Текст книги "Лица"

С лицом, невинным, как у мальчика-хориста, Барри попросил Джо не уходить:

– Жди здесь. Сейчас приведу одного старого приятеля, сто лет с ним не виделись.

Вернулся он с мужчиной, которого можно было бы назвать слегка постаревшим вариантом его самого: те же голубые глаза и непослушные волосы. В тот вечер все было как в тумане, но и спустя много месяцев Джо помнила, как похолодела от того, что услышала:

– Знакомься, мой друг из твоих краев. Денни Аптон, еще один член семьи «Дэви».

Джо помнила, как протянула руку и пробормотала несколько слов. Но землетрясение или ураган уже встряхнули дом на Ист-Энд-авеню, и рядом с двумя молодыми людьми сидела другая девушка. Эта, другая, мгновенно протрезвела. Гордость собой, отличная зарплата, положение – все ничего не значит. Аптон. «Дэви». Светлана. Она была права, права с самого начала.

Гром среди ясного неба, выстрел в спину. Но теперь ей известно, как действовать. Она не побежит звонить Майку. Позже – да, но не сейчас. Джо сохраняла спокойствие, хоть поблизости уже не видела ни Алексы, ни мистера Форги. Барри и Денни дружески болтали, а она осторожно наблюдала. Пару раз Барри обернулся к ней, извиняясь за то, что долго разговаривает о делах.

– Года два мы не виделись. Но по телефону часто общаемся.

– Все нормально, – улыбнулась Джо. Хорошо, что голова ясная. Если Денни Аптон и знал – а он должен был знать – о происхождении Мадам Дэви, Джо не сомневалась, что Барри ни о чем не догадывается. А если так, не знает и мистер Форга. Возможно ли это? Все возможно. Смена имени, места, лица. Особенно лица. Джо содрогнулась.

Барри заметил, как она взглянула на часы, и только собрался что-то сказать, как из-за японской ширмы появился Форга и махнул ему. Барри вернулся с видом обиженного ребенка, но заговорил не с ней:

– Прости, Денни. Мистер Форга просит тебя связаться с ним завтра. – Он выглядел смущенным. – Кажется, ты приехал на сутки раньше, чем нужно.

Аптон закусил губу.

– На этот раз Форга ошибся. Случилось то, о чем он должен узнать немедленно. – Барри не смог его остановить, и в секунды Денни был уже за ширмой. Барри стащил Джо со стула.

– Мы уходим.

Она благодарно кивнула, но не успели они дойти до двери, Форга появился вновь и резким движением подозвал Барри еще раз. Что происходит? Джо собиралась подойти к ним, видя, как возбужден ее спутник, но он уже шел ей навстречу, натянуто улыбаясь.

– Поехали. Мистер Форга говорит, торжество заканчивается.

На выходе их ждал мистер Форга с двумя бокалами в руках.

– За Алексу. – Он протянул бокал Джо и сам отпил из своего.

– За Алексу, – послушно повторила она, выпивая незнакомый напиток – что-то миндально-апельсиновое и очень странное.

Они сели в машину, и Джо точно знала, что машина поехала. Вот только Джо, кажется, не ехала вместе с ней. Между ними и водителем опустилась перегородка. Барри уложил ее на длинное сиденье, стягивая с плеч тюлевые рукава, зарываясь лицом ей в грудь. Он целовал ее, покусывал соски, пока, кажется, Джо не закричала:

– Майк, Майк!.. Нет, не делай этого. Лимузин ехал медленно, сознание раздваивалось, и Джо уже видела все как бы со стороны, как в кино: руки Барри, нежно поглаживающие ее по бокам, он сам, нашептывающий что-то на ухо. Ей дурно, она напилась. Она отчаянно пьяна.

Дальнейшие события тоже происходили будто в зеркале.

– Тебя что-нибудь беспокоит? – Казалось, это спрашивает не Барри, а она сама задала вопрос и при этом прикреплена к детектору лжи.

– Да, Барри. Да, ты должен предупредить… предупредить мистера Форгу.

Барри расстегивал платье все ниже. Джо хотела сопротивляться, но от каждого движения все плыло, подступала тошнота. Она боролась, но все бесполезно. Воздушное платье сползло на пол, и пальцы Барри побежали вниз по телу, стаскивая с нее трусики. Вырвав из нее стон, он все-таки овладел ею.

– О чем предупредить мистера Форгу, дорогая? – шептал он.

Джо лежала на сиденье совершенно голая, трусы сползли на колени. Его губы не отрывались от ее груди, и, разжигая в ней страсть, он снова спросил:

– Предупредить о чем? – И полился поток слов. Она говорила и говорила, и не могла остановиться, словно слова не дадут ей дальше предавать Майка. Джо не знала, минут или часов хватило на то, чтобы выплакать все страхи: что приехала в Нью-Йорк, чтобы расследовать, кто стоит за клиникой, где изуродовали маму… о ее самоубийстве… о нераскрытом убийстве Энн Першинг и, сегодня вечером, о встрече с Денни Аптоном, учредителем преступной клиники.

Барри снова одевал ее, напяливал тюлевые рукава. Он полуввел, полувнес ее в квартиру. Она понимала, что одновременно и всхлипывает, и смеется, но сделать с собой ничего не могла. Страшно кружилась голова – словно демон вселился.

– Медсестра… Энн Першинг… – и как только вспомнила имя? – Она решила, что золотую жилу нашла. Наверное, приехала в Нью-Йорк шантажировать… – Это последнее слово, которое она помнила. Потом была кромешная темнота. Она упала, не соображая, кто подставляет ей руки.

Когда Джо открыла глаза, было еще довольно темно. Какое-то мгновение комната плыла перед глазами, но быстро встала на место. Диван, ковры, на стене картины, и Барри – Барри Хантер. Друг и почти любовник. Джо взмолилась, чтобы он так и остался «почти». Он спал напротив нее в кресле у окна. Наверное, она издала шум, потому что в несколько секунд он был у ее кровати.

– Что произошло? – заговорила она. – Я была пьяная? – Все, что случилось прошлой ночью, смешалось и перепуталось.

– Я не знаю. – Барри был серьезен. – Кико! – позвал он, не отводя от нее глаз. – Кофе мисс Шепвелл!

– Барри, ведь еще не утро! Или уже?

– Сейчас шесть часов, но мы должны поговорить. Ты вчера черт знает чего наговорила.

Через несколько минут кофе уже стоял у кровати. Память возвращалась вместе с инстинктом самосохранения. Господи, что она сказала?!

Барри опустился на колени у ее кровати.

– Что-то очень странное. Ты выдала ужасные обвинения. Ты вообще что-нибудь помнишь?

От двух чашек кофе в голове начинало проясняться. Все вспомнить не удалось, но главное – она рассказала Барри многое из того, что мучило так долго. Она откинулась на подушки, и ужас пронзил ее с невиданной силой. Аптон. Денни Аптон. Наконец найдено связующее звено, которое она так боялась и не хотела обнаружить.

Джо вгляделась в лицо Барри. Он явно сочувствовал, переживал вместе с ней, и она верила ему. Он не знал, а если нет, может не знать и Форга. Это не невозможно. Люди во главе больших компаний часто не знают всего о тех, кого нашли и наняли на работу. Со времени приезда в Нью-Йорк Джо только и читает об этом в газетах.

Она села прямо, тошнота и головокружение прошлой ночи все еще не проходили.

– Барри, ты, может, решил, что я не в своем уме. Не знаю, что со мной было, но после последнего бокала с мистером Форгой… я не знаю, я потеряла голову… Я говорила про себя, свою жизнь, про свою семью, но все это правда.

Лицо Барри оставалось бесстрастным, пока Джо, на этот раз спокойно, рассказывала историю смерти своей матери. Слово «самоубийство» она повторила дважды. Она рассказала, как с помощью Майка узнала о решимости мамы помолодеть в «Фонтане», что там ее обезобразили… об имени Светлана на чеках, об учредителе – Денни Аптоне, который также имел дела с другой несостоятельной клиникой в Лас-Вегасе.

Барри закрыл глаза. Он не мог поверить в услышанное. Какой-то фрейдистский ночной кошмар, передозировка кокаина, фильм ужасов – и это на самом пороге богатства: компания вот-вот или расширится, или будет перепродана с огромной прибылью, и в кармане будет миллионом больше. Чушь, но вот перед ним эта наивная девочка, и она думает, что «Дэви» связана с нечистоплотной клиникой на Западном побережье. Он нервно зашагал по комнате, пока Джо взирала на него, как на единственного спасителя. Выход один. Только один, и тогда Джо поймет, что все надумала. Он снова склонился у ее кровати:

– Джо, Господи, что я могу сказать? Я не представлял, через что ты прошла. Это… это… что мне сказать… сумасшествие. Невозможно, чтобы такой человек, как Бакстер Форга, мог ввязаться в такое. Клянусь, я все выясню. Это пахнет преступлением. – Он снова зашагал. – Джо, ты доверишься мне? – Она не успела ответить, он быстро договорил: – Хотя бы на несколько дней?

Она кивнула.

– Какова бы ни была правда, я знаю, что Бакстер Форга не должен быть в неведении. Клянусь, он будет первым человеком, который захочет привлечь к ответу убийц твоей матери.

Джо протянула к нему руки, как маленькая девочка.

– Барри, спасибо. Я уверена, ты прав. Майк всегда говорил, что я тороплюсь с выводами. Теперь выяснилось, что я не ошибалась, и все равно мистер Форга об этом не знает. Что ты будешь делать?

Барри сжал ее ладони.

– Обещай, что будешь молчать, пока я не расскажу обо всем Форге. Он всегда знает, что делать. Обещай – хотя бы на сутки.

Джо скрестила два пальца под одеялом. Она не скажет ничего никому – кроме Майка. Как-нибудь выберется из квартиры и позвонит ему. Самые страшные опасения подтвердились, но по крайней мере в стане врагов теперь есть друг, и может в лице Форги появится еще более могущественный. Барри сказал, он всегда знает, что делать… и она совершенно уверена, что он прав и ему можно верить.

10

– Метр восемьдесят пять, с прекрасными длинными руками, длинными ногами, тонкими, как лазерный луч, копна блестящих волос и лицо как чистый холст – чтоб можно было рисовать что угодно…

Алекса закинула голову назад и залилась смехом, пока по щекам не потекли слезы. У Марка получилось в точности, как у Блэр Бенсон – слова выстреливали, как пули из ружья, и та же командирская поза.

– Не верю… – заходилась она от хохота, – что ты ее спросил с серьезным лицом.

– Да. – Марк наклонился налить им еще шампанского: половина выплеснулась, когда яхта качнулась на большой волне от полицейского катера. – Я попросил назвать составляющие модели «Вью», и вот как она ответила. Если убрать слово «чистый», ты просто родилась для этой роли. – Он снова наклонился и поправил ей волосы, растрепанные ветром.

«Стоп. Остановись. Не влюбляйся, – говорила себе Алекса. – Ты обещала себе, что никогда этого не допустишь». И все же она не могла не протянуть ему рук. Он обнял ее, и они уселись на синий бархатный диван в форме полукруга на корме – вот что уж никак не назовешь моряцкой койкой.

«Перед тобой «Ночная звезда», длина двадцать один метр. Это яхта Бена, вместе были на флоте», – между прочим, сказал Марк, когда они всходили на сверкающее белизной судно, отражавшееся в водах Гудзона.

Бен. И зачем его родители так назвали? Как ей противно это имя. Алекса вспомнила звонок Джо из Сан-Диего. Свалить с Ист-Мишн и не сказать дочкам ни слова! И где он держит их вещи? Невероятно, он даже не сообщил свой новый адрес. Хорошо, что удалось справиться с собой, не выказать захлестнувшую злобу – ради блага Джо, только ради нее.

Слава Богу, это был единственный момент из прошлого, ворвавшийся в настоящее, а оно просто прекрасно. Яхта мечты, экипаж такой умелый и воспитанный – к тому времени, как они отплыли, Алекса забыла об их существовании. Их несло на юг, и думала она только о Марке, о новой уверенности, которую заметила в нем. Он брал все в свои руки, создавая ощущение абсолютной надежности, и от этого Алекса еще больше тянулась к нему.

– Хочешь поплыть вокруг света? – прошептал он ей в волосы. Вокруг света.

Прошло лишь несколько дней, и это предлагает ей еще один человек. Но он так не похож на Форгу – никакого гипнотизма, странной завороженности и подчинения против воли. В руках Марка ей спокойно, безопасно.

– Да, – мечтательно сказала она, – Да. Давай поплывем под большими белыми парусами.

– Однажды так и будет, Лекс – когда ты устанешь от жизни у всех на виду.

Яхта удалялась от небоскребов Манхэттена, и Алекса поймала себя на мысли, что она скрывается от них, а они тащат ее назад, в искусственный мир, который она презирает. В мир, где ценятся только деньги и власть, где ценности измеряются длиной скандальных колонок. Она не хочет возвращаться. Она уже чувствует запах океана – пьянящий, сладкий запах свободы, тот же, что в Мендосино.

– Мы выйдем в океан?

– Мы в заливе Лоуэр, но там… – Марк снял руку с ее талии и махнул в темноту. – Атлантический океан. Три тысячи миль Атлантики – и мы в Европе. Ставим паруса?

Конечно, это сказка. Они рассказывали друг другу сказку. Ветер хлестал в лицо, Марк и Алекса смотрели в океан, и волны бились о корму.

Как странно – они так близко друг к другу, и в первый раз она сама хочет быть еще ближе. Она, которая всегда убегала от чувственного, сексуального. А Марк наоборот старается увести их в детство, в волшебное звездное путешествие. Яхта медленно двигалась по Манхэттенской гавани на юго-запад. Он показал ей остров Стэйтен так, будто они путешественники и сейчас первыми его откроют. Он говорил так, как Робинзон Крузо рассказывал бы ей свои истории – о заливах в Рокуэй, белых цаплях с Кони Айленд, ловле крабов и жизни под открытым небом в бухте Ямайка.

– Ты прямо поэт, – робко сказала она.

Она не знала его и так отчаянно хотела узнать. Теперь Алекса не сомневалась в этом. А если Марк – поэт, значит, и его мать приложила к этому руку. Странно было осознавать, что в первый раз ей есть за что поблагодарить Мадам Дэви.

Марк встал и подал ей руку. «Ночная звезда» меняла курс, теперь они плыли на север. Он провел ее в главную каюту, по бокам которой протянулись длинные ряды книг.

– Вот поэт. – Он достал с полки книгу, названия которой ему, похоже, не нужно было читать. Алекса подумала, что Марк знает эти полки, как женщина свою косметичку. – «Перед нами предстал прибрежный город манхэттов в окружении пристаней и верфей, как Индийские острова, опоясанные коралловыми рифами. Здесь бурлит торговля, все улицы и справа, и слева ведут к воде. Главный центр – Бэттери, где благородный мол омывают волны и веет прохладой океанский бриз…» – Он захлопнул книгу и вернулся к Алексе, застывшей с широко распахнутыми глазами. – Герман Мелвилл. Так сто лет назад он видел Бэттери-парк…

Марк помог Алексе спуститься в крошечный салон, освещенный мягким светом серебряных ламп.

– Бедный поэт из Теннесси неожиданно получил две пригоршни серебра и решил потратить их не на пальто, в котором так нуждался, а на путешествие в Рокуэй-Бич. – Марк усадил гостью за стол под дамасской скатертью, накрытый на двоих.

Худенький матрос, совсем еще мальчик, подавал им на стол.

– Тим, это Алекса Шепвелл. – По благоговейному лицу Тима Алекса поняла, что Тиму известно, кто она такая. – Тим ходит на руках так же, как На ногах, да, Тим? – Матросик кивнул и вышел. – Он ставит паруса быстрей кого угодно.

Тим и обслуживал ловко – восхитительный черепаховый суп, омары в соусе, который Марк назвал «секретным оружием Тима», и гренки с сыром, посыпанные свежайшим сельдереем. Они говорили и говорили… Она – о Мендосино, о любви к океану, он – о поэтах, старых и новых, закатах и восходах и любимых плаваниях с Беном «… от мыса Мэй в Монтаук… от Нью-Йорка на Бермуды… в Сидней, в Австралию, где люди рождаются наполовину в воде, наполовину на суше…»

Она пыталась разговорить Марка о работе, но он откровенно избегал этой темы.

– За несколькими исключениями, люди меня интересуют от шеи и выше. – Он делал вид, что шутит, но Алекса видела, что это не так. Он наклонился через стол и повернул ее подбородок к свету. – Ты одно из исключений.

– Я рада.

Марк продолжал, словно она ничего не сказала.

– Я отоларинголог, – проговорил он почти по слогам, будто обращаясь к ребенку.

Она и вела себя как ребенок, чувствовала, что такой ему хочется сейчас ее видеть, и показала на уши, нос и горло.

– Правильно, – сказал он, – голова и шея – ухо, горло, нос. – Он помолчал и добавил со смехом: – Можно сказать, дорогая Лекс, мы в одном бизнесе. Как член Американской академии пластических хирургов лица, я имею дело с женщинами, которые верят в твою рекламу: Лицо Вечной Молодости – отныне и навсегда.

Слышал ли он, как она ахнула? Если и да, то не обратил внимания. Алекса вся сжалась, когда он упомянул о том, что пару раз делал подтяжки кожи лица, кожи у глаз, работы, связанные с ПМАС… Замечает ли он ее испуг? Снова всплывший страх подозрений… страх, что она в конце концов не сможет доверять ему. Или это ужасная ирония судьбы, или хуже – он, сын Мадам Дэви, тоже «омолаживатель»?

Тим принес шоколадный торт, а Марк продолжал говорить, время от времени втыкая ее ложку в кусок торта, вкус которого она не чувствовала.

– ПМАС – похоже на фильм про Джеймса Бонда, правда? Джек Оуслей, великий мастер пластической хирургии из Сан-Франциско, первым применил это… Поверхностно-мускульная апоневротическая система – работа с мускулами, а не с кожей. Это изменило навсегда искусство подтяжки лица… – Марк помолчал и добавил, уже самому себе: —… для тех, кто действительно умеет это делать. – Он приблизил к ней свое лицо. – Тебе это никогда не понадобится. Избегай солнца, и все. У тебя и так золотистая кожа. В тебе точно есть креольская кровь.

Они оба засмеялись, и напряжение прошло.

«Господи, он такой замечательный, – думала Алекса. – Пускай он останется таким. Неужели и эта мечта превратится в кошмар?»

Они пили «Шато д'Эдем», и вдруг Марк наклонился вперед, лицо посерьезнело, никаких больше историй и фантазий.

– Почему мы не в Марокко? Что тебе сказал Форга, что ты так легко передумала?

Алекса, которая никогда не краснела, почувствовала, что розовеет.

Запинаясь, она ответила:

– Я же говорила, обложка «Вью». Она очень важна для «Дэви»… компании твоей мамы… Моя новая роль, доля в «Дэви»…

– Забудь об этом. – Марк встал и отвернулся в сторону.

Он был зол, она видела это даже по его плечам. Такая резкая смена настроения, грубое возвращение в реальность. Слезы жгли ее глаза. Он жестом позвал ее за собой, на воздух. Вдалеке виднелся город мечты, вершин власти, на которые она взбиралась так легко и в то же время с таким тяжелым сердцем.

На воде было уже не так спокойно. Яхта шла навстречу ветру. На повороте к Ист-Ривер и мерцающим огням города Алекса споткнулась о табуретку и оказалась на полу. Марк не пошевелился помочь. Она схватилась за его ногу, обхватила его руками, зарылась лицом в его одежду, в первый раз в жизни понимая, что значит желать близости, раствориться в теле другого человека. Он не двинулся, пока не почувствовал сквозь брюки ее горячее дыхание.

В секунду он поднял ее высоко над собой, осыпая поцелуями ее шею, подбородок. Яхта ударилась о высокую волну, и оба упали на бархатные подушки. Он отбросил ее волосы в сторону, как золотую веревку, вглядываясь в нее с таким страстным обожанием, что хотелось закричать: «Я твоя, Марк. Я твоя. Не волнуйся. С этого момента я сделаю все, что ты скажешь», но она этого не сделала. Гнетущее сомнение, недоверие все еще оставалось, но все это уже не могло заставить ее отказаться от желания быть с Марком. Это она вложила его руку в глубокий вырез золотистого платья. Это она подвинулась ближе, когда он поднял юбку, чтобы почувствовать ее, каждый сантиметр ее тела, узнать, – с его докторскими знаниями она не сомневалась в этом – что она, невероятно, еще девственница, старомодная глупая девственница. Она, которую хлестал кнутом сексуальный извращенец, которую ласкали и которой никогда не владели, потому что она всегда сопротивлялась. А теперь, Боже, как ей хотелось этого теперь.

На его лице было выражение ярости, а рот чуть улыбался, и он делал все так, чтобы она захотела его еще больше, просовывая ее руку себе между ног, целуя ее до изнеможения. Золотистое платье, блеснув, полетело на палубу, подхваченное ветром. Он сильнее вдавил ее в диван. Господи, она не могла мечтать, что может быть так хорошо. «Еще, еще…»

– Да, моя девочка, ты получишь еще… и еще… пока не попросишь меня взять тебя в Марокко… будешь просить и просить…

Она не слышала, не слушала. Ветер и рев океана были для нее частью этого ошеломляющего открытия…

Спала ли она? Она не знала, но глаза были закрыты, и, когда открылись, она не могла бы сказать, где она. Она была одна, под мягким шерстяным одеялом. Яхта все еще двигалась по волнам, но теперь так медленно и ровно, словно снимают кино, и это не настоящая яхта, и Нью-Йорк только нарисован сзади, как фон. Платье все еще лежало рядом с ней. Она села, медленно, неуверенно, будто предстояло снова учиться ходить, жить после какой-то операции. Она натянула платье по пояс, когда подошел Марк. Он выглядел смущенным, как, наверное, и она сама.

– У тебя такая красивая грудь, можно я еще раз дотронусь?

Желание, чтобы все повторилось снова, вернулось с той силой, которую она подавляла всю свою жизнь.

Она хотела опять сбросить платье, но он остановил ее.

– Нет, не сейчас. Мы слишком близко от берега. Помнишь, Золушка, ты сказала, что должна возвращаться вовремя?

Он стоял рядом на коленях. Неужели она так сказала, когда они удирали с вечеринки Форги? Это был другой день, и она была другим человеком.

Взгляд Алексы упал на часы. Час пятнадцать. Новый день. Она не знала, какое это число, но помнила, что в студии надо быть через восемь-девять часов. Еще есть время понежиться в его руках, а потом идти в студию, идти куда угодно, впервые в жизни с новым выражением на лице, которое будет светиться от счастья, потому что она отдалась любимому мужчине.

Любимому? Она попыталась выбросить это слово из головы. Марк натянул на нее платье. «Застегнись, дорогая». Он встал и показал на берег.

– Вот отсюда мы раньше уходили в плавание. Скоро, любимая, мы будем в Бронксе… потом – Спайтен Дайвил, оттуда в Клойстерс и опять вернемся к реке Гудзон. И Лицо Вечной Молодости ступит на твердую землю… – Он опять говорил полунасмешливо-полунежно, но Алекса больше не желала слышать этот тон.

Она поднялась и стряхнула платье с плеч – без молнии это могло произойти и невольно.

– А спальни на яхте нет? Что, Бен всегда спит на открытом воздухе?

Он притянул ее к себе так сильно, что пуговицы на его рубашке больно вдавились ей в кожу.

– Ты разве не хочешь подчиняться комендантскому часу?

Алекса медленно покачала головой.

– Иди за мной вниз… в каюту хозяина. На яхтах не бывает спален.

Каюта была абсолютно белой. Алекса вздрогнула, вспомнив белизну комнаты в отеле «Фермонт». Почему плохие воспоминания врываются в счастье настоящего?

– Я сейчас, – сказал Марк, – дам указания капитану.

– Капитану? Ну конечно, должен быть капитан. Кто-то же должен вести «Ночную звезду» по ночи ее мечты.

Она легла на широкую белую кровать, покрытую тонкой тканью. Спален, может, и нет, но это, точно, кровать. Через иллюминатор Алекса видела огни города, но теперь они были справа, а не слева. «Ночная Звезда» снова развернулась. На минуту Алекса забеспокоилась. Вдруг Марк решил, что она решила сбежать на несколько дней? Решил везти ее на мыс Мэй, или на Бермуды, или…

Он вернулся в каюту. Впервые Алекса увидела черные волосы на его груди. Мужчина. Настоящий мужчина, желанный, желающий, неотразимый. Алексу уже затрясло в лихорадке, когда он просто посмотрел на нее сверху.

Он сел во вращающееся кресло, вделанное в пол, раскрыл руки и прошептал:

– Иди сюда.

Было так естественно опуститься в его объятия, обхватить ногами стул и сцепить их позади, двигаться вместе с ним, вверх и вниз, вверх и вниз, стонать от удовольствия, когда волна за волной оргазм взрывал изнутри тело, пока они снова не оказались на кровати – то он сверху, то она сверху, целовать друг друга, пока она взлетала к небесам.

Когда Алекса наконец заснула, она знала, что стала какой-то другой – одновременно и освобожденной, и пленницей. «Обреченная», – промелькнуло в мозгу последнее слово.

В семь часов Алекса, одетая в пару тимовских брюк и футболку «Ночная звезда» (и то и другое висело на ней мешком), и небритый Марк сели завтракать. В первый раз она не могла есть – теперь пришел аппетит другого рода.

– А что тебе известно о своей компании, где ты собираешься иметь долю? – В его голосе не было больше усмешки. Он был нежным, спокойным, но в то же время требующим ответа.

– Ты, наверное, лучше меня все о ней знаешь. – Алекса пыталась говорить искренне, но он тут же оборвал:

– Это не ответ.

– Хорошо-хорошо. Как ты знаешь, Форга вложил деньги в «Дэви», – она заколебалась, не понимая, почему у Марка такой сердитый вид, – из-за разработок, рецепта… как тебе угодно, который создала твоя мама. – Он не ответил, но она продолжала держать оборону: – Женщины без ума от всего этого. Ты меня поддразнивал насчет вечной молодости, но не думай, что они покупают одну баночку и больше не возвращаются. Они берут еще и еще, значит, это чего-то стоит. Как бы там ни было, женщины пытаются вернуть молодость со времен Клеопатры. Уж я-то хорошо это знаю.

Скрыть горечь в голосе не удалось. Эта горечь останется навсегда частью ее.

– Что значит «я-то хорошо знаю»?

Марк наколол на вилку кусок ветчины и протянул ей. Алекса не хотела есть, но все равно засунула его в рот. Это даст время подумать. Подозрительность снова победила в ней, рассказывать про смерть мамы и ее загадочные обстоятельства она не будет.

С почти непринужденным лицом Алекса ответила:

– Ну, ты знаешь, когда я ездила по стране, наобщалась с многими, все лелеют надежду снова похорошеть.

– Не надо мне лапшу вешать. Ты имела в виду что-то другое.

Алекса отставила тарелку и вытерла рот.

– Почему ты не рассказываешь про свою мать? Ты ведь не зовешь ее Мадам Дэви? Почему ты никогда не хочешь о ней говорить?

Выражение лица Марка не изменилось.

– Мы не были близки. – Он снова заговорил с сарказмом. – Как и ты, она была девушкой, нацеленной на карьеру – ее рецепты появились еще до меня… – Он помолчал и добавил: – И моего отца.

– Расскажи об отце. Он тоже был доктором? Марк покачал головой и посмотрел на часы, давая понять, что пора переходить на разговор о нем и его собственной жизни. Но Алекса настаивала:

– Марк, почему ты так… скрытничаешь… мне кажется, во всем?

Он засмеялся, но совсем не весело.

– Я не скрытничаю. Просто хочу оставить прошлое в покое – отрезать себя от него. – Увидев взволнованность Алексы, он сказал: – Мой отец был простой человек, порядочный, никакой не гений. Можно сказать, коммерсант, но, кажется, не по призванию. Имел баржи, торговал. Импорт, экспорт…

– Где?

Марк странно посмотрел на нее:

– К чему этот допрос? Я что, устраиваюсь на работу? – Он снова глянул на часы. – Скоро восемь. Как насчет вчерашнего комендантского часа?

– Мне наплевать.

Марк подошел и поцеловал ее долгим поцелуем. Оба снова задышали неровно, но он первым все прекратил.

– Я родился в Париже, но мой папа американец, и я сразу стал американцем. Что тогда делал отец? Я был слишком мал, чтоб запомнить, но в голове у него точно была уже схема, как сделать нас богатыми.

– А что твоя мать тогда делала? Она уже стала химиком? Не Мадам Дэви, а мисс как? Когда они с отцом познакомились, она была химиком мисс…

– Трудно произнести. Светлана Сергеева… да… – Марк опять посмотрел странно. В чем дело, Алекса не знала, но при слове «Светлана» она поняла, что чувствовала Джо в «Мортимерс», когда Барри назвал ей настоящее имя Мадам Дэви.

Они причаливали к доку, знакомому Алексе. Кафе «У воды». Сходить с «Ночной звезды», расставаться с Марком – все это приносило ей почти физическую боль. Она напряженно вглядывалась в него: он определенно собирался сказать что-то еще.

– Когда они познакомились, она была студенткой, русской эмигранткой. В Париже она училась химии. Молодая, увлеченная наукой и, наверно, красивая… – Он рассказывал о ней, как о незнакомом человеке.

– А она разве до сих пор не красива? Должна быть красива. – Алекса не поддразнивала его. Может, если она не прервет разговор, двери в его мир и его тайны приоткроются.

Марк поднял ее на ноги и крепко обнял.

– Время уходит, и, может быть, для нас с тобой навсегда.

– Нет! – закричала Алекса. – Не говори так. Почему ты так говоришь? Мне жаль, что не вышло с Марокко, очень жаль, но… Марокко будет на том же месте через неделю, через месяц, через год. – Она неожиданно поняла, что говорит словами Форги. Чертов Форга, но слова так и сыпались с языка: —…На следующий год я смогу купить себе кусок Марокко.

Марк оттолкнул ее, словно она вдруг превратилась в вампира. Но когда он заговорил, в его голосе не было злости, лишь одна мертвенная скука.

– Я все это уже слышал. Я тебе скажу только одно: ты должна для себя решить… – Он заколебался.

Алекса видела, что он больше ничего не скажет.

Яхта не двигалась. Они встали на якорь. Надо было идти, но она не могла шевельнуться, так хотелось, чтобы он сказал… что? Она не знала. Что любит ее? Это ничего не изменит. Без двадцати восемь.

Через час надо быть в студии. Слава Богу, что в студии, а не на публике. В студии неважно, как выглядит модель – как провинциалка, как оборванка или как дива с вечеринки со смазанной помадой и опухшими глазами. Она только холст, на котором нарисуют то, что им нужно. Сегодня она появится в матросской куртке на два размера больше, держа в пластиковом пакете платье за три тысячи долларов, а никто и не заметит… хотя, казалось, на лице у нее будет написано, что она занималась любовью всю ночь, что она влюблена.

– Скажи мне, Марк… скажи… что ты хотел мне сказать? – Алекса робко дотронулась до его плеча.

Он взял ее руку в свою, но не обернулся.

– Будь осторожна, – медленно проговорил он, – будь осторожна с Форгой. Он безжалостный манипулятор. – Марк опять заколебался и добавил: – Может достать тебе с неба Луну, звезды, долю в компании – что угодно. Все это так, но в то же время… он может… – Марк смотрел ей прямо в глаза. – Он может в один момент передумать и выкинуть тебя на помойку, и глазом не моргнет.

– Я могу о себе позаботиться, – дерзко ответила Алекса. Автоматический ответ. Другого от нее с детства никто не слышал.

– Можешь? Надеюсь, ты права. Другие тоже так думали, а потом поняли, что ошибались. Но было слишком поздно.

Ей хотелось вцепиться ему в пиджак, попросить, чтобы обнял ее снова, пообещал, что придет на помощь, когда ее выбросят на помойку, но он уже заговорил с матросом, снова отстраненный, весь в делах. Затем повернулся к ней:

– Ты знаешь, где мы? Я решил, здесь лучше всего высадиться – ближе к твоей студии. Ты ведь туда сейчас пойдешь? Направо от кафе стоит автомобиль. Скажешь водителю адрес. Времени у тебя навалом, если, конечно, не будешь заезжать домой.

Он позаботился обо всем, но Алекса чувствовала себя втоптанной в грязь. Она поборола в себе вопрос, которым столько женщин испортили себе все: «Когда мы снова увидимся?»