Текст книги "Мариенбад"

27

Бейльця Курлендер из Мариенбада – своему мужу Шлойме Курлендеру на улицу Налевки в Варшаву

Моему дорогому просвещенному супругу Шлойме, да сияет светоч его!

Сообщаю тебе, что мне здесь очень нехорошо. А именно я чувствую себя еще более нервной, чем была в Варшаве. Боюсь, что и лечение мое, и весь этот Мариенбад выброшены на ветер. А кто виноват, как не ты? Потому что, коль скоро я в Мариенбаде окружена шпионами, так ведь и жизнь моя в опасности. Я совсем не знала, Шлойма, что еще до того, как я приехала в Мариенбад, ты себя обеспечил шпионами, которые следят за каждым моим шагом, где я стою, где хожу, что ем, когда пью и с кем говорю. Это, право же, очень мило с твоей стороны, когда ты жалуешься другу на свою жену, и сообщаешь ему, что я транжирка, и просишь его разъяснить мне, что дела твои не блестящи… А он, твой «добрый друг», и в самом деле так хорош, и честен, и благороден, что берет твои умные письма и отсылает их своей Эстер, а та передает их своей сестре Ханце, а Ханця пересылает их сюда, в Мариенбад, своему мужу Меерке Марьямчику, или, как ты его называешь, «одесскому шарлатану». Но «одесский шарлатан», если хочешь знать, гораздо благороднее твоего «доброго друга». Шарлатан! Но если бы не он, я бы не знала, что у тебя в Мариенбаде имеются шпионы и «добрые друзья», которые следят за каждым моим шагом. Счастье, что твои письма не попали в руки Ямайчихи, – тогда бы все Налевки знали твои секреты, которые ты поверяешь твоим «добрым друзьям». Они готовы купить тебя и продать, а ты веришь в них, как в Бога. Уж если на то пошло, то я должна тебе раскрыть глаза, Шлойма, чтобы ты знал, кому можно доверять, а кому нет. Посылаю тебе парочку писем твоего «доброго друга», присланных мне вскоре после моего приезда в Мариенбад. Прочти эти записки – получишь удовольствие. Надеюсь, что после этого ты больше не станешь писать ему, не будешь поверять ему тайн, а меня перестанешь есть поедом за то, что я знаюсь с одесскими шарлатанами, с кишиневскими неудачниками, с лодзинскими франтами и тому подобное. Потому что твой доверенный, Хаим Сорокер, если хочешь знать, в тысячу раз хуже своего шурина Меера Марьямчика, хоть Меер и шарлатан и хотя он так осточертел мне своими письмами, что я вынуждена была попросить его больше мне таких писем не писать, не то я перешлю их Ханце. Я хочу, чтобы ты видел, что черт не взял их, и посылаю тебе эти письма вместе с письмами Хаима Сорокера. Может быть, ты поймешь наконец, что тебе не нужны здесь ни опекуны, ни шпионы, ни защитники. Я и сама, с Божьей помощью, могу постоять за себя. Взять к примеру тех двух чудаков, которые ехали со мной из Берлина и распрощались со мной в Мариенбаде на вокзале. Думаешь, я их потом не встретила в Мариенбаде? Такую бы им болячку! Теперь их здесь уже нет, но в первое время они мелькали перед глазами. Я, понятно, отворачивалась, притворялась, что не узнаю их… Думаешь, они были в отчаянии? Не беспокойся, они здесь болтались не одни. Есть еще достаточно дам и женщин. Есть Броня Лойферман и Лейця Бройхштул, есть Шеренцис и Пекелис и еще такие же тихони, и все они не слишком привередливы: был бы мужчина в шляпе – вот и кавалер. А тем более такие кавалеры, как эти двое, болтуны, каких свет не видывал! Один из них, тот, что поцеловал меня и заработал пощечину, рассказывает анекдоты так, что умереть можно, а второй поет песенки – куда там наш «Элизиум-театр»! Можешь себе представить, что даже Ямайчиха не выдержала, стала кокетничать с ними и у источника познакомила их со своими дочерьми. А потом она узнала от свата, что эти чудаки женаты, и спровадила их. Ты, пожалуй, спросишь, почему они сразу не сказали, что женаты? А Марьямчик? А твой доверенный Хаим Сорокер? Ведь он-то уж наверное женатый и детей имеет чуть ли не моего возраста. Как же это он позволяет себе писать такие любовные записки, и кому? Жене своего друга, за которой ему поручено наблюдать!.. Поверь мне, Шлойма, зачем мне нужен был богатый муж? Разве не лучше было бы выйти за равного мне? Правда, я, может быть, не ездила бы в Мариенбад. Ну и черт с ним, с Мариенбадом. Если хочешь знать, он ничего мне не дал. Наоборот, с тех пор как я здесь, я потеряла больше двух фунтов. Я спросила доктора, что делать, а он говорит: «Кушать побольше, гулять поменьше, а главное, не огорчаться и не волноваться». Удивительно умный доктор! Это я и без него знаю. Я спрашиваю: может быть, лучше мне поехать во Франценсбад? А он говорит, что ничего не имеет против. В таком случае, почему бы мне не съездить во Франценсбад? Говорят, это отсюда рукой подать. Франценсбад – это курорт чуть ли не для одних женщин. И все, говорят, там дешево, даром. Броня Лойферман давно уже собирается во Франценсбад, и Лейця Бройхштул – тоже туда, а Шаренцис и Пекелис, наверное, тоже потащатся следом. Они мне во всем подражают. Куда бы я ни пошла, они тоже идут, что бы я ни надела, им нравится. Посмотрели бы их мужья, эти Иче-Майеры, как ведут себя в Мариенбаде их жены, они получили бы большое удовольствие. Но я не желаю вмешиваться в чужие дела, у меня достаточно своих забот и горестей. Если бы я знала, что меня в Мариенбаде ждет такое «лечение», не поехала бы я сюда ни за какие деньги! Я бы не стала слушать мою родственницу и поехала бы лучше в Висбаден или в Остенде. Там хотя бы есть море и можно купаться. А здесь что? Сгораешь от жары, да еще на тебя клевещут налевкинские балаболки… А из-за кого? Из-за тебя и твоих «добрых друзей», в которых ты веруешь, как в цадика. После того как ты прочтешь его «любовные записочки», адресованные мне, ты, я надеюсь, увидишь, кто такой Хаим Сорокер, и перестанешь ему писать письма и доверять секреты. А когда захочешь мне послать деньги, так на то есть почта. А что касается моих дядей, о которых ты мне пишешь, то упаси тебя бог устраивать их на должности, потому что, если что-нибудь будет не так, ты станешь попрекать меня и говорить, что я и моя родня тебя разоряем. Дай им лучше сколько-нибудь на дорогу, и пусть они едут в Америку, тогда ты будешь знать, что избавился от них раз и навсегда, и дело с концом. И прошу тебя не посылать мне больше переводов через твоих «добрых друзей» и «доверенных лиц». И, ради бога, присматривай за домом и скажи Шеве-Рохл, чтоб она не торопилась ставить огурцы на зиму сейчас, когда так жарко и огурцы на вес золота. И напиши мне, так ли жарко и в Варшаве, как здесь: даже одеться невозможно как следует, чтобы выйти из дому. Дожить бы мне до того момента, когда отсюда можно будет уехать на другой курорт. Мариенбад и налевкинские кавалеры с их любовными записками мне так опротивели – пусть меня Бог не накажет за такие речи, – что я на них уже и смотреть не могу.

От меня, твоей жены Бейльци Курлендер.

28

Хаим Сорокер из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мериенбад

Глубокоуважаемая мадам!

Я у Бога в стряпчих не состою, чтобы наблюдать за чужими женами и подмечать чужие ошибки. Все же я не могу сдержаться после того, как вы вчера так холодно меня приняли, и должен разъяснить вам, что собой представляет та личность, с которой я вчера вас встретил. Может быть, вы не знаете, кто это, – мне даже неприятно говорить о родственнике, – а он мой шурин, и я его хорошо знаю. Просто позор с ним встречаться, а тем более показываться с ним на улице. Помимо того что он пользовался дурной славой еще когда жил у себя в Одессе, он к тому же дикий хвастун и скандалист. Пишу вам об этом только потому, что ваша честь и честь вашего мужа мне дороги, как моя собственная честь. Я выполнил свой долг только из личной симпатии к вам. Вы приехали из Берлина, наверное, нужны деньги? Я и моя касса всегда к вашим услугам.

Друг вашего мужа X. С.

29

Меер Марьямчик из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Милая моя мадам Курлендер!

Я вижу, что вы избегаете меня, и потому я вынужден обратиться к вам по почте. Не понимаю, чего вы так стесняетесь? Если вам неловко встречаться со мной в еврейском ресторане или в кафе «Эгерлендер», приходите лучше в «Кафе Франсе», где вы были на днях с вашей родственницей, мадам Чапник. Лучше было бы, если бы вы пришли одна. Я должен сообщить вам интересную вещь о моем шурине Хаиме Сорокере… Кстати, о чем это он с вами секретничал у источника? Неужели вы допустите, чтобы такой ростовщик, как мой шурин, за вами ухаживал? О чем он с вами будет говорить? Об игре в «очко», которой он занимается дни и ночи напролет? Или о векселях и гешефтах на Налевках?… Жду вас между четырьмя и пятью.

До приятного свидания M. M.

30

Хаим Сорокер из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Уважаемая мадам!

Я не понимаю, зачем вам нужно было посылать ко мне человека? Если вам нужны деньги, вы могли бы сказать мне вчера в ресторане. Я вам говорил, как только вы приехали, что моя касса открыта для вас всегда, в любое время. Если вам неудобно приходить ко мне, я могу прийти к вам. Я ради вас труда не пожалею, во-первых, ради вашего мужа, а во-вторых, ради вас самих… Я бы сразу послал деньги через вашего посланца. Но, во-первых, мне нужно обменять русские рубли, а во-вторых, мне хочется вручить их вам лично, я хочу служить вам чем могу… Разве такое желание преступление?… Ровно в одиннадцать я буду у источника или в половине двенадцатого – в «Мирамонте». Лучше было бы в «Мирамонте». Там мы могли бы поговорить с глазу на глаз. Я должен вам передать о вашем муже очень интересную вещь… И хочу предложить вам другую гостиницу. Это в ваших интересах… Не нравится мне ваша теперешняя гостиница. Право же, в моей гостинице вам будет лучше, и дешевле, и веселее. У нас тут своя компания. Мы очень приятно проводим время. А когда нечего делать, играем в картишки. Преимущественно в «очко». Ваш муж тоже этого не чурается. А вы?

Итак, от одиннадцати до половины двенадцатого.

С дружеским приветом

Хаим С.

31

Меер Марьямчик из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Как вам не стыдно? Я просидел два часа в «Кафе Франсе», ждал, думал, вы придете, и напрасно! Как можно быть такой жестокой? Вы забыли, что после того, как я вас встретил на вокзале, вы сами сказали, что не знаете, как меня отблагодарить? Теперь, когда я прошу вас о таком пустяке, вы мне отказываете! Даю вам честное слово, когда я вижу вас с моим шурином Сорокером, я притворяюсь, что не замечаю вас, хотя мне это очень больно. Ведь он мой близкий родственник. Но если бы вы знали то, что знаю я, вы бы с ним больше не встречались и даже не отвечали бы ему на поклоны. Вы думаете, я говорю это из ревности? Уверяю вас, нет. У меня в руках имеется доказательство того, что он вас оскорбляет и оклеветал вас и вашего мужа до последней степени… Я затеваю на будущей неделе прогулку в Эгер. Там есть что посмотреть. Если вы присоединитесь к нашему обществу, я передам вам доказательство, о котором говорю. А пока остаюсь вашим лучшим другом

М. Д. М.

32

Хаим Сорокер из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Беда с этими налевкинскими женщинами! Дома видишь их только по субботним дням в Саксонском саду. Но стоит им приехать сюда, за границу, как они уже и сами не знают, куда кинуться. Я не читаю вам морали и не слежу за вашим поведением. Но меня удивляет, почему, когда я просил вас быть в «Мирамонте», вы не пришли, а вот с компанией жуликов в Эгер поехали. Вам, очевидно, с ними приятнее проводить время, ну что ж, помогай вам Бог… Может быть, вам нужны еще деньги? Сегодня вечером надеюсь встретить вас на променаде.

Ваш лучший друг

Хаим Сорокер.

33

Меер Марьямчик из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Дорогая Бейльця!

Извините, что позволяю себе такую фамильярность, хотя мы с вами еще не настолько близки. У меня такая привычка: человека, которого я уважаю, я обязательно должен называть по имени, а тем более вас, которая меня очаровала с первой встречи! Скажите мне, душенька, неужели правда то, что ваша родственница Чапник рассказала мне, что вы будто бы молитесь над свечами по пятницам вечером? Если бы мне это рассказали о мадам Шеренцис и мадам Пекелис, я бы поверил, потому что они необразованные, да и глуповатые к тому же. Хотя мне известен факт, и не один, а несколько фактов, показывающих, что в Мариенбаде Шеренцис и Пекелис тоже не так строги, как в Варшаве на Налевках. Там перед Иче-Майерами им пристало благословлять свечи по пятницам, а тут я докажу вам, что буду с ними в субботу кататься на лодке,[14]14
  …в субботу кататься на лодке… – Это запрещено еврейской религией.


[Закрыть] или не будь я Марк Давидович! Скажите мне, душенька, откровенно: после того как я показал вам письма, вы убедились, кто такой мой шурин? Очень прискорбно, что я вынужден общаться с вами при помощи записок, но что делать, когда нам не дают остаться наедине ни на секунду! Как вам нравится басня, которую я сочинил о дочерях Ямайчихи? Напишите мне пару слов хотя б на память. Неужели вы боитесь или не доверяете мне даже теперь, после того как я дал вам такие доказательства?

Ваш Марк.

34

Хаим Сорокер из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Вы требуете от меня, чтобы я сказал вам это слово, – так вот я вам и говорю: встречаться с вами мне гораздо приятнее, чем со всеми нашими налевкин-скими женщинами, вместе взятыми. Теперь вы довольны? Или вы хотите, чтобы я сказал и то, что уже однажды чуть не сказал, а об остальном вы и сами догадались?… Теперь я понимаю, почему ваш муж так дрожит над вами. Когда имеешь такое сокровище, невозможно спокойно спать… Вы знаете, я не из тех, что расточают комплименты. Но от правды никуда не уйдешь. При вашей внешности, будь у вас и сердце немного мягче, вы покорили бы весь мир… Когда мы увидимся? Сколько вам еще нужно денег? Буду ждать вас в еврейском ресторане за столиком, где я постоянно сижу.

Ваш Хаим.

35

Меер Марьямчик из Мариенбада – Бейльце Курлендер в Мариенбад

Душенька! Любонька!

Спасибо, что вы так резко обрубили крылья моему шурину Хаиму. Будет знать, как преследовать вас! Как вам нравится такое несчастье? Не хватало вам ухажеров, черт принес дантиста из Кишинева. Не понимаю, как можно не презирать такое ничтожество? Ему предлагают одну из трех дочерей Ямайчихи – так ему и надо! С какой стати он принимается ухаживать еще за нашими варшавскими женщинами? Мне передали, что он ужасно возмущен моей басней, с которой теперь все носятся. Он ходит по Мариенбаду и распространяет ложные слухи, будто басня не моя, и тем не менее хочет вызвать меня на дуэль? Вообще не хочется пачкаться, не то я бы и о нем самом сочинил басню, такую, что она бы дошла до Кишинева. Для меня сочинить басню легче, чем выкурить папиросу. Когда я жил в Одессе, я, бывало, ежедневно сочинял не менее двух дюжин басен. И не только басен – я писал фельетоны, романы, комедии. «Комедию брака» вы когда-нибудь видели? Это мое сочинение. У Юшкевича[15]15
  Юшкевич С. С. (1868–1927) – писатель, прозаик и драматург, писавший на русском языке. Его «Комедия брака» дает сатирическую картину быта еврейской буржуазии.


[Закрыть] тоже есть «Комедия брака», но от нее с души воротит! Вообще я не хочу перед вами рисоваться, но вы меня еще мало знаете. Надеюсь, что, когда меня узнаете ближе, вы совершенно измените ваш взгляд на меня и ваши отношения ко мне.

Ваш Марк.

36

Шлойма Курлендер с Налевок в Варшаве – своей жене Бейльце Курлендер в Мариенбад

Дорогой моей супруге госпоже Бейльце, да здравствует она!

Я получил твое письмо и прочел пачку любовных записок обоих шурьяков. Что сказать, что говорить, дорогая моя Бейльця? Светопреставление! Если женатые евреи, отцы семейств, могут по нынешним страшным временам заниматься такими пустяками, бегать за чужими женами, так ведь и в самом деле, как ты говоришь, жизнь в опасности! Гвалт, боже мой! Кто первый выдумал эту заграницу? Разве не лучше было бы ей провалиться, как Койрах, или сгореть, подобно Содому, до того, как я услышал о загранице? Я вижу, дорогая моя Бейльця, что этот Мариенбад обрушился на мою голову не на шутку и хочет меня уничтожить. Если бы не самый разгар строительства – стены уже вывели под крышу, – я бы не посмотрел ни на что, я бы всем пожертвовал – провались оно ко всем чертям! – и съездил бы в Мариенбад, посмотреть, что это там за несчастье на мою голову, почему ни один черт, ни один дьявол тебя стороной не обходит, почему такой жребий пал только на тебя? Почему со мной такие чудеса не происходят? Почему мне не пишут таких льстивых записочек, как тебе? И почему же ты ему тут же не ответила, этому толстопузому Хаиму Сорокеру? Зачем тебе надо было ждать, покуда этот бессарабский курощуп напишет мне еще и еще раз? Да и что это вообще у вас там за манера тратиться на почтовые марки, писать письма, когда находишься в том же городе? Если ты видишься с ним на улице, ты ведь можешь его остановить и сказать: «Реб Хаим!» Или: «Пане Сорокер! Что вам угодно? Вы учитесь писать письма на старости лет? Или вам нечего делать? В таком случае вы могли бы биться головой об стенку…» Можешь быть уверена, дорогая Бейльця, эти записки ему боком выйдут. Хоть он и говорит, что Курлендеры недосолены, а ты пишешь, что я выдохся, но я тебе докажу, что у бессарабца в голове нет того, что у Курлендера в пятке. Я придумал кое-что и проделал такую штуку, которая, уверяю тебя, стоит трешницы! Все Налевки и вся Варшава пальчики оближут! Что касается писем этого шалопая Марьямчика, то я их тут же отнес его Ханце – пусть наслаждается. Она трижды падала в обморок, ее еле привели в чувство и даже вызвали доктора… А с письмами Хаима Сорокера я проделал совсем другую штуку. Сейчас услышишь: так как в его письмах к тебе не упоминается ни твое, ни мое имя, а места там достаточно, то я на первых двух письмах проставил имена Брони Лойферман и Лейци Бройхштул, а на других двух – имена Шеренцис и Пекелис и передал эти письма их мужьям, каждому свое, – пускай почешутся! Где это сказано, что я один должен страдать? Пускай они тоже не спят по ночам, как я! Пускай они испытывают муки ада, пусть знают, что такое Мариенбад… А для Сорокера это будет возмездием, «око за око», оплеуха за оплеуху, или, как в деревне говорят: «Хто яму копае, той сам попадае…» Как тебе это нравится? Не правда ли, ловко придумано? Вот тебе и Курлендер!

А теперь, дорогая Бейльця, оставим этих собак с их любовными записками и поговорим о тебе, о твоем лечении и о твоих новых знакомых в Мариенбаде. Мало тебе Хаима Сорокера и Меерки-шарлатана, привязался еще новый волокита – я имею в виду все того же кишиневского дантиста. Поверь мне, я очень хорошо понимаю, что все это чепуха, глупости. Не укусит он тебя, как ты говоришь. И получит он от тебя то же самое, что получили Хаим Сорокер и Меер Марьямчик. То есть он, наверное, напишет тебе парочку любовных писем и записочек, и тем дело кончится. Но я тебя спрашиваю: к чему это мне? Какая мне польза от того, что весь Мариенбад и вся Варшава будут знать, что существует в Кишиневе дантист, который дерется с Меером Марьямчиком из-за жены Шлоймы Курлендера? Тайн, говорю тебе, нет. Ты должна знать раз навсегда, что все сказанное в Мариенбаде слышно в Варшаве. Пусть кто-нибудь у вас в Мариенбаде чихнет, ему на Налевках ответят «Будьте здоровы!» Говорят: «Что человек ищет, то он и находит». И: «Каков привет, таков и ответ…» Если человек поехал за границу лечиться, то надо думать о лечении. Тебе, говоришь, не нравится Мариенбад, ты хочешь переменить место? Знаешь, мне с самого начала Мариенбад не нравился, и я был бы рад, если бы ты переехала на другой курорт. Но я не понимаю, дорогая Бейльця, ты сама пишешь мне, что от Мариенбада до Франценсбада рукой подать, – значит, и надо руку протянуть! Зачем же плакать и рыдать? Я посылаю тебе деньги и прошу тебя: не позорь меня, переезжай сейчас же во Франценсбад, но только без провожатых, без благодетелей и поводырей… Я тебе вот что посоветую: встань пораньше, когда сам Бог еще спит, садись и переезжай, и начни лечение с самого начала, и забудь, что существует на свете Мариенбад с кавалерами, одесситами, дантистами и прочими шарлатанами. Сделай по-моему хотя бы один раз, и тогда увидишь сама, что я тебе в гораздо большей степени верный друг, чем все остальные. Я говорю это не потому, что я тебя, упаси бог, в чем-нибудь подозреваю или имею что-нибудь против них, ибо что, собственно, они мне сделали, и разве трогает меня то, что они там вертятся вокруг тебя? Вертеться бы им вокруг ангела смерти! Я только хочу уберечь тебя от злых языков. Я не хочу, чтобы Ямайчихе было о чем говорить. Я хочу, чтобы Меерке-шарлатану не о чем было пачкать пером и чтобы даже такая бессарабская мамалыга, как Хаим Сорокер, не смел больше писать любовные записочки чужим женам… Что угодно я мог бы ожидать от него, только не этого. Вот и поди знай, кто тебе друг, а кто враг. Ведь Берл Чапник золото в сравнении с ним. А я-то был так глуп, я доверился ему и наговорил о Чапнихе бог знает что, а он, видимо, не поленился и показал все это Чапнихе. Теперь весь огонь направлен против меня! Берл Чапник прибежал ко мне сам не свой и выклянчил-таки у меня заем без отдачи. Однако и этот сорокский боров, положим, во мне не обманулся. Я на днях обрадовал его письмецом, в котором основательно надавал ему по морде, – десятому закажет! И не беспокойся, о его письмах к тебе я даже не упомянул. И прошу тебя, дорогая Бейльця, напиши мне, сколько ты у него набрала за все это время и подписывала ли ты расписки или он давал тебе деньги просто так, на слово? Было бы очень полезно проучить такого пса, чтоб не лаял! И послушай меня, дорогая Бейльця, уезжай из этого поганого Мариенбада, будь он проклят! Но только ни с кем не езди, поезжай одна и напиши мне, сколько времени ты рассчитываешь пробыть за границей и когда думаешь вернуться, с Божьей помощью, домой, дай бог в полном здравии? И куда намерена ехать? Ты пишешь мне, что во Франценсбад, а, как я слыхал (нет секретов на белом свете), ты собираешься совсем в Остенде! Напиши мне, где находится это Остенде? И пиши, с кем ты едешь в Остенде? Наверное, с какой-нибудь знакомой дамой? И будь здорова, и дай бог мне дожить уже до того времени, когда ты вернешься после лечения. Тогда я пожертвую обоим твоим дядям на дорогу, пусть едут в Америку, потому что житья от них нет, дерут со всех сторон. Стоит ужасная жара, дороговизна еще больше возросла, а нищих такая уйма, что никуда от них не спрячешься… Подтверди немедленно получение денег и, ради бога, поменьше гуляй и побольше лечись, потому что твое здоровье для меня важнее всего.

Твой супруг Шлойма Курлендер.