Текст книги "ЧВШ – Частная Военная Школа. Первый курс."

– Скажите, – он внимательно оглядел нас, – Какие животные тянутся к людям и хотят с ними жить?

– Собаки… Кошаки… Лошади ещё… Не, ты чё, лошадь свободу любит… Коровы… Дурак, что ли?.. Попугайчики… Куры…

– Понятно… То есть, из явных фаворитов – собаки и кошки. Две противоположности, так ведь? А в чём они такие разные?

– Собаки людей любят. Ну, хозяев. А кошки нет… Что ты врёшь! Кошки тоже любят!

– Костя, не кричи, пожалуйста… Что касается кошек – действительно непонятно, как они к людям относятся. Но явно – непросто. Не так, как собаки. И тут на самом деле наиболее интересный вопрос – а как они сами к себе относятся? Только вдумайтесь – из всего многообразия животных только два вида действительно тянутся к человеку и при этом они олицетворяют две крайности в восприятия мира… Собака полностью сконцентрирована на внешнем мире, а кошка – на внутреннем, постоянно сверяясь с ним. Очевидно, что это не может быть случайностью. Это настоящий живой пример людям для калибровки их собственного восприятия мира. Понимаете? Это как два крайних положения на шкале.

ЕП показал пальцами эти два положения.

– Не понимаете? Ну вот как раз на примере решительности это проще будет понять. Видели, как кошка перебегает дорогу? Такую, по которой машины идут довольно часто, серьёзную?.. Она долго сидит и сосредоточенно смотрит в то место на противоположной стороне, в которое намерена попасть.

– По сторонам тоже зыркает!

– Это да. Но она не глядит вдоль дорожного полотна, не выбирает удобный момент. Да и не понимают они машин. Ей главное – решиться. И решиться ей непросто. Но как только решилась – всё! Бежит, уже больше не обращая ни на что внимания. Только вперёд.

Я покрылся мурашками на этих его словах от степени совпадения с моей собственной ситуацией.

– Потому и сбивают их гораздо чаще, чем собак, – продолжал ЕП, будто что-то почувствовав и задержав взгляд на мне. – Собака дорогу перебегает легко. Если явной близкой угрозы нет, то сразу и бежит. Если явная близкая угроза появилась – остановится, отпрянет, среагирует по ситуации, и, ни капельки не переживая от близости только что промелькнувшей смерти в лице десятитонного грузовика, проехавшего прямо перед носом, преспокойно побежит дальше по своим делам.

Пацаны заёрзали, послышались негромкие шуточки.

– Или как собака от врага удирает, поджав хвост? Удрала и всё! Тут же забыла. А кот? Свой позор он будет долго ещё переживать.

– Гордые они… А потом в ботинок нассыт!

– Обязательно нассыт. Приняв такое решение и последовательно его исполнив.

ЕП дождался, пока мы досмеёмся.

– Кошки внутри себя будто постоянно балансируют, как канатоходец, будто всё время ищут какое-то внутреннее равновесие. Потому и решения принимают трудно. Но зато приняв – исполняют последовательно и неотвратимо… Собака решения принимает легко, переключается моментально в зависимости от внешних обстоятельств, потому и живёт весело. Но и постоянство в достижении цели проявляет крайне редко… Но вам же интересно про людей? Как люди принимают решения?

Мне, вообще-то, было интереснее про собак и кошек. Ну их, людей этих.

– Люди на этой шкале, – ЕП снова показал пальцами, но в этот раз одной руки, что было похоже на символ "победа". – Всегда где-то между.

– Золотая сегедина! – торжествующе воскликнул Корнеев-Когень.

– Да, – кивнул ЕП. – Только она тут совсем не золотая. Вообще наоборот. Это самый неправильный механизм принятия решений. В нём нет ни настоящей прочувствованности, ни настоящей лёгкости. Ни то ни сё. Правильными являются только эти два крайних положения.

– Так что это, мы хуже собак и кошек, что ли?! – возмущённо зашумел народ.

– Почему хуже? В том то и сила человека, что он может вполне сознательно использовать оба способа. Но не одновременно, конечно же… Подавляющее большинство решений в течение дня нужно принимать именно по-собачьи, не думая. Легко и просто. Так оно и жить веселее, да и разницы особой нет. Большая разница в том, с чем бутерброд выбрать? Прочувствовать выбор нужно, только когда вопрос касается жизни и смерти. Когда действительно серьёзный вопрос. Много на дню таких вопросов?

– От бутерброда тоже помереть можно!

Все засмеялись.

– Можно, – серьёзно сказал ЕП. – Вот потому люди и такие несчастные. Потому что всю жизнь прочувствованно выбирают бутерброды.

Физподготовка

Урок физподготовки у нас начался с того, что мы растаскивали фанерные щиты, образовывавшие коридоры, к стенам, освобождая пространство. Я ходил по этим коридорам и вспоминал, как тут вчера носились, как дрались. Странно себя чувствовал. Нашёл глазами место на мостике, где стоял. Щиты были тяжеленные, каждый из них мы тащили ввосьмером, пропустив специальные стропы под ножки. Таскать оказалось трудно, но лучше уж было таскать щиты, чем снова вставать "на крыло". Я искренне возненавидел это изматывающее волю упражнение, а в прошлую пятницу вообще проиграл, первым опустив руки. Да, вот так получилось и это было очень даже обидно. Все меня перетерпели, даже Ипполит и Мишин. Была надежда, что сегодня Весёлый не будет проводить эту экзекуцию. Всё-таки таскаем, устали. Я осторожно посматривал на него – Михаил Иванович благодушно покрикивал, показывая места, куда ставить. Он пока нетвёрдо запомнил наши фамилии и путался, нисколько этим не смущаясь. Некоторые прозвища у нас пошли именно от него. Щитов было много и у меня появилась надежда, что как раз до обеда мы их и будем таскать, но тут в ангар ввалился второй курс и, небрежно подшучивая над нами, моментально растащил всё, что оставалось. Носили они вчетвером и как будто без особенного напряжения. А ведь были лишь на год старше нас.

– А что, Михаил Иванович, – отважился я спросить, когда они ушли – Это тоже в голове разница? Ну, я про…

– Я понял. Конечно, в голове, а ты как думал? Процентов на 80. А может и больше. Вон у вас же есть свои кабаны?.. Так, построились в позицию "раз" на взлётную… На старт, внимание, погнали!

В этот раз я дал себе слово сдохнуть, но не опустить первым. Побег побегом, но позориться больше не хотелось. Да и вообще после урока ЕП я понял, что мне надо ещё всё это дело прочувствовать. Кота включить, как он и говорил. Получалось, что я и от его уроков собираюсь сбежать, а они мне реально нравились. В общем, пока про это думал, то и слово своё сдержал. Руки выворачивало, подступала паника, но я простоял, а как только услышал "первый", то даже позволил себе ещё секунд десять потерпеть. Неожиданно проиграл Чубаков-Чубакка. Он выглядел обескураженным и недоверчиво массировал свои мощные грудные мышцы. Плечи у него были покатые, руки длинные, нигде никакого рельефа больше не наблюдалось, только эти два бугра на груди, которыми он изрядно гордился и прокачке которых посвятил, похоже, немало времени. Его из-за них периодически троллили, а Мишин советовал носить лифчик. Выиграл снова Сиваков. Смешно сморщив утиный нос и зажмурившись, он всё стоял и стоял. Мочка, снова пытавшийся превзойти, смотрел на него со злостью и у меня родился в голове один планчик.

– Ну что, – сказал Весёлый. – Обратили внимание, как дерутся старшекурсники?

– Как бабы, – пробормотал стоявший недалеко от меня Мишин.

Сказал негромко, но Весёлый услышал.

– Бабы? – переспросил он. – Ну давай рассуждать логически, умник. У нас имеется с одной стороны подросток 14 лет, или даже недоросток, как в твоём конкретном случае, а с другой стороны половозрелый мужик минимум в два раза тяжелее и здоровее. Как ты его сможешь победить?

– Ножичком пырну, – буркнул Мишин.

– Нормальный вариант, – согласился Весёлый. – Если будешь действовать хладнокровно, то шансы неплохие. Ну а если тебе нельзя наносить тяжкие телесные, да и ножичка у тебя нет?.. В таком случае, если будешь действовать как мужик, то шансов у тебя никаких. Ты ведь не мужик по параметрам. Если ты будешь вести себя как баба, то шансов тоже нет. По параметрам и она проигрывает. Законы физики можно отменить только в кино. У женщины одно преимущество – она может усыпить бдительность. А потом нанести удар в уязвимую точку.

– Подростка тоже не будут опасаться, – резонно заметил Киселёв.

– Как бы да, но рассчитывать на это не стоит. От подростков ждут пакостей. Какие у подростка могут быть преимущества?

– Скорость… Вертлявость… Отбежать и камнем бросить!..

– То есть, нужно место для манёвра? Правильно. Его необходимо обеспечить в первую очередь. И ни в коем случае не давать себя схватить. Что такое камень в этой истории? Это вариант вывести противника из равновесия, заставить совершать необдуманные действия. Но мы не над алкашами издеваемся, у нас задача победить подготовленного противника. Вместо камней используются слова. Нам нужно, чтобы противник перешёл в атаку, на которой и нужно будет его ловить. Всё это будем разбирать подробно. Скорость, вертлявость, место для манёвра и воздействие в нужное место в нужный момент времени на выведенного из равновесия противника. Это базовые понятия. Пока мы не рассматриваем использование каких-то подручных средств… И что такое победа? Об этом мы ещё будем разговаривать и не раз. А пока переходим к делу, хватит разговоров.

Удар у подростка слабый в любом случае, мы уже говорили про законы физики. Поэтому силу удара мы не развиваем. Да она и ни к чему. Представьте себе, например, охранника в клубе. Такого быка здоровенного. Если он по мне попадёт, то я улечу. Это не кино. Если я по нему попаду – он и не шелохнётся. Поэтому мне и смысла нет вкладываться в удар. Дальше – никогда не сжимаем руку в кулак. В жизни нокаутировать человека просто кулаком невероятно сложно. Для этого должны совпасть несколько факторов: он должен быть примерно такой же весовой категории или меньшей, удар должен быть действительно сильным, удар должен попасть в подбородок, то есть точку на голове, наиболее удалённую от мозга, в этом случае возникает эффект рычага, и удар должен быть незамеченным, чтобы мозг не успел подготовиться к шоковой встряске. А он очень быстро умеет готовиться.

Я покосился на Мочку – тот криво ухмылялся. Мне довелось видеть парочку нокаутов в его исполнении.

– То есть вам никого нокаутировать голым кулачком и не стоит пытаться. Кулак вообще вещь бесполезная. Сожмите и посмотрите на него… Теперь разожмите и посмотрите на основание ладони. Когда вы сжимаете кулак – длина руки увеличивается сантиметров на пять. Но это увеличение происходит за счёт четырёх тонких пустых внутри косточек. Если кулак не довёрнут правильно, а удар наносится с большой силой, то эти косточки легко деформируются, ушибаются, подворачиваются в суставах. То есть себе можно навредить сильнее… У нас тут не бокс, никаких правил нет, только вопрос победы, поэтому отныне кулак под запретом. Это понятно?

– А ноги, – спросил кто-то, – Ногами будем учиться бить?

– Ноги? – Весёлый саркастично осклабился. – Незаметный удар ногой нанести практически невозможно. Соответственно, от него очень легко защититься или увернуться. Мы сейчас рассматриваем полноценного внимательного противника, а не инвалида. Ногой можно толкнуть, если позволяют обстоятельства, пнуть. Но, вообще-то, ноги – они для того чтобы двигаться. Грамотно двигаться, менять дистанцию, совершать манёвр – важнее, чем бить. Поэтому пусть ноги занимаются своим делом. Верно? Основание ладони и пальцы – вот главные инструменты воздействия.

– Простите, Михаил Иванович, – подал голос Сумин, застенчиво хлопая ресницами. – Мы будем изучать какие-то точки на теле, на которые нужно воздействовать?

– На теле? – хмыкнул Весёлый. – Это только в фантастических книгах и фильмах тычут пальцами в какие-то точки и руки отнимаются, или ещё там что-нибудь полезное. Сами такие точки существуют, не будем с этим спорить, но для нас это знание бесполезно. На деле всё гораздо сложнее – для изучения нужно потратить очень много времени и замучить кучу подопытных, потому что у людей вечно всё индивидуально смещено, а точки эти крохотные. И ещё прикрытые слоями одежды, жира, мышц, рефлексами и тем, что никто, сука, не стоит ровно, давай, понимаешь, тычь в меня… Да он на каплю сдвинулся, и всё – ты уже не попал. А это доли секунды, гораздо быстрее, чем твой палец доберётся из точки А в эту самую точку Б. В боксе бьют на опережение, то есть в туда, где будет цель, и то не успевают… Мы будем изучать чисто механику. А все интересующие нас уязвимости находятся на лице и шее.  Да там всё сплошная уязвимость, если, конечно, не пытаешься хук справа изобразить, хе-хе. Давайте-ка поупражняемся наконец, а?.. Значит так, первый номер держит ладонь перед лицом, не близко, вот так вот. Второй номер просто опускает руки и без замаха не сильно, но резко бьёт основанием ладони ведущей руки в центр ладони номера первого… Приготовились… Выполняем!.. Ещё раз… Резко, но не сильно, я сказал! А ты руку держи крепче! Нужно просто в точку попасть, снизу вверх. Ещё раз… Не замахиваться!..  Хорошо. Видите, и на то, чтобы сжать, кулак время не тратится. Так. Поменялись.... Вы все поняли? Если убрать руку, то попадать будете по носу… Кто сильно ударит, того я, блин, сам ударю! Удар должен быть резким и точным, тут сила не нужна. Молодцы, продолжаем…

Про заботу

Знаете, в Школе с начала учёбы я впервые в жизни почувствовал полноценную заботу о себе. Забота эта была грубоватая, вовсе не ласковая, но справедливая, постоянная и заинтересованная в том, чтобы я стал крутым. Таким, как старшекурсники. А они были крутыми, тут у меня сомнений не возникало. Другой вопрос – хотел ли я стать таким, как они? На этот вопрос я пока ответить не мог. Все взрослые, с которыми нам приходилось иметь дело, не просто отрабатывали номер, а им действительно было до нас дело. До каждого из нас. Что бы там ни говорил в самом начале Весёлый про тонущих крыс, но я пока не чувствовал себя жертвой эксперимента. Ничего невыносимого. Трудно – это да, но понятно зачем. Меня бы гораздо сильнее угнетала какая-нибудь тупая бессмысленная лично для меня солдафонщина, но её не было. Мы не ходили строем, не равнялись, в ногу шагать не требовалось. В специнтернате меня с этим успели познакомить. Здесь мы просто строились периодически, но ходить так оказалось не нужно и никаких старших среди нас не выделяли. Что даже казалось странным.

Насчёт дисциплины – расскажу один случай. Это было как раз в тот же день. Мы сидели на самоподготовке и дочитывали книгу, которую нам задал прочитать ЕП. Завтра он собирался проверять. Я уже говорил, что на мой вкус книга была очень хорошей – фантастика, но довольно необычная, умная, мне понравилась. Я уже дочитал, и сейчас ещё разок пролистывал, чтобы, если представится случай, завтра блеснуть перед ЕП. А вот Мочке, например, книга давалась трудно, зарубало его с неё, мы с ним даже один раз перед сном об этом говорили. Он презирал там всех и не хотел дальше читать. Я, честно говоря, не ожидал от него такой чувствительности. Так вот, сидим, читаем. Виктор Робертович что-то своё почитывает, потом захлопывает книгу.

– Курсант Данченко встать, – говорит негромко, но твёрдо.

Игорь Данченко встал. Парень он был примечательный. Похожий на хитрющего рыжего лиса. Но при этом уверенного в себе и обаятельного. Мы с ним не то, чтобы сдружились, я чувствовал, что от него можно ждать подвоха, а он со мной частенько общался, подходил, заговаривал.

– Курсант Данченко, – сказал Робот, – Тебя видели гуляющим ночью по территории.

– Обознались, Виктор Робертович, – быстро отреагировал Игорь. – Я спал. Вот Козлов подтвердить может. Володя, скажи.

Вова Козлов поднялся и неуверенно откашлялся. Его честные тёмные глаза заморгали. У себя в интернате он был отличником и вообще поражал аккуратностью и собранностью. У нас таких отличников присутствовало трое – Козлов, Киселёв и Резников. Но Володя был самым прямодушным, если б я на тот момент выбирал, кому можно довериться, то выбрал бы его. Правда, не во всех делах, как оказалось. Я сам, например, если б про Мочку спрашивали, сказал бы, что спал и ничего не видел. И всё. Проще же простого?

 Козлов ещё раз откашлялся.

– Я видел, как ты уходил, – сдавленно сказал он. – Но подумал, что в туалет. Потом заснул.

– В туалет и выходил. А что, нельзя?!

– Игорь, – спокойно сказал Виктор Робертович, поблёскивая очками. – Мы – твоя Семья. Эта Школа – твоя Семья. Тебя приняли в Братство… Оно поможет тебе удовлетворить амбиции и желания. Ты поможешь ему… Тебя выбрали, тебе предложили и ты согласился. Назад это уже не отыгрывается никак… Сейчас ты для нас свой. Родной. Но это пока у тебя на балансе есть очки. Эти очки – и есть твоя жизнь, Игорь. Сколько у тебя там жизни осталось?

Виктор Робертович достал из кармана блокнот и полистал. Вынул из переплёта маленький карандашик.

– Минус пятьсот, – сказал он и сделал пометку. – За ночное гуляние и враньё.

– Старшекурсники ходят, а нам нельзя?! – воскликнул Данченко побледнев.

– И ещё минус двести, – спокойно продолжил Робот. – За то, что пытался подставить товарища… Старшекурсникам можно, у них свои дела, а вам пока нельзя. И я об этом говорил. Садитесь… Кто-нибудь считает, что я поступил несправедливо?

В воздух вздёрнулась рука Козлова.

– Говори, – разрешил Виктор Робертович.

Володя снова встал, хотя у нас это было необязательным. В отличие от Игоря он покраснел, под скулами у него горело два ярких пятна.

– Я считаю, что это чересчур! – твёрдо сказал он. – И ещё… Вот вы говорите, что назад не отыграть? Очки эти… Вы нас запугиваете? И что – мы уже никуда не денемся? Собственность мы теперь, что ли?!

Он совсем разволновался под конец своей короткой речи.

Немного отвлекусь. Вспомнил сейчас учительницу географии из предпоследнего своего интерната. Она любила нам рассказывать разные истории с географическим уклоном. Как-то рассказывала про швейцарскую гвардию, охраняющую Папу Римского, и ввернула зачем-то, что никому из нас в неё не попасть. Потом про Венецию стала рассказывать, про гондольеров этих, и снова про то упомянула, что никому из нас гондольером не стать. Помню, мне так обидно стало тогда от такой несправедливости, хотя нахрен мне сдались эти самые гвардейцы с гондольерами? И я это прекрасно понимал, но всё равно вот это вот вдруг выяснившееся ограничение было почему-то неприятным.

Извините за этот прорыв воспоминаний. Но он, в принципе, в тему, если вы поняли.

В общем, стоит Вовка Козлов весь пятнами покрывшийся и руками в стол вцепился. Ждёт.

– Володя, – Виктор Робертович снял свои позолоченные очёчки, потёр переносицу и прищурился. – Посмотри на это по-другому… Ты сел на корабль. Такой красивый фрегат с парусами. Он хорошо вооружён, но, вообще-то, плывёт по своим делам. Если нужно повоевать – повоюет. Плывёт он в интересные дальние страны. Ты можешь стать полноправным членом команды и встретить все ожидающиеся приключения. Или погибнуть, бросившись за борт… Других вариантов у тебя действительно больше нет… В жизни ведь только так и происходит – ходят корабли по своим делам, большие и маленькие, и ещё говно всякое по течению бултыхается. Только наш корабль – он один такой красивый… Мы, Володя, возможно, последние тут романтики… А насчёт справедливости – ты можешь записать на себя половину штрафа, если хочешь… Хочешь?

– Да! Хочу! Перепишите.

– Как скажешь.

Володя сел ни на кого не глядя. Я посмотрел на Данченко. Да и не я один.

Игорь пробежался быстро глазами по нашим взглядам и, немного подумав, встал.

– Не надо, – глухо сказал он. – Не исправляйте… Всё моё. Честно заработанное

Он снова стал самоуверенным собой и заухмылялся.

– А тебе, Вова, спасибо.

Он подмигнул Козлову и сел, победно посматривая по сторонам.

Мне, вообще, это сравнение с кораблём понравилось. Я любил про корабли. Даже заметавшиеся было, после речи Козлова, суетливые мысли о побеге растаяли. Ну почти. Надо будет убежать, подумал я – убегу. Свой корабль у меня будет. А пока что – ну а где мне было бы лучше сейчас? Нет, не так. Не лучше, а интереснее? Ничего не смог придумать из реалистичного.

Нужно было попытаться воплотить родившийся у меня план.

– Пацаны, – сказал я, дождавшись, когда Виктор Робертович ушёл, – сегодня перед отбоем надо собраться, есть серьёзная тема, в умывалке, хорошо? Только надо, чтобы все были.

– Что за тема? – спросил Мочка, изучающе меня разглядывая.

– Тебе понравится, – пообещал я.

Собрались, конечно, не всё. Данченко с Козловым не было и ещё одного парня по фамилии Сменщиков. Когда я говорил, что у меня сложились более-менее нормальные отношения со всеми, то немного приврал. Этот парень, Сменщиков, меня за что-то сильно недолюбливал. Пока у нас с ним открытого конфликта ещё не возникало, но он всегда говорил поперёк и смотрел на меня с раздражением. Мишин за почти сросшиеся брови прозвал его Урфином, это такой сказочный персонаж из книги про деревянных солдат.

Может, и к лучшему, подумал я, что его нет, всё равно он был бы против, а так, если все решат, то и ему придётся согласиться.

– Не знаю, – всё равно сказал. – Надо чтобы все были.

– Давай говори, – пробурчал Мочка.

– Короче, пацаны, предлагаю на следующем "крыле" одновременно опустить руки. Поняли? Подержим немного, до тридцати, например, досчитаем и опускаем. Такой план. Чё они нам сделают? А так – всё равно только Сивый выигрывает. Согласны?

Мочка тяжело посмотрел на Сивакова. Тот шмыгнул своим утиным носом и отвернулся.

– Это нечестно, – сказал он.

Я подивился его отваге. Обычно он вёл себя тихо и предпочитал помалкивать.

– Я согласен, это нечестно, – неожиданно поддержал его Резников.

– Тоже так думаю, – влез Киселёв.

Отличнички, с раздражением подумал я про них.

– Да что нечестного?! Это упражнение идиотское! Оно само нечестное! Бесит меня! Давайте! Что мы, договориться не можем?! Антоха, ты как?

Чубаков, к которому я обратился и который как раз проиграл последним, неуверенно огляделся.

– Что думаешь? – спросил он своего приятеля Говядина, ещё одного нашего здоровяка, блондина с вялым маловыразительным лицом.

– Не знаю, – сказал тот. – Накажут всех, думаю.

Я оглянулся на Мочку. Он с ухмылкой глядел на меня.

– Да вы задолбали! – взорвался я. – Это же проще простого! Нас разводят как лохов! Ну, пацаны?!..

Оглядел их всех.

– Да вы ссыкуны всё просто! Зассали, так и скажите! Блин, я думал…

– Слышь, Красный, ты бы заткнул фонтан! – увесисто сказал Мочка. – Не хер тут гнать на всех!

– Да пошли вы!

И я поскорее вышел, чувствуя, что ещё немного и из глаз брызнут слезы от досады и обиды.

Я тогда реально был неврастеником. Правда, даже сейчас, вспоминая тот момент, переживаю это своё фиаско. Я ведь был уверен, что мы договоримся, что меня послушают. Один из тех моментов, когда вдруг понимаешь, что ты в глазах других совсем не такой, каким себя воображаешь. Вообще не такой. И что, может быть, это и есть правда. В том смысле, что они правы и ты действительно не такой. Похуже.

О, я, кстати, наконец раскололся. В первый раз написал, как меня зовут. Долго продержался. Специально скрывать не старался, но конспирации нас неплохо так научили. Красный – это погоняло от фамилии. Краснов Кирилл – так меня зовут. Сейчас, правда, зовут по-другому. А потом будут по третьему, такая у меня теперь жизнь. Но раньше звали именно так, да.

Ещё один момент – вы, наверное, удивляетесь тому, что в диалогах нет мата? Просто мат в Школе был под запретом. И, причем, строгим. Взрослые при нас не употребляли матерных слов. Мы вначале много матерились, по крайней мере, большинство из нас и я в том числе. По привычке, ну и чтоб взрослее выглядеть, естественно. Половина моих штрафов была из-за этого. И вот до того меня довели, что я даже там в умывалке ни разу не матюгнулся. Я потом это вдруг понял, когда уже несколько раз прогнал про себя весь разговор, ворочаясь в кровати. Раздражённо слушая безмятежное посапывание этого гада Мочки.

Следующий день я вспоминаю со смешанным чувством. В первой половине – это был чистый восторг. Начался он с самого утра.

ЕП на своём уроке в первый раз проявил настоящую безжалостность – штрафовал всех, кто плохо ориентировался в книге. И штрафовал серьёзно, по-крупному. А учитывая, что Робот про то, что очки – это жизнь сказал только вчера, и причём сказал так, что всех проняло, то на уроке ЕП впервые было подавленное молчание. И он не старался его разрядить. Беседовал с теми несколькими, кто прочитал и разбирался в теме, а на оштрафованных поглядывал холодно. С тех пор, кстати, с книгами осечек не было. Больше никто не филонил. А я на том уроке впервые получил плюс, причём целых плюс триста за собственные догадки о мотивах поведения героев. Догадки были смелые и рождались у меня буквально на ходу, но ЕП их почти всё одобрил.

А следующий триумф меня поджидал на физподготовке. Я взял и выиграл "крыло". Так я был зол на всех, что сделался просто скалой, просто железным стал. Сиваков находился как раз напротив меня, и я даже глаз не закрывал – стоял и знал, что опущу руки последним. Просто знал. И Сивый не выдержал. Открыл глаза, посмотрел на меня, и руки у него ходуном заходили. А потом беспомощно уронил их, будто враз выпустив воздух, который был в них накачан. А я бы ещё мог стоять. Посмотрел на них на всех, на Мочку, усмехнулся и только потом спокойно опустил. Ещё плюс триста. Нате вам.

Ну а перед отбоем меня отмудохали в умывалке. Мочка и ещё несколько человек. Он позвал на разговор, и там меня уже ждали. Причём, в балаклавах, неузнаваемые. Балаклавы эти нам выдали вместе с зимними куртками и ботинками совсем недавно. Я как их увидел в масках – сразу всё понял. Не понял только, зачем Мочка других позвал – он бы и один легко мне навалял. Но потом как-то быстро дошло, что ему этого было мало, ему хотелось именно ткнуть меня побольнее.

Били они меня спокойно, расчётливо, в основном ногами и иногда лупили по щекам ладонями. Со мной такое случилось впервые. Конечно, мне до этого приходилось драться. Несколько раз довольно жестоко. И вырубали меня. Пару раз я терял над собой контроль и это плохо заканчивалось. Но вот такой показательной экзекуции я подвергся впервые. Все мои отчаянные попытки сопротивления холодно и спокойно пресекались.

Я лежал на полу умывалки. Только что протренькал звонок на отбой. Минут через десять должен был появиться Робот, он всегда минут через десять после звонка делал обход. В скулу мне больно упиралась немного выступающая из кафельного пола железная рамка стока, расположенная посередине. Недалеко от глаз лежал перевёрнутый тапочек. Очевидно, мой. Тапочки у нас были тоже хорошие, фирменные.

Ну а что? – подумал я. Просто полежать. Пускай зайдёт и посмотрит.

Покряхтывая, я подтянул колени и встал на них. Затем поднялся на ноги. Второй тапочек каким-то чудом удержался на ноге. Я подошёл к умывальнику и посмотрел в зеркало. Из носа текла кровь, волосы всклокочены, а глаза были какие-то жалкие. Противные какие-то. Я открыл кран и высморкался. Умылся. Нужно было спешить. Надел второй тапочек и пошёл за туалетной бумагой. Отмотал в туалете здоровенный кусок и, прижимая его к носу, пошаркал к себе в комнату. Там было темно. Слабый отблеск фонарей снизу и свет маленьких среднерусских звёзд сверху едва просачивались сквозь стекло. Мочка лежал у себя в кровати. Я чувствовал его взгляд. Поскорее раздевшись, я юркнул под одеяло и застыл на спине, прижимая к носу комок бумаги. Открылась дверь и в комнату заглянул Виктор Робертович.

– Спокойной ночи, – скрипуче сказал и закрыл дверь.

Пока что я действовал на инстинктах. Никого не закладывать – тоже было на инстинктах. Но сейчас инстинкты закончились. Я прислушивался к себе и не знал, что делать дальше. Настоящей злости почему-то не было. На Мочку – точно – что с него возьмёшь? Он просто такой есть. Вот остальные… Но про них лучше было завтра на свежую голову подумать. А сейчас-то что делать?

– Красный, – негромко сказал Мочка. – Ты крутой… Но ты бесишь.

Я приложил обратно к носу ком бумаги, который убрал, когда открывалась дверь.

– Я знаю.

Семья

Я проснулся до звонка на подъём и немедленно начал вспоминать. Вначале посчитал, сколько было этих, в масках. Насчитал шестерых, кажется. Там как-то сразу всё смешалось, быстро и без слов. Мочка толкнул в спину и поехали. С габаритами оказалось труднее, исключить с уверенностью можно было разве только мелкого Мишина. Ну а по характеру как? Кто бы так смог? Я успел перебрать всех и отсеял только Козлова. Рёбра ныли и нос немного распух на ощупь, а так в целом чувствовал я себя на удивление прилично. Мною овладела какая-то мрачная решительность. Я не знал, что буду делать с этими тварями, пока нужно было просто их вычислить.

Ещё стал думать – а чего я, собственно, так разобиделся тогда? Прямо с наворачивающимися слезами? Ну, предложил. Ну не согласились. Неужели я и правда начал верить в эту самую Семью? Во всю эту хрень? А ведь похоже на то.

Ну ты даёшь, Кир, сказал я себе. Совсем дурачком тут стал. Так что по носу тебя щёлкнули ещё позавчера. А вчера – это была просто контролька, чтоб наверняка дошло.

Спасибо, конечно, ребята. Но простого спасибо маловато будет, правда ведь?

За окном снова поливало и было явно холодно. В это раз Робот сжалился над нами и предложил надеть ветровки.

Мне казалось, что вообще все в курсе произошедшего.

В шортах и ветровках мы спустились по лестнице и побежали к озеру. Рёбра сильнее болели при движении, но скоро я об этом забыл – на спуске с горы меня поджидала неприятность, я поскользнулся на грязи и почти с самого верха съехал на животе. Всё, конечно, ржали. Не дождётесь! – яростно подумал я, тоже показательно засмеявшись вместе со всеми, и побежал дальше, раскрывая ладони навстречу дождю, чтобы он скорее смыл налипшую грязь.

Потом купались и подыхали в гору. Правда, я обратил внимание, что дохну уже как-то гораздо бодрее. Повторение явно пошло в качество. И вчерашний зачёт на двадцать секунд висения подтянувшись сдали все, обошлось без штрафов. Хотя вначале некоторые казались совсем безнадёжными. Но вот за неделю каждодневных повторов смогли. Выходило, что Весёлый был прав. Правда, теперь он ещё десять секунд накинул и снова дал неделю. Интересно, думал я, одышливо бредя уже по лестнице – это получается, что через пару месяцев мы по три минуты должны будем висеть? И что, такое действительно возможно?

За завтраком я внимательно разглядывал наш курс – мне теперь уже все казались подозрительными, без исключений. Ну, кроме Мочки, естественно. Его единственного подозревать было не в чем.

Только первый урок помог мне как-то расслабиться.

ЕП разъяснил причину своей вчерашней строгости.