Текст книги "Дети Богов и Воинов"

– Я решила, что он отпрыск одного из мелких вождей.

Муирин рассмеялась:

– Прости меня. Стоило представить его, как положено, но его визит застал меня врасплох. Впрочем, неважно. Ты вела себя достойно. Только представь: однажды ты расскажешь родным, как разговаривала с будущим королем Манстера!

Ночную тишину прорезал приглушенный вскрик, и Муирин шагнула к двери.

– Пойду помогу Сайв. Она никак не может накормить младенца. Доброй ночи, – добавила она с усталым вздохом.

– Вот, возьмите. – Я достала из сумки горшочек. – Это мазь из капустных листьев. Если намазать ею груди, ребенку станет проще пить молоко.

Муирин крепко обхватила горшочек обеими руками и посмотрела на темно-зеленую мазь, лежавшую внутри.

– Спасибо, Фоула. Ты настоящее чудо.

Как только она вышла, я свернулась калачиком. Значит, Мурха – сын Бриана Бору? Я встретила человека, к которому Томас просил меня втереться в доверие, и обвинила его в убийстве подданных. Зачем я заговорила с ним так резко? Как я вообще осмелилась сказать подобные слова любому мужчине, когда я в ответе за жизнь Броккана? Я совершила большую ошибку. Томас рассказывал, что король Бриан и его старший сын убили Имара из Лимерика и его сыновей в церкви, где те попросили убежища. С таким человеком лучше не спорить никому, а тем более мне. Издав раздраженный стон, я боднула головой деревянный брус.

– Тетя Фоула?

Броккан глядел на меня заспанными, полуприкрытыми глазами.

– Да, родной. Прости за шум. Попробуй заснуть.

Я забралась под одеяло, обняла племянника и подождала, пока его дыхание стало ровным и спокойным. В ясном ночном небе сияли бриллианты звезд. Я гадала, как дела у Роунат и не смотрит ли она на небо в этот поздний час.

– Хороших снов, сестренка, – прошептала я. – Вот бы ты сейчас была с нами.

Но мои слова и заключенное в них желание ничего не значили. Роунат больше не могла мне помочь. Только я несла ответственность за свою жизнь и жизнь Броккана, и щемящее чувство внизу живота подсказывало, что я не справляюсь.

Дублин, 996 год

Гормлат

овсем недавно дикая природа подступала к самым стенам города. Луга пестрели утесником и полевыми цветами, а в дремучие леса к югу от Дублина не осмеливалось сунуться ни одно войско из страха не найти обратной дороги. Старики, которые некогда стали первыми норвежскими поселенцами на ирландской земле, утверждали, что в чащах обитали призраки, волки и давно забытые проклятия.

Все это осталось в прошлом. Теперь во время прогулки за городом я видела лишь пасущихся коров и лошадей, а от утесника и цветов почти не осталось следа. Лес же давно отступил к самому горизонту.

Когда мой покойный муж Амлаф впервые завладел Дублином, он быстро смекнул, что портовый город окружают плодородные земли. Как только он установил власть над поселением, его подданные расчистили лес и пустили древесину в ход. В нашу гавань начали приходить торговые корабли, груженные вином, гагатом, янтарем и рабами, они платили нам щедрый налог за право пришвартоваться в дублинском лонгфорте. Мы же продавали купцам плоды нашего труда: меховые шкуры, сыр, масло, шерстяные одеяла и древесину. Земля Ирландии добра к викингам – куда добрее, чем ее люди.

Я провела пальцем по золотому ожерелью, которое мне подарил Ситрик. Он мог позволить себе это именно благодаря торговле. Отчего же тогда я смотрела вокруг и скучала по дикой природе? Впрочем, я знала ответ на этот вопрос. Когда мы с Амлафом только поженились, я часто бродила в лесной чаще бок о бок с призраками и древними проклятиями. Закрывая глаза, я воображала, что перенеслась в загадочный волшебный край: не в Дублин, где правил Амлаф, и не в Ленстер, где жили мои родители, а… куда-то еще.

На берегах реки росли желтые одуванчики и розовые маргаритки. Только здесь коровы еще не успели уничтожить траву до самых корней. Подойдя ближе, я сорвала несколько маргариток и сплела изящный венок.

Совсем скоро я приметила на горизонте Олафа и его воинов. Моему новому зятю полюбился угон скота, и Ситрик охотно одолжил ему собственного скакуна. Мы хотели, чтобы Олафу и его тысяче воинов было чем развеять скуку, пока мы достраивали стены.

Сегодня, впрочем, Олаф вернулся без нового стада. Возможно, один из окрестных корольков дал его войску отпор, хотя я с трудом представляла, у кого из наших соседей хватило бы на это яиц.

Я не сдвинулась с места и продолжала неотрывно смотреть на реку и свое отражение, увенчанное цветочной короной. Олаф по-прежнему странный. Если он заподозрит, что я отправилась гулять за городскими воротами лишь ради разговора с ним с глазу на глаз, то непременно предпочтет держаться от меня в стороне.

Его воины прошествовали мимо меня к городским воротам, посмеиваясь и переговариваясь. Я побрела в противоположном направлении, не обращая на них внимания. Я сомневалась, что мой план сработает, но тут услышала шелест листвы под лошадиными копытами.

– Здравствуй, Гормлат.

Я подскочила и прижала руку к груди, словно его внезапное появление меня напугало.

Олаф проигнорировал проявление женской беззащитности. Вместо этого он спрыгнул с коня и подвел его к реке. Я молчала, чтобы не мешать Олафу притворяться, что сюда его привело исключительно пересохшее горло скакуна.

– Ситрик упоминал, что ты отправился угонять скот. Не ожидала встретить тебя сегодня.

– Я только что вернулся.

– Правда? – Я огляделась по сторонам. – Тогда где же скот?

– В этот раз я ничего не угнал. – Закусив губу, Олаф разглядывая свое отражение, дрожащее на поверхности реки. – Случилось кое-что странное.

– Во время угона скота? – фыркнула я. – Что-то не верится.

– Правда? А ты думаешь, что все самое интересное всегда происходит в городских стенах?

Я опустила взгляд, чтобы тоже посмотреть на его отражение. По воде бежала рябь, и татуировки Олафа казались размытыми синими пятнами, но его пронзительные голубые глаза неотрывно смотрели на меня.

– Нет, – ответила я. – Пожалуй, ты прав.

Олаф фыркнул и погладил бока коня, нашептывая ему на ухо.

– Так расскажи, что случилось, – попросила я с еле заметной улыбкой. – А я решу, насколько это странно.

Он кивнул, тихонько посмеиваясь: скорее над собой, чем надо мной.

– Я угнал стадо у молодого фермера, живущего за этими холмами, а потом – еще два стада там, за рекой. – Он ткнул пальцем на восток, в сторону Ленстера. – Когда мы возвращались, меня отыскал первый фермер и взмолился, чтобы я вернул его стадо.

– Глупец, – фыркнула я.

– Возможно, – отозвался Олаф. – Но иногда храбрость нужно вознаграждать, и я согласился вернуть его скот.

Я присела на траву и нежно рассмеялась:

– Твое сердце добрее моего.

– Смейся сколько хочешь, но я говорю тебе: так рассудила судьба. Ведь именно тогда и произошло то, что показалось мне невероятным. Фермер свистом позвал пса – здоровенного могучего зверя с длинными ногами и узкой челюстью. Я не сомневался, что зверь распугает весь скот, но этого не случилось. Он подбежал и отогнал коров своего хозяина от двух других стад, которые мы угнали. И я знал, что пес ни разу не ошибся, потому что коровы того фермера были помечены одним и тем же клеймом на боку. Я никогда не видел такой смышленой собаки.

Рассказывая, Олаф, обычно казавшийся сдержанным и суровым, выглядел очарованным и ошеломленным. Какой же странный этот норвежец. Красивые женщины, золотые украшения и пышногривые лошади Дублина не произвели на него никакого впечатления, зато он заинтересовался сообразительным псом.

– Ирландские волкодавы – самые умные собаки на свете, – заметила я. – Неужели ты раньше никогда о них не слышал?

– Слышал, – кивнул Олаф, – да только не верил. Я тут же сказал фермеру, что отдам ему все три стада за этого пса.

Я смогла только озадаченно улыбнуться.

– Теперь ты меня считаешь глупцом?

– Зависит от того, сколько коров ты отдал, – ответила я, пожав плечами.

– Восемьдесят.

– За одну собаку? Ты мог купить такую за сорок.

Олаф беззаботно улыбнулся:

– Но я хотел именно ту собаку и заплатил цену, назначенную ее хозяином. Мне не на что жаловаться.

– Как скажешь.

Я постаралась, чтобы в моих словах не прозвучала насмешка. Олафу не нравилось, когда над ним потешались, да и, справедливости ради, его сделка не столь уж и смехотворна. На обучение таких псов уходили годы, и именитые собаководы продавали щенков за очень большие деньги.

Олаф похлопал коня по бокам и повел его к густой траве на берегу реки. То, что я стояла именно там, было, конечно же, не более чем счастливым совпадением. Я наклонилась и сорвала еще одну маргаритку, пока ее не растоптала лошадь. Теперь уже Олаф смотрел на меня с озадаченным видом.

– Довольно о моих похождениях. Ты-то что здесь делаешь? Неужели украшения из цветов милее твоему сердцу, чем золото и драгоценности?

– Просто гуляю. – Я с трудом удержалась от грустной улыбки. С Олафом надо вести себя сдержанно, иначе он что-то заподозрит. – Когда я росла в отцовском дуне, вокруг простирались бескрайние луга. В Дублине все совсем иначе.

– Иногда я забываю, что ты не из викингов, – хмыкнул Олаф. – Ты ведь родилась в Ленстере, верно?

Я кивнула. Мне польстило, что Олаф постарался разузнать обо мне побольше.

– Мне стоило бы на тебя сердиться. Весь последний месяц ты устраивал набеги на земли моего отца. Впрочем, его уже нет в живых, и Ленстер принадлежит другому.

– Значит, теперь там правит твой брат?

Я покачала головой, и Олаф нахмурился.

– Но ведь твой брат еще жив? Разве у него отвоевали корону?

– В Ирландии совсем другие законы. Начнем с того, что королевский титул после смерти отца не переходит прямо к сыну. Здесь королем может стать любой, у кого есть ри-дамна.

С лица Олафа постепенно исчезла мальчишеская непосредственность, с которой он рассказывал про фермера и волкодава. Мой зять снова выглядел столь же сдержанным и непроницаемым, как и обычно. Меня это не особенно смутило. Мы наконец-то переходили к сути дела.

– Что еще за ри-дамна? – спросил он.

– Любой потомок короля по мужской линии не позже пятого колена имеет право стать королем. Когда умер отец, на трон претендовал не только брат, но и другие мои родственники: дяди, племянники и немало двоюродных братьев.

– Значит, наследником избрали не твоего брата?

– О нет, именно его. Малморда – великий воин, и он был лучшим из всех претендентов. Теперь он возглавляет клан О’Фелан, но всем Ленстером не правит.

Олаф обдумал услышанное.

– Почему же?

– В Ленстере все не так просто. Власть над провинцией разделена между тремя крупнейшими кланами. Когда умер отец, корона перешла от клана О’Фелан к клану О’Муиредег. А когда умер Угайре из клана О’Муиредег, трон достался Доннахе из клана О’Дунхада. – Я указала на восток. – На прошлой неделе ты устроил набег на один из дунов Доннахи.

Олаф презрительно поджал губы:

– Его воины почти не сопротивлялись.

– Потому что они трусы, и сам Доннаха – тоже трус, как и его отец, Доуналл Клоин.

На этот раз я решила не скрывать злобной горечи. Олаф прижал ладонь к боку коня.

– Твой голос полон боли, Гормлат. Что натворил этот Доуналл Клоин?

– За год до смерти Амлаф взял Доуналла Клоина в заложники и потребовал у клана О’Дунхада выкуп. Они согласились, но в последний момент им на выручку пришел верховный король Шехналл, и они отказались платить. – Я закрыла глаза. – Войска Дублина и Ленстера сразились при Таре.

– Я слыхал об этой битве, – вздохнул Олаф. – О ней знают даже в Вендланде.

Я прижала руки к груди:

– Тогда мой муж впервые в жизни проиграл сражение ирландскому королю. Ни один владыка Дублина еще не ведал такого позора. Амлаф потерял на поле боя любимого первенца, Рагналла, и утратил рассудок. Он рыдал как младенец, когда его выжившие сыновья несли Рагналла на погребальный костер.

Я невольно вспомнила тот день, словно все случилось вчера, и моя притворная скорбь внезапно стала такой же настоящей, как трава под ногами.

Олаф забрал у меня одну из маргариток.

– Наверное, я неправильно тебя понял, Гормлат. Я и не знал, что ты так любила Амлафа.

– Это случилось не сразу. Какая тринадцатилетняя девочка хочет семидесятилетнего мужа?

– Никакая.

– Но я всегда его уважала. Все боялись Амлафа, и никто не смел ему перечить. Чем взрослее я становилась, тем больше это ценила.

Олаф протянул мне цветок:

– Любой легенде рано или поздно приходит конец, Гормлат. Даже Амлаф был не вечен.

– О чем это ты?

– Разве верховный король Шехналл не разгромил его при Таре?

– К тому моменту Амлафу перевалило за восемьдесят. Войском с его дозволения командовал Рагналл, а этого дуболома никто не воспринимал всерьез. Шехналл попросту воспользовался тем, что Амлафа одолела старость. Как это грустно. Иногда дети – не благословение, а проклятие.

– Ни разу не слышал, чтобы хоть одна мать произносила подобные слова.

– Они даются легко, если повезло иметь такого сына, как Ситрик.

Много лет назад, когда я только вышла замуж и ненавидела свою новую жизнь, я не подозревала, что однажды скажу что-то подобное. Растущего внутри ребенка я воспринимала исключительно как очередной источник страданий и боли. Я ненавидела беременность – ненавидела, что мое тело больше не принадлежит мне одной. Но как только родился Ситрик, я прозрела. Мне повезло обрести человека, который любил меня и нуждался во мне, и теперь, когда он стал сильным, красивым и могущественным мужчиной, другие матери могли только завидовать мне.

– Он достойный правитель, несмотря на столь юный возраст, – заметил Олаф. – Должно быть, отец им гордился.

Был ли в этой похвале скрытый укол? Гита наверняка успела рассказать ему, что Амлаф не уделял внимания ни Ситрику, ни ей самой, ни ее сестрам. Но если это так, зачем Олаф меня провоцирует?

– Амлаф почти не замечал его, – ответила я, решив, что честность поможет мне здесь больше, чем ложь. – Когда он взял меня в жены, его старшие сыновья Рагналл, Глуниарн, Дугалл и Харальд давно выросли. Амлаф рассчитывал, что после его смерти трон займет Рагналл. Ситрика он называл полукровкой – наполовину викингом, наполовину ирландцем. И родная кровь, и пустое место одновременно. – Я не сводила глаз с Олафа. – Ситрик уже в восемь лет стал вдвое умнее и способнее Рагналла, но Амлаф никогда бы этого не заметил. Сам поймешь, когда у тебя родятся дети, – добавила я не так серьезно.

Щеки Олафа порозовели.

– Не волнуйся, – сказала я. – Гита скоро забеременеет.

– Ты уверена?

– Конечно… Если ты не забываешь навещать ее по ночам.

Олаф хмыкнул.

– Это ведь так, правда?

Мой зять не шелохнулся. Я нежно прикоснулась к его руке. Сейчас или никогда.

– Ведь если страсть не приходит, всегда можно ее разжечь…

Олаф расхохотался:

– А тебе палец в рот не клади, Гормлат.

Я мгновенно убрала улыбку с лица и нацепила подчеркнуто-безразличное выражение. Показать, что меня пристыдили его слова, все равно что согласиться с ними.

– Я просто пытаюсь вам помочь, Олаф.

– Заигрывая со мной?

На этот раз я рассмеялась еще громче, чем он.

– Если тебе мерещится соблазн за каждой улыбкой и жеманным взглядом, ты слишком много времени провел в море. Даже если ты и возжелаешь меня, это не поможет Гите забеременеть.

– Зато мне захочется остаться здесь подольше, верно? Ваши стены ведь еще строить да строить.

На этот раз я не сумела скрыть истинных чувств.

– Олаф, я…

– Не надо, Гормлат. Мне не нужны ни твои оправдания, ни твоя ложь.

– Я не лгу. Клянусь тебе.

Несколько мгновений Олаф молчал.

– Гормлат, у тебя ведь хватает ума. Ты только себя принижаешь, когда пытаешься чего-то добиться, притворяясь обычной шлюхой. – Он постучал пальцами по моему лбу. – Лучше используй вот это.

– Никому нет дела до моих мыслей.

– И почему же?

– Потому что я женщина.

– Дело не в этом. Тебе просто нужно больше стараться, чтобы мужчины тебя услышали.

Я развернулась, с силой впечатав ногу в мокрую траву.

– И как же мне этого достичь? Только не говори, что надо выйти замуж за могущественного правителя. Я по горло сыта этим советом.

Олаф задумчиво прикусил щеку:

– Моя мать была такой же умной, как ты, а вот отчим оказался тупицей. Ее изнасиловали и увели в рабство из-за того, что он не сумел удержать язык за зубами. Говоря начистоту, ей жилось бы куда лучше без такого мужа.

Его слова застали меня врасплох. На моей памяти ни один мужчина не признавал, что женщине было бы лучше остаться одной.

– Гормлат, тебе нельзя полагаться ни на кого, кроме себя. – Он оглядел меня с головы до пят. – Да, ты красива, но если ты считаешь, что всего можно добиться одной красотой, то это ты слишком много времени провела в море. Умные мужчины – такие, как верховный король Шехналл, – это не молодые пастухи и фермеры. Они видят не только это. – Олаф махнул в сторону моего лица. – Однажды твоя красота померкнет, и что у тебя останется? Ничего.

– Я не могу полагаться только на себя. Так уж устроен мир. – Глубоко вздохнув, я сложила руки на груди. – Но у меня есть Ситрик. Этого достаточно.

– Сейчас – да, но во многих отношениях он все еще мальчик, а не мужчина. Начнем с того, что это он должен сейчас убеждать меня остаться, а не ты. – Олаф облизнулся. – Ты ведь его попросила, верно? А он отказался.

Я беззаботно покачала головой, но внутри вскипела от ярости. И как только у него получалось видеть меня насквозь?

Олаф смотрел на меня, и его самодовольная улыбка сменялась подобием искренней озабоченности.

– Однажды он осознает, что ты его затмеваешь, и выступит против тебя. Будь готова, когда этот день настанет.

– Ситрик никогда так не поступит.

Олаф не удостоил меня ответом. Он взял коня под уздцы и направился к воротам Дублина.

Глядя ему вслед, я разрывалась между желаниями зарыдать и закричать. Подавив оба импульса, я сжала кулаки. Ситрик никогда меня не предаст. Сын любит меня не меньше, чем я его. Олаф ошибся.

Казалось, ему нет дела до того, как сильно он меня задел. Я молча проводила его взглядом до самых ворот, и он ни разу не обернулся. До боли прикусив щеку изнутри, я выбросила венец из маргариток в реку. Несколько мгновений он держался на поверхности, а затем ушел под темную воду, и розово-белые лепестки бесследно скрылись во мраке.

Граница Манстера, 996 год

Фоула

Броккан мчался впереди меня, хватался за длинные стебли и хихикал, когда его ладонь щекота– ла роса.

Уже рассвело, и мое лицо согревало летнее солнце. Перед нами раскинулось королевство Манстер. Я невольно любовалась простирающимися до горизонта живописными холмами этой южной провинции и наслаждалась теплым ветром, ласкающим кожу. Остров Феннит тоже считался частью Манстера, но на морском побережье воздух оставался холодным и влажным.

Я вспомнила истории, когда-то услышанные от беглых рабынь из Средиземноморья, чьи раны мне довелось лечить. Чем южнее зайдешь, говорили они, тем жарче становится воздух. Однажды, когда Броккан вырастет, я бы хотела посетить эти страны и познакомиться с другими культурами и народами. Я взглянула на мальчугана, несущегося впереди и заливающегося смехом.

Как знать, вдруг и он захочет отправиться со мной?

Я отогнала эту глупую мысль. Мы могли жить вместе только в Ирландии. Броккан не мой сын, и рано или поздно нам придется расстаться. А уж какое потрясение он испытает, когда корабль выйдет в море, и племянник увидит исчезающие с моего лица и тела шрамы. Нет. Долг превыше всего. Пора держать путь в Киллало и выполнять поручение Томаса. Он не станет ждать вечно. Вскоре он пришлет своего огромного ворона и потребует рассказать, что мне удалось выяснить. Я уже не раз замечала кружащегося над нами Шенну.

Я повторила про себя указания Томаса. Проникнуть в дун Бриана Бору, узнать его замыслы, сообщить хранителям.

Что ж, теперь исполнить это поручение точно будет непросто.

Я запросто могла… нет, должна была избежать ссоры с Мурхой минувшим вечером. Да, я сказала правду: я действительно по горло сыта ирландскими королями, думающими только о сражениях, завоеваниях и грабеже. Их наверняка даже не волновало, что из-за набегов гибнут сотни их сородичей. И тем не менее я должна была держать язык за зубами. Женщина, которая хотела поступить в услужение королю Бриану, не имела права говорить о нем ни единого дурного слова.

– Привет! – внезапно завопил Броккан и припустил по берегу, размахивая рукой.

У костра возле реки сидела большая группа мужчин. О нет, нет, нет. Зачем он им машет? Он же прекрасно знает, что нельзя привлекать внимание, а я даже издалека заметила на поясах мечи.

– Броккан! Вернись! – позвала я.

Он не ответил.

Я припустила за племянником со всех ног, игнорируя боль в левом боку, и все же успела схватить его за руку, прежде чем он добежал до костра.

– Броккан, нельзя говорить с незнакомцами, – прошипела я.

Заметив на траве подбирающуюся все ближе тень, я прикрыла Броккана своим телом. Я попыталась прижать сумку к груди, но из-за охватившего меня смятения пальцы отказались повиноваться. Я повернулась к незнакомцам левой, обгоревшей половиной лица в надежде, что их отвадят мои отвратительные шрамы.

– Простите, что помешали. Мой племянник просто хотел поздороваться. – Я осмелилась поднять взгляд на стоявшего передо мной мужчину. – Простите, что… Ой. – Я выпрямилась. – Это ты.

– Это я, – кивнул Мурха и протянул Броккану руку. – Ну как вы, юноша? Присматриваете за тетей?

Броккан серьезно кивнул.

– Рад это слышать. – Мурха доброжелательно улыбнулся мальчику, а затем перевел взгляд на меня и нахмурил брови. – Держите путь в Манстер?

– Да.

– Из какой же части Манстера ты родом?

К тому моменту я немного оправилась от потрясения и с вызовом посмотрела в его глаза.

– А я не из Манстера.

Двое спутников Мурхи встали, чтобы получше меня рассмотреть. Один рассмеялся, а другой подавился едой. Уродливая ведьма. Их перешептывания парили и кружились в воздухе, словно перья.

Однако стоило Мурхе обернулся – и разговоры стихли. На ярком полуденном свете в глаза сразу же бросились два сияющих длинных меча на его поясе. Стальные рукояти тускло мерцали на солнце. Наверное, даже спутники Мурхи боялись его прогневить.

– Тогда что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Я лекарь. Мы с Брокканом бродим по Ирландии и помогаем всем, кому можем. Сейчас мы оказались в Манстере.

Мурха кивнул:

– Тогда не стану мешать. Желаю удачи в странствиях.

Коротко кивнув напоследок, он вновь направился к берегу реки. Там он схватился за одну из длинных тонких жердей, торчащих из земли. Я увидела около двух десятков таких же. Наверное, я слишком погрузилась в мысли, раз не заметила их сразу. Палки выглядели гладкими и бледными, а значит, с них заранее ободрали кору. Когда Мурха вынул одну из земли, я заметила на дереве две естественные отметки: одна показывала, насколько глубоко палка ушла в почву, а другая – как далеко до грунтовых вод. Сидевшие у огня мужчины взглянули на Мурху и отправились вынимать остальные палки, расставленные вдоль берега.

Мурха достал кинжал и сделал по засечке на месте каждой из отметок. Броккан, которому любопытства не занимать, с интересом наблюдал за происходящим.

– А что ты делаешь? – спросил он.

– Проверяю, насколько сырая здесь почва.

– Зачем?

Мурха указал на реку:

– Ищу подходящее место, чтобы построить мост. Мост – увесистая штука, поэтому земля под ним должна быть прочной. Мягкая глина и ил нам не подходят. А если берег реки слишком каменистый, в нем трудно устанавливать опоры. – Он сунул пальцы в ямку, где раньше стояла палка, вынул пригоршню крепкой глинистой почвы и показал ее Броккану. – Как думаешь, такая земля выдержит мост?

Броккан кивнул, и Мурха улыбнулся:

– Я тоже так думаю.

Подойдя ближе, я снова схватила Броккана за руку.

– Разве ты не собирался строить мост возле ро семьи Лонона?

Мурха небрежно пожал плечами:

– Нет, я об этом и не думал. Просто попросил у друга совета.

Я порозовела. Мурха прав. Он вовсе не собирался строить мост возле ро: это предложил Лонон, желая помочь другу. Мурха посмотрел в мои глаза, хищно ухмыляясь.

– Видишь ли, я не желаю… Как ты там говорила? Чтобы по моей вине гибли подданные.

Пусть я и оказалась не права насчет моста, его дразнящий тон рассердил меня еще больше.

– Не насмехайся надо мной. Все ирландские короли нападают на соседей, а невинные люди потом умирают в оврагах. Иначе мне не пришлось бы посвятить жизнь лечению раненых.

Я выпалила эти слова таким высоким и пронзительным тоном, что Броккан вздрогнул, и это вмиг остудило мой пыл. Следовало держать язык за зубами, иначе Мурха посоветует отцу и близко не подпускать меня к его войску. Безопасность Броккана важнее всего.

– Прости, – быстро добавила я. – Я вымещаю на тебе злость. Это неправильно.

– Незачем извиняться за правдивые слова, – кивнул Мурха. – Я замечаю все это не хуже тебя.

Я огляделась по сторонам. Кроме нас и его отряда, в речной долине не было ни души: я не увидела даже пасущейся коровы.

– Значит, ты собираешься построить мост здесь?

– Думаю, да. – Он протянул мне палку и показал на засечки, которыми отметил расстояние от поверхности до грунтовых вод. – Земля здесь не такая сырая, как выше по течению: Лонон был прав.

– А еще здесь никто не живет.

– Верно. Но когда здесь проляжет торговый путь, это изменится.

Торговля. Это забавное слово к нам привезли викинги. Как же сильно с их появлением изменилась жизнь на острове. Сейчас мне сто пять лет, но перед смертью отец говорил, что я появилась на свет в смутное время: на год моего рождения пришлись самые кровопролитные схватки ирландцев со скандинавскими захватчиками. Отец рассказывал, что до их вторжения жизнь в Ирландии шла своим чередом целые столетия. А теперь все стало совсем иначе, и насколько я могла судить, главные перемены принесли порты, построенные викингами. Торговля, серебро, золото и рабы.

– Ты все еще злишься, – отметил Мурха. – Но я не могу запрещать людям строить жилища там, где они захотят.

– Знаю.

– Тогда в чем дело?

– Что вы продаете в портах?

– Шерсть, дуб, масло и ткань. Все как обычно.

– А рабов, значит, нет?

Мурха помрачнел:

– В Манстере не продают рабов.

– Зато покупают.

– Да, иногда мы покупаем у работорговцев несчастных, которых они выставляют напоказ. Потому что хотим им помочь. Здесь им неплохо живется, и они вольны делать, что пожелают – даже покинуть Манстер.

– А вот в других провинциях я видела…

– И не такое? – закончил Мурха. – Так, может, ты сначала сама побываешь в Манстере и только потом отчитаешь меня за то, как я обращаюсь с подданными? А еще лучше, ступай домой в Ленстер, Улад, или откуда там ты родом, и ругайся на тех, кто тебя так прогневил.

Вынув из земли последнюю палку, он сделал на ней засечку.

Как странно, что Мурха пытался меня убедить, что жизнь в Манстере лучше, чем в других провинциях. Да разве это возможно, когда сам король Бриан перебил стольких людей? Впрочем, заговорить с ним об этом означало продолжить спор, а от успеха моего поручения зависели жизни Роунат и Броккана. Я откашлялась, подавила неприязнь и выдавила из себя подобие искренней улыбки.

– Может, войску твоего отца нужен лекарь?

– А почему тебя это интересует? – фыркнул Мурха. – Мы же только и делаем, что грабим земли соседних королей, забыла? Наши подданные умирают в оврагах, а мы прячемся в дунах и примеряем золотые ожерелья, пока рабы гнут спину. Если ты так скверно о нас думаешь, зачем нам помогать? – добавил он, немного помолчав.

Я задумчиво закусила щеку:

– Потому что я хочу верить, что ошиблась. Если в Манстере все действительно так, как ты описываешь, я бы хотела жить именно там.

Мурха вздохнул, свисающей с седла веревкой привязал к нему палки и забрался на скакуна. Его спутники уже закончили отмечать остальные палки и ждали его на дороге.

– Ну же, Мурха! – позвал один. – Или ты собираешься целый день ухлестывать за этой красоткой?

Остальные захихикали. Мурха покачал головой, но его губы невольно расплылись в улыбке.

– Вернулся бы ты к реке, Кассер, – громко предложил он. – Взглянешь на собственное отражение – мигом начнешь добрее относиться к другим.

Все рассмеялись – даже оскорбивший меня Кассер. Мурха развернул лошадь и потрепал Броккана по волосам.

– Прощайте, мой юный друг. Берегите вашу тетю.

Броккан уставился на него снизу вверх, широко раскрыв глаза и улыбаясь до ушей. Мурха улыбнулся в ответ, а потом устремил на меня серьезный взгляд.

– Скоро ударят холода. Мы уже отправили воинов помогать своим семьям собирать урожай. Мы с дружиной тоже едем домой. Никакого войска сейчас нет, и лекари нам не нужны.

– Всегда есть войско, которому нужны лекари.

Мурха покачал головой:

– Отец вот-вот заключит мирное соглашение с верховным королем. Мы считаем, что сражаться не придется еще очень долго.

Я закатила глаза.

– А теперь я попрошу тебя не насмехаться надо мной. Сначала ты порицаешь нас за войны, а когда мы стремимся к миру, у тебя все равно не находится доброго слова. – Он сердито фыркнул: – Твоему мальчику будет лучше, если вы вернетесь к Лонону. У моего друга доброе сердце. В благодарность за помощь он не даст вам голодать до самой весны.

– Я и сама могу присмотреть за Брокканом.

– Правда? А Лонон рассказал, что, перед тем как уснуть, малец умял три плошки. Он же совсем изголодал.

Я нервно схватила Броккана за руку и крепко ее сжала.

– Мы шли через лес дольше, чем я рассчитывала. Я делаю все, что в моих силах.

– Так постарайся сделать еще больше. Умереть в овраге можно не только от клинка, но и от голода.

Мурха каблуком ударил коня по ребрам, и тот полетел вперед бодрым галопом. Я стояла и смотрела, как за спиной всадника развевается на ветру плащ. Спутники следовали за ним. Копыта лошадей стучали по земле, словно гром.



В наступившей тишине прощальные слова Мурхи опустились на мое сердце тяжелым камнем.

– А мы теперь куда? – Броккан потянул меня за рукав, и я словно взглянула на него новыми глазами. Да, его щеки действительно выглядели впалыми, а руки казались даже тоньше, чем в день расставания с Роунат. Я почти хотела отвести его к семье Лонона, но не смогла себя заставить. Чтобы Броккан остался со мной, я должна выполнить поручение Томаса.

– Мы держим путь в Манстер. – Я указала в сторону, куда только что ускакал отряд Мурхи. – Вон туда.