Текст книги "Путевые заметки. Рассказы"

Воробей

Эти задорно чирикающие птахи настолько привыкли к городской жизни, что небольшие стайки постоянно крутятся у дверей магазинов и около мусорных ящиков в надежде на что-нибудь съестное. И люди так привыкли к воробьям, что не замечают их присутствия, будто бы они были всегда рядом. Между тем, в городе воробьи одними из первых встречают наступление весны брачными играми: самцы, задрав хвосты, полураскрыв крылья и громко щебеча, наскакивают друг на друга, чтобы завоевать симпатии самок. Различать их можно по окраске: весной у самцов на подбородке есть большое черное пятно, у самок его нет.

Воробьи это близкие родственники африканских ткачиков. Ели ткачики плетут свои гнезда, буквально ткут их замысловато из тоненьких веточек и травинок, – то воробей обленился, живя рядом с людьми. Воробьиное гнездо состоит из неаккуратно сложенных травинок в укромном местечке, в любой закрытой полости: за наличником, в стенной щели дома, в дупле дерева в парке или в том же скворечнике, предназначенном совсем не для него. Самка насиживает от пяти до семи яиц всего полторы недели; столько же времени нужно птенцам, чтобы из голых беспомощных созданий превратиться в оперившихся слетков. Всё будто бы ускорилось. Если лето теплое, то семейные пары воробьев успевают дать жизнь и второму, еще одному выводку.

Вполне обычны воробьи и в сельской местности. В общем, воробьи всюду, где живет человек. Воробьи двигались за человеком, распространялись вместе с ним по всей земле. Изначально воробьи жили на севере Африки и на юге Европы, а потом следуя за человеком, воробьи проникли в восточную Америку и в Австралию, оттуда они уже самостоятельно расселились по всем пригодным местам обитания. Именно по тем местам, где живут люди. Очень интересно, что мир птичий приспосабливается не к природе, а к человеческой цивилизации. И таких животных много, – тех которые следуют за людьми.

Это и рыжие тараканы, например. Есть такие животные, существование которых тесно связано с человеком. Для них места жительства людей становятся привычной средой обитания. Эти животные становятся смышленее от близости с человеком, они осваивают даже человеческое жилье: те же мыши, те же тараканы, и крысы и другие.

Не только человек приспосабливает природу под себя, но природа тоже приспосабливается к человеку.

Конец.

Жданов Иван Антонович (рабочее название)

Еще ребенком, человек, едва освоив речь, начинает засыпать взрослых вопросами об окружающем мире, о себе и о других людях. Как я появился на свет? – и в ответ слышатся сказки про аистов или про капусту в огороде или про покупку в магазине, отнюдь не правда, что и чувствует ребенок, с детства научаясь лжи. Зачем надо спать? – когда совсем не хочется. Почему люди умирают и куда они деваются после смерти? – и взрослые не всегда могут ответить на такие «детские» вопросы.

Человек взрослеет и, познавая мир, получает ответы на некоторые вопросы. Но их место занимают вопросы другие. В чем смысл жизни? Что нас ждет после смерти «на том свете»?

Подобные вопросы люди задавали себе на протяжении всей истории человечества.

Жданов Иван Антонович, офицер в отставке, служивший в ракетных войсках, а теперь проживающий в пригородном поселке в своем особняке, который успел он построить, пока достаточно был «молодой», здоровый, сильный, теперь, однако, старый, сухой и сутулый с поседевшими волосами, – как-то в жаркий летний вечер, ближе к ночи, возвращался из города в свой поселок на пригородном поезде – ехать было около 30 километров. В городе он был в больнице, – у него случился инсульт и увезли его туда на скорой. Сразу после больницы он еще заходил к нотариусу и писал завещание, поэтому и припозднился и вместо автобуса ехал домой на поезде, который отходил поздним вечером. Вот поэтому в вагоне всё время пока он ехал, его не покидали грустные, серьезные мысли о близкой смерти, о суете сует мирской жизни (уж не пойти ли в монастырь, как модно стало сейчас), о бренности бытия вообще.

Пригородные поезда в последние годы почему-то стали ходить полупустые. Их даже закрывали, и не пускали по нескольку месяцев из-за нерентабельности. Но открывали и запускали в меньшем количестве вагонов по просьбам и жалобам жителей пригородов, которые ездили утром рано на работу в город.

На станции, первой от города (в 5-ти километрах), в его вагон вошел блондинистый господин, средних лет, «при галстуке в костюмчике» или наоборот, с поношенным портфелем, какие уже не носят, – и сел напротив. Как редко можно встретить человека понимающего и принимающего разговор. Разговорились.

Да, – говорил Иван Антонович, задумчиво глядя в окно на мелькающие деревья лесополосы и домики садовых участков; вдоль всей железной дороги были расположены сады-огороды различных СНТ, поэтому станций-остановок было много, и ехать до пригородного поселка было долго, – «на каждом столбе» останавливался поезд.

– Вы женаты? – спрашивал он, повернувшись к собеседнику, и едва тот кивнул, не дожидаясь ответа устного, Иван Антонович продолжал, будто спешил высказаться. – Я вот тоже был женат, а женился поздно, когда на пенсию вышел, – у нас, военных, пенсия раньше, аж в 45 лет. Жениться никогда не поздно. Я сам женился в 48 лет. Нельзя человеку быть одному. Ну, с детьми не получилось. А жена была старше меня на 4 года. Она тут учительницей, так что «без детей – детей хватало». И ушла она на тот свет раньше, болела. Всю жизнь мне «везло» с одиночеством…. —

И дальше Иван Антонович пересказывал свои «скитания» по разным воинским частям, как он объехал полстраны, побывал и в Сибири. Улыбаясь, констатировал: «В кабинете один сидишь всегда, по частям ездишь, на учения и то поговорить было не с кем, только всё о работе, о вооружении, о тактике и стратегии. Грустная жизнь прошла».

Белокурый господин слушал внимательно, отвечал на вопросы коротко и, по-видимому, был неспешного скромного нрава. Он назвался страховым агентом и сказал, что едет в деревню Пумба по делу о пожаре. Он спросил, – не слышал ли Иван Антонович о большом пожаре в Пумбе. «Ну конечно слышал, как не слышать. – Два дома сгорели дотла, говорят, и еще пострадали соседские. Так мне в больнице сказали».

– Да ведь это в девяти километрах от меня, от нашего поселка, господи ты боже мой! – сказал он будто обрадовавшись. – Но, простите, сейчас на станции ты машин не найдешь, неужто такси из города вызывать? Брось. По-моему, самое лучшее – у меня переночевать, а утром спокойно поедете, хоть на первой маршрутке. —

Страховой агент подумал и согласился.

Когда приехали на станцию, солнце уже стояло за домами, освещая крыши красным светом, и вскоре скрылось совсем. Всю дорогу от станции до конца поселка шли молча. Проходили мимо кирпичного завода и цементного предприятия, где за заборами все еще раздавался производственный шум.

– Неужели в две смены работают, – глядя на вечер, спросил Ивана Антоновича страховой агент.

Только за лесопосадкой открылся относительно новый коттеджный поселок. Этот район отделялся от основного поселка. Тут даже на въезде стоял шлагбаум. Это было «элитное поселение», и жили тут люди из начальствующих: директор завода, главный бухгалтер и прочие, как пояснил Иван Антонович.

Его дом третий от шлагбаума, в сторону по перпендикулярной к основной улице.

Дом, мало того, что был двухэтажный, состоял еще из двух половин: в одной была большая гостиная «зала» с диванами, легким столиком посередине и большим камином в углу, а в другой половине была кухня, туалет с ванной комнатой со стиральной машиной и небольшая спальная комната, в которой и спал показывающий свой дом Иван Антонович. Второй этаж пустовал. Мебель была тускло подморённая в красный, срубленная, будто бы, топором плотника, под старину. Стены в синих обоях, с вкраплениями белых цветочков, абсолютно голые, – ни одной картины. Зато в правых углах во всех комнатах треугольные полки с иконами и потухшими лампадками перед ними.

– А это! – проследил взгляд гостя хозяин, – Учительница моя на старости разуверилась в теории Дарвина, а «пришла» к Богу Всемогущему! – объяснил он. – Раньше и гости бывали к ней частенько и разговоры вели умные…. —

Прошли на большую кухню с длинным столом на 6 персон, по стульям, у углового шкафа со стеклянными дверками, за которыми стояли фигурные красивые бутылки и бокалы с рюмками. В другом углу была плита и раковина, с полками-шкафами для посуды. Холодильник у дверей был достаточно наполнен. Имелась и ветчина и огурцы в банке, так что стол был накрыт, как бы «само собой», к бутылочке водки. «Какая же встреча, если за неё не выпить!».

Первую рюмочку выпили с тостом: «за знакомство, – Фёдор – Иван Антонович».

Один выпил задумавшись, а другой, Иван Антонович – с веселым, оживленным видом, как человек, который имеет что-то рассказать интересное.

Разговор начал Фёдор, страховой агент. Он посетовал, что, вот, начальство ругалось – ведь должен был еще днем выехать по страховому случаю, а я дожидался звонка и выехал только вечером. И куда сорвался? Последний автобус в 19—00. А лето, и казалось так светло, как днем. Раз уж на вокзале в городе оказался, то уж, думаю, поеду на пригородном поезде (автовокзал от железнодорожного в 500 метрах). А тут и поезд идет медленно. Вот и маршрутка, как ты говоришь, последняя в 19—30 до Пумбы этой. Еще и погорельцев искать… – где они теперь, у соседей? У него было своё огорчение.

– Мир не без добрых людей! – говорил Фёдор медленно и тихо, покачивая головой. – Жаль, что добрые люди все состарились.

– Совершенно верно. Согласен – ответил Иван Антонович.

– Время уходит и всё теряется во времени, и очень жалко, что в нашем городе уже нет людей отзывчивых и добрых, которые бы могли поговорить, посоветовать, помочь. И вообще, – поговорить не с кем стало. Старики и те редкие, кто умеет вести умную и интересную беседу. А это большая потеря качества жизни. «Даже интеллигенция не возвышается над пошлостью; уровень развития людей интеллигентных, уверяю вас, нисколько не выше, чем у низшего сословия» – где-то я вычитал. —

– Совершенно верно, – одобрял слова Фёдора, умствующего страхового агента, Иван Антонович, наливая и по второй рюмке и яростно закусывая. Проголодался он за целый-то день.

– Вот, вы сами наверное знаете – продолжал Фёдор тихо и с расстановкой, – что в наше время все равнодушные стали. Уже всё стало неинтересно и незначительно людям (прибыли не приносит). Даже высшие духовные проявления человеческого ума, только с точки зрения практической пользы оцениваются. А ведь ум-разум – проводит резкую грань между животными и человеком и намекает на божественное происхождение людей. Поэтому даже ваша жена, – учительница, потянулась к символам, к атрибутике этого Божественного. Во всей интеллигенции модным стало почему-то обращаться к религии. Это такая-некая мечта человеческого разума о бессмертии, которое предлагает любая религия, бессмертие которого нет. Ум, разум желает скрасить для человека существование в этой материальной суете. Ум служит человеку единственным источником наслаждения. А когда мы не видим и не слышим вокруг себя проявления ума, – значит мы лишаемся наслаждения. Правда у нас есть книги. Я в последнее время полюбил книги читать. Но это совсем не то, что живая беседа и общение. И такое сравнение можно сделать: книги – это как ноты, к нашему настроению, а беседа – это уже как пение, музыка звучащая. Ноты читать одно дело, только тебе одному понятное. И то не каждый ноты понимает. —

Наступает молчание после второй и третьей рюмки. Гость и хозяин плотно закусывают.

– Эх! – выдыхает Иван Антонович. – Захотел ты от нового поколения ума! И книги-то не читают. —

И он рассказывает, как жилось раньше здОрово, и весело и интересно, какая была у нас умная интеллигенция, и какое было уважение и дружба. Давали деньги взаймы безо всяких расписок. Он вспомнил, как брал у местных большие суммы вначале строительства своего дома, как к нотариусу возил его директор того же Кирзавода.

А какие были походы на природу всем командирским составом с женами. Как служил он около Енисея в Сибири. А жена одного батальонного командира, странная женщина, одевалась в военную форму и уезжала в город одна. Говорили в, что в крупном городе у неё был роман с каким-то другим офицером и форму она одевала, чтобы проникать в другую часть к своему ухажёру. Муж же ничего так и не узнал, пока ездил он по учениям по командировкам – жена налево ездила. И никто не предавал огласке, хотя знали все, подозревали. А может просто она ездила гулять, без романов всяких. Не то что теперь: всё про всех известно. Честь была раньше среди мужчин.

Фёдор слушает и будто не слышит; он о чем-то думает и прихлебывает пиво. Которое было вынуто из холодильника со спором: ёрш получится, голова будет болеть, – ну и что, когда еще два человека понимающие встретятся, первый раз что ли, переживём. Иван Антонович обещал проводить страхового агента и помочь найти тех погорельцев завтра, чтобы тот смог подписать и выправить все бумаги.

– Мне часто снятся умные люди и беседы с ними, – говорит он, неожиданно перебивая Ивана Антоновича. – Мои родители были прекрасные преподаватели, тоже как твоя жена учителями всю жизнь, правда, отец преподавал в Педагогическом университете. Мне кажется, что если бы я тогда послушал его, то был бы неплохим профессором. Но я выбрал практическую сторону и пошел в финансовый техникум, в маленьком городке. Тогда я просто стремился избавиться от родительской опеки. Молодые всегда хотят погулять на воле: дискотеки и девушки и прочее. Учеба была побоку. Так и не вышел из меня финансист. – Взгрустнулось и Фёдору и это созвучно оказалось утреннему настроению.

– Да. Может быть, теперь бы я находился в самом центре среди умственных людей, в театры ходил бы и обсуждал спектакли…, – продолжал Фёдор. – Конечно, ум-разум тоже не вечен, свойственно и уму умирать и возрождаться, я думаю. По истории глядя. Вот, те же Египтяне сначала достигли огромных высот цивилизации, – и пирамиды и медицина у них была. Потом Египет пал, а Римляне поднялись и тоже оставили нам наследие: стихи, там и книги. Потом опять варварский период. В первые века Христианство было поднялось и опять в Средневековье начали убивать, ведьм сжигать до самого Возрождения. Так прослеживается взлет и падение ума-разума. И у нас тоже твориться. То упали до репрессий, убийства миллионов в лагерях Гулага, – потом поднялись до полетов в космос и развития электроники, поэзия и литература шестидесятников, опять же. А теперь падаем вниз, как будто – кнопочки давим и об уме-разуме забываем снова. – Будто открытие сообщал Фёдор Ивану Антоновичу, даже голос его из тихого перешел в патетику.

Не глядя собеседнику в глаза, тихо и с паузами, Фёдор продолжал говорить об умных людях и об их достижениях, а Иван Антонович внимательно слушал его и соглашался: «правильно. Совершенно верно».

– Жизнь – это как ловушка для ума-разума. Когда мыслящий человек достигает возмужалости и приходит к нему зрелое сознание, то он невольно чувствует себя в ловушке, из которой и выхода-то нет. На самом деле, подумай, – против нашей воли вызваны мы какими-то случайными связями хромосом из небытия к жизни… Зачем? Хотим узнать смысл и цель своего существования, а природа не дает ни одной подсказки, в природе всё хаотично и непредсказуемо или же мы встречаем одни нелепости. Стучимся мы в её кладовые: пытаемся закономерности выявить – а там одни вопросы: то квантовый мир открываем, в котором вообще трудно разобраться без бутылки… – в этот момент Иван Антонович берется за бутылку в реальности и наливает по последней.

– И вот, приходит к человеку смерть, – тоже против воли, с которой бороться никак невозможно. Люди как в тюрьме, в камере принудительного общения, связанные общим несчастьем, – чувствуют себя легче, когда сходятся вместе. В жизни оно так, – не замечаешь ловушки, когда люди умные, склонные к анализу и обобщениям, сходятся вместе и проводят время в обмене свободных идей. В этом смысле ум-разум дает наслаждение незаменимое. —

Под последнюю и Иван Антонович сказал свое слово. Выпили с тостом: «за жизнь!»

– Ничего. Всё пройдет, но общение это хорошо и это наслаждение. Вот общаюсь я с женой своей, с Тамарой, с её фотографией и так хочется верить в бессмертие, – что мы с ней встретимся на «том свете». А ты веришь в бессмертие души? —

– Нет, уважаемый Иван Антонович, не верю и не имею основания верить. Бога нет, так научили меня и отец мой и мать, а потому и бессмертию не бывать. —

– Признаться, и я сомневаюсь. Но видел, как преобразилась моя Тамара, когда крещение приняла в пенсионном возрасте. А у меня такое чувство поднимается, после того, как выпью немного, вот как сегодня, – что будто я никогда не умру. Ой, думаю себе, старый хрен, – умирать уже пора! А в душе какой-то голос шепчет: не верь, не умрешь!… —

Вначале двенадцатого гость и хозяин улеглись по своим приготовленным местам. В гостиной было постелено на раскладном диване, а Иван Антонович прошел к себе в маленькую спаленку тут же на первом этаже недалеко.

Конец.

К литературоведению

Существует ли художественный прогресс?

Может быть, понятие «прогресс» в приложении к сфере искусства надуманное?

И если развитие поступательное в литературе и искусстве существует, то как оно связано с прогрессом социальным?

Вопросы эти в последние годы вновь встают на научных конференциях и в печати.

В разные исторические периоды вопросы эти освещались по-разному. В 20-ом веке эта тема приобрела особую остроту.

Важнейшим общественным явлением, оказавшим глубокое влияние на воззрения о настоящем и будущем человечества, – была Октябрьская революция, столетие которой наступило. В начале 20-го века она породила великие надежды у миллионов людей во всем мире, надежды, несоизмеримые со смятением и страхом, которые революция вызвала у владетельных господ, у тех, кто крепко привязан к частной собственности.

Иное воздействие на умы людей произвели Первая и особенно Вторая мировые войны, принесшие с собой огромные бедствия, тяжелейшие страдания народам, потребовавшие многих миллионов человеческих жертв.

В последние годы 20-го и в начале 21 года возникает опасность термоядерной войны, которая заставляет думать о неизмеримо более страшных бедствиях в масштабах всего человечества.

Под влиянием всех этих событий ожили старые теории, отрицающие социальный прогресс. Появились новые теории, отвергающие идеи развития человеческого общества, пропагандирующие возврат к природе, типа, Гринпис.

Теории, утверждающие, что в мире правит хаос, случайность, несомненно получили свое отражение как в произведениях искусства, так и в общих представлениях о развитии художественной культуры. Однако сильнее всего и в самом творчестве, и во многих эстетических концепциях нашего времени сказывается резкое обособление ряда течений искусства от социальной действительности, противопоставление искусства реальной жизни: «новое» видение у кубистов и сюрреалистов, например.

Однако, дело обстоит совсем не так просто. Все признают поступательное развитие искусства, но далеко не все согласны с тем, что критерии прогресса имеют к литературе и искусству прямое отношение. Искусство живет по своим законам, говорят.

Своеобразие этих отношений и некоторые коллизии, возникающие при этом, в парадоксальной форме отмечал, еще давно, например, французский композитор Ж. Бизе. В письме к Эдмону Галаберу он с горячностью заявлял: «Ваш неизбежный, неумолимый прогресс убивает искусство!.. Общества, наиболее зараженные суевериями, были великими двигателями искусства… Докажите мне, что у нас будет искусство разума, истины и точности, и я перейду в ваш лагерь, со всем окружением и обозом… Как музыкант, я вам заявляю, что если вы уничтожите адюльтер, фанатизм, преступление, обман и сверхъестественное, – невозможно будет написать ни одной ноты. Черт возьми, у искусства своя философия!»

В этих суждениях крупного художника ясно ощущается специфическое восприятие реального процесса столкновения искусства с рационализмом, с прозаизмом жизни капиталистического общества и прогресса. При всей неоправданности мыслей Бизе относительно суеверий, фанатизма как благодатной почвы, на которой возникает искусство, композитор чутко чувствует противоречия между искусством с одной стороны – и практикой капиталистического предпринимательства с другой.

Деньги убивают искусство – это можно прочесть еще у Карла Маркса. Бурный рост прогресса не сопровождается «соответствующим» ему подъемом в литературе и искусстве.

Во второй половине 19 века, после традиций Пушкина и Гоголя, в русском реализме возникают новые начала.

Три вершины (3) возвышаются в этот период на литературном горизонте, – Толстой, Достоевский, Чехов. И ни один из этих художников не принадлежит к пушкинскому или гоголевскому течению. Каждый из них – зачинатель новых творческих тенденций не только в русской, но и в мировой литературе.

– Толстой предпринял смелую переоценку социальных, исторических, духовных ценностей эпохи. Критический пересмотр всего того, что составляет содержание жизни собственнического общества. Отсюда возникает необыкновенный размах его эпического творчества.

В произведениях Льва Толстого раскрывается не просто конфликт личности и общества, а поиски личностью единства с народом на основе пересмотра всех социальных установлений.

Если раньше, – личность, её развитие, её права были исходным началом и своего рода нормой при освещении общественной жизни. То у Толстого – при всем его внимании к духовному развитию человека – стремления личности перестают быть такого рода нормой. Социальный и эстетический идеал Толстого – это справедливая жизнь.

Так же, как многие русские писатели, Толстой был горячим заступником народа. Он показал, в том же романе «Война и мир», определяющую роль народа в историческом развитии общества.

Но для Толстого было характерно не только это. – Он показал и то губительное воздействие, которое оказывает на народ его социальное, духовное угнетение. Вспомним его «Воскресение», народные сцены в нём.

Раскрывая искания личности, писатель также пришел к идее возрождения человека как исторической необходимости, в результате отказа от «сумасшедшего эгоизма».

Изображая драматическую судьбу простых людей в современном обществе, Толстой глубоко понимал необходимость обновления народной жизни. Так идеи возрождения человека сливались с идеями возрождения народа.

И вместе с тем воплощение этих идей возрождения означало самое пристальное внимание к внутреннему миру человека. Начиная со своих ранних повестей писатель глубоко и всесторонне исследовал возможности человеческой личности, её способности к духовному росту, возможности её приобщения к высоким целям человеческого бытия.

Великая историческая заслуга Толстого заключается в органическом слиянии тончайшего психологического анализа с масштабным эпическим повествованием.

Эпический психологический реализм Толстого не простое продолжение реализма Пушкина, Гоголя и Лермонтова, – и не только в русской, но и в мировой литературе, эпическое начало в произведениях Толстого приобретает новое содержание и смысл.

В раскрытии психологии Толстой соприкасается со Стендалем. Однако толстовская «диалектика души» составляет новое слово в литературе. Синтез эпического и психологического – открыл перед литературой огромные возможности эстетического освоения действительности.

Влияние Толстого проявилось в бОльшей степени на западе, чем в русской литературе 20 века. Мощным импульсом оказались творческие идеи автора «Войны и мира», «Воскресения» для Ромена Роллана, Роже Мартен дю Гара, Анатоля Франса, Голсуорси, Бернарда Шоу, Генриха Мана и других многих писателей разных стран.

Необыкновенно широко традиции Толстого использовались советской литературой, начиная с первых шагов её формирования, И это убедительно свидетельствует о высокой действенности художественно опыта, творческих открытий Толстого.

– Достоевский – второй значительный первооткрыватель 19 века в литературе.

Характерная особенность реалистических творений Достоевского составляет изображение трагизма человеческого бытия, трагизма человеческой судьбы в том же собственническом обществе. С огромной силой писатель нарисовал страдания людей, порожденные общественной несправедливостью, он показал «униженных и оскорбленных» в их безнадежном столкновении с социальным злом. Эти коллизии он склонен был иногда рассматривать, как исконно-неустранимую драму человеческого общества. Конкретно-историческое у него нередко принимало облик вечного, неизменного.

С этим тесно соприкасается и раскрытие противоречий в самом человеке. Противоречий, проистекающих из самого его существа, из природы человеческой.

Во внутреннем мире личности человека, по убеждения Достоевского, существует роковой конфликт между стремлением к прекрасному и тяготением к жестокому, подлому, или, по словам Карамазова, – «разлад между идеалом мадонны и идеалом содомским». «Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей…».

Творчество Достоевского отражает колебания между бунтом и смирением, между протестом и культом страдания.

Наиболее яркое выражение в его произведениях получило прежде всего горе и боль «заброшенного» человека и затем развенчание индивидуалистических стремлений. В изображении этих сторон жизни Достоевский не имел себе равных.

Писатель воспринимал и воссоздавал явления социальной действительности, человеческие отношения в их остродраматическом напряжении.

Изображая самое обычное в общественном бытии, в характерах людей, писатель тяготеет в тоже время к описанию неожиданных ситуаций и коллизий, к обрисовке необычного сцепления обстоятельств, которое оказывает катастрофическое воздействие на человека, на его жизнь.

«У меня, заявлял Достоевский в одном из писем (Письма том второй, стр. 169), – свой особый взгляд на действительность (в искусстве), и то, что большинство называет фантастическим и исключительным, для меня составляет самую сущность действительного…».

Писатель «следит» за внутренней жизнью своих героев. Героев Достоевского неизменно волнует не только и, быть может, не столько то, чем они живут повседневно; их постоянно занимают коренные проблемы человеческого бытия.

Слияние социального, философского и психологического начал составляет важнейшую черту реализма Достоевского. И именно потому, что психологизм с самого начала и до конца пронизан философскими мотивами, реализм этот можно назвать – психолого-философским.

Реалистическое искусство Достоевского составляет крупнейшее и оригинальное явление русской и мировой литературы.

В отличие от Толстого, Достоевский оказал сильное воздействие на русскую литературу начала 20-го века.

Как известно, глубокие связи с творчеством Достоевского признавали многие писатели различных стран мира. Наряду с глубоким интересом к социальной проблематике, к его потрясающему раскрытию внутреннего мира человека, выявляется и увлечение той «потерянностью» перед лицом жизни, которая, конечно, есть у писателя, автора «Преступления и наказания» – и отношением к жизни, как явлению притягательному и в то же время страшному.

Проблема «отчуждения» человека нашла в творчестве Достоевского свое яркое освещение. И в этом одна из причин особой популярности Достоевского.

– Реалистическое изображение действительности у писателя Чехова отмечено не только лаконизмом: краткость – сестра таланта, но и тем, что многие человеческие связи и отношения раскрываются через подтекст.

В центре творческого внимания Чехова находились иные явления действительности, иные жизненные проблемы. С присущей ему глубиной и художественной выразительностью он показал – мещанство, пошлость, мелочность жизни в их внутреннем противоречии с принципами и нормами активной творческой деятельности. – Такая вот краткая характеристика.

Писатель высмеивал косность, застой, невежество в тех разнообразных формах, в которых они существовали на рубеже двух веков. Косности и невежеству Чехов противопоставлял развитие культуры, знаний, прогресс человеческого общества. С этим тесно связана его поэтизация труда; в труде писатель видел не только средство преодоления застоя, но и живой источник возникновения новых человеческих ценностей.

Одну из важных сторон чеховского творчества составляет раскрытие коллизий между рабским сознанием и формированием человека; между состоянием духовной подавленности и стремлением к осмысленной, свободной жизни. Вспомним высказывания писателя о том, как он по капле выдавливал из себя раба, о том, какое значение имеет для человека его достоинство и независимость.

Ощущение того, что надвигаются крупные перемены в жизни, было органичным для Чехова. Он неизменно сохранял веру в будущее человечества, в творческие возможности людей, в их разум. Ему было чуждо представление о катастрофичности исторических событий, о внутреннем драматизме человеческого бытия, столь характерное для Достоевского.

Автор «Степи» и «Вишневого сада» избегал исключительности, как в выборе ситуаций, так и в обрисовке героев. Одна из черт реализма Чехова – раскрытие драматических коллизий в процессе воссоздания обыденной жизни, без всякого рода внешней красивости, выспренности.

Давно и правильно указывалось на то, что в реалистическом стиле Чехова заметное место занимают импрессионистические начала. К этому можно добавить и тот ассоциативный способ изображения различных явлений действительности, который ясно сказывается, например, в его драматургии и справедливо отмечается исследованиями литературоведов.

Влияние Чехова на русскую литературу начала 20-го века очень велико. Хорошо известно также и то, какой огромной популярностью пользуются произведения Чехова во многих странах мира. Французский писатель Веркор справедливо отмечал: «Вряд ли существует в наши дни хоть один французский романист, который решился бы утверждать, что не испытывал на себе прямого или косвенного влияния Чехова» – это еще в 1954 году.

Воздействие художественного опыта Чехова ясно ощущается также в творчестве Хемингуэя, О Нила, Шервуда Андерсона, Пристли и многих других художников слова.

Конец.