Текст книги "Крах тирана"

Глава 69

Спасаясь от погони, Ширали и Фируза поднимались все выше в горы. Аулы они обходили стороной – там могли быть шахские сарбазы. Да и следы недавних сражений красноречиво свидетельствовали, что путникам следовало быть очень осторожными. Днем они скрывались в лесах или пещерах, а путь продолжали ночью. Питались дичью, добываемой Ширали.

Поначалу Фируза с опаской поглядывала на Ширали, хотя тот и называл ее уважительно – сестрой. Но, убедившись, что Ширали – верный друг Мусы-Гаджи, Фируза стала расспрашивать его о своем женихе.

Ширали рассказал, как тот сохранил ему жизнь, как он сам помог Мусе-Гаджи и его друзьям спасти джарцев из тюрьмы в Тебризе и о многом другом. Умолчал он лишь о судьбе своей несчастной семьи, зато чем дальше они уходили, тем сильнее Ширали хотелось вернуться. Он уверял Фирузу, что Муса-Гаджи спасся, что не такой он джигит, чтобы даться в руки свирепым сарбазам шаха.

– Тогда давай, подождем его, – просила Фируза, мучимая тревожными предчувствиями.

– О сестра моя, кто знает, какой дорогой он пошел? – отвечал Ширали. – Ему ведь все здесь знакомо, а мы идем почти наугад.

– Думаешь, он уже в Согратле? – с надеждой спрашивала Фируза.

– Конечно! – с деланной уверенностью отвечал Ширали.

Он чувствовал, что это не так, что ему следовало бы вернуться за другом, но бросить девушку в горах одну не мог.

Наконец, плутая по горным дорогам, они очутились около аула Харбук. Фируза вспомнила, что в этом даргинском ауле оружейников у ее отца было много кунаков. Так оно и оказалось. Узнав, что Фируза – дочь знаменитого Мухаммада-Гази, харбукцы приняли ее как родную.

Женщины приласкали беглянку, поплакали над ее несчастной судьбой и окружили теплом и заботой. Они переодели ее в горское платье, а гаремные наряды сожгли, проклиная жестокого Надир-шаха и весь его род до седьмого колена.

Мужчины удивлялись мужеству Фирузы и заверяли, что отныне она в полной безопасности. Многие из харбукцев дрались с воинством Надир-шаха, и еще много их надежных ружей и пистолетов было в руках других сыновей гор.

Ширали стал харбукцам кунаком, и те наперебой приглашали его в свои дома. Но на душе у него было неспокойно.

– Мне нужно ехать, – сказал он кадию аула после очередного застолья.

– Разве тебе у нас плохо? – удивился кадий. – Погости еще день-другой, а потом мы доставим вас в Согратль.

– Я должен вернуться в Дербент, – настаивал Ширали.

– В Дербент? – удивился кадий. – Чтобы шах отрубил тебе голову?

– Меня больше беспокоит голова моего друга, – признался Ширали.

И он рассказал харбукцам все, что случилось с ним и Мусой-Гаджи.

– Ты уверен, что Мусу-Гаджи схватили? – спрашивали харбукцы.

– Может, слон его спас?

– У него же такие крепкие бивни!

– Мы из таких рукоятки делаем для дорогих пистолетов.

– Молю Аллаха, чтобы Муса-Гаджи остался жив, – сказал Ширали. – Но, пока я его не увижу, сердце мое не успокоится.

– Хорошо, – решил кадий. – Подожди еще день, отдохни. А я пошлю людей узнать, не проходил ли по окрестным дорогам слон. Его бы обязательно заметили.

Когда посланные кадием люди вернулись и рассказали, что никто ничего не видел, кроме проходившего в сторону Андалала несколько дней назад каравана мулов, Ширали решил больше не ждать.

Его снабдили всем необходимым и рассказали, как найти жившего в Дербенте харбукского мастера Юсуфа, на него Ширали мог положиться, как на самого себя. А Фирузу обещали немедленно доставить домой в полной сохранности.

– Куда ты, брат мой? – встревожилась Фируза, узнав, что Ширали возвращается в Дербент.

– Прощай, сестра, – сказал Ширали. – У меня остались там незаконченные дела. И да исполнит Аллах желания твоего сердца!

– Спасибо тебе, – опустила глаза Фируза. – Я бы хотела иметь такого брата.

– Прости, что оставляю тебя, – сказал Ширали, отводя глаза в сторону.

– Не беспокойся, – ответила Фируза. – Это вольные горы, и здесь принято уважать свободных людей, даже если это женщины.

Проводники поскакали вместе с Ширали, чтобы показать ему короткую и безопасную дорогу.

В тот же день Фирузу повезли в Согратль. Ее сопровождало несколько харбукцев во главе с самим кади, который счел необходимым посоветоваться с андалалцами о будущем, тем более что новости, одна тревожнее другой, приходили каждый день.

Глава 70

Ярость Надир-шаха была неутолима. Даже то, что был схвачен едва живой Муса-Гаджи, не приносило ему облегчения. А бегство Фирузы он счел не только личным оскорблением, но и возмутительным своеволием судьбы, вершителем которой он привык считать самого себя. К тому же выходило, что даже в Дербенте властелин мира не был полным хозяином.

Прибывшие по его приказу прославленные военачальники Лютф-Али-хан – брат жены Надира, Гайдар-бек и Фет-Али-хан находились в растерянности, не зная, чего ждать от разгневанного падишаха. А о том, что гнев его был ужасен, свидетельствовала Башкала – Крепость из голов, становившаяся с каждым днем все выше.

Когда военачальники, наконец, были допущены к повелителю, тот объявил:

– Теперь я так пожелал. Весь Дагестан должен быть уничтожен!

Военачальники знали, что сделать это не так-то просто, и доказательством тому была та же Башкала, но не смели возражать падишаху.

– Повелеваю собрать все силы и обрушиться на горы с двух сторон, – продолжал Надир-шах, нервно перебирая четки. – Все вы во главе с Лютф-Али-ханом войдете в горы справа, через Кайтаг, Тарковское шамхальство и Мехтулинское ханство. Вы дойдете до Хунзахского ханства, а я с остальными войсками приду туда слева, через Кази-Кумух и Андалал. Мы возьмем за глотку аварцев с их вольными обществами и Хунзахским ханом, и с Дагестаном будет покончено. Приказываю не щадить никого: ни дагестанцев, ни своих воинов, если они проявят слабость или непослушание. Их жизни, как и ваши, если не исполните мою волю, будут не в счет.

Военачальники молча склонились перед падишахом.

– Лютф-Али-хан, шурин мой! – воскликнул Надир-шах, сойдя с трона и хлопая Лютф-Али-хана по плечу. – Вспомни свои великие победы в Индии! Равного тебе нет в мире! А вы, – обратился он к другим военачальникам: – кто может устоять против ваших отрядов? Разве есть на свете сила, которая сможет их остановить?

– Войска великого падишаха непобедимы, – ответил Лютф-Али-хан. – Враги его будут растоптаны в пыль, и горы из их голов будут выше гор Дагестана.

Принятое решение и готовность военачальников исполнять его волю приободрили Надир-шаха. Теперь можно было переходить к подробному обсуждению плана кампании.

На полу была расстелена большая карта Дагестана, составленная в канцелярии шаха. Надир наступал ногой то на одну область, то на другую и указывал, откуда и с какими силами следует наступать. Но, когда дело дошло до Хунзаха, Надир-шах замешкался.

– Приведите того, кто мечтал править Дагестаном, но был ограблен собственными нукерами, – велел он визирю.

Визирь понял, о ком идет речь, и через минуту перед шахом предстал Шах-ман, старавшийся сохранять свое пошатнувшееся достоинство.

Взглянув на попираемую шахом карту Дагестана, Шахман сразу сообразил, зачем его позвали.

– К Хунзаху можно подняться от Гергебиля, – показал Шахман примерное расположение пути. – А до Гергебиля самый короткий путь – через Аймакинское ущелье, а до него – через Мехтулинское ханство и Дженгутай.

– Вот наша цель! – воскликнул Надир-шах, вонзая саблю в то место карты, где предполагался Хунзах.

Клинок со звоном обломился о мраморный пол. Это произвело на остальных удручающее впечатление. Но Надир-шах не подал виду, хотя несчастливые знамения становились слишком частыми. Шах отшвырнул сломанную саблю и злобно рассмеялся:

– У меня таких сабель тысячи, сотни тысяч!

– Прежде, чем захватить Хунзах, вашему величеству предстоит сразиться с казикумухцами и андалалцами, – осторожно заметил Шахман.

– Считай, что их уже нет, – отмахнулся Надир-шах.

– Они будут не одни, – предостерег Шахман. – За вольным Андалалским обществом стоят и другие.

– Не думаешь ли ты напугать мое войско толпами дикарей? – поморщился Надир-шах.

– На свете нет ничего, что может испугать ваше величество, – ответил Шах-ман. – Но эти дикари привыкли к свободе. Им она дороже жизни.

– Может, оставить их в покое? – усмехнулся Надир-шах. – Чтобы в великой Персии тлело гнездо неповиновения? Чтобы я, властелин мира, отступил перед кучкой разбойников? Перед теми, кто запускает свои грязные руки даже в мой гарем? Я скорее сокрушу горы, чем позволю им насмехаться над величием моего трона! Я выжгу этот бунтарский дух, как заразу! И начну с тебя!

– О великий шах! – встревожился Шахман. – Я лишь хотел сказать, что опасно медлить с тем, что должно свершиться. Иначе против тебя соберется весь Дагестан – от мала до велика.

– А может, этого я и хочу, – гордо воскликнул Надир-шах, оглядываясь на своих военачальников, – чтобы раздавить их одним ударом!

– Прекрасный план, – заговорили военачальники. – Удавим всех разом, одной петлей.

– Пора кончать с этими горцами, слишком много они о себе возомнили!

– Давно пора! – сказал Надир-шах, сжимая кулаки. – Готовьтесь выступить, как только получите мои повеления.

– Мы будем готовы в любой день и час, наш повелитель, – склонился перед Надиром Лютф-Али-хан.

Когда военачальники и Шахман покинули тронный зал, Надир-шах подошел к окну и устремил свой взор на горы.

– Она предпочла мне эти вершины, – растерянно произнес шах. – Что в них такого, чего нет у меня? Или ей нравился кто-то другой? Кто равен мне в этом мире? Не этот ли голодранец, который ее выкрал? Он заплатит за свое преступление страшную цену.

Шах чувствовал себя униженным. Фируза была его талисманом. Он верил, что она принесет ему удачу, что полюбит в нем не просто великого падишаха, а человека, дерзнувшего изменить мир, чтобы бросить его к ее ногам.

Но глубоко в душе Надир-шах понимал, что существует нечто, что может оказаться сильнее славы, могущества и богатства. И это было чувство, веками воспеваемое безумными поэтами, – это была любовь.

Глава 71

Со стороны могло показаться, что в Андалале все спокойно. В садах созревали первые плоды, в полях наливались колосья. Трава уже стояла высокая, и скот мирно пасся в душистом разнотравье.

Дервиш-Али обходил караулы, расположившиеся на окружавших Согратль высотах. Караульные были ему рады, потому что Дервиш-Али был парнем веселым, а вместе со своим петухом, на котором всегда красовались отметины недавних боев, являл занятное зрелище.

Караульные угощали Дервиша-Али кто чем мог, кое-что доставалось и драчливому петуху.

На этот раз Дервиш-Али сообщал караульному, что ночью ходил искать пропавшую овцу соседа и видел вдали огни какого-то лагеря.

– Должно быть, ты видел звезды, – не верил караульный. – Небо чистое, звезды яркие, а Млечный Путь такой светлый, будто река по небу течет.

– Это были люди, которые заночевали в пути, – настаивал Дервиш-Али. – Еще караульным называешься, а не видишь, что под самым носом делается.

– Чего это я не вижу? – сердился караульный.

– Целый караван.

– Караван? – удивленно всматривался в дороги караульный. – Точно, караван!

Со стороны Гуниба приближался караван мулов и лошадей.

– Мулы – Шахмана, а лошади – чужие, – заключил Дервиш-Али.

– Что-то тут не так, – забеспокоился караульный и подал знак выстрелом.

Петух встрепенулся, захлопал крыльями и закукарекал так громко, что неизвестно было, что лучше услышали в Согратле – выстрел караульного или крик петуха.

– Неужели Шахман вернулся? – не верил караульный, всматриваясь в караван из-под ладони. – Его же изгнали.

– Но его мулов никто не изгонял, – напомнил Дервиш-Али.

– Кто же это тогда? – гадал караульный.

– Ты продолжай считать звезды, – важно сказал Дервиш-Али. – А я пойду предупрежу.

И он вприпрыжку понесся с горы наперегонки со своим петухом.

Люди были немало удивлены, когда караван Шахмана вернулся без своего хозяина. Да к тому же привез гору хорошего оружия, порох и прочее, что могло очень пригодиться в скором времени.

– Что все это значит? – спросил Абаш, подоспевший к каравану раньше других аксакалов.

– Привезли кое-что, – отвечали бывшие нукеры Шахмана.

– Пригодится. Надо же Надир-шаха встретить, как положено.

– А где Шахман? – спрашивал Фатали. – Что с ним случилось?

– К шаху пошел, – отвечали прибывшие.

– Предал? – догадался Абдурахман.

– У него свои дела, а у нас свои.

– А откуда все это? – удивлялся Абакар, разглядывая оружие.

– И кони хорошие, – щупал загривки скакунов Сагитав.

– Считайте, прощальный подарок Шахмана, – усмехнулся один из прибывших.

– Забирайте, – предлагал другой. – Шахмана вы изгнали, а мы были и остались андалалцами.

– Вы сделали хорошее дело, – пожимал руки прибывшим Пир-Мухаммад.

Когда все было распределено и волнение немного улеглось, мать Мусы-Гаджи спросила:

– А Муса-Гаджи? Вы его там не видели?

– Как же, видели, – отвечали прибывшие. – Тоже у шаха служит.

– Это неправда! – бросилась на них с кулаками старушка. – Мой сын – не предатель!

– Дворец ему строит, – подтверждали другие.

– На слоне разъезжает.

– Как – на слоне? – поразился Абаш.

– Кто не верит – пусть поедет в Дербент и убедится, – пожал плечами один из прибывших.

– Если он у шаха и даже если он теперь ездит на слоне, значит, что-то задумал, – предположил Абдурахман.

– Не тот он человек, чтобы просто так на слоне разъезжать, – поддержал Мухаммад-Гази. – Вот увидите, он еще себя покажет.

– Говорим, что видели, – отвечали прибывшие, продолжая развьючивать лошадей.

– Камни на слоне возит, где шахский гарем строят.

– Гарем? – переспросил Мухаммад-Гази, начиная о чем-то догадываться. – Шах привез в Дербент свой гарем?

– Ну да. Говорят, там и наша девушка есть.

– Ты ее видел? – набросился на него Мухаммад-Гази. – Наши девушки умрут, а наложницами не станут!

– Успокойтесь, братья, – поднял руку Пир-Мухаммад. – С гаремом мы еще разберемся. Лучше примите гостей как полагается. Накормите, дайте отдохнуть. А потом они расскажут нам много полезного насчет Надир-шаха.

– Это – сколько угодно, – соглашались приехавшие.

– Силы собирает.

– На нас хочет пойти.

– А когда послал Шахмана людей набирать для войска, мы его в лесу и оставили.

– А на шахские деньги купили все, что обернется против него.

– Правильно! – восторгался Абаш.

– Значит, вы ограбили Шахмана? – догадался Абаш.

– Просто проучили, – отвечали прибывшие.

– Золото есть золото. Оно и на добрые дела годится.

Весь день на годекане обсуждали удивительные новости, а Пир-Мухаммад и аксакалы выясняли, что задумал Надир-шах и скоро ли он двинется в горы.

– Думаю, не скоро – предположил Абаш, который ходил на помощь табасаранцам с сельскими джигитами. – Мы их крепко проучили.

– Вот шах и взбесился, – объясняли прибывшие.

– Всех своих командиров созвал, думает, как отомстить.

– Совсем хочет наших людей истребить.

– Время слов кончилось, – сказал Пир-Мухаммад. – Настало время войны.

Глава 72

На следующий день случилось событие еще более удивительное. В Согратль прибыли харбукцы и привезли с собой Фирузу.

Мухаммад-Гази не поверил своим глазам, увидев целую и невредимую дочь.

– Отец! – плакала от счастья Фируза. – Отец!

Мухаммад-Гази готов был обнять и расцеловать свою дочь, которую давно уже считал погибшей или пропавшей без вести. Но даже теперь горский этикет не позволял ему проявить рвавшиеся из сердца чувства.

– Фируза! – заголосили ее тетушки и двоюродные сестры, окружая девушку, будто вернувшуюся с того света.

– Красавица наша!

– Нашлась!

– Иди в дом, – проглотив подкатившийся к горлу ком, строго сказал Мухаммад-Гази и быстро пошел впереди, опасаясь, как бы люди не увидели невольные слезы, навернувшиеся на выцветших от бессонных ночей глазах.

Он надеялся поговорить с дочерью отдельно ото всех, без свидетелей, но дом уже был полон взбудораженными близкими и дальними родственницами, соседками и другими женщинами, спешившими своими глазами увидеть свершившееся чудо.

Плач, благопожелания, счастливый смех лились нескончаемым потоком, и Мухаммаду-Гази оставалось лишь получать поздравления.

– А как бы радовалась ее мать, да устроит ее Аллах в раю! – причитала тетушка Фирузы, сестра Мухаммада-Гази.

Фируза знала, что случилось с ее бедной матерью, и слезы радости сменились слезами горя.

Вдруг все стихло, когда женщины увидели мать Мусы-Гаджи. Женщина поцеловала Фирузу, погладила ее по голове и сказала:

– Слава Аллаху, ты вернулась, голубка моя. Но мой сын не вернулся.

Фируза бросилась ей на грудь и стала сбивчиво рассказывать о Мусе-Гаджи, о том, как он ее спас из гарема проклятого шаха и как повернул слона, чтобы они с Ширали ушли от погони.

– Значит, мой сын спас тебя? – тихо спросила женщина.

– Да сохранит его Аллах! – восклицала Фируза, не стесняясь своих горьких слез. – Если бы не он…

Старая горянка гордо выпрямилась, улыбнулась и громко сказала:

– Пусть все знают, что мой Муса-Гаджи – не предатель! Даже если Аллах призвал его к себе, он ушел как настоящий мужчина!

– Твой Муса-Гаджи сделал то, что не всякому герою по силам, – говорил Мухаммад-Гази, провожая горянку. – Мужчина, отдавший жизнь за честь своей невесты, попадет в рай.

– Лучше бы он вернулся домой, – ответила горянка. – В доме остался один его кинжал. Если этот проклятый шах явится сюда, я буду знать, что делать с оружием моего сына.

Она вышла из дома и пошла по узкой улице, гордо улыбаясь встречным и объявляя:

– Мой Муса-Гаджи – герой! Не каждому мужчине Аллах дарует такую прекрасную смерть!

Дервиш-Али сидел на каменной скамье у дома Мухаммада-Гази и чертил на земле палкой. Когда из-под земли показывался червяк, петух его мгновенно выдергивал. Причем одного проглатывал, а другого придерживал когтем и оглядывался, нет ли поблизости курицы, которую можно завлечь хорошей добычей.

Дервиш-Али чертил, затем пересчитывал свои черточки и сбивался со счета.

– Что это ты делаешь, сынок? – спросил Мухаммад-Гази, который вышел из дома, так и не сумев поговорить с дочерью.

– Считаю, – важно ответил Дервиш-Али.

– Считаешь? – удивился Мухаммад-Гази. – А что означают твои черточки?

– Это я для Надир-шаха готовлю.

– Зачем? – не понимал Мухаммад-Гази.

– Разве не он похитил твою дочь?

– Выходит, так, – согласился Мухаммад-Гази.

– Ты долго жил в Джаре и, видно, забыл наши законы, – объяснял Дервиш-Али. – А по законам Андалалского общества с того, кто похитит женщину, взыскивается один бык. А за каждый следующий день, пока не вернет, берется еще по быку. Так что Надир-шах нам сильно задолжал.

– Мне его быки не нужны, – сказал Мухаммад-Гази. – Мне нужна его голова.

– Одно другому не помешает, – ответил Дервиш-Али. – А если прибавить сюда остальные его преступления – вся Персия должна быть наша вместе с индийской казной.

– Дай Аллах тебе здоровья, – вздохнул Мухаммад-Гази, погладив парня по голове, а затем вернулся в дом, где теперь была его дочь, увидеть которую он уже не надеялся.

Наконец, женщины оставили их одних. Фируза, уткнувшись в отцовское плечо, со слезами рассказывала о своих злоключениях: как она попала в рабство, как ее отправили к шаху Надиру, как она устояла перед сокровищами Моголов и как берегла кинжал, чтобы защитить свою честь.

Мухаммад-Гази слушал, не в силах вымолвить ни слова. Слишком много перенесла его несчастная Фируза. Он разглядывал роскошный кинжал и не сомневался, что его дочь не замедлила бы пустить его в ход.

Затем, вспоминая все больше и больше, Фируза рассказала, как Муса-Гаджи проник в Дербентскую цитадель, как слон передал ей его кольцо и как она ждала спасения. Что было потом, когда она лишилась чувств от какого-то зелья, она не помнила, но знала, что это помогло ей спастись. И как она очнулась у родника, уже спасенная из гарема Мусой-Гаджи. И как Муса-Гаджи пробился со своим слоном через тяжелые ворота, как пожертвовал собой, давая возможность спастись ей и его другу, как она добралась до дома с помощью харбукцев.

– А где тот человек, который помогал вам? – спросил Мухаммад-Гази.

– Ширали? Он вернулся в Дербент, – ответила Фируза. – Он стал моим названым братом. Однажды Муса-Гаджи сохранил ему жизнь. А теперь Ширали хочет спасти Мусу-Гаджи, если он остался жив. Я видела, как в него попала стрела.

– Да покарает Аллах шаха Надира! – воззвал Мухаммад-Гази. – Сколько горя принесло нашему народу это чудовище в образе человека.

Глава 73

Когда вдали показались крепостные стены Дербента, Ширали распрощался со своими проводниками и направился дальше пешком.

В рощице неподалеку от города он снова принял вид факира и вскоре присоединился к веренице слепцов, бредущих за своим поводырем. Был четверг, канун священной пятницы, и нищие отовсюду стекались в Дербент в надежде на подаяния у мечетей.

– Кто ты? – окликнул поводырь чужака.

– Такой же несчастный, как и вы, – ответил Ширали.

– Несчастный тот, кто видит ужасы, творящиеся кругом, – ответил поводырь, но прогонять чужака не стал.

Стараниями Надир-шаха и его палачей слепых и нищих стало так много, что еще один уже никому не мог помешать.

Ширали шел последним и мог разглядывать всех, кто шел перед ним. Но эта процессия была странной даже для калек, которые бывают так похожи. Их жесты, походка, запрокинутые к небу глаза, ветхая одежда были почти одинаковы. Но Ширали видел, что это были очень разные люди: бывший шахский воин, дервиш, разжалованный чиновник, дряхлый мулла, миловидный юноша, каких содержат в дворцовых слугах, одержимый, непрестанно отгонявший от себя шайтанов, и несколько других калек, которые еще недавно могли быть значительными людьми. Проводник имел особое превосходство над остальными. Во-первых, он был лишен только одного глаза, а во-вторых, имел приятный голос, и его жалобные песни трогали сердца прихожан мечетей и базарных торговцев. К тому же он наизусть знал все предания и притчи, в которых подаяние возвеличивалось как особо богоугодное дело, и не уставал их повторять, как только оказывался поблизости от людей, способных подать милостыню.

Приближаясь к городу, Ширали заметил, что тут многое изменилось. Вокруг Дербента стояли лагерями новые, недавно прибывшие полки со своими знаменами. Отдельно стояли ряды пушек с артиллерийскими припасами. Тут же, около парка тяжелой артиллерии, располагалась артиллерия верблюжья, и животные преспокойно обгладывали кусты вокруг сложенных рядами зарбазанов и прочих легких орудий. Обозы были так велики, что занимали все пространство до моря.

По всему было видно, что готовится большой поход, в который двинется огромная сила.

Поводырь уверенно направился к главным северным воротам, где его хорошо знали. Но на этот раз несчастных калек пропустили не сразу. У стражей были строгие приказы, и они обыскивали каждого с головы до ног, заглядывая даже в тюрбаны и чарыки, у кого они были.

– О Аллах, что делается на этом грешном свете! – восклицал поводырь, и его спутники отвечали горестными стенаниями.

– Благодарите бога, что вообще пускаем вас в город, – отвечали стражники. – От вас, калек, проходу уже не стало.

– Один из нас тоже некогда был стражником, – говорил поводырь. – Но Аллах наказал его за дурное обращение с нуждающимися в помощи.

Впрочем, убогие считались наполовину святыми, и стражники исполняли свои обязанности только для виду, чтобы не навлечь на себя их проклятья, которых очень боялись.

Для начала, процессия двинулась по узким улицам дербентских магалов, стуча посохами по стенам и ставням. Им не все подавали, но никто и не прогонял.

Ширали скоро отстал от своих спутников и завернул в караван-сарай. Там он нанял комнату и плотно перекусил, заплатив пару серебряных монет. Дождавшись вечера, он отправился к тому месту Дербентской стены, где оставил у родника свой посох.

Посох был на месте, но змейки в нем не было. Ширали постучал посохом по дереву и тут же услышал знакомое шипение. Судя по остаткам шерсти под деревом, змейка успела поохотиться на мышей и была сыта. Она соскользнула с ветки на шею Ширали, спустилась по его груди и, признав хозяина, скрылась в норе, которой служил ей посох.

Наутро Ширали пошел к главной мечети, но увидел, что его привычное место занято. Теперь там сидел бывший главный евнух шахского гарема. Он раскачивался своим грузным телом и совал прихожанам деревянную миску, выпрашивая подаяние. И ему подавали, особенно те, кто узнавал в нем Лала-баши, еще недавно заправлявшего при дворе шаха большими делами.

Опасаясь быть узнанным, Ширали примостился среди вчерашних попутчиков и принялся наблюдать за происходящим сквозь опущенные на глаза волосы. Но еще больше Ширали старался вслушиваться в разговоры вокруг, из которых можно было узнать очень многое.

Так он просидел до полуденной молитвы, но про Мусу-Гаджи толком ничего не узнал. Собрав полученные от прихожан медяки, Ширали отправился на базар, где рассчитывал узнать больше.

Надвинув на лоб войлочную шапку, он шел между рядами, будто не замечая яблок и сушеных фруктов, которые совали ему торговцы с просьбой помолиться за них. Его влекла шумная толпа, собравшаяся в центре базара.

Шахские палачи – феррахи, уставшие от своих кровавых дел, преподавали нищим страшный урок – как следует собирать на базаре деньги. Они приволокли двух казненных за что-то стражников и бросили их перед лучшими базарными рядами. У одного было перерезано горло, другой был лишен глаз и задушен. Торговцы молились за упокой их душ и слезно молили палачей убрать трупы, в соседстве с которыми торговля становилась не только невозможной, но и вовсе грешной. Феррахи молча смотрели на толпу, сложив на груди руки и ухмыляясь.

Ширали протиснулся вперед только для того, чтобы убедиться, что среди казненных нет Мусы-Гаджи. Это отвратительное зрелище означало, что и с Мусой-Гаджи обойдутся не лучше, если он окажется в руках этих извергов.

Толпа гневно гудела, а палачи безмятежно щурились на солнце, ожидая, пока торговцы поймут, что от них требуется. Торговцы готовы были разорвать этих негодяев, но вместо этого вынуждены были раскошелиться. Собрав солидную мзду, палачи подцепили трупы крючьями и куда-то их уволокли, оставляя за собой кровавый след.

– Будьте вы прокляты! – негромко неслось им вслед.

– Разве люди могут делать такое?

– Да разве они люди?..

Но как только явились базарные надзиратели, толпа разошлась, и торговцы вновь принялись за свое дело, потому что закрыть лавку до наступления ночи тоже считалось преступлением.

Ширали уже подумывал, что надо бы разыскать харбукского оружейника Юсуфа, вдруг он что-то знает о Мусе-Гаджи, но тут он увидел Калушкина.

Русский резидент пришел на базар по необходимости. Ему нужно было найти теплую бурку и папаху. Как сообщили Калушкину, Надир-шах скоро выступит в поход, в высокие дагестанские горы. Персы отправились в путь, не заботясь о теплой одежде, но Калушкин знал, что Кавказ – не Персия, без бурки и папахи в горах не обойтись. Тем более, что привычную уютную кибитку придется оставить в Дербенте – по горным тропам ей не пройти.

Выждав, пока Калушкин выберет подходящий товар, Ширали бросился к русскому резиденту и взвалил на себя его покупки.

– Ты что это! – прикрикнул на него Калушкин. – Как смеешь!

– Я помогу, господин, – сказал Ширали.

– Разве я тебя нанимал? – негодовал Калушкин.

– Наймите, господин, – попросил Ширали, взглянув на Калушкина из-под бурки.

– Постой-ка, братец, – удивился Калушкин, узнав в Ширали приятеля Мусы-Гаджи. – Да это не ты ли?..

Но Ширали прибавил ходу, чтобы поскорее оставить базарные ряды, где шныряло множество шахских шпионов.

– Да не так шибко! – едва поспевал за ним Калушкин. – Мы еще и о цене не сговорились.

– Даром, – улыбался в ответ Ширали. – Поговорить надо!

– Тогда говори теперь, – шепнул ему Калушкин. – За нами в четыре глаза смотрят.

– Друг мой пропал, – сказал Ширали. – Может быть, господин знает, где его искать?

– Да моя бы воля, я бы твоего дружка сам – на дыбу… Что вы с реликвией нашей сделали? Во что дом Петра обратили?

– Дом мы не трогали, – оправдывался Ширали. – А дыру засыпать можно.

– Без вас засыпали, – сердился Калушкин. – Однако ловко вы девицу умыкнули. Шах так осерчал – кругом все дрожит.

– А друг мой? – напомнил Ширали.

– Плохи его дела, – сказал Калушкин.

– Жив или умер?

– Слыхать, живой, – вздохнул Калушкин, – да лучше бы мертв был. Коли шахские палачи за него примутся – пожалеет, что на свет родился.

– Где он? – настаивал Ширали.

– В крепости, в зиндане, вроде ямы с решеткой, – отвечал Калушкин. – Где ж ему еще быть.

– А я на базаре, если понадоблюсь, – сказал Ширали.

Когда они добрались до небольшого дома, который занимал русский резидент, Калушкин забрал свои покупки и сунул Ширали серебряный рубль.

– Ступай, братец… А друга выручать и не помышляй, сам голову сложишь.

Ширали шел обратно, раздумывая над тем, что узнал, когда перед ним выросли два соглядатая.

– Ты кто такой? – спросил один из них, тыкая в Ширали пальцем.

– О благородные люди, – отвечал Ширали, – я не сделал ничего дурного.

– О чем вы говорили? – допытывался другой.

– Ни о чем, – оправдывался Ширали. – Я только просил господина не спешить… Мои глаза почти не видят, и ноги я еле волочу, а его груз был так тяжел.

– Что он тебе дал? – продолжал допрашивать первый.

– Этот господин так скуп, – жалобно произнес Ширали, доставая из-за пояса медную монету. – О Аллах, где же справедливость?

– Вот где, – ухмыльнулся второй, забирая у Ширали монету. – И проваливай отсюда, пока мы не прошлись палками по твоим пяткам. Тогда ты станешь ходить куда как быстрее.