Текст книги "Лица"

Когда Джо и Майк нашли нужный дом, Джо до боли сжала ему руку. Майк правильно рассчитал, что отец приползет к своей девчонке, и он приполз.

Бен открыл дверь еще до того, как они успели нажать на кнопку звонка. И если Джо выглядела неважно, отец оказался совсем плох. Вокруг глаз запали страшные черные круги, словно его жестоко избили. Передвигался он тоже, как глубокий старик, сгорбившись, пошатываясь из стороны в сторону. Господи, подумал Майк, за две недели Бен постарел на двадцать лет. Бен молча протянул к Джо дрожащие, руки. Та хотела сделать ответный жест, но не смогла и опустила руки отца вниз.

– Отец, нам надо поговорить. Ты не можешь больше скрывать то, что знаешь…

Он начал всхлипывать. Подружки Салли в доме не было, но следы ее пребывания чувствовались во всем.

– Мистер Шепвелл, послушайте, не стоит. Мы пришли не за тем, чтобы уличить вас или шантажировать. Нам нужна только правда. – Не дожидаясь просьбы, Майк подошел к забитому до отказа бару и налил Бену брэнди.

– Отец, скажи мне, что случилось с мамой… – Больше ничего говорить не потребовалось. Слова прорвались из него наружу сами собой.

– Джо, Джо, я хотел все рассказать вам так давно… но становилось трудней и трудней… с успехом Лекс и все такое прочее… – Бен закусил губу, обхватил себя руками и зашагал по комнате. – Мне позвонили. Где-то в час ночи, я точно не помню. Какой-то безумный женский голос с сильным акцентом начал орать, что мне срочно надо выезжать, что мама… – он бессильно опустился на стул и закрыл лицо руками, – что твоя мама попала в аварию. Она сказала, что Тери сильно пострадала…

– Кто она? – сурово спросил Майк.

Бен не ответил, только тихо застонал. Джо неловко потрепала его по плечу, глазами умоляя Майка молчать. Отец поцеловал ей руку. Он смотрел вниз, в пол.

– Она… это была Светлана Лэйн… доктор Лэйн, хотя я тогда этого не знал. Она вопила, что я должен приехать… что ее сестра, ее сестра… машина загорелась, и ее сестра Магда не успела из нее выбраться… Что виновата была Тери, потому что она сидела за рулем. Кричала, Что твоя мама убила Магду.

У Джо перед глазами поплыли круги, и Майк притянул ее к себе. Бен, казалось, уже не мог остановиться:

– Я рванул к границе, как сумасшедший. Теперь не знаю, как сам не разбился. Часа через два нашел их там, где они объяснили. – Бен спрятал лицо в ладонях. Иногда его было трудно расслышать, но Джо не могла сдвинуться с места и даже открыть рта. Бен снова принялся хлюпать, глаза болезненно покраснели.

– Твоя мама не узнала меня. Это была и она, и не она… ужасно. Потеряла память, речь, но… она потеряла и лицо. Все в белых рубцах, наростах. Я не мог ее узнать. Только потом понял, что это не имеет никакого отношения к катастрофе, а тогда думал, что это ожог. Когда все открылось – после того, как ты нашла чек и записку от Магды – было слишком поздно, – он вздрогнул. – Никогда не забуду огни проклятых фар с холма, они светили прямо на то, что осталось от лица твоей матери.

– Форга там был? – вырвалось у Майка.

Бен или не слушал, или уже не мог слышать. Тем же полным горечи тоном он продолжал:

– Забрать их приехал Борис Бакстер. Они сказали – Светлана и он – что машину вела Тери. Что она виновата в смерти Магды. Светлана сказала, Тери чудом удалось спастись. И все повторяли, что винить надо твою мать.

– Светлана… доктор Лэйн… Вы ведь, конечно, имеете в виду и Мадам Дэви? – спокойно спросил Майк.

Бен нервно кивнул.

– Они сказали, что возбудят дело. Что я потеряю все.

– Кто сказал?

Бен сел прямо и в первый раз поднял глаза на Майка. В них горела ненависть.

– Бакстер. Борис Бакстер Форга. Я никогда не забуду, как он заставлял меня смотреть на Тери. Зрелище хуже любого кошмара. Никогда не забуду, как он сказал: «Ты хочешь до конца жизни просыпаться в постели рядом с ней?» Страшно, до сих пор страшно.

Если б Майк не удержал Джо, сейчас она точно бы ударила отца.

– Что ты говоришь, – закричала она. – Что ты нам говоришь? Что ты имеешь в виду?

Бен залпом проглотил брэнди.

– Бакстер Форга – или как его там еще – сказал, что дело можно замять: машину брали на имя Тери, пусть все и думают, что погибла она. – Бен умоляюще посмотрел на дочь. – Он сказал, что Светлана – химик и, может быть, подлечит ей лицо.

Но это займет годы и потребует тысячных затрат. – Бен постепенно успокаивался. – Тери меня не узнавала, денег таких не было. И вообще соображал я тогда плохо…

– В итоге Форга заплатил за молчание вам, не так ли? – холодно прервал его Майк.

Несколько секунд они слышали только звуки с улицы, и Бен наконец прошептал «да».

Джо вырвалась от Майка с громким криком:

– Ты хочешь сказать, мама жива? Чудовище. Где она? Где она? Или ты согласился на ее убийство?

Бен подавленно посмотрел на дочь:

– Как ты можешь так говорить, Джо? Светлана всегда говорила, что со временем приведет Тери в нормальный вид… что она врач-кожник. Только спустя месяцы, годы я получил полную и настоящую картину. Я даже не вникал, почему она оказалась с Тери той ночью. Я думал, что все это связано со съемками в Мексике, ты помнишь об этом?

Джо с яростью толкнула его обратно на стул.

– С этого дня я не желаю тебя видеть. Но сначала ты скажешь, где сейчас моя мать.

Образ Светланы из детства так глубоко засел у Марка в голове, что, когда она вошла, он даже не узнал ее. Первая реакция – самозванка… еще секунда – «это опять ее трюки», и, в приливе ярости – «Неужели она до сих пор думает, что может меня одурачить? Что я все тот же застенчивый, пытающийся угодить пасынок, которого можно одним взглядом отправить в ее родную Сибирь или куда-нибудь в этом роде?»

Когда она медленно подошла ближе, осторожно, как человек, только что вставший на ноги после болезни, Марк увидел, что она не самозванка и нет никаких трюков. Это была оболочка той женщины, которая когда-то вышла за его отца. Марк тогда не смог определить свое отношение к ней – то любя ее, доверяя, то в следующий момент ненавидя за высокомерие и равнодушие к нему и – довольно часто – к отцу. И сейчас с ним творилось то же самое.

С тех пор как Марк получил мучительное и трогательное письмо Алексы, его переполняли самые разные чувства. И он ожидал, что они выльются в поток горьких разоблачений. Но появление Светланы лишило всех эмоций, оставив один шок.

По дороге из аэропорта на север от Сан-Франциско Марка раздирала ярость: он так рассеянно слушал рассказ Алексы о деревьях, при первых встречах она вспоминала о них с детским восторгом. Этот восторг никак не вязался с ярлыком пустой, разряженной куклы, который он цинично пытался налепить на нее. И при всем при том приходилось признать, что она – самая прекрасная из всех кукол, какие только могут быть. Она рассказывала о восхитительных, сказочных красных лесах точно так же, как он рассказывал о восхитительном, сказочном океане. Тогда он заглянул в мир настоящей Алексы, девушки, женщины, в которую он честно старался не влюбиться, которая помогла ему увидеть все лицемерие в отношениях с мачехой и ее компанией. Теперь он понимал, что, ничего не делая, никому не говоря ни слова, он подписался под идеей «Вечной Молодости», дав убедить себя, что это «коммерческие мелочи, которые никому не принесут вреда». Марк презирал себя за то, что должен был с первого дня заподозрить неладное и не сделал этого.

– Марк, это… это такой сюрприз… Что ты здесь делаешь? – К непроходящему изумлению Марка, Светлана все еще пыталась сохранять видимость королевского бесстрастия и неуязвимости. Но что-то случилось, это больше не удавалось. Свет в ее мире угас. – Ты всегда отказывался приехать посмотреть и оценить мою работу! – Слова прозвучали как патетическое блеяние.

Седоволосая медсестра, которая наконец-то вышла на его разъяренные звонки в дверь, появилась в проходе, сильно нервничая.

– Мадам, этот джентльмен сказал, что он доктор Лэннинг, ваш приемный сын. Я сказала ему, что вы больны. Вы хотите, чтобы он ушел?

Светлана до сих пор могла остановить нервную болтовню одним величественным взмахом руки. Сестра ушла, и к Марку вернулось понимание той цели, ради которой он пришел сюда.

– Мне все известно, – сурово проговорил он. – Алекса мне все рассказала.

Светлана заплакала. Видеть это было все равно что наблюдать за Тем, как рушится памятник. Слезы лились беззвучно, плечи опустились, и вдруг в Марке зашевелилось что-то непонятное. Он понял, что не хочет видеть ее такой, поверженной, разбитой. Хотелось дотронуться до ее плеча, напомнить ей, кто она, кто он. Светлана словно поняла его ощущения: она едва заметно дрогнула, как от настоящего прикосновения, и повернулась к солнцу, которое пронзало гигантские кипарисы за окном ослепительными золотыми лучами.

– Не суди меня, Марк, – низким голосом сказала она. И снова повторила, уже жалобно: – Не суди, пожалуйста.

Марк опустился в глубокое кресло, память уносила его в другой день, другое противостояние – совсем еще мальчик, он пытается обвинить властную женщину в чем-то, чего сам не понимает отчетливо… в том, что не заботилась об отце… что виновата в его смерти из-за того, что пренебрегала им… что попала под влияние отвратительного человека по имени Бакстер Форга… Надменная женщина сидит на стуле у окна – дело происходит в Париже – слушает, спокойно ждет, когда он закончит излияния. Теперь его очередь ждать, и он будет ждать сколько угодно, пока она не расскажет все.

В ее глазах все еще стояли слезы, когда она повернулась к пасынку.

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать этим «все»? «Все» – это годы моих страданий? Ты хочешь сказать, что знаешь, как я жила все эти годы отшельницей, зная, что совершила ошибку?

Светлана тяжело опустилась на стул рядом, протягивая ему красивую белую руку, которую он не смог взять.

– Это несчастный случай. Я была слишком уверена в себе. Решила, что мы в конце концов нашли ту самую совершенную формулу красоты.

– Мы? – Голос Марка не давал никакой надежды на доверие, не говоря уже о прощении.

– Магда и я – мы работали вместе. Она делала ошибки. Я никогда не делала ошибок. Форга знал это. Он ненавидел Магду, но в меня верил. Магда тоже в меня верила… всегда говорила, что в семье я единственный гений. И твой отец – он тоже так думал. Он верил в мои эксперименты, ты не помнишь? – Напряжение в комнате становилось физически ощутимо.

Он помнил все прекрасно. Ведь это из-за близорукости и слепой преданности отца он оставил дом. Если таковым можно было считать маленькую комнату наверху, куда неохотно ставили раскладушку, когда он приезжал летом на каникулы. Сразу после школы он ушел во флот. Марк с трудом сдерживал слезы, впервые услышав в голосе мачехи боль. Теперь он понимал, что ждал от нее этой боли долгие годы – боли за смерть отца. Но страдала она из-за другого человека – своей сестры Магды.

Она заговорила отрывисто, коротко, то и дело переводя дыхание:

– Она увидела – Магда увидела лицо Тери после операции. Это был настоящий ужас! Магда лично выбрала Тери как идеальную кандидатку на мой новый метод, этот метод должен был сполна окупить все наши потери в борьбе с правительством. Она была совершенной. Совершенным материалом… – Голос оборвался. – Но оказалось слишком рано. Хоть Бакстер Форга и вложил деньги, их хватало, но… не сработало. Это было страшно – самое ужасное несчастье.

Марк тупо уставился на мачеху… Миссис Лэннинг… Светлана… Мадам Дэви, доктор Лэйн из клиники «Фонтан». Имена вдруг взорвались в его сознании. Лучшим кандидатом была Тери Шепард, мать Алексы! Он с отвращением смотрел на женщину, всхлипывавшую рядом с ним. Рыдающую из-за того, что ее обожаемая сестра стала свидетелем неудачи ее «совершенного эксперимента».

Светлана откинулась на спинку кресла, серебро волос блестело на фоне темно-синей шелковой подушки. Она закрыла глаза.

– Каждую ночь, до сих пор, Магда приходит ко мне. Иногда она в ярости, иногда прощает меня. Я вижу, как она стоит в операционной, заламывая руки, – она увидела страшные шрамы Тери, знает, что Тери потеряла память, жизнь ее висит на волоске.

Ее голос становился все ниже и ниже и перешел на шепот, свист.

– Как обычно, Форга нашел решение. Он знал, что выявление формулы – для меня только вопрос времени. После Тери не должно было быть других крупных экспериментов.

Марк сжал кулаки. Он лопался от ненависти к себе, от позора, что имел дело с «Дэви». Светлана не открывала глаз и продолжала говорить:

– Мы собирались отвезти Тери в клинику через мексиканскую границу. Там у нас было бы время решить, что делать дальше. Нужно было уезжать из Штатов после того случая в Лас-Вегасе. Мы сделали то, что сказал Борис, – мы всегда его слушались. – Светлана открыла большие голубые глаза и наклонилась к Марку, схватив его за колено. – Ты ведь знаешь это, да? Ты никогда его не любил. Твой отец говорил мне, что ты его ненавидишь.

Марк не ответил, ему не надо было отвечать. Светлана снова рухнула назад на спинку кресла, уронив голову в поток солнечных лучей. Он осветил лицо, как прожектор на допросе.

– Он – Борис… Форга сказал, чтобы мы взяли машину на имя Тери. Он знал, что Магда уговорила ее дома соврать, что едет в Мексику на съемки. Очень просто – Магда воспользовалась ее правами, которые нашла в сумочке. Магда была за рулем… – У Светланы почти пропал голос. Ей стало трудно выговаривать слова, каждое из которых вгоняло Марка в еще больший шок. – Мы с Тери ехали на заднем сиденье… туман, дождь, все это несчастье – ехать к Борису в клинику, которая вовсе и не клиника, а… палата для наркоманов. Но туда мы так и не добрались. Машина врезалась в скалу. Магда – моя Магда!.. – Неожиданно Светлана пронзительно заверещала: – Ей было не выбраться. Так и сгорела заживо. Моя Магда умерла с мыслью, что я неудачница.

Марк вцепился в мачеху. Он сказал, что знает все. Теперь он понял, что и он, и, судя по письму, Алекса не знали ничего. Но Светлана не понимала этого.

– А Тери спаслась, – последовал не вопрос, а утверждение.

Светлана вздохнула тяжело и длинно.

– Тери спаслась, а я стала узницей… Форги. С тех пор он не переставал меня шантажировать. – Вдруг глаза Светланы заблестели, слезы исчезли. – У Тери большой прогресс. Кожа потихоньку начинает восстанавливаться…

– А память? – выдохнул Марк.

– Конечно, доктора следят за тем, чтобы она не узнала, что произошло на самом деле, – снова вздохнула Светлана. – Они говорят, с момента катастрофы прошлое отрезано для нее.

Марк с презрением просмотрел на Светлану. Даже сейчас эта женщина, похоже, не понимает, что именно она стала виновницей всей кровавой путаницы.

Опустив глаза, она заговорила опять:

– Они говорят, что если появится кто-нибудь из прошлого, кого она любила, это может помочь… – Светлана всем своим видом умоляла его об одобрении. – Но, естественно, я никогда не пускала к ней Бена, ее ничтожного мужа. Я попросила докторов показывать ей обложки «Вью». Уговорила Форгу попробовать Алексу для работы в «Дэви» – надеялась, это принесет спасение – чтобы Магду простили на небесах. Тери писала Алексе письма как простая поклонница – не зная, конечно, кем она ей приходится… Это давало Тери радость, я знаю.

– Радость? Как ты смеешь говорить так после всего, что натворила? – оборвал Марк. Но злобой ничего не добьешься. Теперь единственное, что он может сделать – это чем раньше, тем лучше начать участвовать в лечении Тери – Тери, матери Алексы. При одной мысли об Алексе все вокруг озарялось. Скоро он сможет позвонить ей и сообщить невероятные новости, что ее мама жива, но сначала придется подумать, как улучшить состояние Тери. И тогда он снова попросит ее выйти за него замуж.

На солнце наплыло облако, в комнате потемнело. Марк резко поднялся: нельзя терять ни минуты.

– Я хочу сам обследовать Тери Шепард, и как можно быстрее. Где она?

Светлана словно не могла двинуться с места. Она еще глубже провалилась в кресло.

– Отсюда всего в получасе езды. В маленьком секретном опытном центре – в Орегоне. – Она горько усмехнулась. – Очень маленьком, слава Богу. Она единственный кожный пациент. Еще есть пара потерянных душ – алкоголики и наркоманы.

– В Орегоне? – повторил Марк.

– Да, в Орегоне, в получасе езды отсюда, – с чувством сказала Мадам Дэви. – Ты готов встретиться с Тери Шепард прямо сейчас?

* * *

Сегодня утром красивый доктор, появившийся в ее жизни то ли несколько недель, то ли месяцев, назад, объявил Тери, что приготовил ей чудесный сюрприз. Она надеялась, что он действительно окажется чудесным – это не то что утомительные беседы с доктором Лэйн. Та, хоть и очень умная женщина, никогда не могла внятно ответить на простые вопросы, например, почему нигде вокруг нет ни одного зеркала. Тери пришлось долго вспоминать это слово. Зеркало, зеркало на стене… она до сих пор все путает. Иногда даже чашку она называла другим словом, а на следующий день вспоминала, как оно звучит на самом деле. И тем не менее, она прошла «долгий, долгий путь». Понемногу все становилось на место. Доктор Лэйн очень помогла в этом, уговорив продиктовать пару писем хорошенькой модели из «Вью», которая, как ей сказали, очень похожа на нее.

Тери верила в это. Что-то в этой девушке вызывало из глубины сознания самые разные мысли и воспоминания. Тери вздохнула: она не видела Светлану, доктора Лэйн, с тех пор, как она привела ей нового доктора, и фотографии девушки тоже перестали приносить.

Может, доктор Лэйн начинает стареть? В последний раз она смотрелась старой, мешковатой – совсем не похожей на ту женщину, которая сначала произвела такое сильное впечатление на Тери. Но это было так давно.

Если доктор Марк Лэннинг полностью заменит Светлану, Тери решила, что так будет даже лучше. Она прикоснулась к своему лицу. Последняя операция, из-за которой она плакала, кажется, действительно сделала кожу ровнее. И новый молодой доктор сказал, что уверен в том, что теперь ее внешность очень близка к кардинальному улучшению. Давно пора бы ему наступить. Хотя вокруг не было зеркал, она знала, что все равно будет почти непреодолимо страшно взглянуть на себя.

Прежде чем приехал новый доктор, она пережила столько страданий, каждое утро просыпаясь с тем, чтобы вспомнить, что Магда, чудесная подруга Магда, погибла в автокатастрофе. Магда вела машину, а они с доктором Лэйн сидели сзади. Они ехали в реабилитационный центр в Мексике. По крайней мере, так рассказывала доктор Лэйн, потому что самой так и не удавалось вспомнить, куда они ехали… и почему. Все слилось в одно смутное пятно. Она не помнила даже, как уезжала из Мексики и как попала в Орегон, где живет уже так долго.

Знакомясь с Тери, доктор Лэннинг сказал, что его зовут Марк, и ей понравилось имя – звучит как-то по-французски. Он дал ей небольшую шелковую сумочку, которую с тех пор она почти не выпускала из рук. Что-то при виде сумочки сладко щемило внутри. Она пахла ландышем. Она обожает запах ландышей. Марк сказал, что скоро они пройдутся по магазинам и, может быть, найдут похожие духи, но сначала – чудесный сюрприз.

Календарь большими красными буквами показывал среду, первое число. Таким же красным светом горел восход над Орегоном, где шла ее жизнь, в которой приходилось довольствоваться маленькими радостями. Но тут же следовала беспричинная грусть, которой Тери никогда не понимала. И все равно она любила свой маленький домик посреди живописных газонов клиники, в которой сиделок было больше, чем самих пациентов.

Среда, первое число. Тери раскрыла сумочку, закрыла ее и улыбнулась. Несомненно, букет роз на подносе с завтраком – тоже часть сюрприза.

Теперь у нее есть гардероб, из которого можно кое-что выбрать самой – с тех пор, как двигаться стало полегче. Она нахмурилась. Когда-то ходить совсем не получалось, и даже сейчас не прошел страх от звука опасности – едущей машины. Иногда она слышала его, но слава Богу, близко они никогда не подъезжали.

Тери погуляла в саду, где в воздухе витал запах роз, и вернулась на террасу. Из комнаты со стеклянными дверьми слышались голоса, мягкие, грустные. Там оказался красивый доктор и – Тери боялась поверить глазам – та самая модель из «Вью», лицо которой так напоминало Тери себя. С ними еще один молодой человек, а с ним вторая девушка – до боли знакомое, любящее круглое лицо со слезами на глазах. Не зная отчего, Тери протянула к ней руки. Она знает ее. Вдруг стало ясно, что она знает обеих девушек очень, очень хорошо. Страшновато, но раз доктор Лэннинг, Марк – здесь, то все в порядке… все будет хорошо.

Тери медленно приближалась к ним, Марк взял ее за руку и нежно сказал:

– Тери, это Алекса – человек очень важный для меня, для тебя, я хочу тебя с ней познакомить…