Текст книги "Тайный год. Неизвестный дневник священника"

9 августа. [Суд над осуждающими, злословными, гневливыми]

Утро. Ветер. Холодно. Сегодня мое сердце пылает восторгом любви к моему Триипостасному Богу. Я нигде не могу найти себе места. Я не могу ни лежать, ни сидеть, ни ходить, ни стоять на ногах. Все во мне горит огнем любви к Триединому Богу. Я отправляюсь в лес; там меня охватывают еще более сильные переживания. Я то радуюсь, то плачу, то всех и все жалею, за всех и за все молюсь Богу, чтобы Он, милосердный, спас всю Свою вселенную. В три часа дня душевное мое состояние наполняется новыми чувствами. Я тотчас опять созерцаю суд Господень и вижу, как правосудие Христа, точно ливень, изливается на всех осуждающих. Последних так много, что скорее можно было бы счесть песок морской, чем количество сих судимых Христом, – так их много. Все они, как лишенные рассудка, шатаются, корчатся, вздрагивают и даже падают – так обуяли их страх и отчаяние. Суд Господень для них является неистощимым. Он беспрестанно все сильнее и сильнее обрушивается на них.

Созерцаю такую строгость суда Господня, я понимаю, что он применяется к тем или другим грешникам трояко. Во-первых, он судит внутренне, частным образом судит каждую личность. Во-вторых, он судит всех вообще грешных, зараженных теми или другими грехами. И, в-третьих, суд Христов, хотя судит всех в одно и то же время, – вневременный как для каждого грешника, так и вообще для всех в целом грешников. Однако он является верной мерой пагубы, всякого беззакония, действия того или другого греха, проявленного по отношению к твари.

Поэтому и этот грех – осуждение – является по своей адской силе величайшим грехом. Сила этого ужасного греха заключается в том, что он дерзает присвоить себе божеские права, свойственные только одному Судье; кроме сего этот грех имеет наклонность всегда умалять и обезличивать человеческую личность, а через это имеет скрытое поползновение переносить недостатки и слабости всякой человеческой личности на Самого Творца Бога. Так что в конце концов такой грешник осуждает не человека как такового, а Творца, создавшего его таким. И вот, созерцая суд Христов, совершаемый Им над сими грешниками, осуждавшими других, я узнаю, что Христос обрекает и их на ту же участь, что и осуждавшихся ими, – в геенну огненную.

От них суд Христов переносится прямо на грешников, виновных в злословии. Я смотрю на них и поражаюсь их необыкновенному количеству. Среди них я вижу больше всего христиан. Все они стоят с поникшими головами и орошенными слезами ланитами. Они от страшных угрызений совести стоят, точно прикованные к месту. Мне их жалко. И вот только начался над ними суд Христов, как тотчас херувимы и серафимы цепью окружают Пречистую Деву Марию, покрывая Ее своими огненными крыльями.

Правосудие Господа по отношению ко всем сим грешникам в высшей степени строго, особенно строго оно применяется Им к ним за матерные слова. Ибо суд Божий проникает в самый сокровенный смысл злословия и находит, что матерное слово, произносимое грешником, представляет собой злостные выпады относительно Пречистой Девы Марии, Матери Господа нашего Иисуса Христа. Узнав об этом, я ужасаюсь тому, что никто из всех народов земли так не повинен в этом грехе, как народ русский. Он заразился этим злословием от татар; а теперь уже от самих русских заразился весь мир, и даже сами татары далеко в этом зле отстают от них. Размышляя так об этом, я в то же время хорошо осознаю для себя вообще этот многоглавый грех – злословие – и удивляюсь, что и этот грех есть особая форма убийства. Суд заканчивается над этими грешниками, осудив их на вечные муки.

От них громовым раскатом переносится суд Господень на подверженных гневу. Гнев – великий грех! Созерцая грешников, переполненных грехом гнева, я вижу их в великом смятении. Всепотрясающий ужас, невообразимый страх приводят их в какое-то дикое исступление! Я, увидавши их, от жалости плачу. С беспощадной жестокостью правосудие Божие разражается над ними; оно, точно тяжеловесный метеор, с великим грохотом обрушивается на них. Обнимая своими взорами этих грешников, я не вижу границ им, так их много! Господь своим праведным судом взвешивает каждого сего грешника, подвергает великому испытанию всю их жизнь со всеми ее качествами и находит действительно их должниками перед Своею богочеловеческою правдою; а посему и произносит над ними праведный приговор.

Созерцая действие суда Господня над этими грешниками, я задумываюсь над самым грехом гнева и говорю себе: «Да, гнев есть великий грех, он есть потенциальное убийство». Сказав это, я не удерживаюсь и взываю к Господу моему Христу: «Спаситель мой, как Ты во всем праведен и свят! Вот Ты судишь всю тварь Свою, судишь ее не для того, чтобы погубить, а только для того, чтобы через суд Твой спасти ее всю, приблизить к Себе, соединить навсегда с Собой; а она вся истаивает от великого страха и необыкновенного ужаса при виде Твоего праведного суда над собою. Что же это такое? Да это внутреннее трепетание, внутренний тварный страх и ужас [проявляют] свою богоотчужденность; ибо страх и ужас есть внутренняя борьба жизни за свое существование. Страх и ужас есть последнее, самое напряженное, сцепление жизни с ее источником. Наконец, страх и ужас есть тварное чувство, содержанием которого является, во-первых, переживание безусловной зависимости всего существующего от разумной, личной воли Божией. Во-вторых, оно содержит в себе также и жажду вечного существования, а значит [пребывания] только в Боге, и, в-третьих, оно также, в качестве своего всекосмического содержания, имеет в себе непреодолимую боязнь твари богоотчужденности. Поэтому страх и ужас есть естественное чувство грешников, как вообще свойства тварные и только тварные, особенно теперь в таком их отчаянном состоянии».

Так я, Господи, думаю почти всю ночь вплоть до 4-го часа следующего утра. О, будь Ты, Всесвятой, за Свое правосудие благословен ныне, и присно, и во веке веков, аминь.

10 августа. [Суд над злопамятными, убийцами, ворами и любостяжателями]

В девять часов утра я опять начал созерцать суд Господень. И вот я вижу бесчисленное множество лиц, волнующихся, точно море, ревущих, плачущих и рыдающих.

Это грешники, сжившиеся с грехом злопамятования. Они так отчаянно ревут, плачут и рыдают, вследствие того что суд Господень беспощадно вонзает в них свои острые зубы. Велик и превелик сей суд Господень! В нем Триипостасный Бог прославляется. О, дивен Ты, Царь христианский, судящий все народы земли по Своей правде! И вот я вижу, как с необыкновенной силой правосудие Христово объемлет собою всех сих грешников. Тут я начинаю думать: грех злопамятования, по-видимому, в очах Господних тяжел, иначе бы так строго Господь не стал судить их. Да, верно, этот грех тяжел, ибо он сам по себе представляет неизменное решение человеческой воли так или иначе убить ближнего, уничтожить его, смести с лица земли.

В этот момент, как никогда за все дни моего созерцания суда Господня, пламенно вспыхивает мое сердце великою жалостью ко всем грешникам; я то оплакиваю их, то молюсь за них. Через некоторое время я опять начинаю созерцать суд Господень. И вот я вижу, как он, точно исполин, от сих грешников, которым он только что вынес страшный приговор, чтобы их ввергнуть, для переплавки и очищения от греха, в геенну огненную, он величественно шествует к другим грешникам – к убийцам вообще. На сих грешников их грех наложил особое клеймо проклятия. Подвергающиеся сему страшному правосудию Христову, они, точно бесноватые, корчатся, вопят, бьют себя руками по челу, падают навзничь и снова встают, безутешно рыдают и горько плачут. Отчаяние их беспредельно!

Среди них очень много женщин, из которых большая часть матери, убивавшие во чреве своем своих детей. Здесь также много находится и священнослужителей: папы, патриархи, епископы, иноки и инокини. Смотря на них, я плачу. Во время суда Господня над ними все святые: херувимы и серафимы, престолы, господства, силы, начала, архангелы и ангелы, пророки, апостолы, мученики, преподобные, святители и все праведные – падают на колени и, склонившись к земле лицом, говорят: «Хвала Тебе, Агнец Божий, закланный за живот мира и Своею смертию умертвивший самую смерть!»

Суд Господень над сими грешниками бесконечно велик и жесток. Приговор суда беспредельно грозен. От созерцания суда Господня над убийцами я чувствую тошноту, и силы мои слабеют. В это время я размышляю о значении убийства в очах Божиих. Размышляя о сем, я прихожу к заключению, что этот грех есть синтез почти всех грехов. Он есть со стороны твари брань против всемогущего творчества Триипостасного Бога; а это значит, что убийство есть косвенная брань против Бога, косвенный сатанизм! Вот что собой представляет убийство как грех, как зло.

Вслед за этим грехом суд Господень во всей своей строгости распростирается и на зараженных грехом грабительства и воровства. Скажу правду, сих грешников бесчисленное множество. Они от сильного отчаяния бросаются один на другого и, находясь в объятиях друг у друга, рыдают и вопят. И очень жутко делается на душе при виде их. Сердце сжимается от одной скорби, какую они переживают. Вот я слышу, как они проклинают свои страсти, свои злые привычки, относящиеся ко греху грабежа и воровства. Вот некоторые из них от сильной печали просят у Бога смерти, но Бог уже более не внемлет им. Отчаяние невообразимое! Правосудие Господне с величайшей силой поражает в них сей тяжелый грех. Оно взвешивает все их существо, оно очами правды Божией обозревает их настроения, чувства, мысли, слова и дела. И вот правосудие Божие находит и их виновными пред собою и осуждает; и осуждает их на такие страшные страдания только потому, что грехи сии есть тираническое отнятие жизни у людей, и присвоение ее себе, и питание ею своего ненасытного «я».

Созерцая все это, я не успеваю перевести дыхание, как уже сила Христова всеправедного суда точно божественный пресс начинает прессовать и бесконечное количество людей, клявшихся именем Господним и нарушивших свои клятвы. Их так много, что им нет числа! Они принадлежат к величайшим грешникам. В этот грех входит целиком всякая присяга. Все они, точно больные, только что вставшие от долговременной болезни, чувствуют себя весьма слабыми, безжизненными, бледными, так внутренняя их скорбь, сердечная тоска, соединенная с невыразимым отчаянием, поражают их. Плач их громче самого сильного грома. Господь судит их по всей строгости своей божественной правды и низводит их в геенну огненную. Созерцая это, я говорю себе: велик этот грех, он есть открытое предательство Господа и низведение Его на степень жалкого раба. Ибо грехи твари, все космическое зло имеют двоякую цель: первая цель – низвести Бога на степень раба для обслуживания земных эгоистических интересов, вторая же их цель – открытая прямая брань против Бога: брань последняя как синтез грехов в их целом, как стремление уничтожить и упразднить Бога.

С быстротою молнии Божие правосудие от сих грешников переходит на любостяжателей; к ним же относятся и сребролюбцы, и все рабы богатства. О, как же их много! Скорее можно счесть капли большого ливня, снежинки, падающие в зимнее время, чем этих несчастных грешников. Среди них много христианских священнослужителей и иноков. Все они истаивают и вздыхают от страха. Их без слез нельзя созерцать. Они своим отчаянным плачем устрашают всех грешников. До моих ушей доходят страшные их проклятия своей прошлой земной жизни; они проклинают всякое богатство, всякую ценность в мире сем. Нет сил ни видеть, ни слышать их! Господь как будто всю силу суда Своего применяет исключительно только к ним одним. Он каждое движение их воли, ума, мысли неоднократно взвешивает, Он с такой же самой тщательностью исследует и обозревает их жизнь, с какой ученый биолог рассматривает через микроскоп только что найденную им новую бациллу.

Почему так строго, так беспощадно и так тщательно Господь Бог рассматривает тот или другой грех в грешнике и безжалостно судит его? Только потому, что каждый грех есть величайшее зло, а последнее есть вражда против Бога, в чем и заключается всяческая погибель твари. И вот Господь Бог, желая окончательно спасти мир как Свое создание и стремясь к тому, чтобы все тварное было соединено с Ним в таинстве боговселенской личности всего богосущего «Я-Мы-Я», Он теперь всю тварь так строго исследует и все в ней подвергает усиленной сортировке, чтобы все злое, все испорченное предать очистительному огню своей божественной любви. [Любви], которая в грешниках вызовет величайшее покаяние, от которого и сама богоотчужденность совершенно испепелится и уничтожится, и только тогда будет во всем боговедение, богообщение и богопребывание, и тогда будет Бог все во всем. Аминь.

11 августа. [Суд над чревоугодниками, блудниками, прелюбодейцами]

Утро. В двенадцать часов дня я опять начинаю созерцать суд Господень. И вот я вижу, как Господь судит чревоугодников-сластолюбцев. Их многое множество! От великого страха и ужаса они потеряли всякий вид: они сильно бьются, точно одержимые черной болезнью. Видеть их – это значит видеть умирающей самую смерть! Так они страшны, так они жалки и так они несчастны! Правосудие Божие, точно электрический ток, вызывает у них невообразимое отчаяние. Господь Бог все их существо зорко обозревает Своим всеправедным оком и находит их скверными и мерзкими, и осуждает их в тартар. Да, думаю я, грехи эти велики в очах Господа, пострадавшего за людей на кресте. Грехи эти являются заменою для грешников Царства Божия, заменой для них сущности блаженства Господня, заменой для них сладостного причастия Самого Триипостасного Бога. А это все значит одно: замена для себя Бога брашнами мира сего. Удивительное дело – грех! Он, в какой бы форме ни являлся, по существу своему есть отрицание Бога и обоготворение себя. Другими словами: он есть человеческое притязание на низвержение и уничтожение Бога и возведение себя на Его место. В общем, всякий грех есть революция против Бога.

Вслед за этими грешниками суд Господень расправляется по всей строгости божественного Христова правосудия с блудниками. Их так много, что если бы счесть песчинки пустыни Сахары, то последних оказалось бы вполовину меньше, чем этих грешников. Среди них есть много священнослужителей, иноков и инокинь. Они так страшно плачут, что мне кажется, едва ли другие грешники так плакали, когда Христос судил их. Суд Господень строг к ним, он подвергает их самому тщательному, неоднократному рассмотрению и выносит им осуждение в геенну огненную.

За ними правосудие Господне разражается и над прелюбодейниками, над кровосмешателями, над растлителями тела, над грешившими с другою плотью. Их очень много, но далеко меньше, чем других грешников. Все они от величайшего ужаса все более и более омрачаются, становятся темными, мрачными, от них исходит какое-то зловоние вроде трупного запаха. Даже больше того, вроде запаха от выделения железы вонючки: они кривляются, ломаются, падают, рыдают, вопят, оскаливают зубы, раскрывают рты, сжимают кулаки, качают головами, бьют себя в грудь, проклинают себя и всю свою жизнь и просят себе смерти.

В это безвременное время суда Господня над сими грешниками вся тварь, явившаяся на суд Христов, задергивается каким-то облаком. И только слышу такие тяжелые вздохи, что я совершенно проникаюсь ужасом и страхом, и весь переполняюсь как бы смертью в себе самом, и уже не могу удержаться на ногах. Я падаю и начинаю молиться. Господь осуждает этих грешников на богоотчужденность. Тут я глубоко задумываюсь. Мне хочется знать, прежде всего, причину этих ужасных плотских грехов; а затем и значение их по отношению к правде Божией.

И вот я, размышляя об этом, прихожу к следующему выводу. Причина этих величайших грехов, во-первых, среда, ее соблазны, близкое соприкосновение с теми субъектами, с которыми подобные грешники имели связь, во-вторых, невежество, отсутствие христианского воспитания детей, в-третьих, наследственная предрасположенность к половой извращенности, в-четвертых, извращенность как душевная болезнь. К душевно больным я, без всякого сомнения, отношу и всех тех, кто имеет влечение не к живым телам, а даже к мертвым, как, например, к разным статуэткам, куклам, к растительному миру и трупам. Последних [извращенцев] мне приходилось видеть и знать на каторге. Что же касается чувств и мыслей по поводу таковых извращенностей, то от них почти никто не свободен; а это есть соблазн уже не среды, а культуры. Из этого можно заключить, что такое сама по себе культура и куда она влечет за собою все человечество. Значение же этих грехов, по моему мнению, в отношении Бога есть внутреннее обвинение Его в несправедливости к твари. Размышляя об этом, я чувствую в себе какую-то щемящую тоску, жуть, от которой возникает отвращение к себе самому как твари, прогнившей грехом и всяким зловонным жупельным злом.

От сих грешников правосудие Господне переносится и на других, тоже сладострастников, но в другом смысле, не в смысле спинного мозга, а в смысле головного: на наркоманов и, в частности, на пьяниц, курильщиков табака, употребляющих морфий, опий, кокаин и т. п. О, как же их много! Все они находятся в величайшей печали; скорбь тяжелым пластом ложится на них. Они все льют обильные слезы; мне их жалко! Суд Господень судит и их, как сладострастников и как самоубийц. И вот я вижу, как Христос осуждает и их на вечные муки. Я все время горько раскаиваюсь в том, что на эти привычки смотрел легкомысленно; на самом же деле они представляют собой медленное самоубийство!

Отсюда, правосудие Христово молниеносно переходит прямо на самоубийц. О, какое же их множество и премножество! Все они тонут в волнах отчаяния. Они не плачут и не рыдают, как другие грешники, а стоят, точно какие-нибудь изваяния. Все они бледны. Ужас царит над ними. Лица у всех осунулись, глаза искажены, взор мертвый, стеклянный. Все они, точно застывшие, неподвижны, как мумии. Я чувствую страх. Правосудие Христово всесторонне рассматривает их и бесконечно строго судит. Оно осуждает и их на вечные мучения.

Я плачу и размышляю о том, какое значение имеет сей грех в очах Божиих. И нахожу ему разгадку. Самоубийство не есть, как некоторые думают, стремление через смерть избавить и сохранить себя от тех переживаний, которые для самоубийц кажутся гораздо тяжелее смерти: самоубийство есть уход твари от своего бытия как результат потери в себе Бога и безнадежного отчаяния когда-либо найти Его в себе. Этот грех есть смерть веры в Бога, отсюда он есть тайный обвинитель Творца в том, что Он сотворил мир несовершенным; а потому Он и является виновником всех бед в мире. А поэтому для такого Божества не стоит существовать; а если и существовать, то только для того, чтобы своим существованием мстить Ему, а мстить своим существованием нельзя; поэтому для достижения своей цели, чтобы мстить Богу, нужно абсолютно не существовать как Его [создание]! Вот какое значение этот грех имеет по отношению к Богу. Размышляя так, я говорю: «О, Господи! Как Ты неисповедим в судьбах Своего промышления о мире. Всюду видны следы Твоей любви к миру; и кто может исчесть их? О, как Ты благ и преблаг ко всему Своему созданию, аминь».

12 августа. [Суд над властителями, гордецами, эгоистами, богохульниками]

Сегодня утром, еще до восхода солнца, я чувствую в себе какое-то мистическое трепетание, от которого все члены моего организма ощущают в себе большую слабость. В 9 часов утра я опять предаюсь созерцанию суда Господня. В этот день созерцание Христова правосудия чувствуется мною более интенсивно, чем в минувшие дни. И вот, созерцая его, я вижу, что суд Господень, точно пламя огня, охватывает бесчисленное множество человеческих душ. Среди них большая часть – это бывшие властители и владыки мира сего: цари, правители и полководцы, епископы, священники и даже монахи и монахини.

Все они до того мучаются и страдают, что от переживаемого страдания, страха и ужаса делаются точно одержимые демоном. Они вырывают у себя глаза, раздирают ноздри, рвут щеки, уши, ломают руки, вопят, кричат, неистовствуют, плачут и рыдают. Вот суд Господень усиливает по отношению к ним свое действие. Настает великая тишина. Слышу невыразимо-грустное всепотрясающее рыдание незримой женщины. Вижу, что от ее рыдания вся тварь плачет. О, Боже, что я вижу? Поддержите меня: силы меня оставляют. Я падаю от ужаса. О, Боже мой, Боже мой! Что я вижу? Я вижу, что от рыдания этой таинственной женщины, даже из очей Самого праведного Судьи – Христа – брызнули две огненные слезы! Что же это за женщина вот уже целый час плачет и рыдает, и так печально и грустно она плачет и рыдает, что от ее такого всесокрушающего рыдания вся тварь как бы превращается в одну невообразимую печаль и грусть. Я узнаю, что женщину зовут Экклесия![120]120
  ἐκκλησία (греч.) означает собрание верных, церковную общину.


[Закрыть] Она плачет и рыдает об этих всех грешниках, к которым так неумолим суд Божий, она плачет о них как о бывших своих чадах, сделавшихся впоследствии кощунниками, которые кощунствовали над Церковью Господней, кощунствовали над всеми ее таинствами, кощунствовали над самой христианской религией, кощунствовали над всякой христианской святыней, кощунствовали, наконец, и над Самим Триипостасным Богом.

Я задумываюсь над этим грехом и недоумеваю: почему он так мерзок в очах Божиих? И только теперь я понимаю, что грех сей есть такой грех, который представляет собой упорную брань против Бога, имеющую особую для кощунников прелесть – это озорство, ухарство, отвага, героизм их перед правосудием Божиим. Отсюда кощунство есть особый процесс самоуслаждения твари в борьбе с Богом как последняя степень религиозного ее извращения. И вот осуждает их Господь в тартар как самую бездну богоотчужденности.

Не успел я перевести дыхание, как увидел, что правосудие Господне переносится уже на великое множество грешников – на гордых. Среди них я вижу царей, правителей, пап, патриархов, епископов, иноков, инокинь, [а также] философов, ученых, поэтов и других выдающихся лиц! О, как же они рыдают и плачут! Мне кажется, что если бы всю землю было возможно превратить в один плач и в одно рыдание, то и тогда едва ли последние превзошли бы плач и рыдание сих грешников! Созерцая их в таком жалком состоянии, я обливаюсь слезами. Суд Господень в высшей степени беспощаден к ним. Он с необыкновенной быстротой взвешивает сих грешников и выносит им ужасный приговор – тартар.

Я углубляюсь в разгадку значения этого греха пред Богом и вижу, что грех сей – гордость – есть грех против Бога, он является вдохновителем, двигателем самого начала ведения тварной борьбы с Богом. Он есть возжигатель брани со стороны твари против Бога, он есть созидатель внутреннего расположения тварной природы к борьбе с Богом. И я, размышляя так, понял его значение в очах Божиих, понял и начал ужасаться.

Вслед за этими грешниками правосудие Христа с необыкновенной быстротой развернулось и всею своею тяжестью начало обрушиваться на бесчисленнейшее множество народа – на эгоистов-самолюбцев. О, какое же их невообразимо большое количество! Скорее можно сосчитать зерна годового посева озимого и ярового хлеба всей Европы, чем всех этих грешников. Среди них много епископов, священников, иноков и инокинь. Все они страшно обезображены! Нет в них подобия человеческого, оно совершенно ими утрачено. Их плач и рыдание какие-то немые и страшные! На всех лицах ужас! Они от величайшего отчаяния, точно женщина в родах, корчатся, падают, катаются, друг о друга бьются, друг на друга бросаются и друг от друга, как мячики, отталкиваются, так велика в них скорбь. При виде их я плачу. Господь относительно них чрезвычайно грозен. И Божие правосудие, точно раскаленный водород, проникает во все существо их. И страшно и ужасно становится за них. И суд Господень выносит страшный приговор им, заключая в бездну геенны огненной!

И над этим грехом я задумываюсь и всесторонне анализирую его, стремясь всячески узнать его значение перед Богом, и вот убеждаюсь, что и этот грех есть последняя степень самообоготворенности твари, он есть начало и конец всякого зла.

Так размышляя, я вдруг вижу очами моего созерцания, точно несущийся страшнейший ураган, суд Господень, ниспускающийся прямо на бесконечное количество стоящих грешников с таким громовым шумом, что вся тварь приходит в сильное содрогание. Эти грешники – богохульники. Среди них есть очень много духовных лиц. Все они бесконечно мрачны, обезображены и от страха и ужаса сильно вытягиваются и принимают облик какого-то чудовища-змеи! Отчаяние настолько в них велико, что они стоят, точно изваяния. Они рыдают и плачут одними сухими слезами. Их горе так велико, что нет слов и мыслей все это передать. И вот я вижу, как суд Господень со всею своею силою входит в них. По мере его вхождения в них, они все сильнее и сильнее содрогаются и цепенеют от страха. Вижу также, что и вся тварь скрывается от них и задергивается каким-то желтым облаком. И вот теперь я еле их вижу. Наступает совершенная тьма. Слышатся только одни страшные вздохи. Суд Христов во всем своем величии судит их.

Слышу, как все богохульники проклинают себя и отплевываются от себя самих. Тьма исчезает. Слышу самое великое рыдание и ужаснейший плач. Вижу, что суд заканчивается над ними. О, какие же они страшные, жалкие и безобразные! Думаю, сама смерть сравнительно с ними точно живой ребенок сравнительно с разлагающимся псом. Вот что значит богохульство. И осуждает их Господь Бог в тартар вечный на вечную богоотчужденность.

Созерцая их, я весь погружаюсь в размышление о том, почему никого так страшно, так грозно суд Господень не судил, как богохульников. Почему даже суд Господень над ними совершался, говоря человеческим языком, как бы при закрытых дверях, когда во время суда облако покрыло собою всю тварь, чтобы она не видела этих грешников в этот момент, и часовая тьма висела над всею тварью? После долгого размышления я понял, что богохульство есть не только грех, но что оно есть сущность зла. Сущность же зла сама по себе есть не тварный эгоизм как таковой, а добровольная жертва самолюбия исключительно ради самой борьбы с Богом. От осознания его сущности у меня вдруг исчезает созерцательная способность, и я предаюсь глубокому размышлению обо всем том, что сегодня уже созерцал.

Размышляя об этом, я чисто логическим путем перехожу и на самого себя и к моему ужасу вижу и себя виновным во всех мною [названных] грехах и виновным не невольно, а добровольно. И я ужасаюсь! И тяжелая печаль, точно свинцовая доска, ложится на все мое существо, и мне становится тяжело на сердце, и я вопию: «Господи! Помилуй меня! Господи, пощади меня! Господи, будь милостив ко мне грешному. Царь мой Христос, не оставляй меня! Владыка мой Господи, умилосердись надо мною! Христе Иисусе! Не гнушайся меня, скверного раба Твоего! Спаситель мой, не осуди столь великого грешника, как я! Аминь».