Текст книги "Книга жизни и практики умирания"

Глава XIV
ПРАКТИКИ ДЛЯ УМИРАЮЩИХ

Я помню, как часто люди приходили к моему мастеру Джамьянгу Кхьенце только, чтобы попросить его руководства на момент смерти. Его настолько любили и почитали во всем Тибете, особенно в восточной провинции Кхам, что некоторые целые месяцы путешествовали, чтобы встретиться с ним и получить его благословение хотя бы раз до своей смерти. Все мои мастера дали бы этот его совет, как свой, потому что в нем заключена сущность того, что необходимо на пороге смерти: «Будь свободен от привязанности и отвращения. Сохраняй свой ум чистым, И объедини свой ум с Буддой».

Все отношение буддиста в целом, до момента смерти, можно суммировать в этом одном стихе Падмасамбхавы из цикла Тибетской Книги Мертвых:

Теперь, когда бардо умирания начинается для меня,

Я откажусь от всего цепляния, желания и привязанности,

Войду, не отвлеченный ничем, в ясное сознавание учения,

И выброшу свое сознание в пространство нерожденной Ригпы;

В то время, как я покину это сложное тело из плоти и крови,

Я буду знать, что это преходящая иллюзия.

В момент смерти действительно важны две вещи: все, что бы мы ни делали в наших жизнях, и то состояние ума, в котором мы находимся в этот момент. Даже когда у нас накоплено много отрицательной кармы, если мы действительно способны произвести в сердце изменение в момент смерти, это может решающим образом повлиять на наше будущее и преобразить нашу карму, потому что момент смерти является исключительно мощной возможностью очищения кармы.

МОМЕНТ СМЕРТИ

Помните, что все привычки и склонности, хранящиеся в нашем обычном уме, готовы прийти в действие от любого влияния. Мы знаем, что даже сейчас нужна лишь малейшая провокация, чтобы тут же проявились наши инстинктивные, привычные реакции. Это особенно верно в момент смерти. Далай-лама объясняет это так:

Во время смерти давно привычные отношения обычно становятся главными и направляют следующее рождение. По той же самой причине возникает сильная привязанность к своему «я», из-за страха, что оно исчезает. Эта привязанность служит связующим звеном с промежуточным состоянием между жизнями, а привязанность к телу в свою очередь действует как причина, определяющая тело промежуточного (относящегося к бардо) существа.

Таким образом, важнее всего наше состояние ума при смерти. Если мы умираем с положительным настроем ума, то можем улучшить свое следующее рождение, несмотря на отрицательную карму. А когда мы расстроены и подавлены, то это может оказать определяющее действие, даже если мы и воспользовались своей жизнью хорошо. Это значит, что последняя мысль и эмоция, которая есть у нас перед смертью, оказывает крайне сильное определяющее действие на наше немедленное будущее. Совершенно так же, как ум сумасшедшего обычно полностью поглощен одним навязчивым предметом, возвращающимся вновь и вновь, так и в момент смерти наши умы полностью уязвимы и открыты любым мыслям, занимающим нас в этот момент. Поэтому мастера и подчеркивают, что качество атмосферы, окружающей умирающего, чрезвычайно важно. Вместе со своими друзьями и родственниками мы все должны делать все, что только можем, чтобы вдохновлять положительные эмоции и священные чувства, такие, как любовь, сострадание и преданность, и делать все, что возможно, чтобы помочь умирающим «отпустить цепляние, желание и привязанность».

ОТПУСКАНИЕ ПРИВЯЗАННОСТИ

Идеальным образом смерти для человека было бы умереть, отпустив все, внутренне и внешне, так, чтобы оставалось как можно меньше желаний, цепляния и привязанности, за которые мог бы ухватиться ум в этот критический момент. Поэтому до смерти мы должны стараться освободить себя от привязанности ко всему, чем владеем, к друзьям и любимым. Мы не сможем взять с собой ничего, поэтому нужно заранее запланировать, как раздать наше имущество в виде подарков или благотворительных пожертвований.

В Тибете мастера прежде, чем оставить свои тела, обычно указывают, что они хотели бы отдать другим учителям. Иногда мастер, намереваясь в будущем родиться вновь, оставляет определенные вещи своей реинкарнации, давая ясные указания, что именно он хочет оставить. Я убежден, что нам тоже нужно точно указывать, кто должен получить наше имущество или деньги. Эти желания должны выражаться как можно яснее. Если этого не сделать, то после своей смерти, находясь в бардо становления, вы увидите, как ваши родственники спорят из-за ваших вещей или не так, как бы вы хотели, употребляют ваши деньги, и это вас обеспокоит. Точно укажите, какие суммы из ваших денег предназначены для благотворительности или различных духовных целей, или отданы каждому из ваших родственников. Если вы все изложите ясно, вплоть до последних подробностей, это ободрит вас и поможет действительно все отпустить.

Как я уже говорил, существенно важно, чтобы атмосфера нашего окружения при умирании была как можно более мирной. Тибетские мастера советуют поэтому, чтобы горюющие друзья и родственники не присутствовали у ложа умирающего, потому что они могут создать беспокоящие эмоции в момент смерти. Работники хосписов рассказывали мне, что иногда умирающие требуют, чтобы близкие не приходили к ним, когда они будут умирать, именно из-за этой боязни пробудить болезненные чувства и сильную привязанность. Иногда семьям бывает крайне трудно понять это; им может казаться, что умирающий их больше не любит. Однако они должны учитывать, что одно присутствие любимых людей может вызвать у умирающего сильные чувства привязанности, еще более, чем когда-либо, затрудняющие для него отпускание.

Очень трудно не плакать, находясь у постели кого-то любимого, кто умирает. Я советую всем отработать с умирающим привязанность и горе до наступления смерти: плачьте вместе, выражайте свою любовь, попрощайтесь, но постарайтесь закончить этот процесс до действительного момента смерти. Если это возможно, то родственникам и друзьям лучше не показывать излишнего горя в момент смерти, потому что сознание умирающего в этот момент особенно уязвимо. Тибетская Книга Мертвых говорит, что ваши слезы и плач у постели умирающего воспринимаются им как гром и ливень. Но если вы обнаружили себя в слезах у смертного ложа, не расстраивайтесь; тут ничем не поможешь, и это не причина расстраиваться и чувствовать себя виноватым.

Одна из моих двоюродных бабушек, Ани Пелу, была необычайным духовным практиком. Она училась у некоторых легендарных мастеров ее времен, особенно у Джамьянга Кхьенце, и он благословил ее, написав для нее особый «совет от всего сердца». Она была коренастой и полной, очень властной хозяйкой нашего дома, лицо у нее было красивое и благородное, а характер настоящего йога – неподавленный, даже темпераментный. Она казалась очень практичной женщиной и непосредственно управляла семейными делами. Но за месяц до своей смерти она полностью переменилась самым трогательным образом. Она, всегда такая занятая, бросила все со спокойным и беззаботным отрешением. Казалось, она постоянно находится в состоянии медитации, все время распевая свои любимые отрывки из писаний Лонгченпы, святого Дзогчен. Она всегда любила мясо; но в это время перед своей смертью она вообще не касалась его. Она была королевой своего окружения, и мало кто думал о ней, как об йогине. В своем умирании она показала, кем она в действительности была, и я никогда не забуду, какой глубокий покой исходил от нее в те дни.

Ани Пелу во многом была моим ангелом-хранителем; я думаю, она особенно любила меня потому, что своих детей у нее не было. Мой отец был постоянно занят, поскольку был администратором Джамьянга Кхьенце, а моя мать тоже была очень занята, управляя своим большим домом; она не думала о том, чего никогда не забывала Ани Пелу. Она часто спрашивала моего мастера: «Что будет с этим мальчиком, когда он вырастет? С ним все будет хорошо? У него будут препятствия?», и иногда он ей отвечал и говорил кое-что о моем будущем, чего он никогда бы не сказал, если бы она к нему не приставала.

В конце своей жизни Ани Пелу обладала громадным спокойствием и серьезностью своего существа и стабильностью своей духовной практики, но даже она, находясь на пороге смерти, потребовала, чтобы я не присутствовал, потому что ее любовь ко мне могла бы вызвать у нее на мгновение привязанность. Это показывает, насколько серьезно она восприняла совет от всего сердца, данный ей ее любимым мастером Джамьянгом Кхьенце: «В момент смерти отбрось все мысли привязанности и отвращения».

ВХОЖДЕНИЕ В ЧИСТОЕ СОЗНАНИЕ

Ее сестра Ани Рилу тоже провела всю жизнь, практикуясь, и встречала тех же великих мастеров. У нее был толстый молитвенник, и она весь день читала молитвы и выполняла практики. Время от времени она дремала, а пробуждаясь, продолжала практику с того момента, на котором оставила ее. Весь день и всю ночь напролет она делала одно и то же; так что она вряд ли когда спала всю ночь напролет, и часто оказывалось, что свою утреннюю практику она делает вечером, а вечернюю – утром. Пелу, ее старшая сестра, была гораздо более решительной и упорядоченной и ближе к концу своей жизни не могла выносить этого бесконечного нарушения обычного распорядка. Она обращалась к ней: «Почему бы тебе не делать утреннюю практику утром, а вечернюю практику вечером, и гасить свет и ложиться в постель, как все остальные?» Ани Рилу бормотала в ответ: «Да… да», но продолжала по-прежнему.

В то время я бы встал скорее на сторону Ани Пелу, но сейчас я вижу мудрость того, что делала Ани Рилу. Она погружалась в поток духовной практики, и вся ее жизнь и бытие становились одним нескончаемым потоком молитвы. Фактически, по-моему, ее практика была настолько сильна, что она продолжала молиться даже во время сновидений, а любой, кто это делает, будет иметь очень хорошую возможность освобождения в состояниях бардо.

Умирание Ани Рилу обладало той же мирностью и пассивностью, что и ее жизнь. Она некоторое время болела, и одним зимним утром в девять часов жена моего мастера почувствовала, что вскоре наступит смерть. Хотя к этому времени Ани Рилу не могла уже говорить, она была по-прежнему бодрствующей. Кого-то тут же послали попросить Додрупчена Ринпоче, замечательного мастера, жившего неподалеку, прийти и дать ей последнее руководство, и провести пхова, практику переноса сознания в момент смерти.

В нашей семье был один старик по имени А-пе Дордже, который умер в 1989 году в возрасте восьмидесяти пяти лет. Он жил в нашей семье в течение пяти ее поколений. Это был человек, чья отеческая мудрость и здравый смысл, выдающаяся моральная крепость и доброе сердце, и его дар примирения ссор, сделали его для меня воплощением всего хорошего, что есть в тибетце: крепкий, земной, обычный человек, непроизвольно живущий духом наших учений. Он столькому научил меня, когда я был ребенком, в особенности тому, насколько важно быть добрым к другим и никогда не хранить отрицательных мыслей, даже если кто-нибудь причинит тебе вред. Он обладал природным даром передавать духовные ценности самым простым образом; он практически очаровывал вас так, что вы проявлялись с самой лучшей стороны. А-пе Дордже был прирожденным рассказчиком, и в детстве я как зачарованный слушал его сказки и истории из эпоса о Гесере, или рассказы о схватках в восточных провинциях, когда в начале 50-х годов Китай вторгся в Тибет. Куда бы он ни приходил, он приносил с собой простоту и радость, и юмор, заставлявший любую трудную ситуацию казаться менее сложной. Даже когда ему было под восемьдесят, как я помню, он был бодр и подвижен, и каждый день ходил за покупками почти до самой своей смерти.

Обычно А-пе Дордже отправлялся за покупками каждое утро примерно в девять часов. Он услышал, что Ани Рилу близка к смерти, и пришел к ней в комнату. У него была привычка говорить очень громко, почти кричать. «Ани Рилу», – позвал он. Она открыла глаза. «Моя дорогая девочка, – ласково обратился он к ней, сияя своей очаровывающей улыбкой, – настал момент показать твой настоящий характер. Не медли. Оставь сомнения. Ты была так благословлена, что встретила столько замечательных мастеров и получила учения от них всех. Кроме того, у тебя была еще бесценная возможность практиковаться. Чего тебе еще желать? Теперь единственное, что тебе нужно делать, это сохранять сущность учений в своем сердце, и особенно указания для момента смерти, которые дали тебе твои мастера. Удерживай это в своем уме и не отвлекайся.

Не волнуйся о нас, с нами все будет прекрасно. Я сейчас иду за покупками, и, наверное, когда вернусь, то уже тебя не увижу. Так что, до свидания». Он сказал это, широко улыбаясь. Ани Рилу все еще была в сознании, и то, как он это сказал, заставило ее в ответ улыбнуться и слегка кивнуть.

А-пе Дордже знал, что когда мы приближаемся к смерти, то жизненно важно вложить сущность всей нашей духовной практики в одну «практику сердца», воплощающую все. То, что он сказал Ани Рилу, по сути совпадает с третьей строкой в стихе Падмасамбхавы, где говорится о моменте смерти:

Войду, не отвлеченный ничем, в ясное сознавание учения.

Для того, кто обрел узнавание природы ума и стабилизировал его в своей практике, это означает присутствие в покое Ригпы. Если у вас нет этой стабильности, помните в глубине своего сердца сущность учений вашего мастера, особенно наиболее важные указания для момента смерти. Удерживайте это в вашем уме и сердце, и думайте о своем мастере, и слейте свой ум воедино с ним, в то время, как умираете.

УКАЗАНИЯ ДЛЯ УМИРАНИЯ

Для описания бардо умирания часто используют образ красивой актрисы, сидящей перед зеркалом. Вот-вот начнется ее последний спектакль, и она наносит грим и в последний раз проверяет, как выглядит, перед тем, как выйдет на сцену. Точно так же в момент смерти мастер вновь показывает нам сущностную истину учений – в зеркале природы ума – и направляет нас прямо в сердце нашей практики. Если нашего мастера тут нет, то должны присутствовать наши духовные друзья, имеющие хорошие кармические связи с нами, чтобы помочь напомнить нам об этом.

Сказано, что самое лучшее время для этого наступает сразу после того, как прекратится внешнее дыхание, и до того, как окончится «внутреннее дыхание», хотя безопаснее начать во время процесса распада, прежде, чем полностью откажут чувства. Если у вас не будет возможности увидеть своего мастера прямо перед смертью, вам нужно будет гораздо раньше получить от него эти указания и освоить их.

Если мастер присутствует у смертного ложа, то, согласно нашей традиции, он делает то, что происходит в следующей последовательности. Мастер сначала произносит слова, имеющие такой смысл: «О сын/дочь просветленной семьи, слушай не отвлекаясь…», а затем проводит вас последовательно по всем стадиям процесса распада. Затем мастер сильно и точно выражает суть показа природы ума в нескольких проникновенных словах, так, что они создают в вашем уме сильное впечатление, и просит вас находиться в покое природы ума. Если это превыше ваших сил, то мастер напомнит вам о практике пхова, если вы ее знаете; если же нет, он сам проведет для вас эту практику. Затем, в качестве дополнительной предосторожности, мастер может также объяснить природу переживаний в состояниях бардо после смерти, что они все, без исключения, являются проекциями вашего собственного ума, и вдохновит вас уверенностью, нужной для узнавания этого в каждый момент. «О сын или дочь, что бы ты ни видел, каким бы ужасающим это ни было, узнай это, как свою собственную проекцию; узнай это как светоносность, естественное сияние твоего ума». И, наконец, мастер укажет вам помнить о чистых мирах будд, выражать преданность и молиться о том, чтобы быть вновь рожденным там. Мастер повторит слова показа природы ума три раза, и, оставаясь в состоянии Ригпы, направит свое благословение умирающему ученику.

ПРАКТИКИ ДЛЯ УМИРАНИЯ

Есть три главных практики для умирания:

• Лучше всего находиться в покое природы ума или призывать сердце – сущность нашей практики;

• Следующей идет практика пхова, перенос сознания;

• И наконец, можно полагаться на силу молитвы, преданность, вдохновение и благословение просветленных существ.

Высшие из практикующих Дзогчен, как я уже говорил, полностью постигли природу ума в течение своей жизни. Поэтому, когда они умирают, им нужно только продолжать находиться в покое этого состояния Ригпы, в то время, как они совершают переход через смерть. Им не нужно переносить свое сознание в любой мир будд или просветленный мир, поскольку они уже осуществили ум мудрости будды в самих себе. Смерть для них – это момент высшего освобождения, момент, венчающий их осознание и свершение их практики. В Тибетской Книге Мертвых есть только несколько слов напоминания для такого практика: «О Господин! Вот возникает Основная Светоносность. Узнай ее и покойся в практике».

О тех, кто полностью свершил практику Дзогчен, сказано, что они умирают «подобно новорожденному», без каких-либо тревог и забот по поводу смерти. Им не нужно беспокоиться, когда или где они умрут, и им не нужно учений, указаний или напоминаний.

«Лучшие практикующие среднего уровня» умирают «подобно нищим на улице». Никто не замечает их и ничто их не беспокоит. Благодаря стабильности их практики, на них не оказывает абсолютно никакого влияния то, что их окружает. Они так же легко могут умереть в суете больницы или дома посреди ссорящейся и пристающей к ним семьи.

Я никогда не забуду старого йога, которого знал в Тибете. Он был похож на старого волынщика из сказки, и дети следовали за ним повсюду. Куда бы он ни шел, он пел и декламировал, а за ним ходили целые толпы, и он велел им всем заниматься практикой и произносить «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ», мантру Будды Сострадания. У него было большое молитвенное колесо; а когда кто-нибудь давал ему что-то, он пришивал это к своей одежде, так что наконец сам стал походить на молитвенное колесо, когда вращался. Я помню также, что у него был пес, повсюду следовавший за ним. Он обращался с этим псом, как с человеком, ел с ним одно и то же из одной миски, спал рядом с ним, считал его своим лучшим другом и даже постоянно разговаривал с ним.

Немногие принимали его всерьез, а некоторые называли «сумасшедшим йогом», но многие Ламы высоко отзывались о нем и говорили, что мы не должны смотреть на него свысока. Мой дед и вся моя семья всегда обращались с ним с уважением, приглашали его в зал-святилище и предлагали чай и хлеб. В Тибете было в обычае никогда не посещать чей-то дом с пустыми руками, и однажды, когда он пил чай, он вдруг остановился и сказал: «О! Простите меня, я чуть не забыл… вот мой подарок вам!» И он взял тот самый хлеб и белый шарф, который только что преподнес ему мой дед, и вернул их ему, так, будто это и был подарок.

Он часто спал прямо под открытым небом. Однажды он так и умер, около монастыря Дзогчен: рядом со своим псом, прямо посреди улицы, на куче мусора. Никто не ожидал того, что затем случилось, но свидетелями этому стало множество людей. Вокруг его тела образовалась сверкающая сфера радужного света.

Сказано, что «средние практикующие среднего уровня умирают подобно диким животным или львам, на снежных вершинах гор, в горных пещерах или пустых долинах. Они полностью могут самостоятельно позаботиться о себе и предпочитают уйти в пустынное место и тихо умереть, без суеты и беспокойства друзей и родственников».

Таким преуспевшим практикующим, как эти, нужно напоминание мастера о практиках, которые им следует применять при приближении смерти. Вот два таких примера, происходящие из традиции Дзогчен. В первом из них практикующему советуют лечь «в позе спящего льва». Затем он должен сосредоточить свое сознавание в своих глазах и устремить взгляд в небо перед собой. Просто оставляя свой ум неизменным, он покоится в этом состоянии, позволяя своей Ригпе слиться с первозданным пространством истины. В то время, как возникает Основная Светоносность смерти, он совершенно естественно втекает в нее и достигает просветления.

Но это возможно только для того, кто уже стабилизировал свое сознавание природы ума посредством практики. Для того, кто не достиг этого уровня совершенства и нуждается в более формальном методе для сосредоточения, рекомендуется другая практика: зримо представить свое сознание как белый слог «А» и выбросить его по центральному каналу и через макушку своей головы в обитель будд. Это – практика пхова, переноса сознания, тот метод, который мой мастер помог выполнить Ламе Цетену, когда тот умирал.

Сказано, что тот, кто успешно выполнит любую из этих двух практик, по-прежнему проходит физические процессы умирания, но будет освобожден от последующих состояний бардо.