Текст книги "Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям"

Воры в законе – люди святые, избранные. Они коронуются на это положение в воровском мире. Только прошедший через большие жизненные испытания, перенесший страдания заслуживает право носить воровской крест. Это люди выдающиеся, умные, справедливые, не запятнавшие себя постыдными поступками. Возглавляя уголовное сообщество, они берут на себя заботу об отверженных, контроль за людьми, нарушающими законы божеские и человеческие.

Природа человека греховна, и изменить ее нельзя. Есть люди, которым суждено работать, и есть люди, которым суждено воровать. Понимая это, воры регулируют эти процессы, не допуская беспредела и несправедливости, насколько это вообще возможно. Из задача – защищать не только преступников, но и их жертв, которых не в состоянии защитить государство. Поэтому пострадавшие нередко обращаются к ворам и уголовным авторитетам за помощью и восстановлением справедливости, и те помогают людям, часто даже в тех случаях, когда полиция оказывается бессильна.

Именно благодаря ворам в законе в уголовном мире, а также в гражданском обществе поддерживается стабильность и порядок. Воровскими законами осуждается беспредел в любых его формах – и уголовный, и бытовой, и государственный. Насильников, убийц, хулиганов и прочих представителей человеческого отребья презирают. Людей, нарушивших воровские законы и общечеловеческие понятия, воры жестоко наказывают. Делают это не сами, а руками своих помощников.

В тех местах лишения свободы, где есть толковый авторитетный арестант, его ставят на положение вора в законе – отсюда и бытовое название «положенец». Там всегда царят справедливость и порядок. Такие зоны называются черными, в соответствии с цветом одежды «правильных пацанов», противостоящих беспределу администрации или ее помощников – «сук». Красными зонами называются те, где порядок должна поддерживать администрация, однако по разным причинам навести порядок не может, прежде всего потому, что порядок в ее представлении, а также те методы, которыми он достигается, не соответствуют общечеловеческим и христианским нормам.

Воры стараются передать свою идею как можно большему числу честных арестантов. Они воспитывают людей в духе благородства, справедливости, братства. Именно поэтому в уголовном мире опытных преступников зовут братвой, а они называют друг друга «брат», «братан», «братка». В этой же среде распространены эпитеты «достойный», «честный», «правильный», «порядочный», «праведный».

Воровскую идею поддерживают и пропагандируют не только воры, но и наиболее опытные, бывалые, знающие жизнь арестанты. Их уважительно называют в уголовном и лагерном мире бродягами, бродяжными, босяками, каторжанами. Их также называют идейными. Идейный – это преступник, который чтит, уважает законы воровского мира, следует им по убеждению, ратует за воровскую идею.

Неслучайно именно в колониях строгого режима, а еще чаще – в колониях особого режима, где находятся осужденные, не раз побывавшие в местах лишения свободы, обстановка более спокойная. Находящиеся там люди относятся друг к другу с большим пониманием. Там меньше беспредела. Колонию же общего режима, где собраны осужденные, впервые отбывающие наказание, называют обычно «филиалом дурдома», так как там в меньшей степени распространены воровские понятия и идеи.

Воры борются за чистоту своих рядов. Ведь нет людей абсолютно безгрешных. Среди коронованных воров тоже встречаются недостойные люди, которые проникли в ряды элиты уголовного мира с помощью обмана и лицемерия. Бывает, их постепенно развратила большая власть уже после «коронования», и они в первую очередь стали заботиться о собственной «кишке», забыв об интересах братства. Таких людей жестоко наказывают другие воры. Если вина его не слишком велика, такому вору просто «дают по ушам», то есть лишают воровского звания. Если же этот человек серьезно «замазался», притеснял арестантов, разворовывал общак, с него спрашивают как с гада. Таких обычно режут. То же случится, если вор ссучился: стал помогать ментам, администрации, предал собратьев.

Пришла бумага. Мне поменяли режим. Еду на колонию-поселение. По слухам, в Коми. По слухам, в Микунь. Странно. Мистически странно: мой дед – бывший комдив – был репрессирован и в тридцатые годы сослан именно в Микунь!

Полковник Шибанов, узнав о решении суда:

– Ты что делаешь? Ты хоть понимаешь, куда едешь? Здесь как у Христа за пазухой, а там? Там же конец мира!

Пират на прощание выдал мне целый баул с мясными консервами.

Работаю переводчиком. Перевожу события и чувства на язык слов. Гуинплен – ГУИНпленный.

Я вижу болью.

Уродов не любит никто, и в первую очередь их не любят сами уроды.

27 июня. Я в Брянске. Пошла вторая неделя.

Мальчик, цыган. Конечно, назвать его мальчиком трудно, ему двадцать лет. Ни читать, ни писать не умеет. Время разбирает только по электронным часам. Часы со стрелками для восприятия времени ему недоступны.

Мальчик на вид пятнадцати-шестнадцати лет, на деле двадцать один. Какие-то проблемы с нижней челюстью и, наверное, от этого дефект дикции. Получил срок 28 дней (158, часть 1). Отнимал мобильные телефоны у детей. Вялый, тормознутый, трусливый. У кого он отнимал телефоны? Что за терпилы были у него?

Его лысый череп, весь в старых шрамах, каской нависал на лицо. Из-под каски виднелись глубоко посаженные глаза. Старые шрамы на лысом черепе указывали на следы пьяных драк. Звался Гусь. На спине, с правой стороны ребра торчали горбом. Интересно, что нос на его бесформенном лице повторял изгиб ребер на спине.

Акула. Нос вопросительным знаком и ненормально выпавший наружу живот. Сзади на левом плече – родимое пятно с ежиком жестких волос. Эти волосы, видимо, когда-то выбривались, а сейчас торчат жесткой щетиной.

Народ имеет правительство, правительство имеет народ. Разница между разными государствами лишь в том, по согласию это делается или нет.

Сураж. День сурка. Ежедневная собачья свара. Вислоухий овчар и три шавки. Каждое утро выясняют отношения между собой.

Оса убила шмеля и, натужно гудя, на бреющем полете потащила его в неизвестность.

Встречающий меня дежурный офицер спросил мой срок.

– Тринадцать с половиной, – ответил я.

– Месяцев? – уточнил он.

Я ответил:

– Лет.

– О боже! – вскричал офицер. – Сейчас начнется!

Взмахнув руками, он убежал в сторону штаба.

Разговор в спецчасти.

– У вас УДО в 2010 году?

– Да.

Истерический смешок.

– А я уже в это время на пенсии буду.

8 июля. Воскресенье. Сураж.

Название города звучит ершисто, будя во мне воспоминания: какие-то негры, что-то о режиме и еще что-то говорили, мол, непростое место, козырное. В зоне всего человек сто, против полутора тысяч в Клинцах – ни о чем. И это учитывая женщин, обитающих за забором. Я хожу, как тот самый, у которого срок тринадцать с половиной лет.

– Сколько? Тринадцать с половиной? – Дальше следует реакция: ужас, сочувствие, удивление, покачивание головы и обязательное причмокивание: – Вот это да! Охуеть.

Надо сказать, в Клинцах было примерно то же самое. И это абсолютно верно: вот это да! И, действительно: охуеть. Публика в этих местах мелковастенькая: в основном аварийщики, наркоты и алиментщики.

Погода шепчет. На удивление хорошее лето. Перед жилым бараком – фонтан, березки, елки, спортплощадка. Перед вторым бараком, пустым, почему-то головой в кусты на огромном постаменте красуется орел. Может быть, и не орел – черный птиц с красным клювом. Раньше тут работало ЛТП. Вообще, очень непривычные и странные ощущения: давления нет, никому не интересен. Жду подвоха. А как его не ждать, если менты вежливые, по зоне ходят бабы и деньги можно официально носить в кармане? Проверки по пять минут, это против двадцати-тридцати в Клинцах. Но пять раз в день. Из иностранцев один таджик. Один барак, один отряд. В Клинцах было семь бараков и одиннадцать отрядов. Блатных и крутых не наблюдается. Публика в основном местная, вольный хлеб. Кушайте, зеки дорогие, исправляйтесь, помните родное государство. И приходится помнить родное государство, куда деваться. В целом, нечто среднее между домом престарелых и инвалидным домом. Дух бывшего ЛТП не выветривается. Говорят, раньше в зоне было до тысячи человек. Дух крепок: орел этот дикий с мордой в кусты, серп и молот, металлическая дуга с облезлой красной краской, надписи «больница», «клуб», «ларек», совковый плакат с условным доктором с огромным шприцем в руке и с надписью «Здоровье человека – главное богатство государства». Рядом со шприцем изображены ампулы, очень похожие на орудийные снаряды. По виду, плакату лет сорок. Уже тогда художник предчувствовал, что именно наркоманы впоследствии окажутся здесь.

Брянские переспрашивают так: «Кого?»

Например:

– У тебя спички есть?

– Кого?

– Что у тебя там лежит?

– Кого?

Офицер окинул строй хмурым взглядом и сообщил, нажимая на южнорусское «г»:

– Сегодня помойка. Помойка до восемнадцати ноль-ноль.

Помойка означала баню.

14 мая 2004 года в 14:00 именем Российской Федерации мне дали 14 лет. В Сураже меня поселили в комнате № 14. Вот и не верь после этого числам.

16 июля. В фонтане плавают листья. В туалете по неровному загаженному полу ползают какие-то странные опарыши с длинными хвостами. На окнах – многочисленные слепни. И мухи, мухи, мухи. В зоне сто мужчин и приблизительно двадцать-тридцать маромоек, то есть особ женского пола. Опять волнами накатывается тоска и беспросветность. Впереди еще минимум четыре с половиной года. За это время может поменяться буквально все. Чудны дела твои, господи! Уже хочется начать писать, и тема есть и сюжет, но как только берусь за ручку и начинаю выливать мысли на бумагу, именно в этот момент мысли напрочь исчезают. А то, что остается на бумаге, выглядит примитивно и убого. Словно ручка пожирает мои мысли или же, перерабатывая, превращает их в дрянь. Как будто дело все в ручке. Как в том анекдоте: подпольщик печатает слово «прокламация», а на бумаге все время получается «проституция».

21 июля. На кровати сидел мужчина и сосредоточенно грыз ноготь. На большом пальце… ноги. Поймав мой удивленный взгляд, как бы в оправдание, сообщил:

– Заусенец замучил.

Фонтан с центром из груды камней, по цвету и форме напоминающих застывшие фекалии. Вокруг лавочки, на лавочках зеки. С краю сидит седой крепкий дядька с правильной ухоженной прической. Можно сказать, что черты его не лишены красоты, хотя в обличье просматривается нечто дебильное. Он глубоким голосом вещает:

– Все они бляди! Абсолютные. Все блядуют, это уж так.

– Да как узнаешь это? Они же, суки, хитры, – подает голос сосед с лицом алкоголика, две недели как переставшего пить.

– Тут надо смотреть на ихний лобок, – вещает седовласый с видом знатока. – Если на лобке волосы стерты, значит, трахается, сука.

Я представил себе этот полустертый женский лобок, и меня чуть не стошнило в фонтан.

Осужденный Рытиков, он же Монах, известен тем, что объегорил баптистов. Развел их на большую партию вещей. Ущерб оценили в пятьсот тысяч рублей.

Оперативник Рябченко имел привычку, если собеседник начинал говорить, тут же останавливать его, секретно предупреждая: «Тихо, тихо, тихо». Откуда-то он получил информацию, что я написал сценарий к сериалу «Зона».

– Это же вы написали сценарий?

– Я?

– Тихо, тихо, тихо. У меня есть данные, что вы.

– С чего вы взяли?

– Как же, в третьей серии была фраза про Клинцы.

– Что-что? Разве Клинцы – секретный объект и его нельзя упоминать?

– Нет. – И тут же убежденно: – Да. И вообще, главный герой похож на вас.

– То есть вы признаете, что меня посадили по подложному, сфабрикованному делу.

– Ни в коем случае, я об этом вообще не говорил.

– Так в чем же сходство?

– Внешнее, чисто внешнее.

Мы обсуждаем достоинства картины, словно он не опер, а я не зек и все происходит не в зоне. Боже, какой абсурд, думаю я. Зачем мы говорим, зачем произносим все это вслух? Но он опер, а я зек, а в колонии, как и в тюрьме, действительно, деваться некуда. Такова особенность системы, она припирает живого человека к стене, буквально вжимает его туда и не дает возможности ни сбежать, ни скрыться, ни уйти. Вот так и корячится оказавшийся в системе, извиваясь и пытаясь уйти от ее ударов. Бьет же она не переставая, ежесекундно. Человек, оказавшийся в системе, должен все время помнить, где он и кто он. Люди, как еще живые жуки, проколотые булавкой, зафиксированные сроком, но абсолютно беспомощные. Их можно разделить на гомо сапиенс, гомо вульгарис, гомо клопстер, крыстер, филистер – словом, на всяких гомо. Самцы и самки человеков. И охранники человеков: одни сидят под охраной, другие тоже сидят, но охраняют. И все шевелятся, дергаются, брыкаются, руко– и ногосуйствуют в мертвых тисках системы. Господи! Зачем ты придумал этот мир? Зачем так издеваешься над людьми? Недостойны они, плохи, глупы, грешны – так убей их, размажь по планете, преврати в прах, зачем же над ними издеваться? Почему они корчатся в бесконечных муках, кому это нужно? Господи, почему ты так безразличен и глумлив?

Наблюдая систему изнутри, поневоле перестаешь верить в бога. Хотя, как ни странно, многие от безысходности именно в тюрьме начинают в него верить, хватаясь за веру как за спасительную соломинку.

В финале оперативник Рябченко сообщил мне:

– Если я узнаю, что отсюда на волю попадет хоть одна строчка, написанная вами, и окажется в сериале «Зона», я вас сгною.

Такая милая беседа случилась.

Врач калакавырнолог.

Женщины выступили с предложением перенести праздник 8 марта на 11 марта.

– Почему? С чего это?

– Потому что две палки лучше чем две дырки.

Вот такой анекдот я услышал от начальника колонии.

29 июля. Двое ушли в побег. Мачо и Мафия. Устроились пастухами и сбежали. Пробегали неделю. Семь дней КП жило в «усиленном режиме». Милиционеры нервничали, дергались. Сегодня их поймали. Что сказать? Идиоты. Мальчишкам по двадцать лет. С утра ОМОН замолаживал их в ШИЗО.

Монах знал по Стародубской колонии брата и постоянно рассказывал мне о нем и о его брате, сидящем на Клинцах. Я делаю вид, что мне это очень интересно, а он даже не понимает, что я имею к этому прямое отношение.

Смотрел передачу о Мулдашеве и его экспедиции в Тибет. В отличие от книги в передаче он и вся его история выглядят значительно убедительнее. Почему? Сила обаяния личности? Или же в самом деле в его исследовании что-то есть, а в книге он не смог донести это что-то?

Белые стройные березы и отвратительное жужжание оводов в сортире. Публика прибывает совершенно одинаковая. Все больше какие-то занюханные, затертые провинциальные алкоголики. Только вчера бросил пить только потому, что его арестовали, а сегодня ходит с умным видом, словно в одиночку решает все мировые проблемы.

Связи с братом нет никакой.

Я возглавил местную библиотеку. В ней очень мало книг, в основном те, что я встречал с 1985 по 1991 год. На видеокассетах – Копылова, Джигурда, и на удивление, «Лох – повелитель воды». К чему бы это? Это что, прошлое опять напоминает о себе?

Эй ты, лев дерматиновый.

Братуха – брат уха.

Красная рябина пялится в окно.

Ртутный глаз луны.

Древолазы. Эти люди совсем не могут говорить об отвлеченных понятиях. Человек хотя бы с одним высшим образованием для них велик и недоступен, кто-то из разряда высших существ. Они беспрестанно тычут в собеседника пальцем, заставляя себя слушать. Эти легкие, но неприятные ударчики-прикосновения – словно нажатия на выключатель, они как бы говорят: слушай меня, смотри на меня. За это неприятное тыканье хочется дать в рыло.

Интересующееся дебилушко.

Я никогда не представлял себе, что на свете живет столько идиотов.

Живу с ощущением подвоха. Вот сейчас все исчезнет, вот сейчас неожиданно все закончится, и прежние мучения и издевательства возобновятся. Смотрю по сторонам, ожидая неминуемой расплаты за этот нежданный и негаданный расслабон.

20 августа. Я снова остался один. Жена и Дэн с Ирой уехали. Были всего меньше суток. Со стороны жены это напомнило кость, брошенную из жалости или из ее понимания порядочности, не знаю. Во всяком случае, присутствие Дэна позволило ей, приехав ко мне, совершенно со мной не разговаривать. Удобно, ничего не скажешь. А я повел себя гнусно, принимая эту милостыню с жалкой улыбкой на лице. За что караешь, господи?

Никогда не оставляй на потом то, что за тебя может сделать другой.

Цыган рассказывал про свою семью. Хорошая девочка дочка, умная, училась хорошо, на «пять» и «шесть». А сейчас наркоманка гребаная, на поселке сидит.

Он вышел из санчасти и тоскливым голосом сообщил:

– У меня в крови не хватает гермафродита.

– А что по телевизору показывают? – спросил он и ткнул пальцем в темный экран. – Опять негры уголь грузят?

Они познакомились по мобильному телефону. Есть такая услуга: отправляешь запрос, получаешь ответ. Она училась в Литературном. Много занятий, много скучных лиц, мало денег, мало времени, много фантазии. Он тоже, кажется, где-то учился. Впрочем, неважно. Он очаровал ее длинным текстом своих эсэмэс. Была весна, она погружалась в Пруста и Джойса. И тот и другой ей очень нравились, он тоже ей нравился. Его длинные эсэмэски напоминали сразу и Джойса и Пруста. Ежедневно из телефона на нее лился поток его сознания. В тексте не было ни запятых, ни точек, ни даже пробелов. Он ее очаровал настолько, что она потеряла голову. А поток сознания все лился и лился. Только потом выяснилось, что у него был телефон «Сименс С50», а в нем не работала клавиша, отбивавшая пробелы в тексте, и западала клавиша с пунктуацией.

Матрица, любимое слово клинцовских обитателей. Частенько кто-нибудь из них заявлял: «Он такую матрицу завернул» или «Там у них такая матрица». Имелась в виду сложная многоходовая интрига, или действие по добыче запрета, или нечто подобное.

Монах был переведен из Стародуба в Сураж по перережимке. Именно он мне рассказывал о брате – и опосредованно – обо мне. Просидел четыре месяца, подписал разрешение о выходе в город, взял у кого-то из зеков напрокат одежду, занял деньги у охранника, собрал у всех, кому нужно что-то купить, деньги и сбежал.

Как только садишься за стол, берешь ручку и склоняешься над чистым листом бумаги, мысли тут же начинают разбегаться в разные стороны. Пугаются чистого листа, что ли?

Качели – от сомнения и безысходности до радостной и острой надежды, и тут же обратно. Их, наверное, можно назвать пенитенциарными качелями. Или еще как-нибудь, например, пеникачели.

21 ноября. Поздняя осень превратилась в раннюю весну, да и застыла в таком положении. Я продолжаю сидеть, и кажется мне, что это будет длиться вечно, хотя умом понимаю, что ничего вечного быть не может и когда-нибудь это все закончится. Но от моего понимания легче не становится. Хуже всего, что окружают меня сплошные гоблины; вот в этом, наверное, и есть наказание.

Из всех прокуроров приличный всего один – и то это актриса Ковальчук.

Сижу в библиотеке, а передо мной на стенах – портреты писателей, как это бывает в школьных классах.

 
Их было ровно восемь —
Писателей двадцатого столетья,
А за окном плескалась осень,
Нашептывая звуки лихолетья.
 

Окурки сигарет грудами валялись в сортире. Словно это были не сигаретные бычки, а пулеметные гильзы, оставшиеся после недавнего тяжелого боя. Что-что, а общественные туалеты в России не меняются, являя собой незыблемость внутреннего устройства общества – вонь, грязь и безобразие.

– А что, Стас, ведь сатанизм и пессимизм – это же одно и то же?

Меня наказали не тем, что лишили свободы, не тем, что отгородили от общества, приставили охрану, посадили на полезную диетическую баланду, лишили связи и прав, а тем, что окружили дебилами, контуженными, просто идиотами и пустейшими существами, которых человеками разумными язык не поворачивается назвать.

22 декабря. Вчера сообщили о смерти Туркменбаши на шестьдесят шестом году жизни. В Туркмении траур, отменили даже встречу Нового года. Идет демонтаж всех елок, и отовсюду скалятся золотые изображения Ниязова. Преемников не оставил. Видимо, еще себе три жизни намерил – и на тебе, диагноз: остановка сердца. Похоже, удавили голубчика, свои же и удавили. Уж очень бодро выглядел старикан.

В Англии наконец поймали, если не врут, очередного Джека Потрошителя. Умертвил пять проституток. Говорят, отец трех детей. Но им верить?!

29 декабря. До свободы осталось три года и триста шестьдесят три дня. Не четыре, а именно три года, а это существенная разница. Это если все пойдет нормально. Вот так же на этой психологии играют наши магазины. Девятьсот девяносто девять рублей – это не тысяча рублей, а девяносто девять рублей – не сто рублей. Итак, три года с хвостиком. А в Москве дождь с грозой и градом.

5 января. Зима стоит такая, словно я никогда не уезжал из Германии, плюс один – плюс шесть. Снег дали на десять часов под Новый год, и так дали, словно его оплатили именно ровно за десять часов лежания на земле. В Ираке казнили Саддама Хусейна. Говорят, вел себя он крайне мужественно.

Я понял, почему нет снега. Под Новый год Белоруссия наконец подписала соглашение с «Газпромом», и на радостях отопили пол-России.

Такое впечатление, что Россия медленно сползает по материку в сторону Турции.

10 января. Снега нет. Сумрачно. Дождит. На меня устало пялятся мертвые окна пустого барака. Я же сижу и читаю «Оружие – слово» Котлячкова и Горина.

3 февраля. Вплоть до 20 января стояла осень. Снега не было вообще. Температура стояла плюс пять – плюс семь, прямо как в Кельне в свое время, затем ударили морозы – и пошло-поехало. Как водится, все оказались не готовы к зиме. От брата никаких известий вообще. Опять канул в неизвестность. У него вроде бы появились какие-то варианты. Сижу враскорячку и верю, и не верю в чудо. Усталость веры. Удивительное дело, оказывается, и у веры может быть усталость.

Марату запросили восемнадцать лет. Могут дать лет пятнадцать. По крайней мере, меньше десяти не получит точно.

10 февраля. Брат нашелся в Нижнем Новгороде. Похоже, его, бедолагу, начали катать.

В сериале «Суд идет» увидел в роли прокурора своего адвоката. Забавно.

11 февраля. Работаю с маятником. Практически самостоятельно дошел, позже выяснилось, что это целая технология. Выяснил: оказывается, жил раньше. С 519 по 587 год жил в Европе, был не беден, не богат, занимался торговлей, был мужчиной, имел двоих детей. С 1110 по 1213 год жил в Европе, умер от старости, имел троих детей. С 1509 по 1617-й жил в России, был дворянином, жена, трое детей. И все это сказал маятник. Каково?!

17 февраля. Работаю на теплице, совмещая работу в библиотеке.

Вчера поймали трех побегушников. Пробегали всего четырнадцать часов.

21 февраля. Морозы. Брата продолжают возить.

Сон. Снилась Галина Яцкина. Меня выпустили на сцену в спектакле «Погоня». В ужасе иду по сцене. Текста не помню совершенно. Впроброс партнерам говорю:

– Хотелось бы текст освежить.

– Какой? – спрашивают.

– А весь.

И тут раздается голос Яцкиной:

– А не нужно ему ничего освежать. Пусть так идет.

Забавно, что перед этим сном ее показывали по телевизору.

23 февраля. Праздник. Мороз тридцать градусов. В туалете по стенам свисали гирлянды замороженной паутины.

Бахаизм. Самая молодая религия, появилась 22 мая 1844 года. Основатель – купец Сейид Али Баб. Краткая характеристика течения: бахаи верят, что существует только один бог. Основная мысль течения: человечество – единая раса, и настало время для объединения его в глобальное сообщество. Бог един, религия едина, человечество едино. Нет ритуалов и церемоний, требующих профессиональной подготовки, нет духовенства. Бог непознаваем и непостижим. Душа идет к богу после смерти через множество миров или плоскостей существования.

Блядь – мужской род демона. Он наказывал провинившихся женщин за бешенство матки. Решительно все слова русского мата имеют демоническое происхождение.

1953 год. ЦРУ, ВМС США и американские химические войска совместно начали проводить эксперименты по наркогипнозу. Пациенты – заключенные, психбольные, незаконные эмигранты, представители этнических и сексуальных меньшинств.

Доктор Хосе Дельгадо демонстрировал электростимуляцию мозга на расстоянии. С помощью спецаппаратуры он вызывал у испытуемых сильные эмоции, такие как гнев, страсть, опустошенность. Дельгадо верил в создание «психоцивилизованного» общества и предсказывал, что с помощью компьютера можно будет установить двустороннюю связь с человеческим мозгом, в который будут вживлять специальный «стимосейвер». В 1974 году Дельгадо и инженер-электронщик Лорено Пиннео из Стэнфорда разработали компьютерную систему, способную читать мысли. Она выдавала данные мыслительного процесса на экран электроэнцефалографа. В России это называется «акустической психокоррекцией», подобный аппарат был разработан в СССР в середине 70-х годов.

«Закон пачки» – способность однородных фактов и событий группироваться друг с другом подобно бумажным листам в пачке. Отсюда – тотальное невезение или светлые полосы. Удача может передаваться от одного человека к другому, при этом собственная удача от этого нисколько не уменьшается.

Поголовно все – зеваки. Обожающие быть свидетелями несчастных случаев, катастроф и прочих ярких событий – вампиры.

Классический вампир провоцирует окружающих на ссоры, истерики и вспышки ярости из-за каждого пустяка. Очень часто подлинный вампир выглядит как человек, стремящийся услужить людям, которые попали в настоящую беду. Чужие разборки – привлекательнейшая для вампира ситуация. Такие люди нередко исподволь подзуживают и без того конфликтующих людей, подогревая разногласия между ними, завершающиеся полным разрывом отношений. При этом они с удовольствием выслушивают ваши жалобы и сочувствуют вам. В народе о «сосунах» знали всегда.

3 марта. Пожарный, по-хозяйски рассевшись на стуле и смотря телевизор, сообщил мне:

– Дружище.

Нижняя челюсть моя отвисла.

– Ну скажите на милость, какой же я вам дружище?

– А кто же? – искренне удивился героический пожарный.

– Ну сами подумайте, как я, зек, могу быть другом пожарному?

Работаю на теплице, за свои деньги выращиваю редиску, огурцы, помидоры, укроп.

В теплицу ввалился некто в штатском.

– Надо землицы украсть из родного колхоза, жена просила. Лопата есть?

– Лопата вон, в углу.

– Дай.

Он имел в виду, что я должен был дать ему лопату, чтобы он с ее помощью украл земли. Пришлось внимательно на него посмотреть. Подействовало. Некто взял лопату сам.

На голых ветках березы – капли воды. При свете фонаря, отражающегося в них, капли похожи на сверкающую гирлянду.

Дождь, снег, туман – и все в одном флаконе.

Пожарный – героический бездельник. Ничего не делаешь, но каждую минуту есть шанс схлопотать медаль за отвагу на пожаре. Плюс красная машина.

Жизнь, если рассматривать ее с долей цинизма, представляет собой нечто вроде огромной мошеннической операции. Например, «Мисс мира», «Мисс России», фотомодели и манекенщицы – воплощенные символы, созданные фантазией мошенников, да и сами они в немалой степени мошенницы.

Молодые листья редиски напоминают формой крылышки бабочки. Семена упали в землю, быстро принялись, и полезли росточки – словно бабочки-зеленокрылки сели на черную землю.

Абулия – полная атрофия воли. Заболевание.

Помесь оленя с носорогом – единорог.

Мне привезли огромный торт. Не торт, а произведение скульптурного искусства. Выглядел он так. Пластиковый бак, забитый мусором, валяется на боку, часть натурально выполненного мусора высыпалась: кусочки мятой бумаги, пачки сигарет, консервные банки и прочее. Тут же стандартные атрибуты мусорки: кошка, крыса, мухи, ворона. На боку контейнера – номер и надпись «Мусор». Начальник колонии, тридцатипятилетний красавец-майор, нарисовавшийся рядом, увидев торт, обидчиво спросил:

– Это что, с намеком, что ли?

– Проблемы есть? – добродушно спрашивает безмерно толстый проверяющий полковник.

– У нас нет.

– А где есть? – с хитринкой в глазах.

– В Ираке, гражданин начальник.

– Где-где? В бараке? В каком?

– В Ираке проблемы нас беспокоят.

– Ах, в Ираке!

Дошло, смеется. Видимо, такой юмор ему понравился.

На свиданке, на кухне, жена мужу – про собственного ребенка:

– Ну очень неспокойный ребенок. И в кого он такой? Я вот в детстве была спокойной – где посадишь, там и возьмешь.

Опер-кот есть, жаль, что нет опер-пса. Или, может быть, такой все же существует в недрах МВД.

…С перекошенным от недавно свалившегося на него достатка лицом. И отчего это свежие большие деньги так перекашивают русские лица?

Хичкок – натуральный халтурщик. Еще один развенчанный миф. Стоило посмотреть двадцать его фильмов подряд, как все сразу стало на свои места.

Нет, я все понимаю, все осознаю, но при этом при чтении Солженицына мне становится буквально физически плохо: голова болит, тошнит. Поэтому я его и не читаю. Для меня он великий и тошнотворный писатель: грузит и отравляет.

Прочитав умную книжку, сам умнеешь. Пустая голова требует заполнения чужим умом. А у меня не просто пустая, а наипустейшая. Записал умную мысль – и вроде легче стало.

В тюрьме номер камеры читается так же, как телефонные номера в Англии, то есть каждая цифра отдельно. Например, камера № 123 произносится так: «камера один два три».

Фамилия батюшки в Сураже Фараон.

Огурцы заважничали и пустили усы.

Собака лаяла с извиняющейся мордой. Мол, мне приходится лаять, но к вам это не относится совершенно.

Бог дает одиночество, чтобы научить человека искусству общежития.

15 апреля. На ночь заехал в шестнадцатую комнату, на сутки уступив свое помещение на свиданке семье вновь приехавших. Поставил на DVD фильм «Сволочи». Там есть эпизод, когда персонажи поют блатную песню, и вдруг слышу: что-то не то со звуком. Оказывается, в соседней комнате крутят тот же фильм, и их демонстрация совпала по звуку с демонстрацией моего фильма: нота в ноту.

30 апреля. Несколько дней назад скончался Михаил Ульянов, за ним – Кирилл Лавров, следом – Ельцин. Первого и последнего хоронили на Новодевичьем кладбище. Не удивлюсь, если Ульянова похоронили рядом с Евгением Рубеновичом Симоновым. Двадцать два года назад он его подсидел и свалил, заняв место главрежа. А теперь лягут рядышком навечно. Не смешно ли? Перед этим страна три дня прощалась с Ельциным. Чего только по телевизору о нем ни говорили, но исключительно положительное. И государственный муж он, и стратег, и историческая личность мирового масштаба. Путин скорбел со всеми вместе.

А в нашей деревеньке вставляют стеклопакеты на окна. Сортиры из восемнадцатого века, пакеты из двадцать первого. Такое бывает только в России.

– Старшой, а когда окна в туалете будут стеклить?