Текст книги "Повести и рассказы"

Другой врач ‒ высоченная блондинка, дылда с мужской фигурой. Я заметил у нее на ноге, внизу, татуировку розы. А ведь многие пацаны здесь именно из-за татуировок. Здесь все равны, но есть те, кто «равнее». Есть еще одна блондинка ‒ она намного симпатичнее. Я прозвал ее Барби, она иногда дежурит у нас в коридоре. А когда она наклоняется за чем-то, например, за упавшей со стола ручкой, видно ее поясницу и часть нижнего белья. И смех и грех.

Единственные представительницы прекрасного пола обитали этажом выше, на пятом. Их у нас называли «суицидницами». Юные девы, решившие предъявить жизни окончательный счет. Неразделенная любовь, затяжная депрессия, истерия или боль от мужских обид ‒ причин может быть сколько угодно, но самоубийство ‒ это побег, а побег ‒ это для трусов.

Сказывается отсутствие женщин и связи с внешним миром. Санитары, как в плохих американских фильмах, делятся на хороших и плохих полицейских.

Здесь нет наполеонов, не верьте стереотипам. Здесь живут несчастные больные люди, и еще мы обитаем ‒ гости из клуба изгоев.

Санитары часто коротают время за кроссвордами. Часто мы все вместе решаем и разгадываем слова. Санитары бывают разными. Дядя Руслан любит поговорить о географии и политике. Курильские острова, Сахалин, Япония. Он служил на Сахалине. А еще дядя Руслан любил читать книги и часто читал их вслух, чтобы мы тоже слышали, особенно по вечерам. Молодые души и незрелые умы внимали и слушали.

Дядя Руслан строгий и справедливый, не разрешает втихаря курить в туалете. ЗОЖ никто не отменял. Здешний туалет ‒ отдельная история. Мало того что работает по часам ‒ открывается в 8:30 и закрывается тоже по графику ‒ так там на двери есть специальное окно, чтобы следить за нами и там. Прямо шоу за стеклом какое-то! И еще одно ‒ надо обязательно, чтобы кто-то стоял на шухере и смотрел, чтобы местные больные не зашли. Кроме того, туалетом нужно пользоваться очень осторожно, иначе можно чуму, не дай Бог, подхватить. Туалеты там заменяют ведра, простые, металлические ‒ вот такое ноу-хау. На нашем этаже больные только в одной, в самой крайней палате, но они не опасны. Один из больных ‒ бывший боксер, лысый, молодой мужчина ‒ он безобидный, и у него не хватает пары зубов. Ты ему улыбнешься ‒ он тебе улыбнется, ты ему помашешь ‒ он тебе помашет. А еще он смотрит фильмы у себя в голове и играет на невидимой скрипке. Другой ‒ больной старик, у него постоянно непроизвольно дергается рука. Похоже на Паркинсона. Третий больной ‒ он очень высокий и худой; он мычит, на нем рваная, старая, грязная рубашка, а на левой руке, на указательном пальце ‒ длинный, огромный ноготь. Мы прозвали его Фредди Крюгер. В определенный час, после обеда, как по команде, группа больных ходоков выстраивается в очередь за лекарствами.

После приема лекарств больные становятся еще страннее и заторможеннее, как овощи. Но так персоналу легче за ними присматривать, хлопот меньше.

Большинство больных никто никогда не навещает. Они, как несчастные, беспомощные и брошенные дети. Но и среди больных есть лидер. Татарин средних лет, пожалуй, даже постарше. Большую часть своей жизни он провел здесь и в других больницах. Но это его устраивает, и выздоравливать он не хочет, а что ‒ жилье есть, еда есть, и все бесплатно, еще и пенсия. Он хочет получить следующую группу инвалидности. Чуть больше льгот, чуть больше пенсия. Там, за окном, в другой жизни, он отставил жену и дочь. Но он не хочет возвращаться к ним. Похоже, он полностью приспособился к зазеркалью. Все санитары и медсестры знают его. Он тут уже 18 лет, может, больше, готовится к новой комиссии. Но среди группы больных был один парень с умными глазами. Его мне особенно было жаль. Он просто был немым, и других отклонений у него не было, но его засунули к больным. Прелестно… Он бы многое мог сказать, но не мог.

А дядя Толя любил устраивать всем исторические викторины.

Когда была Революция? Точно знали, что в 17-том, осталось угадать две цифры впереди ‒ не то 19, не 20? Когда отменили крепостное право? Многие из нас только недавно закончили школу. «Крепостное право отменили в 1861», ‒ читает Петр в учебнике. Ничто так не тянет к знаниям, как жизнь взаперти. Жаль, библии нет. По коридору опять разбегались Чук и Гек. «Мал он еще для таких дел», ‒ бросит вдогонку санитар дядя Руслан. Чук выхватывает у Петра книгу. Зачем? От скуки. Бросает назад и поскальзывается на собственной мокроте. Дядя Руслан заставляет его убрать за собой.

Подумаешь, у человека мало друзей. В жизни вообще, если повезет, настоящих друзей будет максимум всего три. Не надо путать друзей с приятелями и знакомыми. Мы по-разному коротали досуг в четырех стенах.

Выкручивались, как могли. Один раз мы с пацанами играли в слова. Правила были, как в игре в города. А ‒ Агония, А ‒ Апатия, Б ‒ безумие, безысходность, Д ‒ депрессия, С ‒ стресс, Н ‒ невроз, Побег и так далее… С ‒ скука, Т ‒ тоска, О ‒ отчаяние…У – Узник, П ‒ Психоз, И ‒ истерика, М ‒меланхолия, С ‒ суицид…Л ‒ лоботомия.

А другой раз мы играли в молчанку. Правила просты ‒ в палате стояла мертвая тишина. Кто скажет слово, тот человек нетрадиционной сексуальной ориентации. Как вам? Но никто не выиграл и не проиграл, внезапно в палату вошел дядя Толя и нарушил тишину. В другой раз в неподходящий момент в проеме возникла сестра Джульетта и услышала фразу, вырванную из контекста. Разговаривали Куркума и Суперзвезда: «Толстый… большой». На самом деле, речь шла о коте сестры Суперзвезды. Каждый думает в меру своей испорченности и фантазии. О чем могла подумать сестра Джульетта, знает только Бог и она сама.

Не судите строго, мы все были молоды, наивны, отчасти глупы, по-своему злы, добры и бескорыстны. Многие из нас еще не расстались окончательно со своим детством. И немало моих новых знакомых еще смотрели мультфильмы. Те же мультфильмы, что смотрела моя маленькая племянница.

Мы были юными, дикими зверьками. Но и среди нас, убогих, был персонаж, который всех раздражал. Мы назвали его Суперзвезда. У него был синдром дефицита внимания плюс гиперактивность. Он постоянно показывал пальцами знак «мир» (Peace) и постоянно со всеми о чем-то говорил. Он говорил, что он работает барабанщиком. Из-за его ужимок и позерства нередко в нашей компании его дразнили геем. Но ему было все равно, он пародировал даже это. Славный парень. Вскоре к нам подселили еще одного, у него была странная фамилия ‒ Утрехт что ли; хотя нет, Утрехт ‒ это город в Германии или Голландии. Так вот этому Утрехту ‒ он был похож на модного и известного певца ‒ каждый день ставили капельницу. У него была больная печень, он пил, периодически прокапывался здесь и еще учился в училище искусств. А еще здесь у нас были Чук и Гек. Они постоянно бегали друг за другом и творили какую-нибудь чушь. А кроме того пускали ветры под одеялом по ночам. Кажется, они так общались. Один спрашивает, другой отвечает. Но однажды к Геку пришла девушка, даже дядя Руслан был в шоке.

А однажды в четверг к нам привели иностранных студентов, будущих психологов и психиатров. И пока их куратор договаривался, они глазели на нас, как на обезьян в зоопарке, а мы на них. По средам к нам приходили врачи. Тридцать дней превращались в один бесконечный день сурка. За эти дни я прочел все объявления и плакаты на стенах и выучил наизусть памятку, план и схему эвакуации при пожаре, а также все надписи, накарябанные на стенах у меня в палате. На одной было написано: «Наиль», внизу ‒ дата, первый день отсчета, и дальше ровно тридцать зачеркнутых палок. Но были ребята – рекордсмены, кто сидел здесь и 58 дней. 58 ‒ это не число, а это вечность. В свой первый день здесь я наивно думал, что проведу тут дня три.

Понедельник, вторник, среда и четверг с пятницей слились воедино. Время перестало иметь значение. Дни и часы утонули и растворились в омуте запаха лекарств. Понемногу, по капле некоторые из нас теряют рассудок.

Хорошо, что на выходные отпускали, иначе конец. Но отпускают не всех. Некоторые ребята живут далеко. Интересно, если я не вернусь в понедельник утром, меня будут искать?

Многие уже путают часовую стрелку с минутной и просят меня посмотреть, сколько времени. Это становится нашим ритуалом, нашим обычаем. Надо поскорее выбираться отсюда. Я знаю, почему я здесь. Не потому что я поспорил с доктором-мясником. Нет, я совершил ошибку задолго, несколько лет назад, когда сказал психологу, крашеной блондинке, много лишнего. С того самого дня меня внесли в список изгоев. У каждого здесь был и есть такой день, когда он оступился и его внесли в список обиженных и оскорбленных. Оказывается, я читаю книги и занимаюсь спортом не потому, что мне это нравится, а потому, что у меня много скрытых комплексов. И я скрываю их от окружающих и себя самого. Какого, а?! У моего приятеля, сидящего рядом, место у батареи, поближе к посту санитаров. Это самое лучшее место. На этот счет есть своя теория: я очень стеснялся и комплексовал, потому что у меня маленькая грудная клетка и очень маленькие легкие, и поэтому я пошел на плавание, чтобы они выросли и стали большими. Неплохо, да? Назовем моего приятеля Пловец. Выходить на улицу и гулять было запрещено режимом, хотя даже заключенным предоставляется прогулка. Но можно было выйти на свежий воздух, помогая разгружать лекарства, переносить старушек из корпуса в корпус и вынося белье на улицу для проветривания. Помощников всегда было много, ведь это возможность ‒ хоть ненадолго ‒ выйти наружу и покурить. Так что можно и нужно было кричать не «кто хочет помочь», а «кто хочет покурить». Для выхода на улицу, а дело было зимой, нам выдавали тюремные фуфайки, телогрейки, шапки-ушанки и валенки. Наши вещи были под замком. Добрая медсестра баба Валя, маленькая и пухлая женщина средних лет, всегда удивлялась: «Как это ты так быстро вернулся, после вылазки на улицу с большими тюками белья?» Оно проветривалось на улице, несмотря на зиму. Ответ прост: «Я не курю».

Здесь это заменяло физкультуру, хоть какая-то физическая активность. Мы с Бронсоном, например, переставляли столы и лавки в столовой. Один раз я видел, как бабушку волокли на носилках. Бедная старуха кричала на весь двор: «Что ж вы делаете, ‒ ее несли вперед ногами, ‒ вы же меня как в гроб несете!» Другой раз я видел из окна, как какого-то деда вели по веревке, его руки были связаны, санитар вел его, как на поводке, или это санитар был поводырем. Роль веревки играла белая простыня, кусок простыни.

Иногда от какого-то санитара несло не то водкой, не то спиртом. Свободное время, что у нас было, а его было немало, мы часто играли в шашки по очереди друг с другом. Лучше всех играл Старик.

Он ловко передвигал по доске фигуры. У него на пальце было кольцо. Странно, что его не забрали. В шашки мы играли шахматами на шахматной доске, и фигур всегда не хватало. Так что со стороны могло показаться, что с нами что-то не так, когда кони ‒ они у нас были дамками ‒ летали по полю из края в край, из конца в конец. Не смешно ли, в шахматы я научился играть в желтом доме ‒ на доске, где недостающие фигуры заменяла крышка от бутылки. Лежа на кровати, Куркума часто изображал труп, закатывая глаза, высунув язык и хрипя, как будто задыхаясь, довольно натурально показывая предсмертные муки. Такой вот черный юмор. Русик и Санька загремели сюда недавно. Они снимали квартиру на двоих у одной хозяйки. У Русика была связь с хозяйкой, с женщиной за тридцать, намного старше его, Санька застукал их на кухне. Одинокая женщина и молодой парень из другого города. Вот и встретились два одиночества. У Саньки все руки в татуировках, скандинавский узор, наверное, в свое время такие же носили викинги. По словам Русика, Санька когда-то давно пырнул человека ножом. Но я думаю, это преувеличение. Чего только не услышишь в желтом доме. Русик взял подушку и засунул ее под футболку, изображая огромный, раздутый живот: «Я что-то съел не то в столовой. Помогите!» Он дурачился, а мы смеялись. У нас появился новенький ‒ Ваня. Я уже не был новеньким, я давно стал своим. Ваня шепелявил, картавил и еще немного заикался. У него были проблемы с речью. Но ему был нужен не психиатр, а хороший логопед. Максуд и Русик вынесли самую большую и тяжелую кровать на середину палаты. Ну, администрация и ругалась! Это был тихий и детский протест полусолдатскому, полутюремному режиму. Так что нам с Бронсоном потом пришлось ставить койку назад, на место. Спасибо заведующему и лечебному корпусу номер два за наше счастливое детство.

Время от времени в нашу скромную обитель полицейский воронок привозил уголовников на экспертизу. Субъекта изучали на предмет вменяемости или невменяемости. Состояние аффекта никто не отменял. Смотреть было нельзя, но окно ‒ единственное наше развлечение. В один прекрасный день завыла сирена, протяжно и мучительно. Зэк попытался вырваться, но далеко не убежал: его скрутили и запихнули обратно в воронок. Когда он падал на землю лицом вниз, я представил, что это я бегу. Это меня сваливают на землю. Это мне ставят колено на спину и затягивают наручники. Может, мне тоже сбежать? Но из зазеркалья сбежать нельзя. У нас пропадали люди. Одни уходили, другие приходили, была большая текучка. Конвейер сумасшедших работал без перебоев. Меня ожидает комиссия ‒ тройка, состоящая из заведующего ‒ он сидит в центре ‒ и сидящих справа и слева от него врачей: психиатра-блондинки с татуировкой на ноге и рыжей, бледной экзальтированной дамы. Вначале разведка ‒ простые вопросы: кто ты и откуда.

Объясните пословицу «От добра добра не ищут». От бобра бобра не ищут. И уже потом тебя начинают пикировать вопросами поострее с целью вывести из себя, спровоцировать и написать что-нибудь новое в твоем досье. Но я не дам им такого удовольствия. Я предельно собран и холодно вежлив. Как лед. В самые опасные моменты, на грани, я отвечаю емкое: «Нет», ‒ и молчу. Руки скрещены на груди, им не нравится моя поза ‒ как я сижу на стуле. Ну что ж, потерпите, я от вас тоже не в восторге. Наконец, блондинка сдается: «Он непробиваемый», ‒ и меня отпускают. Заключение ‒ вспыльчив, упрям, но здоров. Отклонений нет. А жаль: только сумасшедшие по-настоящему свободны. Делай и говори, что хочешь, и ничего тебе не будет, у тебя справка есть. У нас всегда любили блаженных и обиженных.

А на следующий день, после инцидента с воронком, меня отпустили. Я снова стал нормальным человеком, вернулся из черной и глубокой кроличьей дыры. Вышел из зазеркалья. Вы спросите, как меня зовут. А зачем это вам? Я просто очередной пассажир маршрутного такси номер 55, ехавшего за город по неизведанным и захолустным местам, мимо кладбища, до больницы, мимо стены с надписью: «Христос любит тебя».

Неожиданно маршрутка, не успев толком отъехать, сделала круг и поехала обратно. Орфей обернулся и остался в аду. Кроме того, старшая медсестра просила заехать через неделю. Они потеряли мои документы, обещали найти.

Буду ли я скучать по этому месту? ‒ Нет. Буду ли я скучать по людям из этого места? ‒ Нет, но вспоминать буду однозначно. Я думал, что тридцать дней ‒ это вечность. Тридцать дней ‒ это смерть, но это была новая жизнь, не хорошая и не плохая, просто другая жизнь. Каждый из нас был чужим среди своих и своим среди чужих, но мы все были братьями ‒ братьями по несчастью.

Первые дни я относился к персоналу, к людям, работающим там не лучше, чем они ко мне. Но теперь я понимаю, что если каждый из нас спустя тридцать дней выйдет из зазеркалья, то санитары и медсестры останутся там навсегда. И это они настоящие заложники этого скорбного места печали и покоя. Может, когда-нибудь стоит написать об этом путешествии в неизвестность. Все-таки каждый уважающий себя автор в нашей стране должен обязательно побывать в таком месте, хотя бы однажды. Когда я шел знакомой тропинкой домой мимо хорошо знакомого мне корпуса, кто-то сверху окликнул меня и попросил закурить. Хоть я и не курю, но пацаны подарили мне пачку, и я подбросил ее верх. Чья-то рука поймала. Там она нужнее. Мир давно сошел с ума, и все мы больны, в той или иной степени. Безумцы правят миром. И еще: когда все кругом говорят, что ты странный, лишний и чужой, рано или поздно ты поверишь.

Крылья Валькирии
(По мотивам скандинавских мифов)

На холодном берегу, омываемом ледяными водами, стоял туман. Море все еще волновалось и было недовольно. Вчера ночью темно-синяя бездна выплюнула на сырой песок и камни, и останки длинной ладьи ‒ Драккара, корабля викингов. То с правой, то с левой стороны то и дело торчали большие деревянные куски ‒ части некогда сильного и красивого корабля. Туман понемногу растаял над берегом, волны стихали, то набегая, то отступая от берега. Из викингов, похоже, никто не выжил, всех их забрала дикая, ночная буря. Море забрало их обратно в свою утробу. Но нет, стойте. Черный, как ночь, ворон пролетел над берегом, покружил пару раз и сел. Сел на человека и громко каркнул, стараясь перекричать прибой, нападающий вдалеке на острые скалы. Человек не шевелился, но дышал, все еще дышал. Единственный выживший викинг. Бездна отказала ему в смерти. Удача ли это, кто знает? Грудь молодого мужчины слабо вздымалась вверх и вниз, поднимая и опуская ворона, который, как ни в чем не бывало, сидел на месте. Но что-то вспугнуло птицу, ворон нервно каркнул, повернул черную голову и улетел. Небольшие сани не спеша тянули за собой двое волков: серый и белый ‒ а управляла упряжкой старая горбунья в черном шерстяном плаще. Сани методично подъезжали и подбирали все ценное, что сегодня принесло им море. Наконец, горбунья наткнулась на утопленника.

‒ Интересно, кого это к нам принесло, а, Гульви? ‒ спросила старуха у белой волчицы. ‒ А ты что думаешь, Фрекки? ‒ Серый волк помотал огромной лохматой головой. Белая волчица обнюхивала тело утопленника и заскулила, а потом облизала его лицо. Лицо и грудь викинга на мгновение напряглись. Он открыл рот, выплюнул воду на песок.

‒ Живучий попался, ‒ улыбнулась беззубой улыбкой горбунья. ‒ Возьмем его с собой. ‒ Старуха с невероятной ловкостью и силой положила его в сани. Всю дорогу до скромного и убого жилища горбуньи молодой викинг бредил от жара и содрогался от боли, укрытый звериными шкурами. Сани ловко скользили по белому и пушистому снегу, с особой легкостью обходя овраги и перепрыгивая сугробы. Два запряженных в сани волка бежали, как заведенные, слушая и повинуясь дребезжащему голосу старухи. Внезапно викинг на минуту пришел в себя.

‒ Как тебя зовут и где я?

‒ Меня зовут Хельга, не бойся ‒ ты у друзей, ‒ ответила горбунья, и викинг снова провалился в беспамятство.

***

Здесь, в лесной глуши, в глубине, в самом центре этого малого, забытого людьми и богами острова, жила горбунья-отшельница. Жила в маленькой лачуге, напоминающей не то шалаш, не то шатер, обтянутый оленьими шкурами. Крючконосая затворница нагнулась над бурлящим и кипящим, словно вулкан, котлом. Рядом на полу дремали стражи ‒ ее два волка, белый и серый покрупнее. В темном углу, ближе к очагу, на лежанке под меховыми шкурами не то волков, не то медведей лежал викинг. Он все еще не приходил в себя. Его лоб покрылся крупными каплями пота, и он бредил, как будто застрял между сном и явью.

‒ Ничего, ничего, – приговаривала старуха, помешивая варево, ‒ скоро лекарство будет готово. ‒ Белая волчица подняла голову и тихо завыла. ‒ Он молодой, сильный. Он выживет. ‒ Большой серый волк только зевнул, оголив острые, как бритва, клыки.

‒ Пора, ‒ произнесла горбунья и налила отвар в деревянную чашу. Она осторожно подошла к больному, наклонилась к нему, поддерживая одной рукой его голову, а другой ‒ лекарство. Серый волк поднял уши.

‒ Пей, ‒ громко скомандовала знахарка. ‒ Тебе полегчает, это снимет жар, и ты уснешь.

Между бредом, сном и явью викингу показалось, что ночью горбатая и дряхлая старуха обернулась молодой и красивой девушкой с густыми рыжими волосами и зелеными ядовитыми глазами, но на этом метаморфозы не закончились. Рыжая девушка подошла и нежной, маленькой ладонью потрогала его лоб, а потом покачала головой. После повернулась, начала что-то шептать про себя, все быстрее и быстрее. Хоть она и говорила шепотом, голос становился все громче и ярче. Он заполнял собой все жилище, и, казалось, потолок поменялся с полом местами. Голос был магнетический и журчал словно река. Его хотелось слушать и слушать, как песню. Казалось, голос жил своей жизнью и пронесся эхом через пространство. Пол и потолок вернулись на свои места. Рыжая шептунья одним движением скинула черные одежды горбуньи и встала, как есть ‒ нагая. Стройное тело девушки окружило золотое сияние. Свечение все усиливалось и становилось все сильнее и ярче. Желтые огоньки приняли форму облака. Рыжая девушка как будто вошла в золотое облако, и сама стала золотой, светилась, как светлячок. После чего новорожденная русалка наклонилась к викингу и прижала его к себе, словно мать, обнимающая больного ребенка. От морской нимфы шли тепло и покой, а также легкое приятное покалывание. Жар спал, боль исчезла, и викинг просто уснул, а может, он и не просыпался.

На следующее утро викинг проснулся совершенно здоровым. Пропала слабость и ломота во всем теле, он будто бы заново родился.

‒ Слава Одину, ты проснулся, ‒ сказала девушка с рыжими, кудрявыми волосами, зеленые глаза, похожие на изумруды, сверкнули в полутьме скудного жилища. Как оказалось, викинг провел в полусне на грани жизни и смерти три дня.

‒ А где горбунья?

Викинг прохаживался по комнате, снова обретая силу в движениях после спячки.

‒ Старая Хельга? ‒ грустно отозвалась рыжая хозяйка. Она как раз разводила и раздувала очаг. ‒ Она умерла. Но она знала, когда придет ее час, и ушла в святое место ‒ в каменный круг. Меня зовут Урсула, ‒ сказала маленькая рыжая девушка.

‒ А меня Агнар, ‒ задумчиво произнес гость и добавил, ‒ жаль горбунью, я не смогу ее поблагодарить. А ведь это она подобрала меня там, на берегу.

‒ Не печалься, ‒ ответила дева с зелеными глазами. ‒ Хельга помогала всем и ни у кого ничего не просила.

‒ А тебе, видимо, я обязан тем, что сейчас стою на ногах, а не лежу где-нибудь в ледяных чертогах Хель.

Агнар подбросил несколько веток в разгорающийся очаг.

‒ Кто-нибудь еще выжил кроме меня? Наша дружина?

‒ Нет, ‒ ответила Урсула. ‒ Буря была страшной, словно Бог-громовержец Тор был зол и изо всех сил бил своим могучим молотом по небесной наковальне.

‒ Мне снился сон, ‒ неуверенно произнес гость.

‒ Какой сон? ‒ удивилась девушка.

‒ Ты была русалкой, золотой русалкой.

‒ Мужчинам часто снятся подобные сны.

Урсула засмеялась, у нее был звонкий, певучий смех.

‒ Ты смеешься надо мной? ‒ возмутился Агнар.

‒ Совсем нет, ‒улыбнулась девушка, и от ее улыбки скромный серый дом словно озарило солнечным светом. ‒ Сны ‒ это послания богов, но не все сны, а только вещие. Знающие люди умеют их различать, ‒ задумчиво проговорила Урсула, склонившись над старым котлом. ‒ Но мне некогда болтать, надо сходить за водой, а ты ‒ раз ты уже здоров ‒ помоги мне. Одной мне тяжело.

Агнар взял ведра и пошел за Урсулой по дикой и узкой лесной тропе. Рыжие, огненные локоны то и дело волновал ветер.

‒ Тебя зовут Урсула – маленькая медведица, но откуда ты здесь?

Остров опять окутал туман, будто белой пеленой.

‒ Я всегда здесь жила, как себя помню. Хельга была мне как мать и передала мне свое ремесло.

‒ Ты ведьма? ‒ Агнар остановился у проруби.

‒ Нет, я предпочитаю слово вещунья.

Агнар набрал воды, вода была холодной, как лед.

‒ Волки… Они слушаются тебя.

‒ Да, они мои друзья, мои дети. Хельга любила зверей, и я их очень люблю. Она поэтому назвала меня маленькой медведицей. Кроме того, звери не предают.

Урсула замолчала.

‒ Ты спасла меня, маленькая вещунья. Я тебе должен. Что ты хочешь, маленькая медведица? Нельзя отвечать злом на добро.

‒ Что я хочу? ‒ задумалась рыжая девушка. Урсула присела на снег, достала маленький мешочек из-под плаща. Прошептала что-то, подбросила и кинула кости на снег. Это были руны ‒ маленькие костяные фигурки. Потом девушка встала, стряхнула с колен снег и твердо произнесла.

‒ Ты станешь моим мужем. Руны не врут, мы встретились неслучайно.

‒ Это какая-то шутка, ‒ ответил Агнар.

‒ Думай, что хочешь, руны никогда не врут, ‒ повторила Урсула.

‒ Хорошо, я дал слово, если таково твое желание, пусть будет так. Клянусь Одином и всеми богами.

Месяц Урсула и Агнар жили на острове, как муж и жена. Они дали клятву на алтаре в роще Фрейи ‒ богини любви и плодородия.

Агнар привык быть один. Он не помнил своих родителей, и откуда он родом. Но молодой викинг привязался к Урсуле. С каждым днем рыжая и зеленоглазая вещунья все больше и больше занимала мысли и сердце Агнара. Его воспитал лодочник по имени Харбард. Однажды Харбард рыбачил, и течение реки прибило к берегу корзину. А в корзине Харбард нашел младенца, он решил, что это не просто ребенок, а дар богов, и назвал его Агнар. Так Харбард, старик в широкополой шляпе и с повязкой на глазу, заменил мальчику мать и отца. А глаз, как рассказывал мальчику Харбард, он потерял в далекой молодости, когда был викингом и участвовал в набегах. Когда Агнар бредил и сгорал от внутреннего жара, в его памяти, как в кошмарном сне, он возвращался к той ночи. Небо было темным и тяжелым, словно свинец. Гром и молнии разрывали облака, ледяной и резкий ветер, будто хлыст, хлестал со всех сторон. Ливень падал тяжелыми гроздьями. Море, словно огромный и голодный зверь, взбурлило и взбесилось. Раскаты грома, Тор в ярости бьет молотом по наковальне. Темная бездна то открывала огромную, ненасытную пасть, то вставала на дыбы. Громадные волны бросали Драккар из стороны в сторону, как деревянную лодочку, а чаще, как щепку. Как будто мировой змей Йормунганд бил хвостом, вызывая огромные волны со дна глубин, из самых недр мировой бездны. Агнар и другие викинги, свободные мужчины отправились на поиски новых плодородных земель. Население росло, а пригодной земли было мало. От этого путешествия зависело выживание их семей. Провидец, прокаженный старец, отмеченный богами, увидел пролетающую в небе красную комету и расценил это, как благоприятный знак, но у богов странное чувство юмора. Волны, как страшная, темная сила, несла ладью на скалы ‒ острые каменные глыбы, торчащие из воды, зазубренные, словно акульи зубы. Гигантская волна, целый столб темной воды поднялся перед ладьей, обрушился и поглотил ее, потянув на дно, словно огромный осьминог. Кракен ‒ чудовище, порожденное бездной ‒ схватило корабль щупальцами и сжало в кольцо. Агнара тоже потянуло на дно, он стал захлебываться и задыхаться, но его спасли. Молодого викинга спасло нечто. Агнар в мутной воде, как в дымке, разглядел золотистый хвост и рыжие волосы. Это была русалка, она потянула его за собой наверх, а потом ‒ темнота. Однажды Агнар пошел на охоту, ему улыбнулась удача, он преследовал молодого и сильного оленя. Редкость в этих краях. Викинг и олень как будто соревновались в скорости, участвовали в гонке. В гонке за жизнь. Олень несся по камням и сугробам сломя голову, несмотря на то, что Агнар попал ему стрелой в бок. Охотник преследовал добычу по кровавому следу. В отчаянной попытке спастись олень повернул к берегу на холодный и пустой пляж. Агнар, как и думал, загнал дичь в ловушку. Дальше только ледяные волны темного моря, бежать некуда. Но когда Агнар настиг добычу, оленя уже не было. Он исчез, как будто испарился в пучине. А следы копыт на берегу смыли волны. Вмиг Агнар чуть сам не стал добычей. Над его головой лихо просвистело длинное лезвие. И только в последний момент охотник пригнулся. Из-за каменного валуна вышел воин огромного роста. На нем был панцирь, кольчуга, а спину защищал большой круглый щит. Лицо закрывала угрожающая маска зверя. Шлем украшали рога. Здоровяк легко и изящно махал длинным двуручным мечом, стараясь снести голову Агнара. Агнар уворачивался ловко, как кошка, у противника преимущество ‒ броня и меч. У Агнара ‒ только копье и охотничий нож в сапоге. Агнар думал измотать противника, но гигант и не думал останавливаться. Панцирь чужака легко и просто выдерживал удары легкого копья, и железный великан только смеялся. Долго так продолжаться не могло. Хоть Агнар был всего лишь свободным мужчиной и занимался чаще всего рыбалкой и охотой, но старый лодочник Харбард научил мальчика, владеть любым оружием, не зря старик в молодости был викингом.

Агнар уворачивался от ударов и, когда мог, отражал их. Рогоголовый наступал, вертя мечом мельницу. Шаг, еще один. Гигант в кольчуге просел в песке под весом своего панциря. Агнар ударил чужака по коленям со всей силы. Великан покачнулся. Пользуясь тем, что враг замешкался, Агнар бросил в маску горсть песка. Здоровяк завыл от злости и стал молотить мечом, куда попало. Агнар одним прыжком оказался рядом с гигантом, легко уходя от беспорядочных выпадов. Достал нож из-за голенища, сорвал с незнакомца маску и замер. Его нож остановился у горла нежданного гостя.

Под рогатой маской зверя скрывалась девушка. Агнар убрал нож. Белые, как снег, волосы развевались на ветру. Девушка стояла на одном колене, а когда выпрямилась, оказалось, что она на голову выше молодого викинга. У воительницы были удивительные медовые глаза, они переливались, как расплавленное золото.

‒ Ты прошел испытание, человек. Не каждый может заставить меня упасть на одно колено. Мое имя Сиг-Победа. ‒ Это была валькирия. Крылатая дева-воительница слуги и помощницы Одина Всеотца богов и людей. Валькирии собирали самых храбрых павших воинов, чтобы в роковой час они сразились в битве, в последней битве этого мира. Дева расправила крылья, они напоминали крылья орла, только больше.

‒ Вот тебе дар богов, человек, ‒ произнесла она холодным, металлическим тоном. Валькирия притянула горе-охотника к себе и поцеловала его. Зрачки Агнара расширились, все чувства и рефлексы обострились до предела. Вены запульсировали, казалось, что кровь бежит в два раза быстрее. После поцелуя, который, как казалось, длился миг, а может, и вечность, Агнар упал на песок.

‒ Что ты сделала со мной?

– Я дарю тебе ярость Одина. До встречи, человек, твое время еще не пришло. ‒ Валькирия расправила крылья и испарилась в тусклых лучах туманного острова. Рядом с Агнаром из земли торчал меч, еще один дар крылатой девы. Ярость Одина (Берксеркгангер ‒ бесстрашие и неуязвимость в бою).

Молодые люди жили вместе на острове подобно двум отшельникам. Агнар и Урсула помогали и поддерживали друг друга. Урсула занималась хозяйством, а Агнар охотился, рыбачил и даже привык к волкам, что у Урсулы были вместо собак. Этот странный остров, небольшой кусок земли, затерянный в море, не имел названия, и Агнар назвал его островом Маленькой медведицы. Урсула очень смеялась. Агнар и Урсула стали друг для друга родными и близкими людьми. Они были друзьями и любовниками. Как и предсказывала рыжая вещунья, через месяц у берегов показался корабль. Как ни странно, поднялась новая буря, стоял непроглядный туман, и погода портилась с каждой минутой. Поэтому Агнар зажег на берегу сигнальный костер, чтобы новый Драккар не повторил судьбу его ладьи.