Текст книги "ЧВШ – Частная Военная Школа. Первый курс."

Он не попытался продавить массой, что было бы логично. Но видимо, опыт личных встреч подсказал ему так не делать. Морозов тоже притормозил. Флаги не разрешалось засовывать в карманы или куда-нибудь ещё. Флаг должен был быть только в руке или на полу. И тут Морозов двумя руками встряхнул красную тряпицу и быстрым, но аккуратным движением положил флаг на пол позади себя. Демонстративно. И повернулся в сторону остановившегося Дениса. Это было сделано красиво и изящно. Мол, проходи меня и забирай. По рядам застывших наверху зрителей прокатился то ли возглас, то ли вздох. Мочка неразборчиво выругался.

Симба в ответ коротко глянул на табло со стремительно бегущими цифрами, и в следующий миг синяя тряпка из его руки раскрывающимся цветком полетела в лицо Артёму.

Как же быстро они двигались. Руки мелькали, фанерные щиты на толстом металлическом каркасе жалко тряслись и грохотали от врезающихся в них тел. Я согласно вздрагивал вместе с ними и постоянно посматривал на табло. Время у Симбы неумолимо утекало. Он яростно взрыкивал. Противники падали, вскакивали, аккуратно постеленный флаг давно сбился, мне уже даже не видно было, куда он делся.

И всё. Время на победу у Дениса закончилось. "Чайки" уже, можно считать, выиграли. Морозов это сделал. А если он продержится ещё минуту, то победа в этом Забеге вообще не будет ничего значить, и "Стрижи" автоматически станут последними. Не то, чтобы я против них болел. В прошлый раз мне Глеба из "Грифов" просто стало жалко. А теперь я уже начал переживать за Дениса. Но всё равно ведь кто-то должен проиграть? Значит, получается, что он.

Внезапно Морозов упал и не вскочил. Упал и остался лежать. Это было настолько неожиданно, что даже Денис застыл, будто не веря своим глазам. Зрители снова громко выдохнули. Симба вскинулся, быстро метнулся, нагнувшись, и вот уже с двумя разноцветными тряпками помчался на базу, перескочив через лежащего Артёма.

И он успел. Как раз успел, чтобы обойти "Грифов" по времени. Второе место. Не последнее.

Кинув флаги на базу, Симба громко заорал, запрокинув разинутый рот к потолку. Потом ещё. Оглянулся и, будто вспомнив, пошёл в коридор к лежащему Морозову. Но тот уже выходил оттуда навстречу.

Грудь моя ходила ходуном. Я, похоже, эту последнюю минуту вообще не дышал. Всё смотрел и пытался понять. Морозов встал сразу после объявления о взятии флага. И встал как-то легко. И сейчас вполне нормально двигался. Я вдруг вспомнил, как он смотрел в спину Глеба, идущего на позицию. После того как помогал ему умываться и восстанавливаться.

– Это специально, – сказал я, чувствуя болезненное озарение. – Это специально. Он специально.

– Кто? – спросил Игорь.

– Морозов.

– Зачем? – Игорь посмотрел на меня с недоумением, с задумчивым видом глянул вниз. – Не… Это ты гонишь. Я ничего не заметил.

– Ну как же… Ну…

– У тебя все специально, – тяжело сказал Мочка. – Подлецов одних кругом видишь. Может, потому что сам такой?

Теперь вернёмся к нашим Забегам, и я объясню, почему испытывал после них такую неприязнь к Мочке.

Самый первый Забег был наш. С "Астрами". Мы с Мочкой вдвоём пробивались через центральный коридор. Против нас оказались Ипполит и Козлов. Так уже было раньше. Вроде бы ситуация благоприятная для нас, но тогда Ипполит упёрся не на шутку, а я только мешал, и мы потеряли кучу времени. В этот раз Ипполит тоже упёрся. Он цеплялся, извивался и никак не давал Мочке подняться. Я сразу выдернул Козлова на себя, и мы с ним мутузились на полу, не загораживая Мочке проход. Ему надо было только отцепиться от Ипполита. И он отцепился. Сломал Ипполиту палец и отцепился. Уверен, что он это сделал специально, я всё видел. Даже успел поймать взгляд Мочки. Вороватый такой. После этого тошнотворного хруста.

И помню как потом, после Забега и этой нашей такой вот победы, доктор приматывал изолентой палец Ипполита к двум соседним. Приматывал быстро, потому что тому уже нужно было идти на позицию для следующего Забега. А Ипполит смотрел на свою руку и даже не морщился. Потом встал и пошёл.

Когда "Астры" снова побежали, я подошёл к Мочке. Был на нерве, меня потряхивало.

– Нахрена ты это сделал?! Ты!..

А он в ответ поднял свою ладонь к моему лицу. Пальцы полусогнуты и расслаблены. Он тоже был правша, как и Ипполит.

– На, – сказал, – Ломай.

Подержал так свою руку некоторое время. И, не дождавшись моей реакции, сложил пальцы, оставив торчать только средний, тот самый, который он Ипполиту и сломал.

– Не умеешь победе радоваться, – сказал. – Соберись. Скоро наш выход.

Собраться нормально я, конечно, не мог. Следующий наш Забег был против «Тюльпанов» и меня хватило только на то, чтобы намертво сцепиться с Вовкой Дороховым. Объявление о нашей победе дошло до меня не сразу, Вовке пришлось мне это дополнительно объяснять, чтобы мы смогли расцепиться. Не знаю, как выиграли. Видимо, снова Мочка затащил.

Грач помог мне вернуться на позицию и мы снова побежали. Правда, бегал я недолго, попавшийся навстречу Чубакка здорово меня приложил коленом по башке, шлем не особенно смягчил, и пока я прочухивался, оказалось, что мы снова выиграли.

Пацаны радовались. Старцев, Киселёв, Грачёв – прыгали и обнимались. Меня обнимали. Мочка благосклонно улыбался. Вот таким получился наш финал.

«Астры» с Ипполитом, у которого осталась только «запасная» рука, конечно, проиграли все свои следующие Забеги.

Экзамен

Вечером мы смотрели запись. Ипполит уже был с лангетом на руке, я и не знал, что наш доктор умеет делать такие штуки. Смотрели все почему-то не так как всегда. Без азарта. Не просили, как обычно, ещё разок прокрутить какое-то действие, не спорили друг с другом во время просмотра, не пихались, смотрели, будто кино про кого-то постороннего.

Момент, в котором Мочка сломал Ипполиту палец, Виктор Робертович прокрутил несколько раз. Посмотрел с разных камер, в том числе и с моей на шлеме. С моей видно оказалось не очень, не так, как я это видел.

– Вроде бы всё нормально, – вынес наконец вердикт. – Рабочая ситуация… Или есть другие мнения?

Посмотрел на Ипполитова.

– Рабочая, – подтвердил тот. – Ага.

И помахал свои лангетом.

Мочка промолчал. Вовка Козлов тоже. Но он ничего видеть и не мог, поскольку как раз тогда мордой в пол уткнулся. А уткнул его туда я.

И я тоже промолчал. До сих пор не понимаю, правильно ли поступил. Тогда, после того Забега, я твёрдо решил, что так это не оставлю и Мочка ответит. Обязательно ответит.

Но вот промолчал. Причин было несколько, но страх перед Мочкой среди них отсутствовал. А так – привычка не стучать, спокойствие Ипполита, просто не собрался в нужный момент. Можно и ещё наплести причин, но это всё неважно. Как говорил ЕП – то, что мы думаем, никакого значения не имеет. Значение имеет только то, что мы делаем. Я вот сделал – промолчал. И Мочка не ответил. Мой поступок изменил последовавшую цепочку событий.

После просмотра Виктор Робертович пошёл к таблице и при нас стал переправлять личные результаты уже с учетом вычета майского «за проживание». Сверху вниз, по пятёркам, сверяясь со своей записной книжкой и оборачиваясь к тому, запись кого исправлял.

– Так? – спрашивал.

Все соглашались.

Мишин с улыбочкой, но мне показалось, что в глазах его мелькнуло отчаяние. Он остался на последнем месте. Минус 1120. Вовка Дорохов тоже растерянно мне улыбнулся.

На первом месте в итоге остался незыблемый Сиваков. 3600 с чем-то, не помню точно. А на втором – я. Кирилл Краснов. 3040. Обошёл даже Бандуркина.

Вот так вот, ребята.

Утро понедельника началось точно так же, как и все остальные утра этого учебного года – мы построились в коридоре на пробежку. От прошлого утра оно отличалось тем, что Виктор Робертович достал из кармана обычный пластиковый пакет с логотипом сети супермаркетов и надел его на лангет Ипполиту. Затем достал резинку и натянул её поверх пакета, прижав его к коже у начала лангета.

– Для купания, – пояснил. – Дарю.

Ипполит невозмутимо разгладил пакет, выдавливая воздух.

– Спасибо, – поблагодарил.

И вот утро понедельника, итоги учебного года уже известны, а мы, как ни в чем ни бывало, отправляемся на обычную пробежку. Только у Ипполита лангет и пакетик сверху намотан.

За завтраком оказалось, что Константин Михайлович не уехал. Он сидел за преподавательским столом, намазывал себе бутерброды и явно пребывал в хорошем настроении – помахал нам ручкой.

После завтрака Робот отвел нас в класс и остался с нами.

– Курс, встать! Смирно! – рявкнул он.

– Вольно, – скомандовал Чирков, заходя в класс. – Садитесь.

ЕП зашел следом и остался стоять у доски вместе с поднявшимся со своего места Виктором Робертовичем.

Константин Михайлович сел вместо него и выразительно шлепнул ладонями о стол.

– А знаете ли, ребята, какой сегодня день, а? Интересно как совпало. Первое июня! А что это за день?.. Не знаете… День защиты детей! Повезло вам, сразу скажу.

Он прямо-таки лучился хорошим настроением, и мне вдруг показалось, что и правда всё будет хорошо. Детей защитят, нам действительно повезло.

– Поздравляю вас. Можно сказать – всё, предварительно отстрелялись. А теперь что? Будем подводить итоги и вопросы решать. Виктор Робертович, давай подводить, что ли?

Робот прошел к доске с таблицей и выкатил ее к большой доске. Чирков развернулся со стулом, прищурился на таблицу, затем достал очки.

– Так, – сказал он, внимательно проходя глазами по списку. – Ну и что тут у нас получается?.. Ай-яй-яй. Ай-яй-яй. Что-то многовато у нас минусов, а? Виктор Робертович?.. А на первом месте у нас, значит, курсант Сиваков. Ну что же. Ожидаемо… А на втором у нас кто?

Он повернулся и посмотрел на меня.

– Хм. Молодец, Кирилл, – сказал. – Молодец. Смог. Я же говорил.

Ничего он мне не говорил. Я, честно говоря, просто озадаченно хлопал глазами – совершенно не ожидал, что Константин Михайлович знает меня. Нет, ну мы знакомились вначале и все такое, но я и не думал, что он запомнил. Да и похвала показалось мне не особенно заслуженной, если б не Мочка, то может все бы по-другому получилось. И гадский поступок Мочки привел меня к этому второму месту в общем зачете. Ну как ко второму? Я посмотрел на Виктора Робертовича. Тот улыбался своей роботизированной улыбкой, слегка приподняв уголки губ.

– Как же так, ребята? – Чирков оторвался от меня и оглядел класс. – Почему такой прискорбный результат?

– Плохо старались, – пробурчал Бандуркин.

Я почувствовал прилив чистой незамутнённой ненависти. Но затем подумал, что он, видимо, имеет ввиду главным образом себя. Он явно очень хотел быть первым. Или хотя бы на моем месте.

– Ну надо что-то решать, – сказал Чирков. – Надо решать. Я ведь предупреждал? Если у курсанта нет очков, то он перестает быть членом Семьи. А у вас таких получается пятеро. Ну что же…

– Константин Михайлович, – сказал Робот. – Позвольте внести коррективы.

– Коррективы? Давайте коррективы.

Виктор Робертович достал записную книжку, взял фломастер и начал вносить коррективы. Правда, он ничего не стирал, а писал рядом. Начал с Мишина и возле его минус 1120 нарисовал нолик. Затем дописал Корнееву рядом с минус 160 тоже нолик. Перешёл к "Тюльпанам" и поставил нолики Резникову, Говядину и Дорохову. У них в общей сложности было минус 1780. Последней фамилией, напротив которой он внес изменения, оказалась моя. Возле моих 3040 он написал минус 20.

В общем, сделал то, о чем я его попросил перед завтраком.

– Вот так вот, значит, – нарушил тишину Чирков. – Благотворительность, значит. Минус 20 себе оставил? Кирилл, ты дурачок, что ли?

– Пусть логику объяснит, – сказал ЕП. – Кирилл, объясни логику.

– Ну, – начал я, чувствуя, что "дурачок" меня задел и оттого ещё больше волнуясь. – Потому что это несправедливо! Просто не везет иногда и что теперь?! Неправильно это – минусы эти! Все стараются! На самом деле!..

– Логика, – напомнил ЕП.

– Ну, – я чувствовал, что лицо у меня раскраснелось, прямо запылало. – Всех в ноль вывести не получалось. Немного не хватало… А я не могу кого-то выбирать!.. Что я, судья?!..

– А себя, значит, можешь?

ЕП был исключительно серьезен.

– Ну а что делать, если не хватает? Раз уж начал? Пришлось, ну…

– Как-то он не очень складно говорит, – Константин Михайлович повернулся к ЕП, – Отстающий, что ли?

– Он умеет складно. Материя тонкая, стесняется.

– А, – Чирков задумчиво посмотрел на меня. – Понятно. Ну что ж… Так делать можно. Коррективы принимаются. Таким образом, у нас пока один явный кандидат на отчисление.

– Мы добавим ему! – воскликнул Серёга Грачёв.

– Нет, – Константин Михайлович энергично покачал головой. – Не добавите. Коррективы можно было вносить только до того, как я сюда пришел.

– Да мы не знали, что так можно – очками делиться! – выкрикнул Сумин. – Мы бы тоже!

– А поинтересоваться? Вот – человек поинтересовался. А чего ж ты, человек, с друзьями не объединился?

– Потому что это личное дело каждого! Нельзя давить! Сами же говорили, как очки важны.

– И ты свои кровно заработанные решил, значит, вот так вот просрать на этих неудачников? Которые плохо старались?

– Неправда! Они старались! Не повезло просто!

– Не повезло… – Чирков хмыкнул. – А вот курсант Бандуркин считает, что плохо старались. Так?

– Так точно! – Бандуркин встал. – Я считаю, что мы плохо старались!

Он помешкал, будто хотел что-то добавить, но затем сел обратно.

Константин Михайлович повернулся к таблице и снова надел очки, которые снимал на время общения.

– А ведь у курсанта Бандуркина и курсанта Сивакова на двоих почти шесть тысяч? Молодцы какие. И они могли бы довольно безболезненно для себя вытащить из минуса членов своей пятерки. Но ведь это было бы несправедливо, да? Незаслуженно?

– Так точно.

В этот раз Бандуркин не стал подниматься.

– А курсант Сиваков как думает?

– Я… – Сиваков откашлялся. – Тоже так думаю.

– Да-а-а, – протянул Чирков и снова шлепнул своими маленькими аккуратными ладонями по столу. – А я вот, ребята, так не думаю… Я, ребята, считаю, что братков своих надо выручать. Мы же Семья. Я же говорил… Это и есть самое важное… Так что курсанты Бандуркин и Сиваков будут отчислены, – будничным тоном сказал он. – И курсант Краснов, разумеется. Поскольку у него минус… Всё. Отчисленные, прощайтесь и на выход, а мы тут будем дальше решать.

Я вскочил, чувствуя, что надо спешить – к глазам подкатывало влажное и горячее. Разнервничался всё-таки. Не опозориться бы. Претензий не было – всё справедливо, по делу. Просто надо выйти отсюда поскорее.

– Счастливо, пацаны, – сказал я повернувшись. – Удачи.

Хотелось ЕП что-нибудь сказать напоследок, но он слишком внимательно на меня смотрел, и я ничего не стал говорить, старательно обогнул сидящего Чиркова и пошёл к выходу. В ушах у меня тонко звенело и сквозь этот звон мне слышались возмущенные возгласы, не очень для меня сейчас разборчивые и сливающиеся. Краем глаза я успел заметить, что Мочка встал со своего места, и еще кто-то, и еще, Ипполит, кажется. Но мне надо было спешить.

– Краснов! – прорвался сквозь этот звон и гул начальственный окрик Константина Михайловича. – Притормози!

В руку мне вцепились железные пальцы, и я был вынужден остановиться. Это Виктор Робертович меня перехватил. И развернул лицом к Чиркову.

– Ну ты шустрый, братец – сказал тот. – Расслабься. Никто тебя отчислять не собирался. Всё ты сделал правильно… А для тех, кто еще не понял – это и был для вас главный экзамен. Обычный для первого курса… Потому и очки вам так урезаем. Поняли вы, про что экзамен?.. Думайте теперь, если не поняли… Ну а вы двое – чего сидите-то? Сказал же – на выход! Вы – точно не сдали.

Сиваков встал. Он был бледен, и уши его побледнели, а ресницы быстро хлопали.

– Так нечестно! – прорычал Бандуркин.

Он, наоборот, побагровел, руки его вцепились в край стола. – Я всё делал, что говорили! Всё по правилам! Нам не сказали!

– В этом и суть, дружок, – сказал Чирков. – Свою собственную понималку надо иметь. Иначе какой из вас будет толк?.. Виктор Робертович, посодействуйте.

Робот отпихнул меня в сторону, шагнул к двери, выглянул наружу. В класс вошел Денис и третьекурсник Вадим из "Енотов". Третьекурсник уверенно пошёл к Сивакову, а Денис направился к Бандуркину. Тот затравленно оскалился, но продолжал цепляться за стол.

– Так нечестно! – крикнул он. – Парни! Нечестно же! Дайте шанс!

Я затосковал, предчувствуя безобразную сцену, но то, что произошло, оказалось еще хуже того, что я предчувствовал. Бандуркин всё же дернулся, вставая навстречу Денису. А тот свой последний шаг совершил необыкновенно быстро и длинно, сделав в конце короткое движение рукой. Раздался треск, в котором я опознал звук шокера. Бандуркин обмяк, но Денис не дал ему упасть и подхватил. Третьекурсник тут же оказался рядом – Сиваков не стал его дожидаться и своим ходом шёл к двери. Денис с помощником, ухватив под локти, потащили бесчувственного Бандуркина к выходу. Я тупо смотрел, как мимо меня проехали, волочась по линолеуму, его безвольные ноги.

Виктор Робертович снова ухватил меня за локоть, отвёл к моему месту и усадил. Сам бы я, наверное, так быстро не дошёл – поскольку пребывал в некотором шоке от увиденного.

– И куда их?

Я с трудом узнал голос Мишина, он, похоже, тоже был под впечатлением.

– На Кудыкину гору, – небрежно ответил Чирков. – А вы думали, мы тут шутки шутим?

В классе повисло тягостное молчание.

До меня внезапно дошло, что ведь на самом деле всё уже было решено заранее. То есть, кого отчислят. Заранее решили. Потому что Денис и третьекурсник Вадим сразу пошли к кому нужно, без дополнительных указаний, без остановки на пороге, явно уже понимая маршрут. Это открытие потрясло меня едва ли не сильнее, чем отчисление наших лидеров. То есть то, что показалось явным самодурством Константина Михайловича, было заранее принятым решением. Это ведь хорошо, наверное? – пытался понять я.

– Каждый год одно и то же, – сказал Чирков. – Находятся и такие как он, – кивнул на меня. – И такие как они, – качнул головой в сторону двери.

– Это потому с нами старшекурсники не хотели общаться? – спросил Данченко. – Чтоб не растрепать ненароком?

– Что за лексикон? – Константин Михайлович повернулся к ЕП.

Тот усмехнулся и ничего не ответил.

– Игорь, что за лексикон? – спросил Чирков уже непосредственно у Данченко. – Не "растрепать", а "рассказать". Или как еще?.. А?..

Он поискал глазами по классу.

Все молчали.

– Разболтать, – откликнулся наконец кто-то.

– Расколоться. Растрындеть. Поделиться, – понеслись с разных сторон реплики, будто сквозь прорванную плотину. – Проговориться. Гасчигикать!

Этот выброс от Корнеева буквально взорвал класс. Смех был, пожалуй, слишком уж увлечённым. Видимо, пацаны тоже здорово перенервничали.

Мне вдруг представилось, что Бандуркин и Сиваков сейчас стоят за дверью. Что бы они почувствовали, услышав этот смех?

– И всё-таки, что с ними будет? – упрямо спросил я сквозь этот смех. – Вы же сами говорили, что члены Семьи, пока есть очки. Как же теперь?

Константин Михайлович, одобрительно взирающий на это веселье, стремительно потухшее после моего вопроса, вздохнул.

– Что с ними будет – не ваша забота. В своё время узнаете. Не всё вам пока нужно знать… А вообще, ребята, поступайте по совести. Но и дураками не будьте. Кстати, о совести.

Он снова надел очки и повернулся к таблице.

– Та-ак. "Гладиолусы". Курсант Сумин – 1260 очков. Курсант Крылов – 730. Курсант Чубаков – 220… Сумин и Крылов, вы могли помочь своим сокомандникам выйти из минуса. Но не помогли.

– Мы не знали, – сказал Сумин. – Мы…

– Тс-с, – прервал его Чирков, приложив палец к губам. – Не говори лишнего. Ты уже всё понял, правда? И это всех касается. Всех, кто с очками. По совести, ребята. Старайтесь. Но как – учить не могу. У меня своя совесть… Теперь, что касается дураков. Вы все, у кого ноль, кто около нуля болтается и ты, Краснов, тоже – с вас будет особый спрос. Впереди лето. Полевые занятия. Будете отрабатывать в поле. Ничего невозможного, всё выполнимое. Всё полезное. Вы, ребята, на волоске висите. Поняли меня? Ни на чью помощь не рассчитывайте и готовьтесь если что – отвечать по полной.

Он медленно обвел взглядом притихший класс.

– Да не кисните так! – воскликнул с улыбкой. – Лето же впереди! Будет вам и веселье! Да, Виктор Робертович? Будет веселье?

Робот утвердительно кивнул с мрачным видом.

– Будет.

– Ну вот. Будет. И Михаил Иванович с вами поедет. А он у нас точно человек весёлый, так?

Незамысловатый каламбур, похоже, пришёлся по вкусу, я видел краем глаза.

– Всё. Хорошего вам лета, ребята. Интересных приключений.

Константин Михайлович встал из-за стола.

– До встречи… Виктор Робертович, проводи меня, пару вопросов решим.

Они вышли, а вместо Чиркова за стол сел ЕП. Сел и молча глядел на нас.

Я не решался на него посмотреть прямо. Он ведь тоже наверняка участвовал в решении этой пары вопросов. Хотя, может его просто перед фактом ставят?

– А вам их не жалко? – неожиданно спросил Грачёв.

ЕП помедлил с ответом.

– Нет, – сказал наконец. – Мне никого не жалко… И себя мне не жалко… Себя нужно любить, а не жалеть… А когда любишь, то можно и шокером себя. Если нужно. Чтоб человеком остаться. Потому что любить можно только человека… Кирилл, а ты что, из жалости очками поделился?

– Нет, – быстро откликнулся я даже с некоторой обидой. – Просто… По справедливости просто.

– По справедливости. Все верно… Я тоже желаю вам интересных летних приключений. Насыщенных. Чувствуйте жизнь. Дышите полной грудью.

ЕП улыбнулся.

– Немного завидую. Море, горы, девчонки. Готовьтесь. Как приедете – будете описывать свои летние переживания. "Как я провел лето" и всё такое… Андрей, ты же помнишь, о чем мы говорили?

– Помню, – откликнулся Мочка.

Я обернулся к нему, голос у Мочки показался мне каким-то странноватым. Да и вид тоже, будто немного пришибленный.

– Хорошо, – сказал ЕП.

– Что-то я не понимаю, куда это мы поедем? Слышали, ЕП сказал – море, горы? Что это за поле такое? – недоумевал Старцев.

Мы почти все ошивались на спортплощадке, не зная, чем заняться. Совершенно необычное для Школы состояние. Виктор Робертович куда-то делся. Бандуркин с Сиваковым тоже исчезли. И их вещи. Даже попрощаться с ними не дали. Но, может оно и к лучшему? – думал я. Что бы я мог им сказать? Ну если честно?

– И девчонки еще! Пго девчонок говогил! – влез Корнеев.

Следом сразу полетела порция шуток насчёт него и девчонок.

– А помните, – сказал Мишин, – Весёлый говорил про поле, в котором боксёры водятся? А?

– Тебе ж сказано – Весёлый с нами поедет, значит весело будет, так что не ссы, малыш! – хлопнул его по плечу Игорь.

– Ага. Обхохочемся, – задумчиво сказал Мочка, глядя на меня. – Слышь, давай отойдем. Поговорить надо.

– Когда ты это все устроил? С очками? Вчера, что ли?

– Сегодня. Перед завтраком подошёл. А что?

– А решил когда?

Мне захотелось соврать, что давно решил, вчера.

– Утром, – сказал я. – На пробежке. Чё-то погано вдруг стало. Ну и…

– Понятно… А почему мне не предложил? Ну или ещё кому?

– Тебе?! – я выразительно усмехнулся. – Да ладно! Ты прикалываешься?

В лице у Мочки что-то изменилось. Я почувствовал, что задел его. Почувствовал небольшое угрызение. Но тут же его преодолел.

– Ты палец Ипполиту сломал! Забыл?! Ты же… Ты ж, вообще!..

– Ничего, – спокойно сказал Мочка. – Ему полезно.

– Откуда ты знаешь?!

– А ты поговори с ним и тоже поймешь. Давно с ним разговаривал?

Я озадаченно застыл, соображая.

– Поговорю, – пообещал наконец. – Надо поговорить.

– Ты это, – сказал Мочка, – В следующий раз мне тоже предложи. Если что подобное будет… Я сам не очень всё это понимаю, а ты рубишь. Я, может, тоже хочу научиться… И не будь, нахер, таким гордым!

Летний ветерок приятно обдувал лицо, ласково перебирая волосы. Я же моря никогда и не видел. Так и не доехал до него. Какое оно? Мне вдруг показалось, что ветерок пахнет морем. Хоть я и не знал, как оно должно пахнуть.

– Хочешь, – спросил Мочка, – Скажу, кто был тогда там? В умывальне? Когда били тебя?

Я оглянулся и посмотрел на пацанов, оживленно что-то обсуждающих. Предстоящее нам лето, очевидно.

– Не, – ответил я. – Не надо.

Мочка понимающе кивнул.

– Робот машет, – сказал он. – Пошли.

– Погоди, – я вдруг заволновался, вспомнив. – Погоди. А они, – запнулся, – ОНИ там были?

– Нет.