Текст книги "Вчера-позавчера"

Часть седьмая
Ицхак прощается со своим другом и находит себе подругу

Как большинство молодых людей из Галиции в том поколении, Ицхак отличался поразительной скромностью. Друзья – были у Ицхака, а вот подруг – не было. Все то время, что жил Ицхак в своем городе, он не говорил ни с одной женщиной, кроме матери и сестер как это принято в хороших семьях, где не знакомятся с девушками до обручения. Исключением были гимназисты и студенты, которые нарушали неписаный закон и ухаживали за девушками. И находились девушки, отвечающие им взаимностью и гуляющие с ними в открытую.

Как вел себя Ицхак в своем городе, так он вел себя в Эрец Исраэль: не интересовался женщинами и не искал их дружбы. И возможно, ему даже не приходило в голову, что молодой человек, вроде него, может подойти к девушке, хотя и видел он, что некоторые из его друзей так поступают. Воспитание, полученное Ицхаком с детства, давало себя знать в юности. А раз он так привык, то привык. И это была заслуга его матери, что он относился серьезно к вещам, к которым другие относились легкомысленно. И если вставал перед ним образ матери, она не выглядела увядшей, какой была перед кончиной, он видел маму своего детства, когда казалось ему, что во всем мире нет мамы, прекраснее ее. То она представала перед ним одетая во все белое, как в Судный день, и голос ее был полон милосердия. То он видел ее, как в давние времена, в голубой ротонде, которую привез ей отец с ярмарки. То он видел только ее белую руку, протянутую ему, когда подвели его поздравить маму с рождением сестренки. А иногда соединялись все эти картины в единый образ, и было ясно ему, что нет в мире такой женщины, как его мама. И раз уж мама его умерла, женщина, которая придет на ее место, должна быть такой же скромной и милой, как мама. Безобразные страдания не замутили его душу, человеческие пороки не коснулись его сердца благодаря матери его, которая была совершенна. И даже когда ослабла его вера, скромность его не поколебалась.

Вышло так, что Рабинович уехал из Эрец Исраэль. Когда он приступил к работе в магазине, то сделал это только для того, чтобы спастись от голодной смерти. Со временем позабыл он причину и снова стал торговцем – тем, кем он был в своем городе. Только все те годы, что он жил в своем городе, магазин был для него второстепенным делом, а Эрец Исраэль – главным в жизни; с тех пор как начал служить в магазине в Эрец Исраэль, магазин стал главным делом в его жизни. И опыт, приобретенный им в отцовском магазине, и страх перед угрозой голода, пережитый им, способствовали тому, что он приобрел славу отличного работника и все вокруг были довольны им. Покупатели – потому что они получали желаемое; хозяева магазина – за то, что он умел привлечь покупателей. Администратор и бизнесмен, лавочник и чиновник стали постоянными клиентами магазина, ведь с того дня, как там появился Рабинович, они могут найти здесь подобающее себе платье. И даже тот, у кого сутулая спина или слишком выдается живот, – находят для него решение проблемы, вроде металлического стержня, поддерживающего воротник пиджака, и он получает одежду, подходящую к его фигуре. И уже после того, как расплатился покупатель, подает Рабинович клиенту пиджак, и разглаживает его на нем рукой, и подводит его к зеркалу и показывает ему, что товар этот стоил того, чтобы его приобрести. Покупатель в магазинах Эрец Исраэль не привык, чтобы с ним много возились, тем более когда уже уплачено, потому что большинство лавочников Эрец Исраэль считают, что покупатели созданы только лишь для их обогащения, а потому видит клиент внимание к себе, приветливость Рабиновича, и приходит к нему в магазин.

Заметил Рабинович, что имеются в Эрец Исраэль педанты, которые всегда стараются в одежде следовать моде и, выезжая за границу, покупают себе там одежду, так как торговцы платьем в Эрец Исраэль привозят товар из Вены уже вышедший из моды и купленный там по дешевке, и не каждому подходит этот товар по размеру. Принялся он уговаривать своих хозяев привозить качественный товар и нанять опытных портных, чтобы обслуживать людей со вкусом, но хозяева не слушали его и не желали изменить своим привычкам: тратить мало, а получать много. Короче, они не хотели менять свои привычки, а Рабинович не хотел поступиться своим мнением. Начал он искать работу в других магазинах и нашел хороший магазин, чьи хозяева держали постоянных портных, шивших одежду для богатых христиан и турецких офицеров, однако владелец магазина брал к себе на службу только своих родственников. Начал Рабинович подумывать о Бейруте и Египте. Как только стал думать о загранице, решил, что лучше отправиться в Европу и научиться там тому, чему не научишься в левантийских странах. А что касается «завоевания труда», так ведь и эту профессию надо «завоевать». Несмотря на то что торговля готовым платьем уже в руках евреев, не все евреи, особенно те, что любят хорошо одеться, покупают одежду в Эрец Исраэль, не находят они здесь для себя то, что им нужно. Яркони – из богатой семьи и отец посылает ему деньги, поэтому он уехал изучать агрономию; я, у которого нет богатого отца и нет денег, поеду учиться торговать: как сельское хозяйство, так и торговля помогут Эрец стать на ноги. Итак, оставил Рабинович, товарищ наш, Эрец Исраэль, как многие после него и как многие до него. Приезжают идеалистами, а уезжают реалистами.

Поднялся Рабинович на корабль вместе с другими пассажирами, покидающими Эрец Исраэль. Неласково приняла их страна, оставляют они Эрец Исраэль и возвращаются в галут. Часть из них радуется, что избавляется от мучений в Эрец, часть – печалится, ведь неизвестно, что ожидает их там. Когда совершали они алию в Эрец, знали, зачем приехали, когда уезжают из Эрец, не понимают, ради чего они это делают. Пожалуй, единственный тут из них, Рабинович, товарищ наш, знает, ради чего он уезжает: чтобы потом возвратиться и открыть здесь магазин готового платья, где каждый найдет себе подходящую одежду. Три года потерял Рабинович в Эрец Исраэль, пока наконец понял, что ему надо. И как только понял, принял решение и расстается с Эрец Исраэль ради Эрец Исраэль. Он надеется, что в будущем все те, кто сейчас осуждают его, скажут в день его возвращения: «Правильно сделал, что уехал, ведь ради благополучия Эрец ты уехал: Эрец нуждается в земледельцах, но точно так же она нуждается в грамотных торговцах».

Это был субботний день, день, когда каждый еврей, даже не соблюдающий субботу, не работает, поэтому проводить своих друзей пришло много народу. Одни плачут и жалеют своих друзей, вынужденных покинуть Эрец Исраэль, а другие завидуют, что те едут в Европу, точно так же, как плакали или завидовали их друзья, когда они сами отправлялись из своего города в Эрец Исраэль.

И Ицхак тоже пришел проводить своего друга, отправляющегося в плавание. Со дня прибытия в Эрец Исраэль и по сей день не был Ицхак на корабле, теперь, когда его друг уезжает за границу, поднялся Ицхак на корабль, чтобы побыть с ним до отплытия корабля.

Стоит огромный корабль в водах Яффы, а мы позабыли уже, как приплыли мы на нем в Эрец Исраэль и представить себе тогда не могли, что настанет день и мы отправимся на нем в галут. Запахи гари и моря сменяют друг друга. То – пахнет гарью, то – пахнет морем. И еще один запах, вкусный аромат готовящихся блюд и выпечки, исходит от судна как аромат того мира, где сидят и едят, и пьют в покое и безмятежности хорошо одетые люди, похожие на этих господ и дам, стоящих на корабле и глядящих в море.

Рабинович занят своим багажом и всякими другими проблемами отъезжающих, а Ицхак стоит неподалеку от него, чтобы не мешать ему в том, в чем не в состоянии помочь, ведь Рабинович – человек расторопный и любит все делать сам. Стоит Ицхак и смотрит на друга, который что-то завязывает и развязывает, завязывает и развязывает, и думает: вот уже друг покинул его. И он жалеет его: ведь придется тому скитаться в далеких краях, и одновременно завидует ему: ведь все эти далекие края стали дороги его сердцу. Вспомнил Ицхак все города, и деревни, и горы, и реки на пути в Эрец Исраэль. И все города, и деревни, и горы, и реки эти – те самые, что он видел в пути и не обращал на них внимания, ведь глаза его и сердце были в Эрец Исраэль – все они встают перед его взором, одно прекраснее другого. Возносятся вверх огромные здания, и раскинулись великолепные сады и парки, и забавные скульптуры изрыгают фонтаны воды, и хорошо одетые люди сидят в кафе, и разносится аромат толстых сигар вместе с ароматом кофе и пирожных. Проносятся мимо холмы и горы, и с гор доносится запах снега, и вечнозеленые леса машут своими ветвями, и ручьи играют в долинах, и площади городов заполнены народом, и проносятся роскошные кареты, и господа, мужчины и женщины, сидят в них, развалившись на подушках из красного бархата и шелка. И вдруг исчезли все эти чудные видения, и вновь Ицхак видит себя на том месте, где он стоит, в той самой Яффе, которую его друг покидает. Пока что он и его друг стоят на корабле, но еще немного, и поплывет один за пределы Эрец, а другой вернется в Яффу. И снова потекут дни без перемен.

День проходит за днем и неделя за неделей, и раз в неделю или в две недели приходит письмо от отца, и раз в неделю или в две недели пишет отцу он. Письма, что он пишет отцу, и письма, что отец пишет ему, похожи друг на друга, как близнецы, и нет в них ничего, кроме вздохов. Огляделся Ицхак вокруг и увидел людей, готовых пересечь море. Подумал про себя: не сойду я с корабля, пока не приплывет он в Европу и я не попаду в те края, где люди пребывают в покое, наслаждаясь миром. А что касается расходов на дорогу, наймусь прислуживать на судне, как поступали некоторые из наших товарищей, отправляясь в путь без гроша в кармане. О чем мне жалеть? Может, о мебели в моем доме надо мне жалеть или о ведре с краской и о кисти стоит мне жалеть? В эти мгновения настолько легко было ему, Ицхаку, уехать из Эрец Исраэль, насколько тяжело ему было несколькими годами раньше приехать в Эрец Исраэль. И он не спрашивал себя, что он будет делать в Европе, чем он будет зарабатывать себе на хлеб. Ведь нет в его руках ничего, кроме этого ремесла, в котором он не самый большой специалист. Стоит он на корабле и видит себя в Европе разбогатевшим. Вот он заезжает в свой город, погашает все долги отца и еще дает отцу денег на жизнь и на приданое сестрам, а братьев забирает с собой и делает их богачами. Как завидуют ему горожане! Одни завидуют, что он был в Эрец Исраэль, другие завидуют, что он жил в столицах, и те и другие завидуют, что он разбогател.

Пока он видит себя в мечтах в Европе, раздается гудок корабля, готового к отплытию. Схватил Рабинович Ицхака и поцеловал его прощальным поцелуем. Когда прощался Ицхак с отцом, и с братьями, и с сестрами, целовали они его и плакали у него на шее, но не знал Ицхак тогда вкуса поцелуя друга. Взглянул он на лаковые туфли своего товарища, сверкающие в этот день сильнее обычного, и отвернулся, чтобы подавить слезы. Нежная голубизна разливается в небе, и резкая синева надвигается с моря, и все пространство белое и свежее, как цветок миндаля, и что-то такое трепещет в воздухе, чего страстно желает душа человека.

Пока стоит так Ицхак, видит он Соню Цвайринг, девушку Рабиновича, в его объятиях, и две ее руки обвивают его шею, а шляпка сползла ей на ухо. Лицо ее болезненно и бледно. Похожа Соня в эти минуты на больного юношу.

Снова раздался корабельный гудок. Бегут матросы, торопятся и спешат. Одни готовят судно к отплытию, другие торопят провожающих сойти с корабля. Выпрямилась Соня, встала на туфли Рабиновича и поцеловала его на прощание. Повернулся Рабинович к Ицхаку и сказал ему: «Прощай!» Вытащил платок из кармана и вытер свои туфли. Спустились Соня и Ицхак по лесенке с большого корабля в маленькую шлюпку. Сдвинулся с места корабль со страшным грохотом и поплыл в открытое море, а маленькая шлюпка заюлила в водах бухты.

Молча сидели они рядом. Матросы гребли и вели лодку между валами и скалами, поднимая фонтаны соленой воды. Вода была холодной, а холод – соленым. Соня посмотрела назад. Большой корабль удаляется, а Яффа приближается. Не ждет ее приятный сюрприз. Вспомнила Соня троих или четверых молодых людей, с которыми встречалась в Эрец, а также одного русского журналиста, приятеля отца, учившего ее ивриту. Вспомнила, как он снимал кольца со своих пальцев перед тем, как обнять ее. Меж ними вклинился Гриша, раздражительность которого невозможно вынести. Даже обнимая ее, он смотрел на нее сердитыми глазами. Если бы не Рабинович, она была бы до сих пор в его власти. Пока она вся в этих мыслях, подошла лодка к причалу.

Прыгнула Соня и поднялась на сушу с ловкостью юноши. Посмотрели на нее матросы и одобрительно засмеялись. Следом за ней выбрался Ицхак с помощью двух матросов. Отряхнула Соня платье и разгладила его складки. Появились еще мужчины и женщины. Они тоже провожали своих знакомых, которые отправились за границу. Соня остановилась и сказала: «Эти уезжают, а другие не приезжают, и Эрец пустеет».

Портовая улица многолюдна и шумна. Грузчики и моряки торопятся и бегут. Грузчики – по домам, а моряки – в увеселительные заведения. Чиновники выходят из здания таможни, клерки из торговых домов и магазинов выходят им навстречу приветствовать их. Спешат почтальоны из шести почтовых отделений, опускают сюда – письма и газеты, туда – газеты и письма, почту, прибывшую на кораблях из-за границы. Человек пять евреев в субботнем платье смотрят на набитые почтой сумки почтальонов и спрашивают робко: «Есть для меня что-нибудь?» Если почтальон расположен к ним, подает им. Не расположен – желает им доброй субботы и отворачивается от них. И они отступают назад, оглядываясь по сторонам, не видел ли их кто. Соня подняла глаза на Ицхака и сказала: «В следующую субботу мы получим письмо от Рабиновича».

Осенняя тишина, закутанная в прохладу, объяла все вокруг. Пространство как бы сжалось, и запахло морем и гнилыми апельсинами. Ицхак и Соня шли и молчали, пока не вышли из песков порта и не вступили на городскую улицу. Остановилась Соня и купила себе букет жасмина, понюхала, заложила его за спину и сказала: «Почищу-ка я себе ботинки». Поставила одну ногу на ящик чистильщика обуви и приподняла подол платья. Выпрямил чистильщик ее ногу и погладил ботинок. Взял волосяную щетку, плюнул на нее, ткнул в гуталин и начал чистить, пока ботинок не заблестел как зеркало. Вспомнил Ицхак, как встала Соня на ноги Рабиновича и поцеловала его в лоб. Провел Ицхак рукой себе по лбу и заглянул внутрь ладони. Поставила Соня вторую ногу перед чистильщиком и велела ему, чтобы сделал все как можно лучше, будто эта нога – главная. Потом… что же было потом? – спросил себя Ицхак и ответил сам себе, – потом вытащил Рабинович шелковый платок и стряхнул им пыль со своих туфель. «Довольно!» – крикнула Соня, дала арабу деньги и пошла, а Ицхак идет с ней, то рядом, то чуть поодаль.

Молча пришли они на центральную улицу с большими магазинами, и консульствами, и министерствами, и конторами, и – магазином, где служил Рабинович. В связи с субботой магазин был закрыт и не почувствовал, что Рабинович оставил его и уехал. А над магазином – балкон и на нем белая вывеска, где написано синими буквами КОНТОРА ДЛЯ СПРАВОК. Много раз стоял Ицхак в этой конторе со своими товарищами, подавленными и огорченными, как и он. Немая печаль сковала ему губы.

Соня посмотрела на вывеску закрытого магазина и сказала: «Рабинович уехал и не скоро вернется. Как поступил Яркони, так поступил и Рабинович. Приезжают с шумом, уезжают потихоньку. Теперь Горышкин считает себя единственным в мире. Ты знаком с Яэль Хают? Горышкин ухаживает за ее подругой Пниной. Не знаком с ней? Если нет, ты ничего не потерял. Ты видел усы Горышкина? Как два банана, нависли они над его ртом». Соня поднесла букет цветов к носу и понюхала их.

Ицхак считал, что он ниже Сони. Все ответы его были: да или нет. Если бы пришло ему на ум что-нибудь стоящее, сказал бы ей. Хотя он и не придавал ей особого значения, он уважал ее, так как она была девушкой его друга. Молча шел он рядом с Соней. Поскольку он не привык к женскому обществу, то строго следил за каждым своим шагом, будто она княжеская дочь или дочь герцога. Поведение это смешило Соню и сердило ее, сердило ее и смешило. Смерила она его взглядом и спросила: «Неужели так ведут себя у вас там, в Галиции, с женщинами?» Опустил Ицхак глаза, покраснел и сказал: «Никогда не разговаривал я с женщинами, кроме мамы и сестер».

Много раз встречала Соня этого галицийца и удивлялась, что такого нашел в нем Рабинович, что приблизил его так к себе? Взглянула на него и закрыла глаза. Подправила оба конца своего воротничка и приложила руку к сердцу.

Когда прибыли они в Неве-Шалом, указала Соня Ицхаку цветами в левой руке на один из переулков и сказала: «Здесь я живу». Показалось ему, что хотела она сказать ему что-то. Однако она передумала, подала ему руку и попрощалась с ним. Соня вошла в переулок, а Ицхак пошел домой.

Часть восьмая
Соня

Яффа, красавица морей, город седой древности. Яфет, сын Ноаха, построил его и дал ему свое имя. Однако от всей красоты Яфета не осталось у города ничего, разве только то, что люди не в состоянии отнять у него, и город меняет свой облик в зависимости от природы своих обитателей. Белые дома его сверкают среди песчаных холмов, и зеленые сады венчают его прекрасными деревьями, как короной; грустное сияние солнца лежит на нем, морские ветры овевают его темные кипарисы, и морская синева играет с его песками; и чудный аромат разносится от его виноградников и от самых разных декоративных деревьев, украшающих людям их жизнь в Яффе.

Как и все большие города, построенные в древние времена, видела Яффа много перемен. Многие народы воевали у его стен, одни разрушали город до основания, другие строили на его развалинах. Вначале владел им Египет, потом Ассирия и Вавилон. Жили здесь филистимляне, и многие другие народы гнездились внутри его стен, пока не забрал Господь, Благословен Он, город из их рук и не отдал его нам, потомкам Авраама, его любимца, потомкам Ицхака, единственного сына Авраама, потомкам Яакова, первенца Ицхака. К берегу Яффы доставлял древний Тир кедры на строительство дома для Бога нашего, что в Иерусалиме, и из Ливана в бухту Яффы прибывали кедры для строительства Второго Храма. Цари из династии Хасмонеев вели здесь войны, а в море выходили корабли с еврейскими героями на борту за добычей, дабы отнимать награбленное, когда напал на них преступный Рим. Но за великие грехи наши была отнята у нас Яффа, и римляне и византийцы разрушили его. Следом за ними пришли арабы, и за ними – франки, потом – египтяне и за ними – турки. Но хотя город был под властью чужеземцев, находили мы в нем убежище под сенью мусульман. И если не была Яффа частью Святой Земли, зато удостоилась она чести стать воротами в Святую Землю, так как все, направляющиеся в Святой город Иерусалим, прибывают сперва в Яффу. А в будущем все серебро, и золото, и драгоценные камни, и жемчуг с кораблей, потерпевших крушение в Средиземном море, извергнет море в Яффе для праведников в мире ином. Поколение за поколением не была Яффа заселена евреями из-за древних запретов, не разрешавших евреям задерживаться в Яффе и селиться там. Потому что они хотели увеличить еврейское население Иерусалима и потому что они боялись рыцарей Мальты, совершавших разбойничьи налеты на города побережья. Когда был снят запрет и когда ослабела Мальта, снова стала Яффа городом Эрец Исраэль.

В те времена, что мы жили в Яффе, это уже был большой и шумный город. Корабли прибывали издалека, привозя товары, и Яффа посылала свою продукцию в дальние страны. Туристы, приезжающие осматривать страну, не проходили мимо Яффы, а из поселений Иудеи каждый день приезжали крестьяне по торговым делам и женщины за покупками. Новые районы – Неве-Цедек и Неве-Шалом были построены в Яффе. Население Яффы достигло сорока тысяч человек, а может, и больше, и среди них – около пяти тысяч евреев – ашкеназов, сефардов и йеменитов. Многие из них жили в песках Неве-Цедек и Неве-Шалом, на побережье, и в районе Аджами, и между цитрусовыми плантациями на пути к Шароне. Из Неве-Цедек до порта – около получаса пути, а из порта до конца Аджами – тоже полчаса пути, и все еще не обогнул ты всю Яффу. Есть места в Яффе, похожие на окраину, а на самом деле это центр города, просто тянутся огромные плантации, а затем опять появляются дома, а за домами снова плантации и снова дома. Тут дом скрывается в саду, а тут выглядывает дом из сада, а иногда просто встречаются группы смоковниц, или виноград, или гранатовые деревья. И все еще не прекратилось заселение города, и случается, что за ночь вырастает новый дом. Есть места в Яффе, где ты не встретишь ни одного приятеля или знакомого, но, когда ты возвращаешься в свой квартал, ты встречаешь всех, так как все живут в трех-четырех соседних кварталах. И уж если ты не встречаешь всех, часть из них наверняка встречаешь, и тех, о ком не думаешь вовсе, и тех, о ком думаешь постоянно. А порой попадается тебе навстречу человек, которого ты начисто забыл, однако это не мешает тебе помнить о нем хорошенько.