Текст книги "Место летнего отдыха"

Глава 11

«Дорогой Джон, – писала Молли. – Я во Флориде. У нас забавный домик, выкрашенный в зеленый цвет. Купание прекрасное, а волны даже больше, чем на острове. Здесь иногда бывают ураганы, но при мне еще не было. Мама пока в Буффало и приезжает завтра. Представляю ее лицо, когда она увидит морского ежа, которого я нашла на берегу. Папа заспиртовал его в банке. Безобразный до ужаса».

В таком роде были исписаны четыре страницы, в конце стояла подпись «искренне твоя, Молли».

– Джонни получает любовные письма, – доложила Карла.

Джон покраснел.

– Ничего подобного, – возмутился он. Вечером в своем письме он сообщил Молли последние новости о морже, которого видели с острова.

На следующий день было очень холодно. В половине пятого Бартон Хантер в отутюженной Сильвией форме вошел в комнату Джона. Сын лежал и читал «Тарзана».

– Джон, будь добр, зайди, пожалуйста, к нам, – отчетливо произнес он. – Мы с мамой хотим обсудить с тобой кое-что важное.

– Конечно, папа, – Джон спрятал книжку под подушку, подальше от Карлы, и последовал за отцом. В комнате родителей на маленьком кресле в углу сидела Сильвия. На ней было новое, только что пошитое бледно-голубое платье. Когда вошел Джон, она достала из сумочки сигарету и, резко чиркнув спичкой, закурила.

– Нам нужно поговорить с тобой об очень серьезном деле, сын, – начала она, при этом глаза ее выражали мольбу.

– Каком? – спросил он.

В комнате стояли две одинаковые кровати под белыми кружевными покрывалами, доставшимися Барту в наследство от матери. Барт присел на ту, что стояла ближе.

– Известие не очень приятное, сын, – сказал он.

– Что случилось? – снова спросил Джон. В воздухе витал аромат маминой пудры и духов, напоминающий запах сирени. В зеркале туалетного столика отражалась стеклянная ваза с тремя красноватыми кленовыми листьями.

– Мы с мамой разводимся, – произнес Барт.

В полной тишине выстрелила спичка, которую Сильвия зажгла, чтобы прикурить потухшую сигарету.

– Разводимся, – повторил Барт, подумав, что мальчик не понял, о чем речь.

– Почему? – Джон стоял очень прямо, и голос его звучал твердо.

По лицу Барта промелькнула тень, но тут же исчезла, и уже приторно-фальшивым тоном он ответил:

– Когда люди любят друг друга, они женятся. Иногда они перестают любить друг друга, и тогда им лучше разойтись. Это называется разводом.

– Ты поймешь, когда вырастешь, – натянуто проговорила Сильвия.

– Да, – подтвердил Барт.

За окном залаяла собака Хаспера.

– Когда? – переспросил Джон.

– Когда вырастешь, – повторил Барт.

– Нет, когда вы разводитесь?

– Мама уезжает сегодня после обеда.

– Джон, дорогой, но на тебе это не слишком отразится, – сказала Сильвия. – Ты будешь учиться в хорошем интернате, мы уже договорились.

Джон промолчал.

– Мама забирает Карлу, а ты, надеюсь, в перерывах между учебой и лагерем будешь со мной.

Джон издал какой-то звук, шумно выдохнул воздух и повернулся к матери.

– Ты берешь Карлу?

– Да.

Вдруг ему пришло в голову, что мать оставляет себе Карлу просто потому, что любит ее больше. Эта мысль настолько его ошеломила, что он потерял дар речи.

– Не переживай, – сдерживая волнение, проговорил Барт. – Мы с тобой будем жить замечательно.

– И ко мне как-нибудь приедешь, – добавила Сильвия.

– Нет, – еле слышно произнес Джон.

– Что, дорогой?

– Никогда! – с трудом выдавил Джон.

– Джонни! – воскликнула Сильвия, поднимаясь с кресла. – Пожалуйста, не надо так!

Она притянула его к себе, и он против своей воли на какое-то мгновение прижался щекой к ее груди, вдыхая знакомый аромат духов, но тут же отстранился.

– Не стоит огорчаться, – сказала она. – Ты скоро станешь взрослым, и мы будем часто видеться.

Джон ничего не ответил; он плакал и, пытаясь сдержать слезы, часто-часто всхлипывал.

– Мы не будем скучать вдвоем, – робко пытался утешить его Барт.

Джон молча глядел то на мать, то на отца. Потом вдруг взвился и опрометью помчался к себе. Он слышал, как вскрикнула мать, но не остановился и, вбежав в свою комнату, запер дверь.

Скоро слезы высохли; более того, он чувствовал, что у него пересохло во рту. Ему почудилось, что следом за ним в комнату проник приторный запах духов и пропитал здесь каждый предмет.

В тишине он услышал шаги матери и стук в дверь. Он не ответил.

– Джонни! – позвала она. – Впусти меня. Он лежал и молча сжимал кулаки.

– Пожалуйста! – попросила она.

Где-то сильно хлопнула дверь, и послышались шаги Барта.

– Оставь его в покое, черт возьми!

С моря доносились глухие, зловещие удары волн о скалы. Джон перевернулся на спину и лежал, глядя в потолок и стараясь не шевелиться. «Пусть она думает, что я умер, – твердил он про себя. – Пусть думает, что я умер». По потолку шла длинная трещина со множеством ответвлений, напоминавшая изображение реки на карте. Тарзан со своей лунной невестой мог бы пуститься по ней в плавание на выдолбленном каноэ, и Джон отправился бы с ними; они бы неслись через пороги, мимо кишащих в мутной воде крокодилов, а с берега раздавались бы хриплые крики диких кошек. «Держись, Джон!»– сказал бы ему Тарзан. «Вперед! – прозвенел бы голос лунной девушки, которая во всем была похожа на Молли. – Вперед, к лунным горам!»

Через некоторое время Джона разбудил стук хлопнувшей двери и шум отъезжающего автомобиля. Он понял: уезжает мать. Его первой мыслью было, что этого не может быть, что сейчас раздастся стук в дверь, и она войдет в комнату в своем голубом платье, окутанная ароматом духов. Но ничего не произошло. Ему отчаянно захотелось помчаться следом, что есть силы бежать за машиной, но его не пускала гордость. Он остался лежать неподвижно и в конце концов опять заснул.

Проснулся он словно от толчка. Было совершенно темно, и кто-то ломился в дверь. На какое-то мгновение все стихло, потом прозвучал голос отца:

– Джон! Впусти меня!

Джон лежал без движения и молчал, затаив дыхание.

– Пожалуйста! – повторил отец. Джон не отвечал.

– Джон, – взмолился Бартон, – с тобой все в порядке?

– Да, – проговорил мальчик.

– Я хочу поговорить с тобой, сын. Позволь мне войти!

– Нет!

– Почему? – в голосе Барта послышалось отчаяние.

– Потому что я хочу побыть один, – спокойно ответил Джон.

– Ладно! – разозлившись, бросил Барт и стал спускаться по лестнице.

Джон продолжал лежать в темноте. За окнами свистел ветер, раскачивая голые ветви деревьев, грохотал прибой.

В три часа утра в дверь опять постучали, затем раздался какой-то утробный звук, похожий на звериный вой, от которого Джон задрожал и резко приподнялся. Наступила тишина, затем звук повторился: то ли всхлипывание, то ли шепот, то ли стон раненого. Джон вскочил и распахнул дверь. В комнату ввалился отец и, наткнувшись на кровать, упал на нее. Он все еще был в форме. Когда Бартон обернулся, в слабом свете, проникавшем из холла, Джон увидел, что отец плачет. По комнате распространился запах виски. У Джона сперло дыхание.

– Мы с тобой! – воскликнул Бартон с достоинством, внезапно выпрямившись.

– Да, – ответил Джон.

– Мы сами…

Последовала пауза, Бартон, казалось, погрузился в глубокое раздумье.

– Мы сами… – повторил он, – Мы сами по себе и ни от кого не зависим.

– Да, – сказал Джон.

Отец повернулся на спину и изрек:

– В женщинах не нуждаемся.

– Да, – согласился Джон.

– Хватит споров, – продолжал Бартон. – Хватит драк. И хватит проклятых рогоносцев. Ты знаешь, что это такое?

Двумя пальцами он изобразил у себя над головой рожки.

– Нет, – сказал Джон.

– Тебе и не надо знать, еще рано.

Джон ничего не ответил.

– В жизни всякое бывает, – вздохнув, сказал Бартон. – Даже с хорошими людьми. Когда-нибудь ты это узнаешь.

Джон промолчал.

– Ты слышишь меня?

– Да.

– Сильвия в общем хорошая женщина. Я потерял деньги, все из-за чертовых денег. Победитель забирает все, проигравший плачет.

– Наверное, – сказал Джон.

– Женщину просто так, без денег, не удержать. Нищета противна женской натуре. Она уходит к тому, кто предлагает наивысшую цену.

Ответа не последовало.

– На такую женщину всегда найдется претендент. А третий лишний.

– Лишний, – повторил Джон, не понимая смысла сказанного.

– Доморощенный философ в третьем поколении, – сказал Барт. – Это я. Тебе повезло. Ты можешь начать все с нуля.

– Да.

– Ступай вверх по лестнице, мальчик. Снизу вверх, а не сверху вниз. Вот так, сэр. Понимаешь?

– Да, – повторил Джон.

– Хорошо. Но не в этом дело. Весь вопрос в том…

Бартон сделал усилие и приподнялся на руках.

– Дело в том, – еще раз произнес он, – дело в том, что нам с тобой не надо волноваться. Никаких волнений. Все кончено.

Свесив ноги с постели, он попытался встать, но не смог и повалился снова.

– Дай мне руку, а, сынок? – попросил он.

Подав отцу руку, Джон другой ухватил его чуть повыше локтя. Рука отца оказалась поразительно тонкой и слабой. С трудом поднявшись, Барт оперся на плечо сына и, еле держась на ногах, сказал:

– Спасибо, сын. Только не думай, что я пьяница, ясно? Просто сегодня особый случай. Очень особый. Ты помоги мне спуститься, и я буду в порядке.

Перед самым рассветом Джон проснулся в сильном ознобе. В комнате было очень холодно. В доме стояла полная тишина, только за окном слышался шум ветра и волн, вой собаки Хаспера. Джон отправился к Барту. Тот лежал с раскрытым ртом, раскинув руки и не двигался. Одеяло сбилось в сторону. На простыне виднелись следы пролитого виски, бутылка валялась тут же. С ужасом подумав, что он умер, Джон замер; прислушался, ловя его дыхание, но доносились лишь звуки ветра и собачий вой.

– Папа! – крикнул он, бросаясь к отцу. – Папа, проснись!

Барт застонал, но остался недвижим. Обрадованный уже и этим слабым признаком жизни, Джон оставил попытки его разбудить. Он накрыл отца одеялом и стоял рядом с пустующей кроватью матери, дрожа от холода. Он сообразил, что, должно быть, погасла печка и, взяв со столика спички, стал ее разжигать. Но фитиль не загорался. Обнаружив пустой бак, он пошел в гараж и принес оттуда канистру с керосином. Барт лежал все в том же положении, но, судя по вздыманию грудной клетки, дышал. Джон почувствовал облегчение. Наладив печку, он поднялся к себе и лег спать.

Когда он проснулся, был полдень, сквозь окно лился тусклый свет, по подоконнику барабанил дождь со снегом. Прибежав к отцу в комнату, Джон увидел, что тот лежит, уткнувшись лицом в подушку так, что невозможно определить, жив он или мертв.

– Пап! – позвал Джон. – Пап, пора вставать! Барт не пошевелился. Джон взял его под мышки и перевернул на спину. Тот открыл глаза и промычал:

– Оставь…

Он потянулся за бутылкой и, обнаружив, что она пуста, вытащил из-под одеяла новую.

Джон отправился в кухню, поджарил себе хлеб с беконом и запил его стаканом молока. Тщательно все прибрав и вымыв посуду, он вернулся к себе в комнату и остаток дня провалялся в постели, читая про Тарзана. Каждый час он наведывался к отцу, но тот, по всей видимости, пребывал в бессознательном состоянии.

Часов в шесть Джон услышал стон. Он побежал вниз. Отца вырвало, и его веки как-то странно подергивались. В испуге он бросился звать Тодда Хаспера. Он бежал, кутаясь от пронизывающего холода в воротник пальто.

Снег покрылся ледяной коркой; она хрустела под его ногами, словно битое стекло. При виде дыма из трубы домика Хаспера Джон обрадовался: он очень боялся, что в этот кошмарный день даже Хаспер исчезнет или умрет. Он постучал в дверь, но ответа не последовало. Джон толкнул ее, в тот же миг на него бросилась собака, свалив с ног. Тут же появился Хаспер в нижнем шерстяном белье и оттащил собаку. Весь дрожа, Джон поднялся на ноги; воротник и пальто были изодраны в клочья.

– Папе плохо, – сказал он.

– Гм, – отозвался Хаспер. – Поранила тебя? Он посадил собаку на цепь и привязал к кольцу на дальней стене комнаты.

– Нет. Только скорее.

– Никуда он не денется, – сказал Хаспер, натягивая брюки. – Было бы куда.

Бежать он отказался, и они медленно тащились к гаражу по трескающемуся ледяному насту. В комнате Барта стоял тошнотворный запах. Хаспер наклонился над Бартом и повернул его на спину. Барт открыл пожелтевшие глаза и попытался улыбнуться.

– Мне плохо, – едва слышно проговорил он.

– Мы вызовем береговую охрану и отправим его в больницу, – не терпящим возражений тоном произнес Хаспер, обращаясь к Джону. – Ты можешь остаться со мной.

– Нет, – прошептал Барт. – Джонни… Джон наклонился к самому лицу отца.

– Поезжай к маме. Адрес и деньги у меня в кабинете.

– Я хочу тебе помочь.

– В больницу… Езжай к матери. Вернешься позже, когда я поправлюсь.

На старом «Форде» Джон с Хаспером поехали на южный конец острова. К выступу скалы, смотревшей на материк, они притащили две пятигалонных канистры с керосином, с трудом удерживая равновесие на скользкой ледяной поверхности. Смочив керосином пространство примерно в пятьдесят квадратных футов, Тодд отступил в сторону, не спеша зажег спичкой комок бумаги и бросил его в середину. Огонь вспыхнул и ярко горел минут пять, а когда погас, Хаспер разглядел на континенте лишь несколько тускло светящихся огоньков. Он молча вернулся к машине и принес еще керосина. Им пришлось повторить процедуру дважды, прежде чем в Харвеспорте блеснул сигнальный огонь.

– Нас увидели, – сказал Хаспер.

Через три часа прибыл катер береговой охраны; два веселых молодых матроса заботливо уложили Барта на носилки и погрузили в лодку. Джон проводил отца до дверей больницы. На прощанье Барт выдавил из себя улыбку:

– Не беспокойся, обо мне позаботится флот.

Из Харвеспорта Джон позвонил матери. Она только что приехала в мотель в Палм-Ривер. Нарочито спокойно, почти официально, он рассказал о случившемся.

– О, Джонни! – воскликнула она. – Я приеду за тобой.

– Я сам смогу приехать!

– Ты уверен?

– Конечно, – его высокий мальчишеский голос прозвучал на удивление твердо.

– Джонни, ты в порядке? – резко спросила мать. Его вдруг обуял страх, что он может расплакаться прямо в трубку; будто он на коленях готов ползти к бросившей его матери.

– У меня все хорошо. Я просто еду к тебе за деньгами, – ответил он.

Когда двенадцать часов спустя Джон сошел с трапа самолета в Палм-Ривер, Сильвия бросилась к нему и хотела обнять, но он стоял, застыв, словно изваяние, и не ответил на ее поцелуй.

– О, Джонни! – она погладила его по щеке. – Не будь таким!

На скуле Джона дернулся желвак и он сдержанно проговорил:

– Рад тебя видеть, мама. Жаль, что пришлось тебя побеспокоить.

Она устало повернулась и, крепко взяв его за руку, повела к машине, новенькому «Форду», купленному Кеном. В машине она попыталась положить его голову к себе на плечо, но он вырвался и сказал:

– Не надо!

– Ты не должен меня ненавидеть, – мягко упрекнула она. – Так не годится.

– Я хочу в интернат, – упрямо проговорил он, сжимая кулаки.

– Если хочешь, пожалуйста. Но здесь есть хорошая школа, лучше тебе для начала поучиться в ней.

– Ладно, пусть будет по-твоему, – он отвернулся к окну, и глаза его наполнились слезами. Закрыв лицо руками, он забился в угол сиденья, но, когда она попыталась его успокоить, он резко отвернулся и с отчаянием выпалил:

– Оставь меня в покое. Единственное, чего я прошу: оставьте все меня в покое!

В машину с любопытством заглянула какая-то полная женщина, проходившая мимо с ребенком. Сильвия запустила двигатель и медленно поехала в сторону мотеля. Мотель оказался маленьким строением казарменного вида, окрашенным в белый цвет. Расположился он прямо на пляже. Сильвия поставила машину у квартиры управляющего и вошла в дом. Забрав чемодан, Джон последовал за ней. Карла помогала негритянке-горничной складывать свежие простыни, которые та гладила. Завидев Джона, она побежала ему навстречу, протягивая свои пухлые ручки, но он и от нее отвернулся: эту девочку мать предпочла ему.

– Рад тебя видеть, Карла, – с горечью сказал он. – Как устроились?

– Отлично, – ответила она, опуская руки. – Джонни, что случилось? Ты сердишься на меня?

– Нет! – бросил он. – Ничего не случилось. Ничего, ничего, ничего!

Он почувствовал, как слезы снова навертываются у него на глаза и, оставив чемодан посреди комнаты, выскочил за дверь.

В дюнах песок был сухой и мягкий, он вздымался из-под ног и, поднятый ветром, напоминал струйки дыма. Как одержимый Джон носился по пляжу в безумной погоне за чайками, размахивая руками и тщетно пытаясь поймать или сбить их, когда они пролетали мимо. Вконец обессиленный, он опустился на бревно, чтобы перевести дух. С моря дул сильный ветер, к горизонту тянулись бесконечные гряды сверкающих в лучах солнца барашков. Посидев минут десять, он встал и в первый раз огляделся вокруг. Мотель одиноко стоял в дюнах за городской чертой Палм-Ривер. Где-то в миле к югу виднелись несколько новых домов, за ними начинался длинный ряд коттеджей. В другой стороне пляж и дюны были пустынны до самого залива, утопая в ослепительном солнечном блеске. Джон прикрыл глаза от солнца и только тут увидел стройную девочку, медленно бредущую по пляжу в его сторону. Босая, она шла, глядя под ноги, вдоль самой кромки прибоя; одинокая на фоне морских волн фигурка в закатанных до колен легких холщовых брюках и белой рубашке, полощущейся на ветру. Сначала они не узнали друг друга, но ветер и песок вызвали у обоих некое чувство общности, словно два странника встретились в пустыне; они одновременно двинулись навстречу друг другу. Когда их разделяло не более сотни ярдов, Джон узнал Молли и в замешательстве остановился.

– Привет, Молли, – сказал он.

На первый взгляд, он не слишком обрадовался встрече. Молли огорчилась и, вспомнив всю переписку, смутилась еще больше: вдруг он подумал, что она писала ему, потому что влюблена.

– Привет, – ответила она. – Я слышала о твоем приезде.

– Ты где живешь? – спросил он.

Не глядя на него, она указала на один из новых домов. Ветер растрепал ее длинные темные волосы, и она нетерпеливым жестом отбросила их назад. Ее лицо, руки, длиннющие ноги уже успели загореть. Вдруг она нагнулась и выхватила из песка что-то темно-коричневое, гладкое и блестящее, как каштан, но плоское и побольше размером.

– Что это? – спросил Джон.

– Морское сердце, – ответила она, поворачивая его на ладони. – Я их собираю.

– Можно взглянуть?

Молли протянула находку, и он с интересом стал разглядывать гладкий, словно отполированный, предмет, по форме отдаленно напоминающий сердце.

– Они растут в море? – поинтересовался он.

– Нет, – серьезно ответила она. – Папа говорит, они растут в Африке или в Южной Америке или еще где-то, а сюда их приносит течением.

Ветер прикрыл ее лицо прядью волос: она нетерпеливо отвела их рукой. Джон вернул ей морское сердце, и она принялась тереть свою находку о закатанный рукав рубашки.

– Я собираю все, что попадается на пляже, – заявила она тоном ученого. – Из ракушек получаются хорошие бусы, они бывают всех цветов и оттенков, даже полосатые встречаются. Посмотри!

Она снова запустила руку в песок и вытащила бледно-розовую ракушку, похожую на веер.

– Я пока не знаю, как она называется. Но могу посмотреть в книжке.

– Красивая ракушка, – заметил Джон. – Я бы хотел узнать о них побольше.

– Тут можно найти не только ракушки, – стала рассказывать Молли. – Например, морские бобы, коричневые и серые. Потом всякие предметы, упавшие за борт. Папа однажды слышал, как кто-то нашел бутылку с запечатанной в ней запиской.

– Здорово было бы найти такую бутылку, – с воодушевлением воскликнул Джон.

– Здесь надо всегда смотреть под ноги, – продолжала Молли.

– Почему?

– Попадаются медузы, они обжигают. Они похожи на маленькие голубые шары, но внутри у них яд, а снаружи торчат длинные усики, и, если в воде до них дотронешься, можно утонуть.

– Я буду держаться от них подальше, – сказал Джон.

– Потом, конечно, солнце, – торопливо продолжила Молли, все еще глядя вниз. – Люди иногда умирают от солнечных ожогов. Волна может унести в море, каждый год здесь тонет несколько человек. Водятся акулы и барракуды. Не подплывай к коралловым рифам, там живут мурены.

– Что это? – удивился Джон.

– Большие угри с зубами, – пояснила она. – Их укус ядовит или что-то в этом роде. Есть еще скаты с ядовитыми хвостами.

– Я не буду подплывать к рифам, – согласился Джон.

Неожиданно Молли подняла голову, и он увидел ее необыкновенные светло-голубые глаза словно в первый раз.

– Людей всегда пугают морем, – сказала она. – Папа говорит, старожилы стараются обязательно напугать новичков. Почему, мы не знаем.

– А мне не страшно, – заметил Джон. Молли улыбнулась.

– Мне пора домой, – сказала она и, не дав ему ответить, шагнула мимо него и побежала вдоль воды к дому. Волны тут же слизывали с песка отпечатки ее ног, и казалось, что она парит на высоте шести дюймов над землей, не касаясь поверхности и не оставляя следов. Кулики бросались перед ней врассыпную, а над головой кружили чайки. Джон смотрел ей вслед, пока не потерял из виду. Потом опустил взгляд и увидел морское сердце, которое, догадался он, она нарочно уронила к его ногам.