тебе и во мне…

Покажи мне воинов, свою армию.

Я хочу проскакать на белом коне по степи быстрее ветра и даже быстрее тебя.

Я хочу увидеть наш мир в дневном свете яркого солнца.

Я знаю, наш мир прекрасен. Наши реки прозрачны, светлы, глубоки. Из них собираются озера, которые как наши глаза смотрят в небо, и светлые духи купаются в них. Наши степи в зелёном убранстве шелковых трав, в драгоценной россыпи цветов. Ветер веет там прохладой и зноём.

– Пусть будет так. Отныне ты моя дочь, которую мне дали духи. Имя твое Ариунцецег.

– Ты мудр по-своему, Темирхан. В тебе бескрайняя сила наших степей. Нелегко будет повелителю Тьмы справиться с нами.

Они вышли сначала из шара, потом из дворца. Могучий хан в расшитом золотом плаще, юная дочь в таком же золотом одеянии. Сотни глашатаев вострубили о пробуждении владыки и начале нового дня.

Подвели двух лучших коней: гнедого – для хана, и ослепительно белого – для его дочери. Они вскочили на коней и с гиком понеслись по пьянящему простору родных степей. Держись владыка Тьмы! Пришел ли час рокового боя? Станет ли последней битва сплоченной реальной армии во главе с бесстрашным богатырем и его дочери, чуткой предвестнице будущего? Вечная ли эта борьба Зла и Добра, Тьмы и Света?..

Наутро пятилетняя Яна протерла глазки и сказала с забавной серьёзностью:

– Мама, звездочки совсем не дырки и не шарики-светлячки – это воины. Они сражаются за нас, чтобы мы были добрыми. Мне такое приснилось!!! Такое-такое! А тебе снятся сны?

– К сожалению, реже и реже. Забот много, о которых не бывает сказочных снов. Но сказки все ёще люблю! – Мама с легкой грустинкой улыбнулась, поглаживая по светло-русой головке свою волшебную маленькую фею в ночной сорочке до пят:

– Доброе утро, доченька. Новый день настал! Пусть он будет добрым для тебя и меня, и для всех!

Судный вечер

 
                  Все мысли о мирском – и в яви и во сне,
                  И думать некогда тебе о Судном дне. Приди в себя, глупец, открой глаза – увидишь, Что время делает с подобными тебе и мне!
                                         Омар Хайям
 

Степашке двенадцать лет. Он баймер и любит сумрак за окном.

В классе на голову выше всех. И, между тем, его задирают щуплые сорванцы. В перерывах между уроками напоминает переросшего детеныша морского льва, окруженного стаей мелких зубастых шкетов, если не сказать, мальков пираний. Тут и мамка сказанула, дескать, его фигура не соответствует мужскому стандарту: плечи настолько уже седалищного места, что пора бантики заплетать на густой шевелюре. Прирос задницей к стулу, глазами к монитору ноутбука.

Родители бывают так жестоки.

Как быть? Обидеться и замкнуться? Но плечи не станут шире. И что удручает, с ним не хотят дружить девчонки. Через год-два пробьётся пушок над верхней губой, и кое-что весомое появится в штанах… например, всесильные деньги. И большой вопрос, перестанут ли обзывать мешком, жабой, надутой через соломинку.

Степашка брел по улице. Плечи оттягивал школьный рюкзак. Голову мутило от дурных предчувствий: по географии схватил кол, по физике двойку – ох, и трепку устроит мамка. Словесами ошпарит, что похуже дразнилок сверстников. Он не будет обижаться. Мамка одна разрывается на двух работах. А папашка и лица не кажет и денег не даёт.

Изо дня в день мамка талдычит, единственная надежда Степашки занять достойное денежное место во взрослой жизни – хорошо учиться. Денег на платное высшее образование не сыскать; на бюджетные места берут отличников и хорошистов.

Степашке пофиг, он и не думает, кем будет во взрослой жизни. Похоже взрослая жизнь хуже, чем география с физикой в придачу. Но во взрослой жизни много крутых вещей. Мощные тачки, продвинутый комп, пепси-кола и любые вкусняшки. Блин, придется исправлять кол по географии и двойку по физике.

– Сегодня пойдешь со мной мыть полы в подъездах, – сказала мамка, едва успел переступить порог двухкомнатной квартиры-хрущевки.

– А когда уроки учить? По географии много задали.

– Опять двойку схватил, обормот?! – Бесформенная фигура матери нависла нешуточной угрозой. Степашка икнул от страха вперемежку с жалостью. Матери сорок пять лет, а выглядит старухой. Никакого причесона, никакой косметики, бледный лоб рассекают морщины, под глазами темные круги от вечного недосыпа.

– Двойку может стать четверкой, если сделаю реферат про десять интересных мест нашего края.

– Вот и сделаешь, вместо того чтобы в компьютере в танки играть. Щас марш переодеваться.

– А бабушка, чо? Она помогает тебе.

– Бабушка приболела.

– Увидит кто из класса – задразнят.

– Ты не понимаешь, что ли?! Я одна проваландаюсь до позднего вечера. Мне еще приготовить пожрать на завтра, машину стиральную запустить… Из класса увидят? Дал бы затрещину самому языкастому! Ты как мешок. Слюнтяй. Размазня.

– Их много. Я один.

– А я не одна?! Пластаюсь и там и здесь. Не ною, как ты.

– Почему одна? Не сладилось с одним папкой, нашла бы другого.

– Не тебе учить… знаешь ли ты, что новый папка скажет, не нужен мне такой пасынок-тюфяк.

– Откуда ты знаешь?

– А вот знаю! Давай быстро переодевайся, часа за два управимся.

Степашка вздохнул. Пару раз помогал, так-то не тяжело. Если бы не взгляды прохожих. Искры пренебрежения падают в сердце раскаленными углями. Можно не смотреть по сторонам, а сосредоточено работать. Как будто никого и нет. Прохожие – это зомби, которым просто повезло продаться.

На участке матери девяти и пятиэтажные дома. В девятиэтажках лифт. Сразу наливаешь в подвале 5 ведер воды, загружаешь в кабину лифта, поднимаясь вверх, через этаж выставляешь ведра. Мамка начинает с верхнего этажа, подтаскивает ведра с грязной водой к дверям лифта. Степашка их спускает вниз, выливает воду. Лепота! В пятиэтажках приходится затаскивать ведра: одно на пятый, второе на третий. В лифтах мамку заставляют оттирать надписи на стенах. Руки бы оторвать тем, кто рисует маркером на стенах абракадабру из линий и знаков. Как ни оттирай – надписи остаются. Мамка злится, словесные затрещины летят одна за другой.

– Давай пошевеливайся, – покрикивала мать. – Выливай воду подальше от подъезда, чтобы никто не поскользнулся. Да смотри, где воды больше половины, не тронь. Ты же слабак, я сама вылью.

– Я не слабак. – Пыхтел Степашка. Впрочем, таская ведра с водой, лишь вытягиваешь руки да горбатится спина. Со стороны вылитый орангутанг. – Мам, можно я после полов на полчасика забегу в гараж. Мне сосед турник сделал, я подтягиваюсь. И поищу растворитель, у деда был специальный растворитель. Надписи на стенах только специальным растворителем можно убрать.

– Много ты знаешь, трепло! А не кошек ли ты вешаешь на турнике?

Степашка оторопел. Интересная идея.

– С чего вдруг вешать их буду, и для чего?

– Есть такие любители острых ощущений, что сначала вешают кошек, затем мучают людей… Это к слову сказала про кошек, так сказать метафора. Потому что в гаражах всегда занимаются всякой хренью.

Всякой хренью?! По выходным в гаражах жарят шашлыки. Это хрень? Ведут беседы о том, о сем, что действительно хрень. Один дедок, бывает, играет на баяне: дома бабка и соседи не дают. А здесь ничего, можно. Этот дедок как-то сказал: гаражи – это вотчина души. Что такое вотчина Степашка не знал; душа? – тем более.

Гараж перешел в наследство от деда. Гараж небольшой, всего-то три на пять метра, и стоял в нем трехколесный конь – мотоцикл «Урал». Дед всю сознательную жизнь разъезжал, катался, использовал в работе лишь мотоциклы этой прежде именитой марки. Сменил порядка четырех мотиков. И последний, выпуска девяностых годов цвета беж, укомплектованный современными наворотами, типа электронного зажигания, ионно-литиевого аккумулятора, привода на коляску, красовался в гараже. Дед на нем поездил мало. Отошел в мир иной в земных восемьдесят лет.

Ни у бабушки, ни у матери не поднялась рука продать мотик. К тому же пятилетний карапуз Степашка тогда грудью встал. Страшный рёв устраивал при одном упоминание о продаже. Это его мотоцикл, это он докатает, что не докатал дед!

Второе назначение гаража – хранение овощей и кое-каких вещей сезонного использования. В этом направлении гараж использовался на полную катушку. К тому же находился в 10 минутах ходьбы от дома.

Степашка любил бывать в гараже. Пока мамка с бабушкой возятся в овощной яме, он залазил на сиденье мотоцикла, впечатляющего скрытой силой, ухватившись за руль, срывался с места. Из горла мальчишки вырывался оглушающий рокот мощного движка.

Накатавшись вдоволь, брал тряпку, тщательно оттирал воображаемую грязь и реальную вездесущую пыль. Придёт время, мотоцикл заведет по-настоящему и рванет на простор.

После мытья полов мамка отпустила Степашку в гараж. Сумерки сгустились. Редкий снежок кружил в легком морозце. Небо затянутое белесой дымкой отображало огни вечернего города. Недавно установленный уличный фонарь соединял зеркало небес и ломаные линии гаражных рядов.

Степашка, прежде чем открыть собственные ворота, обозревал окрест. Многие гаражи приходят в запустение, ветшают, гниют; толщи снега продавливают крышу. Автомобили теснят дворовые территории. А по гаражам проносятся рейды воришек. Причем, достаточно организованно. Сначала два-три человека с огромными гвоздодерами и монтировками срывают замки с дверей, вторым заходом вытаскивают из вскрытых гаражей металл, инструмент и прочие ценности. Складируют у ворот. Следом подкатывает фургон, в считанные минуты происходит загрузка. Степашка это видел, стук сердца перебивал грохот загружаемого металла.

Из-за гористого рельефа противоположный ряд отнесен метров на двадцать от дороги. Кусты сирени и молодые березки разбивали очертания гаражей. Кроме одного; ветви словно огибали его. Этот гараж манил чем-то странно неизъяснимым. Бывало, там горел яркий свет: узкие полоски серебристым кантом оттеняли бездну, сверкали как рекламные огни. Но что могли рекламировать здесь? Злачное место, где промышляет ворье мелкого пошиба?

Знал бы, что здесь начало долины смерти.

Здесь страшная тайна.

И к ней суждено прикоснуться.

Степашка точно знал, владелец гаража – сухопарый старик с белой бородой и жилистыми руками – два года как мертв. И почему-то ворье не трогает этот гараж. Боязливо обходят стороной. Возможно у них, как говаривал сосед, чутье остерегает, в гараже что-то неладно; реликтовое сознание подсказывает на интуитивном уровне: сюда вход воспрещен, иначе…

Степашка искоса глянул на ужасный гараж. Серебристый кант как будто шире. Ворота явно приоткрыты. Белесый дымок вьётся от сияющих полос. Рвется пикирующий звук, вдруг обрывается, потом с новой силой. Белесый дымок вздрагивает, багровые прожилки рассекают серебристо-белесое марево.

А не кошек ли ты вешаешь на турнике?

Почти вживую прозвучал голос матери. Какие кошки, блин-душа?! Сосед как-то толковал, гаражи – тот самый параллельный мир, где каждый просветленный в этом деле ощущает себя Мастером, великим Каменщиком. Из числа тех, кому передан опыт строительства зданий, в которых помимо чисто практического назначения скрыт вход в город, где живут одни цари и боги. И одним из царей становишься ты. Степашка тогда ничего не понял, но запомнил: когда-нибудь слова всплывут волной внятного толкования. Может это и есть вотчина души?

Гаражи как раз и существуют параллельно городу. Эти разномастные гаражные постройки возникли в разгар советского строительства. Гигантскими темпами строились заводы и фабрики, за пятилетку вырастали целые города. И зачастую в таких городах строителям светлого будущего отдавали земли, неудобные для масштабного строительства, под личные гаражи.

В этом городе под гаражный массив выделен склон горы, выпирающей из жилых кварталов как жерло давным-давно погасшего вулкана, трогать который в настоящее время небезопасно, и сопряжено с большими материальными тратами. Быть может, лет через двести эту вершину горы распылят какой-нибудь лазерной пушкой. Если не наткнуться на окаменевший хребет дракона, хранящего вход в жерло вечной жизни.

О чем-то подобном Степашка читал в сборнике фантастических рассказов. И картина, разворачивающая перед ним, словно вырастала иллюстрацией… или новой историей.

Серебристый кант заползал на ворота, словно поглощая их. Белесый дымок перерос в багровые клубы. Пламя вырывается из гаража? Степашка подался вперед и тут же отпрянул. Ему не суметь потушить пожар. Мобилу не взял. Чтобы позвонить на номер 112 придется бежать домой.

На дорогу между гаражами выплыли силуэты. Степашка напряг зрение. Два пацана из выпускного класса идут настороже. В школе так не ходят; в школе королят. На перемене возьмут и запросто долбанут по затылку. И ты должен поблагодарить, иначе получишь вторую затрещину, или станешь боксерской грушей. Могут вообще после уроков запинать в кровь.

Степашка поёжился. Если увидят, начнут куражиться, требовать денег. Эти ребята весомо тянут на крутых. В открытую курят, пьют пиво, ходят в обнимку с девчонками, такими же куряками и пивососами. Сиськи у них вываливаются из школьной формы, а достоинства писек в открытую обсуждаются крутыми ребятами.

Чего им здесь надо? В руках у одного здоровенный гвоздодер, длиною в метр, у второго – монтировка, тоже приличного размера. Так значит, крутые ребята промышляют грабежом. Крутым ребятам нужны деньги на сигареты, пиво и девчонок. Родители на такие дела денег не дают. Остается отбирать у малышни… и воровать. Вот кто вскрывает гаражи?! Степашка не хотел стать свидетелем. Неужели, они не видят, что в гаражах кто-то есть, это совсем не Степашка. Это может быть здоровенный дядька, который самолично сцапает ворье и сдаст в полицию.

Степашка схватил молоток, ударил по наковальне, укрепленной в тисках верстака. Пацаны прислушались. Как бывалые воры не бросились наутек, напротив, под стук металла гаражного дятла, скрежет срываемых замков будет неслышен.

Пацаны, до предела обострив слух, зрение, некое шестое чувство, вплотную встали к приоткрытым воротам. Верилось, что подфартило. Случалось, основательно поддатый гаражник забывал закрыть ворота, бывал такой казус и по рассеянности. Тогда остается шепнуть, замирая от восторга: «Сезам, откройся!», и ломануться в чужие закрома, схватить самое ценное, чинно прошествовать к поджидающей машине старших дружков.

Один пацан потянул воротину на открытие, второй, имитируя вежливость, крикнул в разверзшуюся пропасть ослепительного света.

Эй, хозяин, прикурить не найдется?

Несчастный паренек! Знал бы, что сейчас произойдет, дал бы деру за десять метров от гаража.

Из гаража молчок; пацан протиснулся в щель, не решившись распахнуть воротину настежь. Быть может, эта предосторожность его и погубила.

Ворота вдруг захлопнулись. Скрежет металла резанул по ушам. Слабый вскрик оборвала волна мощного разряда энергии. Вслед за вскриком и вспышкой ослепительного света послышалось ровное гудение десятка механизмов. Подобный гул напоминает работу конвейера, где десятки приспособлений созидает новое изделие.

За воротами пашет конвейер смерти.

Десятки механизмов рвали на части прокуренное тельце подростка, словно челюсти пробужденного монстра перемалывали живую плоть. Временами гул утихал. Раздавался отчетливый чмок – порция полуфабриката проваливалась в ненасытную утробу. Казалось, мгновение – и ворота с треском вылетят из мощной рамы. И ступая огромными ногами, выйдет разбуженное древнее чудище.

Выйдет тот самый Вий, что до смерти напугал богослова в церкви у гроба с покойницей-ведьмой. Ростом под пять метров. Со спины, с огромного живота свисают корни деревьев, между ними извиваются черви, похожие на змей, притаились пауки размером в чайное блюдце, готовые в считанные секунды сплести кокон вокруг жертвы, вспрыснуть яд и кислоту. Серебристый кокон упадет в мохнатую длань наместника подземного царства ужаса.

В серебристом саване кокона бьется жертва в наручниках страха и боли, превращаясь в энергетический коктейль для пришедших из ада. Пришедших за порцией свежатины.

Напарник пацана реально потерял самоконтроль. Небывалое зрелище отключило в башке центры самосохранение. Он вытянулся в струнку, словно ожидая очереди. Гул стих. По серебристому канту побежали багровые сполохи в нарастающем ритме метронома. Когда готовы лопнуть перепонки в ушах, ворота распахнулись.

Перед взором двух мальчишек (одного стоящего в метре, второго в пятидесяти метрах) предстала фантастическая картина. Прямоугольная площадка залита белым светом. Казалось, ничего больше нет, кроме белого и сверкающего белым. Глыбой вырос посредине серебристый двухколесный мотоцикл с удлиненной базой и выпирающими бицепсами оппозитного движка, отполированного до зеркального блеска.

Степашка, забывшись, присвистнул. У него мотик, как и он сам: неухоженное создание в жестоком мире тщеславных помыслов, вечный гадкий утенок, уродина с незавидной судьбой. Про таких, как он сочиняют юморески и песни типа «видно в понедельник их мама родила».

Что удивительно для обоих – это где первый пацан?

Второй пацан несмело шагнул внутрь. Свет мгновенно изменил спектр. Один из потолочных фонарей вспыхнул красным цветом тревоги. Степашка отчетливо увидел, как с потолка вышла решетка размерами метр на полтора из стальных прутьев миллиметров пятнадцать в диаметре. С неё ниспадали уже сантиметров на пятнадцать остро отточенные пики с клином зазубрин.

Степашка раскрыл рот, набрал воздух в легкие, готовясь крикнуть, уходи скорей, давая деру отсюда. Поздно. Пацан шагнул к супербайку. Смертоносная решетка с противным металлическим визгом сошла с фиксаторов, разом ухнула на пацана. Степашка судорогой страха сомкнул веки.

***

Наум Наумыч раскрыл заветный белый ящик с красным крестом посредине. Огромный джип вставал в гараж таким образом, чтобы к ящику был свободный проход. Белый ящик – медицинская аптечка, которую Наум стибрил с производства ещё будучи зачуханным мастером заготовительного участка. Теперь он директор и срал бы на всех с большой колокольни.

Конечно, натуральным образом не отважился бы справлять нужду, где приспичит, не обращая внимания на каких-то там людишек. Ведь прежде надо высосать из них силу и здоровье. Эти две ипостаси выливаются в значимый эквивалент – деньги! Его деньги, деньжища!

Он работодатель, они его работники. Всего-то три задачи надо решить для сумасшедшего успеха. Задача первая – платить меньше, заставлять работать больше. Задача вторая – постоянно обновлять человеческий ресурс; увольнять без проволочек не выполняющих жесткое производственное задание, разных там борцов за правду, за право на достойный труд. Задача третья – давить особо назойливых, как мух. Фигурально, так сказать, выражаясь. Для этого на руководящие должности Наум назначал исключительно говнюков, способных накатать кляузу, подсидеть, зацепить, застращать.

Современное рабство маскируется под рыночную конкуренцию. Вон выходцы из восточных стран готовы за миску риса пахать по десять часов. Нашим работникам дай возможность заработать на квартиру, машину, на пляжный отдых. Фига с два!

Наум открыл дверцу медаптечки. В качестве суперлекарства от всех болячек, хворей, недугов использовал сорокаградусное снадобье, именуемое виски. Водку пить считал западло. Это пойло работяг. Его же виски элитное, стопочка есть хрустальная, рядышком серебряная. Закусывать не рекомендовано.

Каждый вечер, поставив баснословно дорогой джип в абсолютно железобетонный гараж, выпивал одну-две стопки. Алкоголь эффектно переводил сознание в орбиту высшего порядка. Некоторое время Наум смаковал; он подлинно ощущал себя высшим существом. Днем давил и гнобил работяг, придумывая новые штрафы, оттачивая зубы производственной системы. Вечером порция элитного алкоголя наедине с собой, самым распрекрасным, облекала благодатью черное сердце.