Текст книги "Красные моря под красными небесами"

Бомонден погрузился в изучение эскизов, постепенно осознавая, что именно от него требуется; брови медленно поползли вверх и замерли, чуть подрагивая, словно бы кожа на лбу, оттянутая до предела, будто тетива, готова была метнуть их к полу, как две арбалетных стрелы.

– Весьма курьезное предложение, – наконец произнес он. – Ежели такую диковину сотворить, то… Ох, даже не знаю.

– Увы, это непременное условие заказа, – сказал Локк. – Это или что-нибудь в том же роде, на ваше усмотрение. Без этих устройств моему господину кресла не нужны. За ценой он не постоит.

– Вообще-то, это возможно, – поразмыслив, заявил мебельщик. – Вполне возможно, хотя без небольших изменений не обойтись. Ваш замысел в целом понятен, и, по-моему, его можно усовершенствовать… точнее, нужно, для того чтобы кресла остались креслами. А позвольте осведомиться, для чего нужны все эти… сложности?

– Видите ли, мой господин – человек преклонных лет и, как вы, наверное, догадались, весьма своеобразного нрава. Пожары внушают ему панический страх, но больше всего бедняга боится, что пламя застигнет его в кабинете или в библиотечной башне и он не сможет оттуда выбраться. Вы же понимаете, что основное назначение всех этих устройств заключается в том, чтобы обеспечить моему господину душевное спокойствие.

– Да, конечно, – пробормотал Бомонден; на смену недавнему недоверию пришло желание справиться с необычным заказом и доказать свое мастерство.

После этого переговоры превратились в доскональное обсуждение мельчайших подробностей, и Локку стоило больших трудов направить беседу в нужное русло, то есть подвести мебельщика к разговору о цене.

– В какой монете вы предпочитаете вести расчеты, господин Фервайт?

– Я предполагал, что солары вас устроят.

– Вполне. Скажем… шесть соларов за кресло, – с напускным равнодушием обронил Бомонден – названная сумма была чересчур велика; даже самые роскошные кресла работы признанных мастеров-мебельщиков стоили гораздо дешевле, но по традиции предполагался затяжной торг.

– Что ж, раз вы просите шесть соларов за кресло, то вам шесть соларов за кресло и воздастся, – с улыбкой кивнул Локк.

– О! – ошарашенно выдохнул мебельщик. – О-о! В таком случае, надеюсь, вам не составит труда выписать мне заемный вексель на сумму заказа?

– Отнюдь нет – в обычных обстоятельствах. Но поскольку наши с вами обстоятельства обычными не назовешь, позвольте предложить вам более удобную форму расчета.

Локк вытащил из саквояжа увесистый кошель и выложил на кофейный поднос-столик двадцать четыре золотых солара. Бомонден с волнением посмотрел на деньги.

– Вот, пожалуйста, плата вперед, – заявил Локк. – В Салон-Корбо я предпочитаю тратить звонкую монету. Кстати, вашему городку ростовщик не помешает.

– Ах, я премного вам благодарен, господин Фервайт, премного благодарен! Не ожидал… Погодите, я сейчас подготовлю все нужные бумаги, оформлю заказ по всем правилам и…

– А позвольте осведомиться, у вас в мастерской имеется все необходимое для исполнения заказа?

– Да, мне даже проверять не надо, свои запасы я наизусть помню.

– И все нужные материалы хранятся здесь, в мастерской?

– Совершенно верно, господин Фервайт.

– И сколько времени займет исполнение заказа?

– Гм… учитывая мои существующие обязательства и ваши необычные требования… Пожалуй, за шесть-семь недель управимся. Вы сами товар заберете или его вам отправить?

– Опять же, принимая во внимание не совсем обычные обстоятельства, я надеялся на более гибкие сроки…

– Позвольте мне ответить на любезность любезностью – пять недель вас устроит?

– Господин Бомонден, предположим, вы с дочерями приступите к работе над заказом сегодня же, сразу после моего ухода, и больше ни на что не будете отвлекаться, пока кресла не будут готовы. Сколько времени уйдет на исполнение заказа в таком случае?

– Ох, господин Фервайт, да поймите же, у меня все расписано, а мои заказчики – важные особы и задержек не терпят. Весьма важные особы, господин Фервайт! – умоляюще протянул мебельщик.

Локк выложил на столик четыре золотые монеты.

– Господин Фервайт, ради Двенадцати богов, будьте благоразумны! Ваши кресла… это же просто кресла. Поймите, я приложу все усилия, чтобы наибыстрейшим образом выполнить ваш заказ, но не имею права делать это за счет остальных заказчиков.

Локк придвинул еще четыре монеты к горке золота на столике.

– Господин Фервайт! – взмолился Бомонден. – Мы бы и за меньшую цену взялись бы за исполнение вашего заказа, но сначала обязаны удовлетворить остальных. Как я объясню задержку предыдущим заказчикам?

Локк, опустив еще восемь золотых на две стопки из четырех монет, построил башенку.

– Господин Бомонден, взгляните – сорок соларов! А только что вы радовались двадцати четырем.

– Сударь, но ведь правила приличия требуют соблюдать строгую очередность! Сперва я должен обслужить тех, кто сделал заказ раньше…

Локк со вздохом вытряхнул из кошеля последние десять соларов. Башенка золотых на кофейном столике развалилась.

– Представьте, что у вас не хватило материалов – какой-нибудь редкой древесины, полировочных масел, обивочной кожи – и за ними пришлось посылать в Тал-Веррар; шесть дней пути туда, шесть дней обратно… Неужели с вами такого ни разу не случалось? По-моему, вполне приемлемое объяснение.

– Но заказчики будут недовольны… Огорчатся…

Локк вытащил из саквояжа еще один кошель и выставил его вперед, будто кинжал.

– В таком случае предложите им частичную компенсацию… Вот, берите, не стесняйтесь! – предложил он и небрежно вытряхнул часть денег из кошеля на столик.

Веселое позвякивание золотых монет – дзинь-дзинь-дзинь – эхом раскатилось по приемной.

– Господин Фервайт, да кто вы?! – изумленно выдохнул мебельщик.

– Большой ценитель кресел, – сказал Локк и швырнул полупустой кошель на груду золота рядом с кофейником. – Ровно сотня соларов. Отмените встречи, отложите работу над другими заказами, принесите извинения заказчикам и выплатите неустойку. Ну и когда будут готовы кресла?

– Через неделю, – подавленно прошептал Бомонден.

– Вот и договорились! На время работы над моим заказом ваша мастерская превращается в мебельную лавку Фервайта. Между прочим, на гостином дворе меня дожидается железный сундук, полный золотых монет, так что я готов осыпать вас золотом до тех пор, пока вы не согласитесь на мои условия. Остановит меня только смерть. Ну, по рукам?

– Ох, по рукам! И да помогут нам боги.

– В таком случае – за работу! Начинайте пилить и строгать, а я буду на «Вилле Верданте» прохлаждаться. Если вам от меня что-то потребуется, пришлите лакея ко мне в апартаменты – пока заказ не будет готов, я никуда не уеду.

4

– Взгляните, в руках ничего нет, в рукавах моей великолепной сорочки тем более ничего не спрячешь…

Локк, в панталонах и легкой шелковой рубашке с закатанными рукавами, стоял перед большим зеркалом в апартаментах «Виллы Верданте» и пристально вглядывался в свое отражение.

– Сами понимаете, из воздуха колоду не вытащишь… о, а эта откуда взялась?

Правой рукой он сделал замысловатый жест, колода выпала из непослушных пальцев, и карты разлетелись по комнате.

– Тьфу ты… – буркнул Локк.

Ловкость рук возвращаться не спешила.

Неделю свободного времени надо было чем-то занять, а потому он решил ознакомиться с любопытной забавой, устраиваемой в Салон-Корбо, ради которой сюда стремились и праздные бездельники в золоченых каретах, и бедняки, покорно глотавшие дорожную пыль.

Забаву называли Потешными войнами.

В самом центре Салон-Корбо графиня Сальеска построила арену – миниатюрное подобие знаменитого терим-пельского амфитеатра «Стадия-ультра», – окруженную высокой каменной стеной, где в нишах красовались мраморные статуи Двенадцати богов. Вороны, с превеликим удобством устроившись на головах изваяний, хриплым карканьем встречали толпу у ворот. Локк, пробираясь ко входу, не переставал изумляться огромному числу всевозможных служителей: были здесь и лекари, неотступно следовавшие за паланкинами, в которых восседали дряхлые старцы, мнимые страдальцы и изнеженные ленивцы, были здесь музыканты и фигляры, телохранители и толмачи, заботливые слуги с опахалами, веерами и хрупкими грибами шелковых зонтиков для защиты господ от солнечных лучей…

Легенды гласили, что даже самым искусным лучникам было не под силу выпустить стрелу, способную из конца в конец пересечь императорскую арену Терим-Пеля; диаметр арены в Салон-Корбо составлял всего пятьдесят ярдов. Трибун как таковых не было – арену, выложенную гладкими каменными плитами, окружала двадцатифутовая каменная стена, где располагались роскошные зрительные галереи под шелковыми балдахинами, трепещущими на ветру.

Трижды в день гвардейцы графини впускали туда зрителей из числа знатных гостей Салон-Корбо. Вход в одну из галерей – на стоячие места – был бесплатным, а вот отдельные ложи и кресла стоили немало, и доступ к ним требовалось заказывать заранее. Для знакомства с Потешными войнами Локк решил ограничиться стоячим местом в бесплатной галерее – скромный эмберленский торговец Мордави Фервайт ни для кого интереса не представлял и мог не заботиться о своей репутации.

В круге арены виднелся квадрат игрового поля – гигантское подобие доски для игры в «Погоню за герцогом»: двадцать рядов из двадцати чередующихся черных и белых плит в каждом; каждая плита была размером ярд на ярд. Роль деревянных или костяных фигурок на этой доске исполняли бедняки в черных или белых накидках – по сорок человек на стороне каждого из двух соперников; ради этого они и совершали долгое изнурительное паломничество в Салон-Корбо.

Локк уже знал, что бедняков, именуемых претендентами, селили в две вместительные казармы близ арены, кормили дважды в день и ничем не ограничивали срок их пребывания в Салон-Корбо. Каждому из претендентов присваивали номер и трижды в день проводили лотерею, отбирая восемьдесят человек для участия в очередном сражении Потешных войн. От претендентов требовалось немного – стоять, двигаться и повиноваться приказам, – поэтому среди них были даже восьми– и девятилетние дети. Если претендент, избранный для участия в сражении, отказывался от этой чести, его незамедлительно изгоняли из владений графини Сальески и запрещали сюда возвращаться; в жаркой бесплодной пустыне за пределами города несчастного ждала верная смерть от голода и жажды.

Два десятка гвардейцев, вооруженные выпуклыми щитами и деревянными дубинками, вывели на арену претендентов, которые и не думали сопротивляться сильным, мускулистым бойцам. Претендентов выстроили на противоположных концах игрового поля, по две шеренги с каждой стороны; шестнадцать рядов между ними оставались свободными.

На стене, окружавшей арену, друг против друга располагались две ложи: одна под черным шелковым балдахином, вторая – под белым. Так же как и в чертогах удачи, где посетители загодя заказывали особые места за игорными столами или залы для игры в бильярд, места в этих ложах приобретались заранее, за неимоверные суммы, а желающих было хоть отбавляй. Временный владелец ложи – черной или белой – получал неограниченное право распоряжаться соответствующей группой претендентов в потешном сражении.

В то утро военачальником Белых была юная лашенская виконтесса. Она с нетерпением ожидала начала битвы, а вот ее многочисленная свита пребывала в непонятном волнении; придворные напряженно переминались, переглядывались и изучали какие-то записи. Военачальником Черных был ириденец средних лет, судя по всему, преуспевающий негоциант, который привел в ложу своих детей – сына и дочь.

При желании соперники могли – разумеется, по договоренности – наделять фигуры на поле необычными свойствами, например повышенной ударной силой или возможностью передвигаться особым образом, что обозначалось накидками разных цветов; однако же сегодняшнее сражение Потешных войн велось в полном соответствии с правилами «Погони за герцогом». Распорядители начали объявлять ходы; черные и белые фигуры на поле опасливо двинулись навстречу друг другу; расстояние между противниками постепенно уменьшалось. Локк рассеянно наблюдал за игрой, недоумевая, чем вызван интерес окружающих к этому довольно скучному представлению.

В ложах было всего шестьдесят или семьдесят зрителей, окруженных пристальным вниманием вдвое большего числа слуг – капельдинеров, телохранителей, посыльных, секретарей и прочих, не считая ливрейных лакеев графини, деловито сновавших по галереям и готовых исполнить любой каприз высокопоставленных гостей. Возбужденный гомон голосов и напряженное любопытство зрителей шли вразрез с происходящим на игровом поле.

– И что в этом увлекательного? – пробормотал Локк по-вадрански.

Как только была взята первая фигура, на игровое поле выбежали демоны.

Военачальница Белых намеренно подставила под удар одну из своих фигур, мужчину средних лет. Скопление Белых на этом участке игрового поля явно указывало на попытку заманить противника в западню, но военачальник Черных решил рискнуть. Распорядитель Черных отдал приказ, и девушка в черном, пройдя по диагональному ряду плит, коснулась плеча мужчины в белом. Он понуро свесил голову. Зрители восторженно захлопали в ладоши, но тут слева от Локка послышались дикие крики, и из распахнувшихся в стене дверей выбежали шестеро в замысловатых нарядах из черной кожи с алой оторочкой и в жутких алых масках с развевающимися черными гривами. Толпа встретила их приветственными восклицаниями. Демоны, угрожающе размахивая руками, подпрыгивая и улюлюкая, подскочили к испуганно съежившемуся мужчине в белой накидке, схватили его за руки и за волосы, выволокли за край игрового поля и выставили перед зрителями, как жертву, приведенную к алтарю. Один из демонов обернулся к военачальнику Черных и громовым голосом произнес:

– Возвестите кару!

– Я, я скажу, – закричал мальчик из ложи военачальника Черных.

– Мы же договорились, что сначала это сделает твоя сестра, – упрекнул его отец. – Ну, Теодора, не смущайся.

Девочка, задумчиво поглядев на арену, встала на цыпочки и прошептала что-то на ухо отцу.

– Моя дочь желает, чтобы гвардейцы отколотили его дубинками, – объявил ириденец. – По ногам.

Демоны распластали мужчину на арене, прижав его к земле, а гвардейцы старательно осыпали ударами тяжелых дубинок ляжки, икры и щиколотки бедолаги до тех пор, пока верховный демон не подал им знак остановиться. Зрители вежливо, но без особого восторга захлопали в ладоши, и демоны уволокли окровавленную жертву с арены.

Следующий ход Белых снял с доски фигуру Черных.

– Возвестите кару! – гулко пронеслось над ареной.

– Продаю право за пять соларов! Первому желающему, – объявила лашенская виконтесса.

– Покупаю! – выкрикнул старик в роскошном одеянии из бархата и парчи.

Верховный демон согласно кивнул. По знаку старика его лакей швырнул одному из гвардейцев кошель монет, гвардеец доставил деньги лашенской виконтессе. Демоны проворно подтащили девушку в черной накидке к старику, который придирчиво оглядел свою жертву и заявил:

– Снимите с нее лохмотья!

Демоны сорвали с девушки ветхое холщовое платье; она, не желая доставлять удовольствия своим мучителям, не стала прикрывать свою наготу, а замерла, с вызовом глядя на старика.

– Чего еще изволите? – осведомился верховный демон.

– Волосы ей обкорнайте, – заявил старик.

Зрители восторженно зашумели и захлопали в ладоши. Девушка испуганно вздрогнула – волосы, длинные и густые, волнами спадавшие до пояса, очевидно, были единственным предметом ее законной гордости (ведь и беднякам нужно чем-то гордиться). Верховный демон, издав ужасающий вопль, замахал сверкающим кривым кинжалом. Девушка безуспешно пыталась вырваться из цепких рук демонов, но ее держали крепко. Верховный демон медленно, безжалостно начал срезать длинные пряди и швырять к ногам своей жертвы, так что вскоре она стояла посреди черного ковра своих волос. На обезображенной голове меж редких пучков остриженных волос кровоточили многочисленные порезы и царапины, струйки крови ползли по лицу и шее. Наконец несчастную уволокли с арены.

Игра продолжалась. Локку становилось не по себе. Неумолимое солнце приближалось к зениту, тени съеживались, жара усиливалась. Живые фигуры, изнемогая от жажды и усталости, продолжали двигаться по раскаленным каменным плитам игрового поля – до тех пор, пока очередную жертву не снимали с доски. Локку вскоре стало ясно, что дозволялось изобретать любые, самые изощренные и унизительные способы наказания, лишь бы они не приводили к смерти. Демоны, к неимоверному восторгу зрителей, с усердием исполняли все приказы игроков.

«О боги, – запоздало сообразил Локк. – Сюда приходят не за игрой следить, а карами упиваться!»

Так вот зачем здесь вооруженные гвардейцы! Для устрашения несчастных на игровом поле… Любая попытка сопротивления была бы с легкостью подавлена, а тех, кто посмел бы нарушить приказ или покинуть свое место, ждали побои. Живые фигуры беспрекословно повиновались и так же беспрекословно принимали наказания, которые становились все мучительнее.

– Забросайте ее гнилыми фруктами! – заявил сынишка военачальника Черных.

Четыре демона грубо отволокли под стену старуху в белой накидке и принялись забрасывать ее переспелыми яблоками, грушами и помидорами. Несчастная скорчилась, прикрывая седую голову тощими морщинистыми руками, а вокруг нее росла груда склизких, гнилостных ошметков.

Военачальница Белых, не замедлив отомстить противнику, следующим ходом сняла с доски фигуру Черных – коренастого паренька. На этот раз виконтесса решила сама выбрать наказание.

– Графине Сальеске, нашей радушной хозяйке, не понравится, что мы ее великолепную арену испачкали! – заявила она. – Вот пусть он и уберет всю эту мерзкую жижу – языком! И чтобы дочиста вылизал.

Зрители восторженно захлопали в ладоши. Верховный демон подтолкнул парня к горе отбросов, откуда недавно увели старуху, и приказал:

– Вылизывай, мерзкая тварь!

Парень нерешительно опустился на колени, а демон хлестнул его по спине семихвостой плеткой. Удар впечатал несчастного в стену; из носа хлынула кровь.

– Эй, кому говорят! – завопил демон. – Что, не доводилось языком девок ублажать?! Ну-ка, расстарайся!

Парень, с трудом сдерживая тошноту, начал вылизывать каменные плиты; всякий раз, как он давился гнилым куском, демон обрушивал на него удар плети. Зрители ликовали до тех пор, пока окровавленного, дрожащего от унижения юношу не уволокли с арены.

Так продолжалось все утро.

«О боги, как они все это терпят? И почему?» – размышлял Локк, с отвращением разглядывая разряженных богачей, окруженных толпой слуг и телохранителей. Ряды живых фигур на арене постепенно редели. Черный камзол Мордави Фервайта насквозь пропитался потом.

Сюда, во владения графини Сальески, самые богатые и знатные люди на свете приезжали лишь затем, чтобы вволю насладиться запретными, извращенными удовольствиями; ни в одном городе Терина богачам не позволялось невозбранно, ради потехи, глумиться над бедняками, унижать их, калечить и оскорблять. Скорее всего, Потешные войны на арене – лишь малая, видимая часть того, что на самом деле происходило в Салон-Корбо.

Локка возмущала такая вопиющая несправедливость. Да, конечно же, случались смертные бои на потеху толпе, но в них принимали участие добровольно, либо ради славы, либо во избежание худшего приговора за совершенные преступления. Да, Многохитрый Страж был не в силах помочь всем глупым, нерасторопным и неудачливым бедолагам, а потому их ждала виселица. Однако же вот эта бессмысленная забава не поддавалась разумному объяснению.

Бессильный гнев язвой выедал Локку внутренности.

Именитые гости Салон-Корбо не имели ни малейшего представления, кто такой Локк и на что он способен. Они даже не подозревали, каких дел может натворить Каморрский Шип, если ему, вместе с Жаном, представится возможность от души порезвиться в Салон-Корбо. За месяц-другой Благородные Канальи разведают все, что можно, а прознав обо всех мерзких делишках, разнесут это воронье гнездо в клочья, придумают, как положить конец Потешным войнам, ограбят всех игроков, пустят по миру графиню Сальеску, выставят на посмешище всех этих мерзавцев и так подмочат репутацию Салон-Корбо, что сюда больше никто и никогда носа не сунет.

Но…

– О Многохитрый Страж, – прошептал Локк, – зачем, зачем ты меня сюда сейчас привел?

В Тал-Верраре, где они вот уже целый год как готовили крупное дело, Жан дожидался приятеля, совершенно не догадываясь о том, что происходит в Салон-Корбо. Локку предстояло вернуться в город, привезти кресла и приступить к исполнению дерзкого и невероятно сложного замысла, уже сейчас требовавшего отчаянных усилий.

– Ох, будь оно все проклято! – пробормотал Локк. – Чтоб им всем провалиться в преисподнюю.

5

Каморр, много лет назад. Липкие клочья серого тумана влажной пеленой обволакивали Локка и отца Цеппи; старик вел мальчика домой, в Храмовый квартал, после первой встречи с капой Венкарло Барсави. Локк, осоловелый и взмокший от пота, отчаянно цеплялся за шею своего Усмиренного козла.

– Не бойся, дружок, ты не принадлежишь Барсави, – сказал Цеппи. – Он могущественный союзник, с которым лучше не ссориться, и властный повелитель, требующий безоговорочного подчинения, да. Но ты капе не принадлежишь. Да и мне тоже, коли на то пошло.

– Значит, я не должен…

– Соблюдать Тайный уговор? Быть исправным маленьким пезоном? Должен, но только для виду, Локк. Только для отвода глаз. Если последние два дня твои глаза и уши не были плотно зашиты сыромятным шнуром, ты наверняка уже понял, что я намерен сделать из тебя, Кало, Галдо и Сабеты… – Цеппи хищно оскалился. – Подобие мощной катапультной стрелы, которая вонзится в самое сердце драгоценного Тайного уговора Венкарло.

– А… – Локк предпринял очередную попытку собраться с мыслями. – А почему?

– Гм, так сразу и не объяснишь… Потому что… Ну, это из-за того, кто я есть. Надеюсь, в один прекрасный день и ты таким станешь – посвященным служителем Многохитрого Стража.

– А капа что-то не так делает?

– Ну вот, дружок, – сказал Цеппи, – правильные ты вопросы задаешь. Хорошо ли он обращается с Путными людьми? Да, конечно. Тайный уговор всем на пользу – стражники не свирепствуют, в городе спокойно, воров на виселицу отправляют редко. Однако у служителей любого из богов есть особые заповеди – законы и установления, которые сами боги своим служителям предписывают. По большей части заповеди эти сложные и путаные, а вот у служителей Великого Благодетеля их всего две, и обе очень простые. Первая: ворам – благоденствие. Правда, просто? Нам приказано друг другу помогать, укрывать, жить в мире – ну, по возможности – и всеми силами стремиться к процветанию нашего брата. Эту заповедь Барсави строго соблюдает, даже не сомневайся. А вот вторая заповедь… – Цеппи, понизив голос, вгляделся в туман – мало ли кто там подслушивает. – Вторая заповедь: богачам – назидание.

– Это как?

– Назидание – это напоминание о том, что они уязвимы. Что на всякий замок отмычка найдется, что любое сокровище можно украсть. Нара, Госпожа вездесущих хворей и недугов, да минует нас ее прикосновение, насылает на людей болезни, дабы мы не забывали о том, что мы не боги. Вот и мы, служители Многохитрого Стража, напоминаем богачам о том, что они не всевластны. Мы – камешек в башмаке, заноза под ногтем, предвестие грядущей кары богов. Так что первая заповедь ничуть не важнее второй.

– А вам Тайный уговор не по нраву, потому что он богачей защищает?

– Нет, не то чтобы не по нраву… – Цеппи, поразмыслив, наконец произнес: – Барсави не служитель Тринадцатого бога, ему заповеди не предписаны. Он поступает так, как считает нужным ради общей пользы, по своему разумению. Понимать я это понимаю, а вот согласиться с этим не могу. Я перед богом обязан дать благородным каморрским донам, всем этим титулованным аристократишкам голубых кровей, самую чуточку на своей шкуре испытать то, чем жизнь награждает всех остальных, – хорошего пинка под зад.

– А Барсави… ему знать об этом не обязательно?

– Нет, конечно. По-моему, пока Барсави заботится о благоденствии воров, а я – о назидании богачей, для Многохитрого Стража наш город будет преисполнен святости.

6

– И как это можно вытерпеть? Нет, я знаю, им за это платят, но Потешные войны… О боги… гм, о Святые Сущности! Что заставляет их сюда приходить? Ради чего они покорно сносят побои, издевательства и унижения? Зачем?!

Локк, сжав кулаки, взволнованно расхаживал по мастерской Бомондена. Шел четвертый день его пребывания в Салон-Корбо.

– Господин Фервайт, вы же сами и ответили – им за это платят, – сказала Лавриса Бомонден, опустив одну руку на спинку незавершенного кресла, а другой поглаживая Шустрика, сидящего в кармане фартука. – Те, кому выпал жребий участвовать в сражении, получают медный центир; те, кого выводят из игры, получают серебряный волан; а еще между всеми участниками каждого сражения разыгрывают лотерею, и один из них получает золотой солар.

– Но отчего вообще на такое соглашаются? Из отчаяния?

– Причин много: неурожай, голод, разруха… Фермы пустеют, торговцы разоряются. У кого земельный надел отнимут, где моровое поветрие пройдет. В городах жить тяжело – ни денег, ни здоровья. Те, у кого совсем ничего не осталось, сюда приходят в надежде прокормиться и подзаработать – глядишь, за унижения серебро или золотишко перепадет. А господам развлечение…

– Это… это порочно. Просто извращение какое-то!

– А у вас, господин Фервайт, сердце слишком доброе, хоть вы и заплатили целое состояние за какие-то кресла… – Лавриса осеклась и отвела глаза. – Ох, простите, сударь, я не…

– Ничего страшного, Лавриса. Я человек небогатый, подневольный. Но даже мой господин… Понимаете, сами мы люди скромные, бережливые… в чем-то даже прижимистые. Жить стараемся по справедливости. Ну, не без причуд, конечно, но жестокости в нас нет.

– Знатные господа из Семи Сущностей часто в Потешные войны играют, я своими глазами видела, господин Фервайт.

– Мы, вообще-то, не родовитые, из купцов… Эмберленские торговцы. Увы, за нашу знать мы не в ответе, да и не очень-то хочется за них ответ держать. Я во многих городах побывал, видел, как люди живут. Видывал и бои на потеху толпе, и казни, и нищету, и голод, и отчаяние – но такого никогда не встречал. Те, кто Потешными войнами развлекается, и на людей-то не похожи – знай себе каркают, как стая воронья, да воют, будто шакалы. Тьфу, жуть пробирает.

– В Салон-Корбо один закон – как графиня Сальеска повелит, так тому и быть, – сказала Лавриса. – Гостям ее все дозволено, им на забаву Потешные войны устроены, а запретов никаких нет – с бедняками и простолюдинами как хотят, так и обращаются. Вы просто никогда не видели, каковы знатные господа на самом деле, без притворства. Им на всех плевать… Знаете, откуда у нас Шустрик? Парнелла случайно увидела, как какая-то знатная дама велела новорожденных котят усмирить, чтобы ее сыночку сподручнее было невинных тварей мучить. Он их ножом тыкал… За ужином скучно стало, вот и развлекался. Так что, господин Фервайт, добро пожаловать в Салон-Корбо. Житье здесь беззаботное… на первый взгляд. Вы нашей работой довольны?

– Да, – медленно произнес Локк. – Вполне доволен.

– Не сочтите за дерзость, господин Фервайт, прошу вас, послушайте моего совета – забудьте о Потешных войнах. Представьте себе, что этой проклятой забавы попросту не существует. Мы все так делаем…

– Ах, сударыня, я… Я постараюсь, – пообещал Локк.

7

Разумеется, своего обещания Локк не сдержал. Утром, днем и вечером он стоял в галерее один-одинешенек, от угощения отказывался, знакомств ни с кем не искал. В ложах сменялись зрители, на арене шли потешные бои, а изощренные издевательства тянулись бесконечной чередой. Иногда побои и удушения оканчивались плачевно: демоны, увлекшись, наносили своим жертвам тяжкие увечья. В особо безнадежных случаях, дабы не затягивать мучений несчастных, им милосердно проламывали череп под аплодисменты восхищенных зрителей.

– О Многохитрый Страж, – пробормотал Локк, когда увидел это в первый раз, – хоть бы священника какого-нибудь позвали…

Он догадывался, что с ним происходит. В глубинах сознания, как в темной пучине сонного озера, беспокойно ворочалось чудовище, пытаясь вырваться на свободу. Каждое мучительное унижение, каждое жестокое наказание, порожденное извращенным воображением избалованных чад под одобрительные смешки заботливых родителей, придавали чудовищу новые силы; беснующаяся тварь пыталась сокрушить и осмотрительность Локка, и дальновидный трезвый расчет, и твердое намерение во всем придерживаться задуманного.

Локк нарочно разжигал в себе злобу, чтобы, словно невзначай, поддаться на уговоры чудовища.

Прежде Каморрский Шип был вымыслом, личиной, которую Локк лишь по необходимости применял для воровских проделок, однако сейчас призрачный вымысел словно бы обретал плоть, превращаясь в неуемного алчного монстра, и все настойчивее требовал, чтобы Локк нарушил заповеди своей веры.

«Выпусти меня, – шептал призрак, – выпусти на свободу! Богачам – назидание. Я им такой урок преподам, что они его надолго запомнят…»

– Прошу извинить меня, сударь, за то, что нарушаю ваше уединение… Позвольте осведомиться, отчего Потешные войны не доставляют вам удовольствия?

Локк, погруженный в унылые размышления, только сейчас заметил, что в галерее появился еще один посетитель, лет на пять старше Локка, – загорелый стройный мужчина с длинными каштановыми кудрями и аккуратной бородкой клинышком. Бархатный камзол, отороченный серебристой парчой, обтягивал широкие плечи; в руках, заложенных за спину, незнакомец держал длинную трость с золотым набалдашником.

– Ох, простите, я не представился – Фернанд Генруза, барон третьей креации, из Лашена.

О приобретении лашенского титула барона третьей креации как раз и подумывали Локк и Жан, обсуждая грядущий отход от дел.

Локк коротко поклонился:

– Мордави Фервайт, ваша милость. Из Эмберлена.

– О, так вы негоциант?! И наверняка преуспевающий, иначе бы отдыхать сюда не приехали. А в чем же причина вашего недовольства?

– С чего вы взяли, что я недоволен?

– Вы стоите здесь в одиночестве, к угощению не притрагиваетесь и на каждую битву Потешных войн взираете с таким выражением, будто… будто вам горсть угольков в подштанники всыпали. Я вас из своей ложи несколько раз видел. Вы проигрались? Я с удовольствием поделюсь с вами своими наблюдениями о том, как лучше всего делать ставки в Потешных войнах.

– Спасибо, ваша милость, но я ставок не делаю. Я просто… смотрю и остановиться не могу.

– Очень странно. Значит, вам не нравится?