Текст книги "Капитан и Ледокол"

– Именно профессора Львова, Александра Владимировича, – перехватила инициативу спутница. – Позвольте представиться: я – уполномоченная Красного Креста Ольга Налетова, это мой спутник, капитан Госпара товарищ Теги-минский.

– Очень приятно, Вы совершенно правильно упомянули имя профессора Львова. Александр Владимирович вернулся из гидрогеологическогой экспедиции на Байкале и делает промежуточный отчет.

– Какое совпадение, Байкал, гидрология! Это то, что нам нужно. Я встречалась с ним, когда он был консультантом Забайкальской железной дороги по вопросам геологии и гидрологии. Он работал еще и в геологической партии на строительстве Кругобайкальской железной дороги.

– Как интересно, давайте я вас провожу, думаю, профессор будет очень рад встретить старую знакомую… Простите, совсем заговорился, знакомую, разумеется.

Львов был прелюбопытной фигурой. Учился в Петербургском университете на физико-математическом факультете, но занялся революционной борьбой, был исключен из числа студентов и сослан в Иркутскую губернию. Его геологические знания оказались востребованы как никогда – строилась Кругобайкальская железная дорога. Как за государственным преступником, за ним присматривали строго. А знания и полезность перевесили все опасения. После он консультировал на строительстве Амурской железной дороги, помогал искать воду для сибирских железнодорожных магистралей.

После революции пришел в Иркутский университет. И, кажется, был одним из первых здешних сейсмологов. Его статья «Природа и сущность землетрясений» наделала немало шума в научной среде.

Познакомились они в порту Байкал, откуда Львов отбывал в очередную командировку – в Мысовую, Танхой и другие прибрежные населенные пункты. Уже тогда было хорошо известно, что Байкальская котловина и побережье – активная тектоническая зона. Сейсмология только зарождалась как наука. А тут началось строительство Кругобайкальской железной дороги, стали устраивать байкальскую ледяную переправу. В общем, Транссиб требовал данные – как строить, как обезопасить будущую магистраль.

Итак, Львов прибыл в порт Байкал, чтобы пересесть на Ледокол, а Ольга, тогда молоденькая сестра милосердия, прибыла на станцию после очередного дежурства. Она, что называется, засыпала на ходу и чуть было не сбила шедшего навстречу геолога Львова. А он, представьте себе, не обиделся и не стал выговаривать ей разные банальные глупости про внимательность, вежливость, а просто рассмеялся. Он так заразительно смеялся, потирая вскочившую на лбу шишку, а она в ужасе пыталась ее «согнать» металлическим зеркальцем… Мгновенная симпатия образовалась между ними, хотя еще минуту назад они не знали о существовании друг друга. Но замечено, что в дороге любые знакомства и разговоры случаются незамедлительно.

…Свободных мест в зале не было. Они пристроились у одной из музейных витрин. Профессор Львов рассказывал о своих байкальских экскурсиях – он недавно вернулся из очередного байкальского путешествия. Было много молодых людей, студентов университета, где лектор преподавал и заведовал кафедрой.

Ольга улыбалась слушая ученого. Ну, конечно же, он должен был читать стихи. Он всегда в лекциях читал свои стихи, порой далекие от совершенства, но искренние и проникновенные. Вот и сейчас он декламировал, завершая лекцию:

 
Разошелся лед от ветра,
Пробуждается Байкал.
Уж волною, полной метра
Плещет он в подножье скал…
Вот, вступив в борьбу со льдами,
Вышел первый пароход,
Торос двигают баграми,
Образуется проход…
Там, где лед синеет темный,
Грудью давит на пролом,
Треск стоит какой-то дробный,
Лед становится ребром.
Льдина иглами распалась,
Там нырнула под кормой,
Полоса воды осталась,
Вся покрытая шугой.
Пароход свистит победу,
Вторит эхо по горам,
А за ним плывут по следу
Лодки к дальним берегам…
По ущелью скачут воды,
Рассыпаяся со скал,
Полный мощи и свободы
Просыпается Байкал.
 

На последних строчках Львов поднял обе руки, и зал утонул в аплодисментах. Такое прекрасное впечатление от лекции, от лектора, от друг друга, наконец. В этом зале, так любимом иркутянами, выступали полярник Колчак и путешественник Клеменц, русский историк и основатель кадетской партии Корнилов, здесь бывали братья Сибиряковы и неутомимые глашатаи Сибири Ядринцев и Потанин, метеоролог Вознесенский, ботаник Яснитский, нерчинский миллионщик и меценат Бутин, приезжие светила любили устраивать здесь встречи с публикой. Намоленное место…

Тегиминский же здесь был впервые и чувствовал себя не очень уютно. Он кожей ощущал какое-то удивительное единение присутствовавших здесь людей. Но что могло обьеденить их всех, таких разных по возрасту, положению, опыту? «Такое единение опасно, – подумал он. – Другое дело собрание в Госпаре. Всех обьединяет вода и начальство».

Водоворот событий закружил и погрузил Тегиминского в какую-то странную историю. И все происходило так быстро, что он не успевал даже сопротивляться. Он не был готов к такому повороту событий. Вместо похода в театр оказаться втянутым в стародавнюю историю Капитана и важной дамочки из Красного Креста. С ее-то характером и напором ей бы Госпаром руководить, да хоть за штурвал ледокола, идущего во льдах. Железная воля, натиск, темперамент! Какая женщина! За такой он, пожалуй, бы отправился в путь…

– Порфирий Александрович, возвращайтесь на землю, лекция закончилась, пойдем ловить профессора. Чует мое сердце, ледокол на мель сел не по вине Капитана, – шепнула Ольга в ухо Тегиминскому. Тот укоризненно поглядел на нее, она прервала его размышления о ней же.

Профессор действительно закончил лекцию. Как всегда, посыпалось множество вопросов. Он легко отвечал, было видно – в теме, знает предмет.

Наконец Львов поблагодарил всех пришедших на встречу, попрощался легким поклоном и направился к выходу. Тут-то Ольга и Тегиминский его и «поймали».

– Здравствуйте, дорогой профессор Львов, – Ольга остановила своего старого знакомого и обняла его.

– Господи, боже мой, Оленька, вы ли это?!

– Я сильно изменилась!

– Ничуть, это ваш покорный слуга изменился, слепнуть стал, раз не увидел такую персону. – Профессор поправил пенсне. – Какими судьбами, дорогуша, неужели на мою лекцию пожаловала?

– Да вот, давненько ваших стихов не слыхала. Как там у вас:

 
Баргузин вздымает волны,
Забурлил старик-Байкал,
Поседел и, гнева полный,
С ревом бьет к подножью скал.
Ветер стих, зеркально-гладкий
Он сверкает, словно сталь,
Отражая в неге сладкой
Убегающую даль.
 

Ваш выход, профессор, заканчивайте сами.

Львов развел руками от удовольствия и принял эстафету:

 
И лесов, и гор далеких,
Голубые небеса,
И с вершины скал высоких
Вниз ползущие леса…
Все кругом красою блещет,
Вся природа – словно храм…
Воздух тихий… даль трепещет.
Только эхо по горам
Повторяет глухо взрывы.
Пробегает пароход,
Дыма белого извивы
Низко стелятся у вод…
 

– Ну-с, забыли, поди, уважаемая?

– Никак нет, профессор. Помню, конечно!

 
Тих Байкал, прохлады полный,
Притаившись, бездны ждут:
Ветер чуть и снова волны
С громким ропотом бегут.
 

Они снова обнялись. Все это время Тегиминский стоял молча, наблюдая за дружеско-поэтическим приветствием.

– Александр Владимирович! Позвольте, я вам капитана Тегиминского представлю. Извольте: Порфирий Александрович, важная шишка в Госпаре, между прочим.

Профессор протянул руку и поздоровался.

– А вы что, серьезно, вот так, специально ко мне из самой столицы пожаловали? Чудно.

– И да, и нет, профессор. Я вам сейчас все расскажу.

– Тогда пойдемте в библиотеку музея. Там потише, да и чайком нас, поди, не обнесут.

…Библиотека была во дворике – небольшое двухэтажное здание, построенное рядом с основным. Здесь хранилась литература, любовно собранная поколениями сотрудников музея и географического общества. Было видно, что профессор Львов тут свой человек.

– Ну-с, дорогая моя, рассказывайте.

– Лучше Порфирий Александрович, ему как капитану сподручнее будет.

Тегиминский никогда в жизни не выступал перед профессором, да и в библиотеке, признаться, бывал не часто, ограничиваясь госпаровским красным уголком, где имелись подшивки основных газет и журналов.

– Я хочу рассказать по аварию ледокола «Ангара», который сел на мель.

– Ужасно, ужасно, я читал в газетах об этой беде. Чистой воды недоразумение, совершенно непонятная история.

Ольга и Тегиминский переглянулись.

– Ну да, в том месте, где, как пишут, ледокол засел на мель, ее не должно было быть. Мы же неоднократно мерили глубины в тех районах, дедовским способом, линем через каждые десять метров, и там всегда были хорошие глубины. Как там образовалась мель, ума не приложу. Пишут, команда гуляла все время. Ну-с, извиняйте, мы тоже, бывает, гуляем слегка, но на столб не лезем. Хотя как гулять, можно и на столб. Мне начальник геологической партии, с которым я несколько лет ходил по Тункинским горам, назидательно вбивал в голову: «Львов, сдуру можно, что угодно съесть и все в жизни просадить!»

– То есть вы уверены, что по вашим данным, полученным практическим путем, никакой мели там быть не должно?

– Точно.

– А что же тогда там было?

– Судя по газетным сообщениям – мель.

– Профессор!

– Дорогая моя, ну там все что угодно могло произойти. Байкал – это вообще активная тектоническая зона, там случаются подводные землетрясения разной силы в большом количестве! И кто знает, может быть, в одно из них часть подводного ландшафта изменилась.

– Профессор, а можно еще проще?

– Господи, ну вы толкаете меня на какой-то вульгарный разговор. Если проще, то так: какой-то участок дна опустился, а какой-то, наоборот, поднялся. Извините, но проще не бывает.

– А как это узнать?

– Друзья мои, вы меня удивляете! Возьмите линь и пройдите с ним на лодочке, измеряя глубины, а потом сравните с данными, которые были нанесены на лоции, которыми пользовался капитан ледокола!

– Профессор, на лодочке?! Но это же ждать лета? – воскликнула Ольга.

– Точнее, начала апреля.

– Комиссия ждать не будет, – буркнул Тегиминский.

– А вот, кстати, комиссия могла бы оказать неоценимую научную помощь. Пусть она официально обратится в распорядительный комитет ВСОРГО с просьбой дать данные о сейсмической активности в этом районе. Обоснуйте свою просьбу необходимостью обеспечения безопасности мореплавания. Пока то да се, придет весна. Я так понимаю, на карте репутация человека?

– Репутация? – снова буркнул Тегиминский. – Жизнь, возможно, на карте.

– Ну да, ну да, времена нынче непростые, – слегка растерянно заключил Львов. – Простите, не подумал.

– Порфирий Александрович, перестаньте ворчать, – разозлилась Ольга. – Вы капитан, в конце концов, вы начальник! За обращение в комитет вас только отметят. Скажут, что вы подошли к делу объективно и по-научному, то есть по-большевистски!

– Башку мне открутят и без всякой науки. Это скорее! Вы думаете, кто-то будет ждать результатов столько месяцев? Его сейчас же подавать надо.

– Эээ, капитан! – Львов начал нервно мешать ложечкой сахар в стакане с чаем. – А если, не дай бог, следом, на том же месте или рядом, где никто, исходя из лоций, не ждет происшествия, возникнет новое ЧП?

– Видимо, стану вечным председателем комиссии по происшествиям в Госпаре!

– Будьте капитаном, Порфирий Александрович!

– Вам, Ольга Анатольевна, легко говорить. Сплошные призывы – будьте, обратитесь.

– Большевистская партия учит быть обьективным по отношению к людям и их поступкам!

Все замолчали. Отрицать публичные призывы партии было сложно. Пауза затянулась. Нарушил ее Львов.

– Я напишу заявление в Госпар. Информация об аварии ледокола не секретная, о ней писали многие газеты. Мне известно, что в этом месте глубины, подходящие для работы судна. Предложу публично провести исследования.

– Правильный путь, а мы в Госпаре поддержим мнение науки, – оживился Тегиминский.

– Профессор, вы гений! – Ольга бросилась ему на шею и поцеловала.

– Осторожно, осторожно, Ольга Анатольевна. От такой нежности я могу лишиться сна и совершить научную ошибку.

– Ну вот и прекрасно, – подытожил Тегиминский, голос которого вновь обрел начальственные нотки. – С вас, товарищ Львов, обращение в Госпар и статья в газету, с вас, Ольга Анатольевна… С вас, Ольга Анатольевна, – повторил он еще раз с растяжкой, – не предпринимать больше никаких поспешных шагов. Опять же, исходя из информации в прессе, вы можете выразить обеспокоенность здоровьем капитана и… И потребовать, нет, лучше предложить посмотреть все на месте лично.

– Нет! Нет, нет, нет. Я не смогу, я боюсь, мы не виделись столько лет!

– Я всего лишь высказал свое мнение. Через несколько дней, максимум через неделю он возвратится с зимовки вместе с членами спасательной команды!

Ледокол
Воспоминания о Куропаткине, князе Хилкове

C отъездом Тегиминского дни снова пошли по заведенному Капитаном распорядку. Ледокол от пассивного труда как-то даже подуспокоился. Еще недавно он мечтательно думал: «Вот она, жизнь-то! Никто не бегает по палубе, не пылит углем в моих трюмах, не загружает и не разгружает грузы, в дождь и ветер не гонит на край моря, и не надо льды ломать, хотя вот они, рядом, куда ни кинь взгляд – ледовые поля, а ты стоишь и взираешь на них свысока».

Но скоро стоять без дела стало вначале скучно, потом тоскливо, а спустя еще время нестерпимо тягостно.

Ледокол чувствовал, как все внутри его замерзает, смазка, такая приятная и полезная, густеет и становится вязкой. Она больше не растекается, не ласкает, не баюкает своей нежностью…

Капитану хорошо – он может двигаться – ходить по каютам и палубам, спускаться в трюм, он может читать книжки, а мой удел здесь и сейчас – воспоминания. Я от них стал немножко уставать, хотя вот об этом эпизоде расскажу с удовольствием.

Кто только не был у меня в каютах и на палубах, кто только не поднимался на капитанский мостик и спускался в кают-компанию! Если б я мог писать! Представляете первые в мире Ледокольные воспоминания! Какой, кстати, сейчас месяц? Январь, седьмое. Ох ты, лед-полынья, получается – Рождество! Теперь трудовой народ этот день не отмечает, работает, работает, работает. А в ту давнишнюю жизнь давно бы столы накрыли. Рождество! Была б моя воля, ледокольная, я бы специально для кораблей праздник придумал, да хоть бы Ледокольный, мужественный такой, серьезный, ну то есть настоящий.

Могу по случаю что-нибудь вспомнить про рождественский день. Так, берем январь 1904 года. Ожидали высокого гостя… То, что будет именно важная персона, мне стало ясно накануне – провели капитальную уборку в помещениях корабля, отбили наледи, а на подступах к причалу и на самой вилке встал военный караул.

И точно, пожаловал Командующий маньчжурской армией генерал-адъютант Куропаткин. Он был проездом и на станции Байкал принимал кафедрального протоиерея Фивейского. Ну, на станции, значит – на моей территории.

Уже поступила команда разводить пары – после приема генерал отбывал в Танхой и далее скорым к театру военных действий.

Фивейский дожидался приезда Иркутского городского головы Горяева. Наконец, все были на месте и направились в кают-компанию.

Горяев заметно волновался. Не каждый день вот так запросто можно было пообщаться с одним из лучших генералов империи, к тому же военным министром. Поговаривали, что это он войну с японцами проиграл, пустое – наговоры.

…Адъютант Куропаткина напомнил, что в 10 часов Ледокол должен отчалить.

Протоиерей благословил Куропаткина иконой, а городской голова попросил военного министра принять 12 тысяч рублей, которые иркутяне собрали на больных и раненых воинов.

– Спасибо, господа, тронут. Обязательно доложу о таком вашем поступке императору. Передайте мои искренние благодарности Городской думе и горожанам.

– Непременно передадим, господин министр, тем более на сегодня назначено заседание думы.

Все раскланялись.

Но так охраняли не всех важных особ. Того же князя Хилкова, министра путей сообщения, привозили чиновники железнодорожного ведомства. И никакой тебе военной охраны. А его японцы считали более опасным, чем военного министра Куропаткина. Уж больно этот князь был изобретателен и, как говаривали подчиненные, эффективен.

Хилков, кстати, скоро «своим» стал в припортовом Лиственничном, на станции Байкал. Если Куропаткин, великие князья Романовы всегда только проездом, то Хилков у нас жил неделями…

Мне много раз приходилось наблюдать, как Хилков самолично руководит отправкой войск гужом, лично распоряжается их высадкой из подходящих поездов, а затем посадкой солдат и офицеров, погрузкой на подводы воинской клади. Незнающий никогда бы не догадался, что человек в лохматой ямщицкой шапке и дохе – князь, министр путей сообщения…

Вот о Хилкове я много слышал и многое видел, потому расскажу подробнее.

Князь! Настоящий, родовитый. Его воспитанием, между прочим, занимался Циммерман, писатель, сотрудник журналов «Русское слово» и «Отечественные записки». Михаил Иванович Хилков отучился в Пажеском корпусе. Вы знаете, что такое Пажеский корпус? Это ледокол среди учебных заведений империи. Будущая элита государства! После окончания учебы – служба в армии. Дослужился князь до штабс-капитана, а потом оказался в Министерстве иностранных дел.

Раздал почти все свои родовые земли и уехал в Америку практически без средств. Два года князь и его наставник Циммерман путешествовали по миру. После короткого пребывания в России – вновь отъезд в Америку. Там начиналась его путейская эпопея. Он поступил на службу в англо-американскую компанию по сооружению Трансатлантической железной дороги простым рабочим. А спустя четыре года стал заведующим службой подвижного состава и тяги.

Через год князь Хилков в Англии. В Ливерпуле, где он служит слесарем на паровозном заводе.

Возвращение на Родину. Он – во главе Курско-Киевской железной дороги, работает на Московско-Рязанской железной дороге.

В русско-турецкую войну 1877–1878 гг. Хилков – уполномоченный Русского общества Красного Креста при Санитарном поезде, а в 1882 г. в Болгарии – управляющий министерства общественных работ, путей сообщения, торговли и земледелия. А потом Хилков руководит поочередно, кажется, всеми отделениями российских железных дорог. И вот 1895 год. Князь – министр путей сообщения Российской империи.

Новый министр развил бурную деятельность. Протяженность железных дорог при нем выросла почти в два раза – с 35 до 60 тысяч километров. Он прокладывал автомобильные дороги, открывал специальные учебные заведения, строил Китайско-Восточную железную дорогу – КВЖД. Именно он – главный движитель грандиозного строительства Транссибирской магистрали.

13 сентября 1904 года на станции Маритуй Кругобайкальской железнодорожной ветки князь вбивает символический костыль на строительстве Великого Сибирского пути – он стал непрерывным.

Это он придумал устроить железную дорогу через Байкал и сам провел первый поезд как машинист. «Ледянка» была не первым изобретением князя. Во время русско-турецкой войны он придумал специальные конные носилки для перевозки раненых с поля боя до перевязочных пунктов и железнодорожных станций.

Хилкова Ледокол уважал. С Байкальской железнодорожной переправы тот не выводился, как говорится, дневал и ночевал. Все что-то придумывал, улучшал. Казалось бы, его ли это министерское дело – о коновязях думать?! Так ведь думал! Не чурался! По личному его распоряжению на льду Байкала, где стояли лошади в ожидании пассажиров, устроили из бревен коновязи с надписями: по одну сторону сходен с пристани – «казенные лошади»; по другую – «почтовые лошади». Казалось бы, какой пустяк, но теперь пассажиры знали, куда им идти. Если дальше на вольных лошадках – налево, коли оплачена гужевая переправа – милости просим к казенным ямщикам.

Пассажиров из Манчжурии в годы русско-японской войны всегда прибывало много, толчея от большого скопления людей стояла неимоверная, естественно, недовольных хватало. Хилков и тут порядок быстро навел. Приказал, чтобы пассажиров с востока тотчас отправляли в Иркутск в порожних составах военных поездов, в почтовых или товарно-пассажирских поездах. Конечно, недовольных было много, но в большинстве своем никто не роптал на неудобства или отсутствие комфорта, так как ехали без задержек, и даже благодарили находчивого министра. Для тех же, кто прибывал на Байкал из Иркутска, Хилков установил норму – на льду быть не более полутора часов. Князь, конечно, молодец. Несмотря на недоверие, начал строить железную дорогу прямо по Байкалу – ледянку. Строили быстро, но война требовала еще быстрее. Тогда князь позвал подрядчика и сказал: если сдаст путь раньше срока, получит нешуточную премию. 12 февраля 1904 года подрядчик Кузнец получил 9000 рублей премиальных за ударные темпы, а в качестве другой награды дали ему еще один подряд – так же быстро поставить временные бараки для войск, как раз посреди Байкала.

Князь увлекался изобретательством. Благодаря поощрению изобретательства один из техников Кругобайкальской железной дороги Константинов изготовил самодвижущиеся сани для езды зимой по льду Байкала. Носились эти саночки со скоростью до 4-х верст в час.

Еще Хилков был причастен к строительству на железнодорожной станции Мысовой новых лазаретов и пунктов для больных и раненых воинов, провиантских складов в Култуке и многому другому. Но самым значительным новшеством стал беспроволочный телеграф на Байкале – первый в России!

Капитан со старпомом много раз обсуждали это чудо инженерной мысли, столь полезное в особенности в период военных действий.

Что было до военной кампании на Дальнем Востоке у Забайкальской железной дороги? Был один-единственный телеграфный провод, который тянулся вдоль будущей Кругобайкальской железной дороги «для сношения управления дороги с Забайкальем». Хотя в самом начале 1904 года по этому же тракту построили еще одну линию и пустили второй провод, а между станциями Иркутск – Мысовая поставили скоропечатающие аппараты Витстона. Но масса телеграфных сообщений была настолько велика, что обмен ими все равно шел крайне медленно.

А пропускная способность железной дороги с началом военной кампании все возрастала, количество паровозов, вагонов, служащих, командированных увеличивалось. Я слышал рассказ одного командированного телеграфиста. Вот, что он говорил:

– Это тяжелое для службы телеграфа время, когда телеграфисты работали до положительного изнеможения, истощения сил, когда доходили они до нервного и как бы бессознательного состояния, не успевая срабатывать всей наличности телеграмм на аппаратах, останется для многих памятным, если не на всю жизнь, то очень надолго. Я же вынес еще и то убеждение, что сознание необходимости серьезного труда и нравственной ответственности за него способно не только примирять и даже объединять людей разных взглядов, убеждений, но и сделать неаккуратных и небрежных хотя в это время – исправными и исполнительными.

Так вот, поскольку поезда, армейский груз и войска перевозились через Байкал на ледоколах «Байкал» и «Ангара» и от количества рейсов зависели объемы и, следовательно, эффективность и успех перевозки, то скорость передачи депеш о движении судов играла очень, очень, очень важную роль. Вот тогда министр Хилков, который практически жил на Байкале и лично руководил Байкальской железнодорожной переправой, установил на станциях Байкал и Танхой беспроволочный телеграф. По нему «ледокольные» депеши просто «летали».

Работу беспроволочного телеграфа здесь, на Байкале, довели буквально до телеграфного совершенства. Лучшие телеграфисты передавали в минуту до 20 слов.

Хилков каждое утро ездил на станцию Байкал, где лично следил за работами, постоянно выезжал на лед инспектировать ледяную дорогу, в Танхой, в Мысовую, которые в годы русско-японской войны превратились в важные тыловые территории. Здесь кроме осуществления перевозок личного состава и военных грузов размещались медико-санитарные учреждения.

Для него не было трудностью поехать на лошадях со станции Байкал в Танхой, оттуда по железной дороге до Култука, добраться до Иркутска и снова вернуться в Лиственничное. Это, между прочим, несколько сот верст.

…Однажды весной, а точнее, 15 апреля 1904 года Хилков прибыл на станцию Байкал экстренным поездом. Он вышел из своего вагона и спустился на дебаркадер. На платформе станции в ожидании прибытия министерского поезда собралось все местное начальство и публика.

…Сейчас же вслед за остановкой состава Хилков вышел из вагона в сопровождении большой свиты, состоящей из начальников отдельных служб Забайкальской и Кругобайкальской железных дорог, инженеров и членов министерства, сопровождавших министра из Петербурга.

Хилков побеседовал с комендантом станции об успешности передвижения войск, с другими начальниками о состоянии переправы по Байкалу, вернулся в вагон и пригласил с собою местного железнодорожного жандармского ротмистра. Через несколько минут ротмистр вышел из вагона, неся в руках футляр с царским подарком – золотыми часами, украшенными орлом, с массивной золотой цепочкой.

Затем был приглашен в вагон местный комендант станции, получивший такой же царский подарок.

Многих из награжденных Ледокол знал лично. И очень радовался, что их отметили так высоко. Особенно радовался, когда князь вручил начальнику Байкальской железнодорожной переправы Заблоцкому часы, осыпанные бриллиантами. Всего 25 подарков от императора привез Хилков. Все награжденные отличились при организации переправы войск и грузов через Байкал.

А еще награждали нижних чинов серебряными медалями и золотыми часами «За усердное несение своих обязанностей при движении грузов через озеро Байкал по рельсовому пути».

Хороший министр никогда не забывал людей своего ведомства.