Текст книги "Золотая империя"

– Отчасти, – коротко ответил Себек.

Подняв руку, он ухватил воздух, и лента золотистого тумана замерла в его кулаке, как туго натянутая веревка. Он перекинул ее через их головы, и они словно шагнули в новый мир. Здесь река текла еще более бурно, врезаясь в валуны высоко над головами и клокоча в омутах водопадов.

Али восторженно разинул рот, но теперь, когда Себек отвечал на его вопросы, он не хотел отвлекаться.

– Но Манижа и ее… фаворит заставили озеро подняться из берегов, убив моих солдат. Это была магия маридов. Почему твои собратья помогли им?

Себек прошипел:

– Ни один марид никогда не поможет дэву по собственной воле. Если мои кузены и помогали этой Маниже и выродку у нее на побегушках, то лишь потому, что у них не было выбора.

– Я не понимаю.

Себек притянул рукой новое течение, и их объяли воды безмятежного пруда.

– Нам потребовалось много времени, чтобы освободиться от Нахид. Мой народ горд, и нам было нелегко сносить их унижения. Склониться перед дэвой и против воли воздвигнуть в нашем священном озере этот чудовищный иссушенный город… мы возрадовались, когда вода наконец-то вкусила их плоть, – добавил он таким тоном, что у Али кровь застыла в жилах. – Я долгое время провел в разлуке со своими родичами, но даже до меня дошли слухи, что по земле ходит наследница, считающаяся равной Анахид, и что она намеревается вступить в союз с воином, обладающим еще большей магической силой, и восстановить старые порядки своей семьи. – В голосе Себека сквозило тихое отчаяние. – Мои кузены только что обрели свободу. Полагаю, они были готовы на все, чтобы остановить ее.

– И они убили ее воина, – проговорил Али, и фрагменты мозаики встали на свои места. Вот она, причина его одержимости. – То есть воспользовались мной, чтобы это сделать.

– Полагаю, такой шанс в твоем лице они не могли упустить. Мои сородичи наверняка искали способ избавиться от него, не замарав при этом собственных рук. То, что в их воды случайно попал воин вроде тебя, дэв, или джинн, или как вы теперь себя называете, который смог бы держать оружие вместо них? Должно быть, они сочли это благословением.

Благословение. Опять это слово.

– Они пытали меня, – глухо отозвался Али. – А я ведь не имел к этому никакого отношения.

– Ты оказался там, и ты оказался полезен.

В его словах не было злорадства: только голые факты.

– Но их план не сработал, – сказал Али. – Дараявахауш вернулся еще более могущественным. Что же пошло не так?

Себек остановился без предупреждения, и Али чуть не врезался в его чешуйчатую спину. Он обернулся, глядя на Али так, словно опять читал его мысли. Боже, от этих глаз хотелось лезть из кожи вон. Это был взгляд хищника, существа из другого мира, другого века – пропасть между ними была непреодолима.

– Мы условились не о твоем просвещении, – наконец ответил марид. – А о моем. Дай-ка мне девушку сюда.

Али сделал шаг назад, но Себек как будто подхватил ее волной и умыкнул у него из рук.

– Успокойся, зверек, – потребовал Себек, пока Али пытался высвободиться из водяных пут, цепко схвативших его по рукам и ногам, и его неудовольствие было не к лицу столь древнему существу. – Хватай течение слева от себя.

– Хватай течение? – Али был сбит с толку. – Но я не марид.

– Но руки-то у тебя есть, не так ли? – парировал Себек. – Хватай, или я брошу туда твою женщину, и тогда тебе будет чем заняться.

Марид сделал движение, словно собираясь привести угрозу в исполнение, и Али в панике повиновался. Он запустил руку в золотистый туман и сжал пальцы. Он ожидал, что они сомкнутся на пустоте.

Но вместо этого он словно окунул руку в водопад, заморозив его своим прикосновением. Не выдержав такой мощи, Али упал на колени и закричал, чувствуя острые иглы боли по всей руке. Кольцо прожигало сердце…

В ту же секунду к нему подскочил Себек и положил свободную руку на лоб Али. Боль притупилась и осталась лишь слабым напоминанием о себе. Али открыл глаза.

– Слава Всевышнему, – прошептал он.

Мир вокруг них вдруг стал еще чудеснее, ярче, как будто они вышли на новую ступень существования. Али мог видеть тысячи течений, десятки тысяч, столько возможностей и мест, сколько он никогда не мог даже вообразить. Заснеженные горы и тропические моря. Извилистые северные потоки и берег, иссеченный циклоном. Тихий фонтан в простом глинобитном дворике и лужа в сером, дождливом городе.

Тот, что у тебя в руке. Голос Себека прорвался в его сознание. Ныряй, маленький смертный.

Повинуясь инстинкту, Али позволил себе упасть вперед, накрывая их троих потоком, зажатым в руке. В тот момент, когда он разжал пальцы, тропы исчезли, и он, тяжело дыша, рухнул на песок.

Магия маридов осталась. Али чувствовал ее кожей, и щупальца воды змеились по его рукам. Перед ним протянулась дорожка жемчужно-белого песка, и рыбы, проплывавшие над головой, устремились прочь. Он ощутил необузданную силу, исходившую от Себека.

Но у Нари был совсем иной привкус. Такой дразнящий. Соленая кровь и жгучая магия. Такая, что сжигает мир дотла и ждет воды, чтобы возродить все заново. Все было там, в ее тонких венах и деликатной коже, которую так легко пронзить. Так легко взять.

Али закашлялся, и мерзкий голод исчез – хотя он мог поклясться, что его зубы на мгновение заострились.

– Что ты со мной сделал?

– Ничего. – Глаза марида весело искрились, рябое зеленое лицо приобрело юный вид. – Оно все еще в тебе, – пробормотал он, словно обращаясь к самому себе. – Даже дюжину поколений спустя оно продолжает теплиться.

Али пытался отдышаться, упершись ладонями в песок. Мимо, за пределами мерцающего водного туннеля, прогрохотало стадо гиппопотамов.

– Как это работает? – спросил он, поднимаясь на ноги. – Как ты проникаешь в мой разум, как мы путешествуем…

Себек поманил его за собой, и они пошли дальше.

– Это трудно выразить словами. Мой вид общается иначе, чем ваш. Мы совершаем слияния и делимся тем, что в наших умах, в наших душах. Мы… как вода, понимаешь? Много ручьев, но все они берут начало в одной реке. – В его голосе послышались пренебрежительные нотки. – Не то, что дэвы. Каждый из вас – отдельный горящий уголек.

Пропустив его наблюдение мимо ушей, Али спросил:

– А как же течения и тропы, что я видел?

– Вода есть везде. Не только в озерах и реках, но и в источниках глубоко под землей, и в дожде в облаках. Вот как мы путешествуем – точнее, как это делают те из нас, кто способен путешествовать. – Себек, казалось, воодушевился их разговором, и отвечал Али с большей охотой, чем на вопросы о кровавой вражде маридов с Нахидами. – Я принадлежу к первому поколению моего рода, поэтому могу принимать плотский облик, но большинство моих сородичей нельзя увидеть смертными глазами. Они существуют как единое целое со своей родовой водой, вселяясь в разных мелких существ в их владениях, когда они того хотят.

– Не всегда, когда они того хотят, – резко возразил Али. Но что-то еще не давало ему покоя… – Постой… ты можешь попасть в любой водоем? Мог бы ты провести нас к озеру? Обратно в Дэвабад? – спросил он, и в его груди затеплилась надежда.

Взгляд Себека похолодел.

– Нет. – Он переложил Нари обратно в объятия Али.

Тот, спотыкаясь, последовал за ним.

– Почему «нет»? Не можешь или не хочешь?

Себек резко повернулся к нему и оскалился.

– Потому, что я не допущу возвращения кольца в этот мерзкий город. Ни за какую награду. Если и есть хоть какой-то плюс в катастрофе, вызванной беспечностью моих кузенов, так это то, что чары Анахид наконец-то рассеялись. Я молюсь, чтобы этот грязный остров и еще более грязный город стали следующими и просто ушли под воду.

Али отшатнулся.

– Это мой дом.

– Какое счастье, что у тебя есть еще один. – Себек схватил новое течение, накрыл их и зашагал дальше.

Али последовал за ним, не готовый отступать.

– А я могу этому научиться? Путешествовать по течениям?

– Нет. – Голос марида прозвучал по-новому, предостерегающе. – Ты никогда не сможешь использовать свой дар в полную силу с этим кольцом в сердце и должен быть благодарен за это. – Себек поднял руки над головой и развел их, как во время молитвы.

Водяной потолок рухнул, пролившись на лицо Али мелкой моросью.

Исчезли чудесный речной туннель, мерцающий свет, усыпанная золотом дорожка. Али и Себек стояли по колено в мелководье извилистой приморской протоки. Несмотря на ночной час, звезды и луна давали достаточно света, и было видно, что пустыня сменилась зарослями незнакомых деревьев. Отсюда Али не видел океана, но слышал плеск волн в отдалении.

– Та-Нтри, – объявил Себек. – Пойдете на юг. На побережье и в лесах увидишь человеческие руины – их так любит навещать ваш род.

Али был потрясен резкой сменой пейзажа и обнаружил, что ему не терпится в последний раз взглянуть на зачарованное подбрюшье Нила, на этот сияющий храм воды. Но тот уже исчез, оставив необъяснимую печаль в его душе.

Он опустил взгляд на Нари. Влажный локон прилип к ее щеке, а она продолжала спать своим зачарованным сном и даже не пошевелилась.

Какова твоя цена? Али вдруг обрадовался, что ему самому не пришлось отвечать на этот вопрос.

– Ты тот самый марид, который наложил чары на ее внешность? – спросил он. – Сделал ее похожей на человека и оставил в Каире?

– Это я.

– Но почему? – спросил Али.

– Потому что ее человеческая родня согласилась на мою цену, и это был самый верный способ уберечь ее.

– Она была ребенком, одиноким и испуганным. Это не могло ее уберечь.

Глаза Себека вспыхнули:

– Я дважды спас ей жизнь и сократил ваше путешествие, которое могло бы стать для вас смертельным, до одной ночи. Я свою часть сделки выполнил. – Он отступил назад. – Вам пора.

– Постой! – Али встал на пути между Себеком и глубоководьем. – Неужели я действительно никак не могу научиться путешествовать по течениям? Призывать магию воды так, как я делал это, пока не получил печать?

– Нет. – Себек обогнул его.

Али преградил ему путь.

– А другой марид может меня научить? – Он лихорадочно соображал. – Тиамат. Рожденная в озере. Разве этот океан не считается теперь ее владениями? Могу ли я…

Себек схватил его, и возражения, которые оставались у Али, застряли у него в горле.

– Тиамат скорее вырвет твою душу и сожрет тебя вместе с кольцом. – Он пристально посмотрел Али в глаза своим черно-желтым взглядом, и сердце Али пропустило удар от страха. – Я дарую тебе милость, смертный. У тебя есть место в твоем мире. Возвращайся туда. Будь мудрее и забудь все, что знаешь о маридах. Мой род знает твое имя, и ты не сможешь противостоять им, пока кольцо Анахид сдерживает тебя. Бери свою женщину, и бегите в свою пустыню. Это будет безопаснее.

Он отпустил Али так резко, что тот потерял равновесие и чуть не уронил Нари. К тому моменту, как Али опомнился, Себек уже уходил в глубь течения, и зеленый туман клубился вокруг его туловища.

– Но почему? – взорвался Али, внезапно испугавшись, что он что-то упустил и Себек как-то им манипулирует, а Али так ни о чем и не догадается, пока не станет слишком поздно. – Ты говоришь, что никому не помогаешь, только в обмен на одолжения. Зачем даровать мне свою милость и давать советы?

Себек помолчал. Его юношеское тело почти пропало.

– Ализейд аль-Кахтани, – сказал он, впервые произнеся имя Али вслух. – Я тебя запомню.

Последние следы человеческого облика скрылись под крокодильей маской.

А потом, не проронив больше ни слова, Себек исчез под водой.

16
Дара

В этот самый темный час ночи в Великом храме Дэвабада было тихо. Ибо для народа, который чтит восходы и закаты, отмечая первые и последние лучи солнца тихими словами благодарности своему Создателю, время, наиболее далекое от присутствия на небе огненного диска, предназначалось для того, чтобы проводить его в безопасности родных стен и спать со своими любимыми, пока горит огненная купель, не подпуская демонов.

Но у Дары не было любимых, и сам он был демоном, вот он и оказался здесь.

В первую ночь, когда он пришел сюда, его потянуло к алтарям древнейших: к Нахидам, объединившим племена для строительства Дэвабада, и их защитникам Афшинам – персонажам из мира, который казался намного проще, где герои были героями, а их враги – несомненно, злодеями. Он разглядывал статуи с завистью и сожалением, мечтая о том, чтобы именно таким было его время.

Но даже у его тяги к напрасной меланхолии был свой предел, и поэтому, когда Дара возвращался сюда и проскальзывал за храмовые ворота, шагая по залитым лунным светом садовым аллеям, где сладко пахло жасмином, он возвращался не бесцельно: он подметал пепел с пола и вытирал пыль с алтарей. Он делал это, не прибегая к магии, потому что в храме она возбранялась, и чувствовал себя чуточку лучше, совершая службу своими руками, как самую маленькую епитимью.

Дара как раз орудовал метлой из сухого тростника, подметая мраморный постамент огромной центральной купели Анахид, когда до его слуха донесся мягкий звук шагов. Он узнал этот усталый вдох и шаркающую походку, благодаря обостренным чувствам, которые позволяло ему новое тело, – чувствам, включавшим в себя ненавистный ему инстинкт хищника.

– А я все гадал, когда же ты меня поймаешь, – негромко заговорил он, не оборачиваясь на Картира и продолжая мести собравшуюся пыль.

– Я подумал, пусть послушники, ответственные за уборку, поспят утром подольше, – ответил Картир. – Мне тут пришло в голову, что тот, кто по ночам тайком пробирается в храм и чистит святыни, может нуждаться в совете.

– Неужели это так очевидно?

Голос жреца звучал мягко:

– Это было очевидно уже очень давно, Дараявахауш.

Дара обхватил метлу крепче.

– Ты единственный, кроме Манижи, кто теперь меня так называет.

– Для своего Создателя ты – Дараявахауш. Афшин – это титул, который не должен определять тебя здесь.

Дара наконец обернулся.

– А другой мой титул? Как думаешь, Создатель знает об этом? Должен, конечно – он звучал в тысяче молитв о справедливости, – проговорил он с горечью. – И она почти восторжествовала.

Картир вышел вперед.

– Я слышал. Как ты себя чувствуешь? По слухам, ты был сильно ранен. Говорят, тебя… стали реже видеть.

Можно было сказать и так. Манижа сдержала свое обещание, отстранив Дару от большинства официальных обязанностей, и заменила его воинами, которых он обучал. Дара больше не мог высказывать своих предложений, когда дело касалось управления Дэвабадом. Вместо этого так называемые холодные головы давали ему поручения и ожидали, что он будет повиноваться и не открывать рта.

Быть оружием – это честь. Он стиснул зубы.

– Скажем так, я впал в немилость.

– Да и я тоже, честно говоря, – ответил Картир. – Бану Манижа ясно дала понять, что моя отставка предпочтительнее моих советов. Но ты ведь спас жизнь той молодой женщине, Дэве, не так ли?

– Иртемиде.

Новость о появлении его протеже на учениях обрадовала Дару, даже если та была в состоянии лишь делать замечания рекрутам, сидя на стуле со сломанной ногой и рукой.

Но настроение Дары быстро омрачилось. Та ночь в больнице что-то в нем сломала. Загнанный, как зверь, он ясно увидел, как смотрит на него остальной мир.

– Но я забрал порядка тридцати жизней, чтобы спасти одну ее, – глухо пробормотал Дара. – Может, и больше. Хотя какое это имеет значение, правда? Все они были пескоплавы и шафиты. Противоестественные существа, бездушные твари, само существование которых несет для нас угрозу, и их фанатичные сторонники.

– Ты веришь, что они такие?

Слезы жгли ему глаза, влага опять шипела на горячей коже.

– Раньше верил. Раньше я во все это верил, Картир. Я не мог иначе.

Картир смотрел на него без осуждения.

– Почему не мог?

Дара глубоко вздохнул, а затем сказал, озвучив наконец самый потаенный страх своего сердца:

– Потому что это должно быть правдой, Картир. Потому что если шафиты были нормальными, невинными матерями, отцами и детьми и я сделал с ними то, что сделал… – Он вдохнул. – Тогда я проклят. Я чудовище, страшнее самого коварного ифрита, а я… я не хотел быть таким. Я хотел лишь служить своему племени. Мне было восемнадцать, когда Нахиды послали меня в Кви-Цзы. Я боготворил их, доверял им, а они лгали. – Он поднял руки, обводя взглядом храм. – Зачем все это, если оно допускает подобные зверства?

– Не думаю, что правильно судить Создателя по проступкам смертных, – ответил Картир. – Я верю, что Нахиды благословенны. Я верю, что им суждено направлять нас… но это не значит, что они без греха. Это не значит, что они не могут стать жертвами собственных страхов и желаний. Я слишком люблю Нахид, чтобы обременять их своими ожиданиями совершенства. Я не могу. Я видел, как женщина, воспитанная при храме, использовала свой дар, чтобы убивать, в то время как женщина, воспитанная человеком, нарушила табу, которое я считал священным, и спасала жизни.

Дара был близок к тому, чтобы разрыдаться.

– Тогда что же мне делать?

– Для начала начни прислушиваться к этому, – он постучал Даре по голове, – и этому, – он коснулся его сердца, – не меньше, чем ты прислушиваешься к словам жрецов, священных книг и Нахид. Сердце и разум также даны тебе Создателем, не забывай это.

– Сердце и разум говорят мне, что я совершил самое ужасное, самое непростительное преступление. Что я помогал создавать мир, который можно исправить только еще большим насилием. Что я… – Дара резко вздохнул. Все равно это казалось ему предательством. – Что я встал не на ту сторону, – он жалобно взглянул на жреца. – Что мне делать с этой ношей, Картир? Если существует хоть капля справедливости, я должен гореть в огне преисподней. Вместо этого меня продолжают возвращать к жизни. – Он указал на свое тело: – А мой облик? Ифриты живут так на протяжении тысячелетий.

– Разве это не благословение?

– Благословение? – переспросил Дара, и истерические нотки в его голосе эхом разнеслись по пустому пространству. – Это проклятие!

Картир забрал метлу из рук Дары – и вовремя, потому что та как раз начала тлеть.

– Пойдем со мной, Дараявахауш.

Жрец взял его за руку и повел мимо огромной, сверкающей серебром купели в глубину коридоров храма.

– Если позволишь, – сказал Картир, когда они подошли к латунным дверям в конце зала, – я от тебя только и слышу, что «я это, я то». Ты никогда не задумывался, что твое покаяние и твои страдания могут оказаться менее важными, чем искупление вины перед твоими жертвами?

Слова запали в сердце, и Дара не сразу нашелся с ответом.

– Ничего не искупить. Мертвых не воскресишь.

– Ты можешь не множить число мертвых, – возразил Картир. – Ты храбрейший воин из всех, кого я знаю, и ты убегаешь от призраков? Присядь с этой ношей, Дара. Ты можешь обнаружить, что это легче, чем держать ее над головой и ждать, когда она раздавит тебя.

Картир отпер дверь. За ней оказалась небольшая круглая комната со стеклянными полками вдоль стен. В ее центре стояла безыскусная, почти примитивная огненная купель, немногим больше побитой латунной чаши, в которой ярко горел кедр. Пламя отбрасывало свет на всю комнату, отражаясь в стекле и на мягком бархате подушек, хранившихся на полках.

И на изумрудах, которые были повсюду.

Дара отпрянул и поспешно отступил назад, врезавшись в дверной косяк. Сосуды рабов – кольца, лампы, браслеты, ошейники. Их тут были десятки.

Картир сжал его руку:

– Дыши, Дараявахауш. Они не причинят тебя вреда. Они спят.

Он замотал головой, делая над собой усилие, чтобы не оторвать руку Картира со своего плеча и не выскочить из комнаты:

– Я не хочу здесь находиться.

– Они тоже. Но мне кажется, тебе не помешает напоминание о положении, в котором ты оказался, – напоминание, говоря откровенно, о том, что ты встал на сторону с созданиями, которые за это ответственны. Этим душам повезло, но еще не меньше дюжины осталось в мире людей, судя по найденным нами реликтам.

Дара заставил себя расслабиться. Он мог поклясться, что в тишине комнаты слышал их сонное дыхание.

Картир отпустил его.

– В эту комнату я привел бану Нари в ее первый день. Потом она приходила сюда довольно часто. У нее доброе сердце. Я молюсь Создателю, чтобы с ней все было в порядке, где бы она ни находилась. – Он сделал паузу. – Мне и в голову не приходило, что вы окажетесь по разные стороны баррикад.

Мне тоже. Дара прислонился к дверному косяку.

– Я не в состоянии это исправить, – сказал он. – Я не пророк и не жрец. Я – убийца.

– Опять ты со своим «я», – упрекнул Картир. – Скажи мне, Дараявахауш, какую пользу ты принесешь, горя в этом огне преисподней, в который ты так жаждешь угодить? Как это поможет твоим жертвам? Тебе даровали благословение, тебе даровали власть, привилегию, время – все эти столетия, от которых ты открещиваешься. И когда придет твое время встретиться с Создателем, хочешь ли сказать ему, что провел все это время, терзаясь чувством вины? – пылко спросил Картир. – Или предпочтешь сказать, что каждый лишний вздох потратил в борьбе за более справедливый мир?

– Легко читать проповеди из храма. Вы не видите угроз, которые видим мы во дворце, и не несете ответственности за безопасность десятков тысяч перепуганных джиннов, готовых разорвать друг друга на части.

– Ты прав, не несу, но и ты тоже, – заметил Картир. – Не ты один. Если Манижа хочет править Дэвабадом, она должна прислушиваться к Дэвабаду, а не только к избранным Дэвам, которые во всем с ней согласны. Ей нужно помириться с джиннами и зарекомендовать себя как объединитель, правитель, способный на милосердие и здравый смысл.

Дара потер виски, задев череп своим собственным кольцом раба. Его чуть не вывернуло наизнанку, когда он вспомнил, как тогда, в больнице, он хотел снять кольцо, чтобы покончить с собой.

Но он выжил, опять же вопреки всему.

Может ли он измениться? Может ли Манижа? Потому что Даре разбивало сердце видеть в ней проблески того лидера, которым она могла бы стать, если бы Гасан не обошелся с ней так жестоко. Она была необыкновенно умна, осмотрительна, уравновешенна и вдумчива. Не только ее сила или имя вызывали в Дэвах желание следовать за ней на край света.

Но переубедить ее будет нелегко.

Еще труднее будет переубедить джиннов. Его лицо вытянулось.

– Я не знаю и как подступиться к джиннам. Кто из них захочет иметь с нами дело, не говоря уже о том, чтобы доверять нам?

Картир строго посмотрел на него:

– Насколько я помню, один джинн с огромным опытом ведения межплеменной политики сейчас как раз томится у вас в подземелье.

Дара сразу нахмурился:

– Мунтадир ни за что не станет сотрудничать с нами. Он будет только рад наблюдать, как весь дворец – включая его самого – провалится в озеро, если это будет означать, что Манижа и я утонем вместе с ним.

– Ты не знаешь этого наверняка. У Мунтадира есть свои слабости, да, но у меня всегда было впечатление, что он действительно переживал за Дэвабад и питал искреннюю симпатию к нашему племени. К тому же, выдвинув такое предложение, ты можешь сослужить себе хорошую службу, – добавил Картир. – Оно прагматичное и взвешенное. Если ты хочешь, чтобы бану Манижа к тебе прислушивалась, ты должен доказать, что твои мнения того стоят.

– Если я выпущу эмира из цепей, он попытается убить меня.

Картир похлопал его по спине:

– Слава Создателю, что преуспеть в этом так трудно.