Текст книги "Капитан и Ледокол"

Глава 13

Капитан
Два письма

После того как Капитан прочитал вслух по памяти свое письмо Ольге, он дописал несколько страниц и закончил его на том, как произошла авария… Страниц получилось неожиданно много, и он сам с удивлением смотрел на стопочку исписанных белых прямоугольников. Еще раз пробежал не очень ровные строки, и сделал вот эту приписку:

«Дорогая Оля! Не знаю, как это объяснить, и не могу выразить, что я испытал, когда самым неожиданным образом нашел письмо, которое ты оставила на Ледоколе. Это так странно! Столько лет быть рядом с ним и только сейчас, спустя годы, обнаружить его! Для этого, конечно, нужно было попасть в такую передрягу – посадить Ледокол на мель!

Когда я был контужен, мне снился сон. Ты рядом, плачешь и гладишь мою руку. На тебе одежда сестры милосердия. Я боюсь проснуться, чтобы потерять тебя. Лежу тихонько, не шевелясь, ведь в моем сне ты как наяву.

Теперь, найдя твое письмо, понимаю, это была самая настоящая явь!

Но почему же ты вновь ушла? Это какое-то наваждение: находить тебя, чтобы снова потерять. Неужели в этом есть какой-то высший смысл? В наших разлуках? В них, которые длятся годами, есть высший смысл? Высший смысл ради сиюминутных свиданий во сне и наяву?!

Пишу это письмо без всякой надежды, что оно когда-нибудь попадет к тебе, ведь я не знаю где ты, как ты? Может быть, ты уже чья-то жена?

Я положу это свое письмо рядом с твоим в тот же «волшебный» ящик письменного стола в нашей каюте Ледокола. Пусть они лежат рядом, пусть им не будет одиноко. Ну хоть так! А может быть, это самый верный способ вновь получить ответ. Я знаю, иногда чудеса случаются! Только жаль, если на это опять уйдут годы. Но ты же знаешь, я терпеливый, я научился ждать и верить!

В одном письме, конечно, не расскажешь, что было за эти годы. Я приберегу этот рассказ, если нам суждено встретиться. Сейчас, когда я перечитываю эти строки, мы с Ледоколом попали в историю. Самое настоящее ЧП! Каким-то образом мы умудрились сесть на мель. Ее не должно было быть в этом месте, но мы «нашли» ее. Ледокол в итоге получил пробоину, и мы ждем спасательной экспедиции и бригаду проверяющих, которая, как нетрудно догадаться, будет искать причину и виновных.

Команда снялась и ушла на материк. Я не мог оставить Ледокол. Так что мы с ним зимуем вдвоем. И знаешь, я понял, что иногда «немножко» помолчать тоже полезно. Байкал, конечно, не остров в океане, но за эти дни вынужденной зимовки мы не видели ни одной живой души…

Ты прости меня, наверное, нужно писать о другом: как часто я вспоминал тебя, как думал о тебе, но ты же знаешь, я не очень разговорчивый Капитан.

А то, что все эти годы я думал о тебе – факт непреложный. Я много работал, и кроме работы и Ледокола в моей жизни ничего и никого больше и не было! Семьей я не обзавелся, и в жизни моей была только одна женщина – ты. Создать семью я так и не удосужился. Совсем недавно я встретил женщину, красивую, добрую. Первое свидание за многие годы. Мне кажется, она полюбила меня и мне с ней хорошо.

…На лед с корабля я не спускаюсь, погода стоит неустойчивая, и ледовая обстановка может измениться в любой момент. Это Байкал! Веду наблюдения с борта «Ангары».

Сложно сказать, что будет дальше. Вариантов немного, и все они не очень-то радуют, ведь нужно будет на кого-то списать аварию Ледокола, срыв северного завоза для золотых приисков.

В этой вынужденной остановке есть и хороший момент – у меня появилось время никуда не спешить, обдумать что было, что будет и подготовиться к любым суровым изменениям.

Здесь и сейчас время словно остановилось. Сама собой отпала необходимость делать многое, без чего казалось жить невозможно. По ночам, в темноте, когда моя спасительница печка-буржуйка гудит от огня, а сон убегает прочь, под утро, когда наваливается дрема, я плыву по волнам своей памяти.

А знаешь, кем я хотел стать до того, как появился Ледокол? Почтальонкой! Да-да-да, именно почтальонкой. В детстве к нам в дом приходила женщина-почтальон и приносила дедовскую пенсию. И всякий раз он давал мне металлическую денежку – когда копейку, когда пятачок, а по большим праздникам целый полтинник. Тогда-то мне, мальцу, думалось, что работать на почте лучше всего – оттуда приносят деньги. Когда я попросил деда устроить меня почтальонкой, он очень смеялся и потом долго рассказывал мне, почему почта выдает ему деньги.

Дед был человеком интересным во всех отношениях. Он много лет служил смотрителем байкальских маяков, а жил на Ушканьих островах. Я много раз бывал у него – дикая природа, почти полное отсутствие людей. Но это было так в его характере – работать, лечиться работой и всегда находить занятие там, где, казалось, и делать-то особо нечего. Он вел наблюдения по просьбе Иркутской метеорологической обсерватории, по заданию распорядительного комитета Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества описывал флору и фауну байкальских островов, наблюдал за нерпой, которая облюбовала здешние скалы и устраивала тут лежбища.

Это Ушканье, как он говорил, сидение длилось до той самой поры, пока к острову не пристала рыбацкая лодка. На Байкале начинался шторм, и рыбаки, шедшие с промысла, решили переждать непогоду. Берег Ушканчика оказался ближе всех. Смотритель принял их с радостью, как мог обогрел и устроил в своей избушке.

Среди рыбаков была девушка по имени Лиза, дочь главного артельщика. Они с первого взгляда приглянулись друг другу, со второго уже краснели, случайно встретившись глазами, а с третьего стали «витать» в небесах.

Все сладилось. Отец не возражал, смотритель маяка производил впечатление человека основательного. Дед с маяка уволился, в семье рыбака стал рыбаком. И было у него с Лизой 12 детей. Все жили в Лиственничном, и все тоже стали рыбаками. А уж судьбы у их детей, внуков, правнуков разбежались: были среди них учителя, врачи, рыбаки и Капитан… Так что тяга моя к морскому делу, как говорится, в крови и по наследству.

Про работу мою на судоверфи ты знаешь, что было потом – тоже. Оказавшись после ранения на Байкале, я так и осел здесь. Врачи меня подлатали, и началась моя работа на Байкальской железнодорожной переправе контролером железной дороги, которую проложили по льду Байкала. Ты про эту «Ледянку» знаешь не хуже моего. Потом стал «ледоколить» – взяли меня на «Ангару». Потом много чего было…

Была встреча, одна история, которая напрямую ко мне не относилась, но я чувствую до сих пор, что повлияла она каким-то образом на мою судьбу, создала завихрения, которые и меня закружили… Человек этот влиял на судьбы России, и думаю, что как-то и меня затронул.

Теряешься в догадках?! Ни за что не догадаешься, о ком я говорю… Об Александре Васильевиче Колчаке. Это он потом Верховным правителем сделался. В моей же истории он пока еще не адмирал, а лейтенант, хотя уже знаменитый полярный исследователь, путешественник, набирающий популярность среди тех, кто изучал Арктику.

Приехал Колчак в Иркутск неслучайно – отправлялся на север, в арктические широты на поиски пропавшего барона Толля.

Ты, конечно же, помнишь это здание в мавританском стиле недалеко от Александровского сада на набережной Ангары. Публики в зале ВСОРГО в тот день набилось очень много. И сообщение Колчака мне показалось интересным. Держался он уверенно, чувствовалось: знания его обширны и глубоки. Встречали и провожали лектора громкими аплодисментами.

Представляешь, перед нами выступал будущий правитель России, диктатор, а у меня внутри тогда ничегошеньки не торкнуло. Кто бы мог подумать, что этот лейтенант Колчак, смелый, отважный исследователь, полярник, рисковавший жизнью, сыграет трагическую роль в Гражданской войне?! Тогда передо мной был герой, кумир, человек, совершивший смертельно опасные переходы в арктическую непогоду, который ради спасения других людей отправился в очень сложное и опасное путешествие. Я тогда старался записать каждое его слово.

Когда я остался один на Ледоколе, я часто вспоминал ту его речь в географическом обществе: «…Из всего экипажа «Зари» только двое – боцман Биличев и матрос Железнов выразили желание отправиться со мной в столь рискованное предприятие на розыски барона Толля.

Я взял еще 6 мезенских поморов, бывших уже в Шпицбергенской экспедиции Чернышева и весьма искусных пловцов через полярные льды.

Мы снарядили поместительный тюленебойный вельбот. Далее я снесся телеграммами с заведующим якутским музеем Олениным и поручил ему купить собак и продовольствие».

Кстати, многие из присутствовавших в зале припоминали, что Колчак уже был в Иркутске в 1903 году, когда отправлялся на север.

Далее из моих записей рассказ Колчака:

«В Усть-Ленске я взял еще 10 хороших стрелков из местных якутов и тунгусов, а собаки тащили нарты с вельботом и провизией.

Пройдя Святой Нос, партия направилась к Ляховским островам. Все члены экспедиции шли в лямках, таща вместе с измученными собаками 160-пудовый груз. Положение осложнялось тем, что корм был на исходе; только уже на Большом Ляховском партия могла запастись свежим оленьим мясом.

Направляясь к острову Котельному, я имел в виду воспользоваться имеющимися там в экспедиционных складах запасами рыбы.

Мы остановились на станции Михайловой. Четырех тунгусов с 30 собаками я отправил назад на материк. Экспедиция больше не нуждалась в них. Часть людей я послал в Нерполах, где тоже были склады, но оказалось, что они уже взяты квартирмейстером Толстовым. Печально, но нам пришлось убить 30 собак, а 80 оставшихся отправить с якутами в западную часть Котельного. Я поручил им прокормить собак до возвращения партии.

…Часть моей команды во главе с Олениным отправилась для обследования восточного берега Котельного, где могли быть какие-нибудь следы партии Толля. Начиналось уже теплое время, речки таяли. Я с поморами, с Биличевым и Железновым остались в Михайловской летовать и приготовляться к дальнейшему путешествию. Они занимались охотой, заготовкой плавника для топлива, приспособлением вельбота к плаванию.

Лето минувшего года было исключительное: первая половина стояла теплая и тихая, таяние шло энергично. Но во вторую половину погода резко изменилась. Партия сделала попытку выйти в океан, но неудачно, особенную трудность причиняли приливные и отливные течения и отмели берегов. Сильные ветры разрывали льды, и льдины затрудняли движение вельбота. Близ острова Фадеевского стремительное течение с массою дробившегося и громоздившегося льда чуть не погубило вельбот. С огромным трудом, господи, нечеловеческими усилиями нам удалось вытянуть судно на большую стоячую льдину (стомуху), величина таких льдин достигает до 30–40 саженей. При таких условиях партия продвигалась не более одной-полторы верст в час. Вместе с этим, когда Норд-Вест ветер прекратился, пошел сильный снег. Он сыпался такими массами, что покрыл нас скоро с ног до головы; мокрая одежда примерзла и, не скрою, причиняла большое беспокойство. Кроме того, нам беспрестанно приходилось выгребать снег из вельбота.

Температура держалась около нуля градусов, бывало, поднималась на одно-два деления, а ночью падала ниже.

На острове Новая Сибирь я повидался с Брусневым, спутником барона Толля. Он жил там в маленькой поварне с двумя якутами, которые занимались охотой. Мы условились забрать его на обратном пути на вельбот.

От острова Новой Сибири мы направились к мысу Высокому на веслах. На море держался штиль, и оно было открыто. Должен сказать, что присутствие льдин более благоприятно для судна, так как умеряло волнение, и кроме того, льды давали возможность делать остановки.

Был случай, когда вельбот чуть не погиб, так как льдина, на которой мы устроили ночлег, треснула и начала обламываться.

Страшный треск мгновенно пробудил нас. Невероятными усилиями и энергией, которые явились к нам в момент опасности, мы сумели вытянуть обледенелое судно на другую льдину. А ведь оно уже начало погружаться в воду. Тогда мы отделались волнением и холодной соленой водой.

К северу от мыса Высокого уже виднелась черная полоса острова Беннета и его южная часть – мыс Эммы. Туман редел, и мы увидели Ледяное сияние.

Через двое суток, 4 августа, вельбот подошел к острову, берег которого – отвесные скалы высотой от 10 до 20 саженей, с пляжами из гальки, песков и базальтовыми отмелями.

У самого берега матрос Железнов вытащил веслом алюминиевую крышку от котелка, который был передан когда-то мной барону Толлю. Не оставалось сомнений, что он был на Беннете. На берегу мы обнаружили следы костра, оленьи кости, патроны, обрывки бумаги…

Двигаясь через внутреннее плато острова, по берегу из-за льдов нельзя было идти, мы набрели на знак, оставленный бароном Толлем, это была куча камней с торчащим веслом, в середине находилась бутылка, в которой мы обнаружили три документа. В первом Толль сообщал, что его партия 21 июля 1902 года высадилась на Беннете у м. Эммы. Во втором был помещен план острова и описание его, а в третьем указывалась дорога к жилищу партии на острове.

Тут же мы нашли шкуру убитого медведя. Затем мы направились на восток к мысу, который я назвал в честь русского путешественника мысом Чернышева. И там мы нашли 4 ящика с геологическими коллекциями, оставленными Толлем; все они хорошо сохранились, лишь этикетки испортились.

Тут же были найдены: клык мамонта, кости быка и, наконец, поварня. С волнением мы открыли ее обледенелую дверь – вся внутренность постройки показывала, что здесь не жили с весны. В этом маленьком, около 8 футов в диаметре, помещении нашли комелек, кусок дерева и под слоем льда ящик с инструментами и свернутый бережно четвертый документ, письмо на имя Президента Академии, в котором сообщалось на русском и немецком языках о приходе на остров и о пребывании на нем. Еще указывалось, что 26 октября 1902 года вся партия с запасами провизии на 14 дней покинула остров и пошла на юг.

После тщательного осмотра мы нашли фотографический аппарат, берданку без затвора, пустые записные книжки. Склада пищи не оказалось.

Теперь мы торопились возвратиться на материк, так как 20 августа плавание по океану на шлюпках прекращалось.

Мы сложили базальтовый столб, партия поставила доску с датами и именами всех путников, побывавших на острове.

Возвращение с Беннета на Новую Сибирь на расстоянии 150 верст взяло, как и в передний путь, трое суток. Картина моря изменилась: начались ветры и двигались льды. Весь обратный путь партия совершила благополучно. С Котельного, на котором их ждали якуты с запасами, нартами и 80 собаками, 16 ноября, когда море стало, по свежему льду путники отправились на азиатский берег и прибыли в село Казачье. Все коллекции удалось перевезти успешно.

Как это ни печально, Дамы и господа, но я должен констатировать, что наши предположения о судьбе барона Толля и его спутников самые печальные…

26 октября партия Толля ушла с Бенетта, когда уже наступала полярная ночь, заря держалась лишь 2 часа, наступило время туманов и штормов.

В темноте каждая полынья, каждая льдина представляют опасность. При температуре минус 40 или 45 градусов судно беспрестанно обмерзает и двигается с трудом.

Самодельная одежда из шкур плохо защищала от холода. Кроме того, пищи было взято Толлем всего на 14 дней, а с момента его выхода прошло уже 1,5 года. Все эти соображения заставили нас высказать печальные предположения о судьбе барона Толля и его спутников…»

Прости, дорогая, что я так долго и подробно пересказываю доклад Колчака. Но его выступление, весь облик бывалого путешественника, полярника, отправившегося на поиски другого отважного путешественника-полярника и его людей, произвели на меня тогда огромное впечатление.

Именно после этой лекции Колчака я подумал: жизнь его поучительная и достойна самого подробного описания.

А спустя годы, когда имя Колчака стало известно с совсем другой стороны, я стал сомневаться, так ли уж хорошо походить на него во всем! Казни, пытки, повальные порки и аресты не прибавляли ему любви людей. Казнь 31 человека на Ледоколе стала и моей личной трагедией. Говорят, такое время было, такая была мораль, такие поступки. Многое можно придумать в оправдание всего и всякого. После этого массового убийства я, наконец, понял, почему нас всех разбросало в разные стороны, сделало жизнь, о которой мечталось, совсем другой. Мы с тобой тоже угодили в водоворот… Получается, нельзя быть одновременном хорошим и плохим, нельзя быть судьей и палачом, нельзя собственные идеи возводить в государственную мечту без согласия людей…

Прости меня, Ольга, за это сумбурное письмо. Ты мой единственный адресат за все эти годы.

Твой Капитан и его Ледокол».

Он аккуратно сложил лист бумаги втрое и положил его в стол, где нашел письмо Ольги. Сверху накрыл письма косынкой сестры милосердия и задвинул ящик с искренним облегчением.

– Не скучайте, – прошептал Капитан. Он совершенно искренне верил, что его письму и письму Ольги рядом будет не так грустно и печально.

Ледокол
Рука дающего не оскудеет!

Я всегда смотрю на полкорпуса дальше Капитана. Тут уж ничего не попишешь. Но мы единомышленники, а не соревнователи. И когда он вспоминал о лекции Колчака, я вспоминал разговор корреспондентов одной иностранной газеты, которые направлялись в Танхой и далее на Дальний Восток. Почему-то все они говорили о возможности преодоления Ледовитого океана нашей военной эскадрой. И сходились на том, что холодный океан вполне способен пропустить военные корабли, а это позволит нашему флоту достигнуть места назначения в Тихом океане на месяц раньше срока, чем если бы она шла обычным путем через Суэцкий канал.

Мне, ледокольному кораблю, специально созданному для работы в суровых условиях, их разговор был очень интересен.

Все ссылались на генерала Вильковицкого, который много лет работал в экспедиции по улучшению пути из России на Дальний Восток именно через Ледовитый океан.

Я по натуре немногословен, да и мнения моего не спрашивали, иначе непременно напомнил бы, не умаляя трудов самого генерала, о результатах экспедиций Норденшельда, Толля, Колчака…

Так вот, при всех положительных результатах, раздавались и критические мнения. Говорили, что Норденшельд не смог за одну навигацию дойти до Берингова пролива и был вынужден зимовать, а Тихого океана достиг только на следующий год после выхода из Европы. А барон Толль за две навигации достиг только острова Котельного. Его экспедиционная яхта «Заря», выйдя из столицы 8 июня, достигла только западного берега Таймырского полуострова, где 8 сентября стала на зимовку.

Состояние льда во время экспедиции Норденшельда и Толля было чрезвычайно благоприятно для плавания. А это случается редко. Промышленники, которые ведут свои дела в этих широтах и часто посещают Новосибирские острова, подтверждают, что очень часто море на юге от островов совершенно не вскрывается ото льда.

Исследования экспедиций, посещавших Ледовитый океан, особенно восточную его часть, показали, что если плавание здесь в благоприятные годы и возможно, то период навигации может длиться только с 1 августа по 1 сентября.

Есть опасность, что в случае приказа военного министра вести флот в Тихий океан северным путем, на это уйдет два, а то и три года! Огромная эскадра потребует еще и транспорты с топливом и провиантом.

Ледокол почувствовал, что ему, как и Капитану, нужно вспомнить выговориться… В его случае, разумеется молча… Ну вот, как-то сразу полегчало.

– Я тоже многое видел и слышал. Да откуда команде знать, что Ледокол обладает этими редкими качествами…

Пока действовала ледовая железная дорога, нам с братом «Байкалом» жить было чуть-чуть полегче. В разгар зимы ледоколы старались не отправлять в рейсы. «Ледянка» исправно работала днем и ночью, а в наших каютах жили и отдыхали важные командированные.

Однажды прибыло сразу 50 сестер милосердия из самого царственного Санкт-Петербурга. Это Красный Крест сформировал дополнительный резерв для фронта.

Именно из их разговоров я узнал, что они отправляются в Харбин. А возглавляла этот медицинский отряд наша Ольга! Да-да-да! Та самая Ольга, которую так любил мой Капитан. Она сделала карьеру – ее назначили главной в этом отряде как опытного и знающего сотрудника. Она должна была сопроводить группу до Харбина и немедля вернуться в столицу, где уже занимала видное место в системе Красного Креста и отвечала за подготовку сестер милосердия по всей империи.

Именно ей поручалось в ближайшее же время устроить по обеим сторонам Байкала «питательные склады» для снабжения подвижных продовольственных складов непосредственно на фронтах; еще ей поручалось организовать эвакуационные пункты с амбулаториями, в которых оказывалась первая медицинская помощь раненым до переправы через Байкал и после.

Капитан, конечно, не мог знать, что в то самое время, пока он ехал на лекцию полярного путешественника Александра Васильевича Колчака, Ольга прибыла на станцию Байкал и занималась размещением сестер милосердия.

Всех поселили в моих каютах, а вечером специально для них прямо на ледоколе в кают-компании давал ужин Иркутский дамский комитет Красного Креста. Ах, какую прекрасную речь сказала Анастасия Петровна Моллериус, супруга Иркутского губернатора, которая, кстати, и возглавляла этот комитет. И как жаль, что в это время здесь не было Капитана. Я даже не знаю, узнает ли он когда-нибудь, что в очередной раз был так близко от Ольги и все-таки не встретился с ней. Как это говорят у вас, людей: «Знать, не судьба!»

Возвращаясь к речи Анастасии Петровны Моллериус, не премину процитировать ее:

«Первая пролитая на Дальнем Востоке русская кровь вызвала во всех концах необъятной России единодушное горячее стремление не останавливаться ни пред какими жертвами для пользы и славы Отечества. В этих жертвах, в этом великом народном деле, без сомнения, примут участие все русские люди, без различия национальности и вероисповедания: одни – грудью борясь с врагом, другие – материальными средствами и личными трудами на помощь воинам.

На долю русской женщины всегда падает высокая честь облегчать страдания неизбежных жертв войны, заботиться о больных и раненых, об осиротевших и бедствующих семьях.

Учрежденный в Иркутске с этими высокими целями Дамский Комитет Красного Креста при самом открытии своих действий выразил уверенность, что Иркутяне и обыватели Иркутского района, и не в столь важных обстоятельствах чрезвычайно отзывчивые на всякое доброе дело, не замедлят оказать каждый свое посильное содействие успешному осуществлению намеченных Комитетом задач.

Уверенность эта оправдывается на деле. Не прекращающийся приток пожертвований побуждает и дает Комитету возможность значительно расширить первоначально намеченную им деятельность.

Согласно этому Комитет принимает на себя:

Заготовку лазаретного снаряжения на 110 человек (белье постельное и носильное, одежда и обувь для раненых. Медикаменты и врачебные принадлежности, перевязочные материалы и хирургические инструменты. Посуда хозяйственная и больничная. Материалы освещения и т. д.).

Устройство снаряжения и содержание собственного лазарета на 25 кроватей в Иркутске.

Согласно желанию многих жертвователей и по просьбе губернаторского начальства оказание помощи нуждающимся в призрении семействам нижних чинов и чинов запаса по Иркутску.

Возможное содействие путем сбора пожертвований вещами Особому Комитету, поставившему своею задачею непосредственную помощь отправляющимся в действующую армию воинам.

Для выполнения этих задач, и в особенности третьей из них, нужны большие средства, нужны со стороны местных граждан жертвы не только от избытков их, а и от собственных их недостатков. Но пойдут эти жертвы на высокое дело облегчения страданий и бедствий. Рука дающего не оскудеет».

Вот такую речь сказала Анастасия Петровна, и все, кто присутствовал на этом замечательном действии, прокричали троекратное «ура». Многие сестры заплакали, но не от страха перед поездкой в действующую армию, а от умиления и радости, что они смогут помочь русским солдатам.