Текст книги "Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям"

«Лыжник» – конченый человек.

Ничего, ни при каких обстоятельствах нельзя брать из рук опущенного.

«Уделяй внимание», и тебе уделят.

Всегда дели на десять то, что тебе рассказывают.

На свободе попадается много дураков и дебилов, здесь их невероятное количество.

Раз ты попал в эту систему, умным тебя уже не назовешь. Умные на воле ходят.

Телефоны прослушиваются все. Очень глупый шаг – откровенность по телефону.

О сотрудничестве с «кумом» узнают быстро. Это не скроешь. Но сотрудничество с ним за деньги – это нормально.

А вот хамить не надо. Этого не любят нигде, даже в тюрьме.

Любая «малява» может запросто оказаться подшитой к твоему делу.

Не успел договориться с «подельником» на воле – через «маляву» не договоришься.

Одному по делу идти всегда легче, чем в компании. И часть легкая, первая, и договариваться ни с кем не нужно, и не подведет никто в ходе следствия и суда. Однако многие это понимают только после вынесения приговора.

Чрезмерный ум раздражает.

Делай, только когда попросят.

Не считай других идиотами. Даже дурак может оказаться неожиданно сообразительным.

Не считай других быдлом.

Любой конфликт в системе может аукнуться через годы.

Персональную физическую чистоплотность уважают.

СПИД, гепатит и туберкулез в системе ходят рядом с тобой.

Зверская внешность еще ни о чем не говорит.

Не загоняй человека в угол – он может превратиться в реального зверя.

Решать судьбу другого человека может только бог.

Не играй, доиграешься.

Если все же сел по глупости за игру, то четко оговори все условия. И ставки делай только на то, что у тебя реально есть.

И огради тебя бог от наркотиков.

Не строй планов на будущее, тем более – с новыми знакомыми.

Будущее в тюрьме – тюрьма.

Если совсем нечего есть, можно и поголодать.

Не хами мусорам, они злопамятны и в данный момент ты от них зависишь.

Глупо угрожать, когда еще ты исполнишь свои угрозы.

В тюрьме нет национальностей.

Готовься к худшему, лучшее само тебя найдет.

Научись думать.

Научился – думай.

Не спеши, на воле надо было спешить.

Терпение, терпение, терпение.

Наконец, научись ждать.

Надежда умирает последней. Сначала мы, потом она.

Помни: мысль вещественна.

Зато у тебя бесплатная крыша над головой, бесплатная коммуналка, бесплатная еда и охрана, как у президента.

Вот у тебя и появилась реальная возможность понять, чего ты стоишь на самом деле.

Да, не повезло, но чьей глупости это результат?

А научишься думать – уже не зря потратил время.

У Вовы опухли локти. Это заметно только Вове. Он мне по секрету сообщил:

– Так опухли локти, что я ходить не могу.

Выбор есть всегда, даже когда кажется, что его нет вообще. Судьба всегда предлагает минимум два варианта выбора.

– Зови меня просто, без всякого: Рэмбо.

Загрузили, как баржу с утюгами!

Кузьмич, невзрачный работник тюрьмы. Проработал в ней двадцать семь лет. Решил проверить здоровье, прошел флюорографию – от легких ничего не осталось. Сгорел за неделю. Я еще долго помнил его аккуратно начищенные, коричневые, видать, форменные, туфли.

…его бил отходняк, кумарило. Вставал, долбил ногой в «тормоза» и орал. Приезжали опера, предлагали взять на себя еще два эпизода. Он брал, ему делали инъекцию и возвращали в камеру. И так целую неделю. Что брать и сколько, ему было абсолютно все равно. Главное, что за этим следовал укол.

17 февраля. Обычно такие вещи я делал сам или строго контролировал, но тут меня увезли на суд. Что ж, суд так суд. По приезде выяснилось, что «ноги» уже зашли и масса полезных и нужных вещей ласкающей взор кучей громоздилась на шконке. Конечно, в основном мелочи, но каждая мелочь в этих условиях воспринимается как праздник. Но главная мелочь – это дрожжи. Что же они? Должны были тоже зайти, но наверняка спрятаны.

Приехал с суда поздно. Был уставшим ужасно. Поездка отняла массу сил и энергии. Словом, лег спать. Наутро – это всего три часа сна – опять поездка на суд. В общем, через три дня начал конкретно искать дрожжи. Найти не удалось. Вован утверждал, что они были спрятаны и, кажется, в банку, и даже с сахаром. В одной из банок дрожжи действительно были, но старые, предыдущего заноса. Сначала искали вяло, затем интенсивно – нет дрожжей. Ну, нет так нет. Однако, прикидывая, сколько должно было зайти ценного продукта, я понимал, что они где-то должны быть.

Прошел месяц. Надо сказать, что время от времени Вован требовал приготовить себе «какаву». «Помогала» регулярно исполнял его просьбу. После каждой такой просьбы Вован громко возмущался, что, мол, чашки мыть нужно лучше, а то дрянь всякая плавает в его «какаве». Ну да бог с ними, с чашками.

Возникла пауза с судами, и я решил окончательно проверить все на предмет дрожжей. Куда они могли деться?

– А скажи мне, Вова, кто их, собственно, и, главное, куда прятал?

Вова лениво задумался и стал вспоминать.

– Мы прятали.

– Так.

– В сахар прятали.

– Ну! – Я чуть ли не физически толкал его мысль, как груженную углем вагонетку.

И тут Вова вспомнил:

– И еще прятали в «какаву».

Я тут же вызвал «помогалу».

– Тащи «какаву»!

– Нет ее, – мгновенно отозвался наш помощник.

– А где, где же она?

Вероятно, голос мой при этом вибрировал. Дрожжи в системе – продукт особо ценный.

– Так выпили же всю «какаву».

– Как?! – Мне не хотелось верить в услышанное.

– Так Вова же и пил.

– И ничего не осталось?

В душе еще теплилась слабая надежда. Не мог же Вова, в самом деле, выпить в одну харю двадцать пакетов дрожжей вместе с «какавой» и даже не заметить этого.

Ответ «помогалы» прозвучал приговором всем моим надеждам:

– Ни крошечки. Банка пуста.

Ну, принес он эту банку. Посмотрели. Тупо поковыряли пальцем тоскливую пустоту. Мог! Двадцать пачек дрожжей Вован, не морщась и не замечая, выдул вместе с «какавой».

– Я же говорил, что дрянь там какая-то плавает, – спокойно сообщил он.

!!!

Слов не было. Теоретически такой человек мог, без всякой злобы и даже не замечая этого, съесть собственного сына. И в этом акте не было бы ненависти. Вообще не было бы эмоций. Он просто голоден и ест.

Когда я пришел в себя, то не сдержался и, каюсь, был грех, наорал на Вована. Надо отдать ему должное: злобой и раздражительностью этот человек не отличался.

– Ну что волноваться? Это когда было? Уже почти две недели назад. Мне налили, я выпил.

Закончил он в своей обычной манере:

– А не испить ли нам чаю?

Куда в этого худого человека влезало столько и, главное, где потом накапливались эти продукты (ел он буквально за троих), мне было совершенно непонятно.

Череп этого человека был примечательной формы: словно его в детстве с размаху ударили веслом по затылку, вмяли кость, он выжил, а вмятина осталась.

Мышь, жившая в его душе, заметалась, задергалась, запрыгала. С трудом он поймал ее, теплую, ускользающую, и угомонил, ощущая биение маленького пульса под своей ладонью.

Душа человека представляет собой клетку. В одной ее секции живет мышь, в другой – птичка, в третьей – крыса, а в четвертой – сколопендра.

Не знаешь, как поступить? Найди человека с похожей проблемой и дай ему совет.

Чтобы сузить мир, свести его в одну точку, достаточно напиться пива и не писать несколько часов, как можно дольше. Чем больше терпеть, тем меньше и, главное, проще будет выглядеть мир. В самом конце эксперимента он в буквальном смысле сольется в одну точку. Место, время, желание, проблемы и их решение станут едины… и двадцать секунд стопроцентного счастья.

Талант стреляет и ловко попадает в трудную цель. Гений стреляет и попадает в ту цель, которая даже и не видна нормальному человеку.

 
Мне все равно и, чашу до конца испив,
Потери не считаю – я узник замка Иф.
Занудный дождь, лохмотия тумана,
Сырые стены, каменный мешок,
Отсутствие свободы как последствие обмана.
Бумага, подпись, двадцатилетний шок.
Стою, часами руки на груди скрестив,
Живой мертвец, покойник замка Иф.
Холодный дождь, противный чаек крик.
Мерседес, страдаю, вас я полюбив,
Роняю слезы на камень замка Иф.
Холодный дождь, противный чаек крик,
Баланды вонь, неторопливые шаги,
Как призрак из стены возник старик.
Дождутся ли меня мои враги?
 

– Убери собаку! – страшным голосом крикнул Солдат, неожиданно освободившись от наручников.

Солдат стоял на выходе из автозака и не торопился спускаться на землю. Внизу металась овчарка, надрывно лая. Конвой застыл.

– Убери собаку, а то я щас ее порву! – Солдат был действительно страшен и убедителен.

Конвой собаку убрал.

– Чудны они, крестьянские дети! Где вас набрали-то? Деревню.

– Что будет, если меня укусит оборотень в погонах?

– Как что? Ты превратишься в пожарника.

– Почему в пожарника?

– Ну не в мента же, в самом деле!

– Ты наркоман?

– Нет.

– Но употреблял?

– Да, но так… чисто для себя.

 
Наташа, я вам пишу,
Хотя, наверное, спешу
И надо было подождать,
Чтоб проще вам понять,
Но трудно, трудно боль унять.
Когда впервые вас увидел,
Я помню ватмана конверт,
Попавший в руки мне, в обед,
Средь суеты и массы дел,
Конверт исторг четыре фото.
Быть может, усмехнется кто-то,
Но это не меняет суть.
Вам суждено, и это жуть,
Исторгнув из души – забыть,
Меня совсем забыть.
 

– Хочу поменять фамилию.

– Зачем?

– Вот дожил до сорока лет и ничего, кроме компромата на себя, не нажил.

7 марта. Снился сон: появились на рынке саблезубые тигры. Откуда же им, тиграм этим, взяться? – думаю я. И решил выяснить происхождение этого явления. Для этого полетел я с самого южного края Огненной земли в сторону Австралии. Пролетая над водой, увидел посреди океана странную стройку. Чтобы рассмотреть стройку поближе, мне казалось это ужасно важным, взял (у кого?) лыжи-самоходы. Гудят и сами едут, причем на какой-то поверхности еле тянут (но гудят сильно), а где-то прямо-таки мчатся. И поехал. Помню, объезжая этот странный объект, понял для себя: именно там выращивают саблезубых тигров.

 
Заплету холодный ливень в косы,
Лунный свет послужит покрывалом,
Соберу я пригоршнями росы,
И окачу созвездия порыва валом,
И пусть наяды будут босы,
И пусть ундины жгут, как осы.
Я упаду в полях, увижу небо,
Звездное, глубокое, ночное.
Где бы лестницу достать мне, где бы?
Лестницу простую, но на небо.
И не нужно, хоть убей, иное.
 

«Ватная рожа» – человек, собирающий ватки (свои или чужие) после героиновой инъекции с остатками героина на них и затем вытягивающий из них остатки наркотика для последующей инъекции.

Уже внутри МТЦ, в накопителе, перед решеткой, случилось явление: пятеро с одинаковыми лицами актера Кравченко, одинаковые по росту и комплекции, в черных комбинезонах с масками-балаклавами, закатанными к макушке по моде американских боевиков, привезли очередную порцию арестованных. На спинах близнецов красовалось на желтом фоне черным «Спецназ полиции». «Что еще за напасть завелась в Москве?» – подумал я. Выяснилось, отдел по борьбе с наркотиками.

24 марта. Все. Полная апатия. Явное ощущение, что это будет навсегда. Единственное, радует, что ничего вечного нет.

Пойду пошевелю это болото.

Завтра суд, а экспертиза еще не готова. Будет готова в течение десяти дней.

Большинство судей выходит из рядов секретарей суда. Девушек, как правило, некрасивых, неудачливых, неспособных, но знающих в силу специфики своей работы все тонкости процесса.

Что осталось от наших предков? А что останется от нас?

29 марта. Заура осудили. Дали шесть лет. А он был практически готов выйти на свободу. Вещи уже собирал. Вот и случилось… В Можайский изолятор.

Глаза у него были осмысленны и серьезны, ну, как у срущей собаки.

По лицу милиционера было видно, что за деньги он готов на все.

Добрый, ласковый, денежный мешок.

Увидев скутер (впервые) по телевизору, зек сделал глубокомысленное лицо и, потыкав в экран обгрызенным пальцем, глубокомысленно заявил:

– Охуенная тема! Вообще…

При виде группы «Виагра» зеки оживлялись, вперивались в экран и то и дело повторяли, как и кого они бы с удовольствием выебали. Это произносилось с таким видом, как будто для этого требовалось только их личное желание.

Друг по прозвищу Дай.

Всем хорош человек. Жмот, правда, отчаянный, а так, если бы не его фантастическая жадность, всем хорош, даже прекрасный человек.

– Что вы делали на Чистых прудах летом девяносто восьмого? – Я там бродил после дефолта.

 
Шептала трубка: «Ждут».
А я не верю.
Часы, года бегут,
Фиксируя потерю.
Фиксируя проход печальный жизни,
Корявый анекдот судьбы лукавой,
Где правда и вранье справляют тризну.
Надежду, угощая дубиной бравой.
По-прежнему в иллюзиях нужда,
а также в благородстве.
По-прежнему нужда
Справляется в колодцы.
Так издревле вранье танцует с правдой,
Лукаво охмуряя сердца младые,
Чечетку отбивая картонною бравадой
И тут же предлагая штампы прописные:
Что друг есть друг,
А суд есть суд,
Что есть любовь и солнца круг,
И в правде суть,
Предательство есть жуть,
И кровь – лишь рифма для любви,
А суть не в правде, а именно в крови,
И рифмы для любви другие:
Лови, беги, лупи. И вновь
Подставил бровь, пустили кровь,
Убавил круг, ускорил лов.
Упал, забили и забыли.
Забили в смерть – и вся любовь,
И только страшно ветры выли,
Когда надежду хоронили.
Шептали письма: «Ждут»,
А я не верил, уже не верил.
Обманывают себя,
Обманывают меня,
Короче, врут.
Потерю молча проживал и время мерил.
Взлетали мысли в облака,
Как птицы по весне,
Болела левая рука,
Прижатая во сне.
Я очерствел душой вполне,
Спасибо за урок.
Метался парус на волне,
Заваливаясь вбок.
За взглядом в небо я летел,
Вплетая в облака печаль.
Как мало дней, как много дел,
Как тяжела печать.
Стремленьем вниз живет река,
Паденьем существует дождь,
Бесплотен свет, бесплотна мысль,
Бесплотны облака.
Дождям ужасно рада рожь,
А хлебу человек.
Сначала вниз, потом лишь вверх,
И так текут века.
 

– Спасибо!

– Да, что там! Всегда рад ничего не сделать для другого!

24 октября. Свобода – что это? А есть ли она вообще? За два года я уже забыл, как она выглядит. Сны снятся исключительно тюремные. Это подтверждает, что бытие определяет даже сонное сознание. Сегодня, например, приснилось, что я получил три с половиной года. Оставшуюся часть сна высчитывал, сколько мне осталось еще сидеть.

В процессе появились новые люди. Спрашиваю своего адвоката:

– Что это за персона?

Он отвечает:

– Новый адвокат потерпевшего.

И добавляет:

– Ужас.

Я тут же подхватываю:

– Конечно, ужас. Ты на его морду посмотри. Разве можно с такой харей по судам ходить?

А адвокат отвечает:

– Ты не понял. Фамилия у него Ужас.

Был патологически жаден. Экономил на всем. Из-за жадности сел в тюрьму. Была возможность за деньги выйти, но решил сэкономить на госсодержании. В процессе сидения из-за жадности раскрутился и подвел себя под расстрельную статью. Перед расстрелом предложили откупиться – за ежемесячные выплаты можно было получить «пыжика» (пожизненно). «Сэкономлю», – подумал он. Но на деньги, и весьма большие, все же попал. Похороны обошлись в огромную сумму.

По подвалу Мосгорсуда, в пространстве между судовыми боксами, называемом на жаргоне «продол», бегал конвойный и орал.

– Все! – надрывался он. – Хватит! Обнаглели вконец. Ходят, треплются, курят где хотят. Заебали!

Вид конвойный имел устрашающий. Глаза горели огнем справедливого гнева, щеки раскраснелись. Казалось, его жидковатые волосы встали дыбом.

– Старшой! – вежливо подозвал его брат. – Подойди на секундочку.

– Какого хуя тебе надо! – гневно отозвался «продольный». Но все же подошел.

Через полчаса горячая курица и бутылка колы уже находились в нашем боксике.

– Сколько? – спросил я.

– Полторы тысячи, – улыбнулся брат.

Брат шепотом крайне вежливо просил «продольного» подсадить к себе в бокс подельника (меня) (внутренним распорядком категорически запрещено совместное нахождение подельников где бы то ни было) и подкрепил просьбу аккуратно сложенной сторублевой купюрой. При виде денег с бравым «продольным» произошла разительная перемена. Прямо скажу, метаморфоза с ним произошла. Он сразу как-то уменьшился в росте, лицо его приняло трепетное выражение, и, натуральная мистика, купюра буквально растворилась на ласково протянутой ладони. Продолжая нежно и осторожно протягивать сложенную лодочкой ладошку, охранник тихо заговорил:

– А дай еще, пожалуйста, у тебя есть, я знаю. Пожалуйста, ну дай, в счет завтрашнего дня, дай, пожалуйста.

– Старшой, правда нет, хоть обыщи. Завтра будут. Сегодня нет.

Полковник был убедителен. «Продольный» подрос, расправив плечи, поменял выражение лица с просительного на серьезное, ближе к строгому.

– Ладно. Верю. Пусть проходит.

И я незаметно просочился в боксик брата.

Прихрамывавший, косоглазый, со странной формой головы, как будто однажды его череп прищемили дверным косяком, молдаванин попал в камеру. Грузили его тяжкими телесными повреждениями (ст. 111, ч. 1). О себе рассказывал, что работал грузчиком на рынке. Одно время даже поднялся, работая с цыганами. Попрошайничал на проезжей части, с успехом изображая парализованного в кресле-каталке. Но произошла форменная глупость: устав ездить в кресле, молдаванин махнулся местами с водителем коляски и в этот момент был замечен милицией, поначалу никак не понимавшей, как несчастный так быстро исцелился. Врубившись, милиционеры тут же решили его использовать для рэкета хозяев этого предприятия, то есть цыган. Несмотря на все эти мелкие трудности житейского характера, молдаванин худо-бедно выживал в Москве, но случилась еще одна досадная неприятность: на рынке произошла драка, в которой бывший парализованный кого-то пырнул ножом, за что и был определен на централ.

Словарный запас экс-нищего отличался крайней скудностью, жизненные познания ограниченны. Поразмыслив, братва определила ему место на верхней шконке, то есть «пальме».

В той же камере обитали, кроме прочих, еще двое: Кутузов, одноглазый, мелкий, гнутый и очень прыщавый, и Мамедка – азербайджанец, попавшийся на изнасиловании какой-то особы, но упорно утверждавший, что его подставили. Манера изъясняться у Кутузова была весьма любопытной. Говорил он по-русски, ибо род свой вел из-под Самары и, ясное дело, другим языкам обучен не был, но при этом понять его без переводчика не представлялось возможным. Кутузов выплевывал куски слов, слоги и отдельные буквы. Не собеседник, а прелесть что такое – сплошная лингвистическая загадка.

Мамедка носил на своем лице необыкновенного размера нос и выделялся ярко выраженной трусостью. Однако, быстро смекнув, что завелся кто-то хуже и слабее его, мгновенно стал доколупываться до них. Он гонял молдаванина, к этому моменту получившего погоняло Рэмбо, покрикивал на Кутузова и всячески ущемлял их по очереди и одновременно.

Случилось так, что у Рэмбо обнаружилась эпилепсия. Однажды он забился в припадке прямо на шконке, а в довершение обильно обмочился. Моча пролилась и по законам физики попала на обитателя нижнего яруса Батона, низкого, полного, круглолицего и задиристого мужика. Батон тут же нажаловался смотрящему с требованием снять Рэмбо с верхней шконки, поскольку в следующий раз глотать мочу он категорически отказывается.

Рэмбо с «пальмы» эвакуировали, но встал вопрос: где же ему спать? Наверху невозможно, а внизу негде. Недолго думая, ему предложили почетное место под шконкой. Провели с ним разъяснительную беседу, долго втолковывая, что это не западло, потому как мест внизу нет и не предвидится, а он еще, вот беда, ссытся. Практически уговорили.

Однако некто, можно сказать земляк, из соседней солнечной республики нашептал Рэмбо, что под шконкой отдыхают исключительно пидоры, и, стоит тому хоть раз туда залезть, как и он тоже автоматом станет пидором. Рэмбо был недалекий, ущербный, больной, но гордость в нем присутствовала – настоящая молдаванская гордость. Пидором он не был и становиться не собирался. Натурально, он уперся и сутки не спал, сидя на самодельном пуфике возле телевизора.

Смотрящий, увидев такое дело, вызвал Рэмбо и поинтересовался:

– Почему не спишь?

– Под шконкой западло. Я не пидор.

– Это тебе кто все сказал?

– Ребята.

– Какие?

Рэмбо стукачом не был.

– Там. – И молдаванин неопределенно махнул рукой в сторону двери.

– Кто именно? – настаивал смотрящий.

Ситуация грозила выйти из-под контроля и требовала незамедлительного решения.

– Ну, там… ребята, короче.

– Значит, так. Не приведешь сюда того, кто это сказал, – спать не будешь.

Рэмбо уковылял и через пару минут привел Кутузова.

– Ты ему сказал такое? – грозно осведомился находившийся при портфеле смотрящий.

Кутузова и так-то понять было крайне затруднительно, а тут еще он не на шутку разволновался и просто выпал из стандартного вербального поля. Примерно минут через сорок стало ясно следующее: да, он это сказал, но потому, что ему это тоже сказали.

– Значит, так. Иди и приведи того, кто тебе это сказал. – Смотрящему не терпелось обнаружить первоисточник крамолы.

Кутузов привел Мамедку. Долго еще раздавались крики насмерть перепуганного Мамедки, что это реальная интрига, но после разъяснительной беседы еще дней десять его лицо, помимо прыщей и носа, украшал приличный фингал.

…и тут цепкие лапы правосудия ухватили меня за горло.

– Такое наговаривает на суде выживший терпила. Убил бы заново. И «подельник», гад, нормально убивать не умеет.

Зубная паста «Бледный Мент».

 
Солнечный ветер,
Радуга звезд.
Лик святого светел,
Не закончен рост.
Лик святого светел,
Но стоит вопрос:
Ангел нас пометил
Зеленью берез?
Ангел нас пометил,
Дальше полетел,
Я его не встретил,
Видно, пролетел.
Я его не встретил,
Тень лишь разглядел,
Я в другое метил,
Было много дел.
Я в другое метил,
Но в себя попал,
Болью жизнь отметил,
Но не кончен бал.
Болью жизнь отметил,
Сбился я с пути,
Лик святого светел,
Звездочка, лети.
 

Из чего состоит слово КОШМАР: роскошь, комар, кошка, розмарин, шмара, ромашка, шаркнуть, шок, рама.

Прокуратура располагалась на улице Козлова. А у прокурора была фамилия Гноевой.

Старичок сидел, сидел, потом лег, полежал и умер. Нет, ничего такого: не били, не предоз. Старенький, сердце не выдержало или время подошло. Положили его на одеяло и вынесли на продол. Дело было вечером, но натурально сбежались все. Еще бы, ЧП. Смерть! Пиздос! Врач, сердце, пульс. Пульса нет.

Кузьмич, дежурный, бегает и по-бабьи причитает:

– Ах, мать твою! Надо же в мою смену! Ах, мать твою, не мог завтра. Вот ведь! Ну почему в мою смену? Почему в мою-то? Ведь теперь заебут! От одной писанины сдохнешь. Ну почему он не мог умереть завтра!

А старичок лежал на одеяле, подбородок заострился, на нем кустилась щетина. В прошлой жизни старичок был профессором.

Теперь же он стал просто покойником, раз и навсегда решившим все свои проблемы.

31 августа. Все. Лето прошло. От сорока четырех дней томительного ожидания остался всего один, если сегодняшний не брать в расчет. Послезавтра суд.

Мне снился сон. Точнее, два: первый не запомнился, а вот второй.

Ряд просторных комнат в панельном доме. По стенам – полки, забитые книгами. У меня сильное желание взять потихоньку книгу. Однако за мной кто-то идет. Возникает мысль спрятаться, а уж после того, как человек пройдет, взять книгу. Прячусь то ли в ящик, то ли в холодильник, отодвинутый от стены метра на два. Это пространство завалено всевозможным барахлом: отдельные части круглого стола, куски фанеры, рейки… Там я и примостился. Из моего убежища была видна часть коридора и несколько комнат. Пожилой бородач в очках совершал какие-то суетливые манипуляции в коридоре, а второй гражданин сидел в кресле в одной из комнат и через толстые очки с укором смотрел в мою сторону. Откуда он взялся и виден ли я ему, мне было решительно непонятно. Мое напряжение возрастало. Находиться в таком странном положении я уже больше не мог и захотел покинуть укрытие, но обломки стола навалились на меня, а я почему-то очень опасался бородача в коридоре. Напряжение росло. Проснулся.

Всю жизнь стремился к добру. Чужому.

Был пронзен штыком правосудия.

Сидеть без проблем для всего (жизнь, здоровье, последующая социальная адаптация) срок, исчисляемый годами: один год, два года, три года, четыре года. И чудовищно тяжело сидеть срока, исчисляемые летами: пять лет, десять лет, пятнадцать лет.

24 сентября. Все смешалось: апатия, усталость, болезнь, совершеннейшая непонятка в делах, надежда, безысходность. Дела в суде. Горсуд, Верховный суд и прочая, и прочая. Уже три раза выезжал – безрезультатно. То понос, то золотуха. То суд затопило, то в зал суда не подняли, то просто вернули назад без объяснения причин. И еще вдобавок заболел. Похоже, простуда или грипп, как тут разберешь. Вопрос задачи: когда это все закончится?

Возник такой сюжет. Террорист (Савинков) получил устройство, позволяющее менять личности местами. То есть мозги твои, а тело того, кто напротив тебя. Он решает войти в тело Николая II и поменять ситуацию в России. С помощью этого устройства террорист начинает через тела двигаться в сторону царской персоны.

К сюжету про современного алхимика. …и с сильнейшим отравлением ртутью его увезли в больницу. Оставалось непонятно, как он умудрился отравиться ртутью, где он ее взял.

…Соседи жаловались, очень уж сильно пахло в подъезде, какой-то химией. Потом в указанной квартире произошел взрыв. Конечно, все решили, что там было логово террористов. Эксперты не смогли точно установить, что именно взорвалось, но по силе взрыва и остаткам предметов в квартире склонялись к тому, что взорвалась лаборатория по изготовлению взрывных устройств.

…арестовали продавца драгметаллов. Он пытался продать килограмм золота в нестандартных слитках, похожих на большие сплющенные капли. Вид слитков говорил о их техническом происхождении. Отдали на экспертизу, и тут случилась странность: эксперты подтвердили, что золото техническое, в стране гуляет много технического золота, однако странность заключалась не в этом, а в его чистоте. Стандартные характеристики технического золота: 99,9 % содержания самого золота. Здесь же экспертиза выдала 99,999 %. Очень смущала третья девятка после запятой. Золото такой чистоты в промышленности не используется, и получить такую чистоту практически нереально. Задержанный продавец утверждал, что золото досталось ему случайно. Мол, совершил кражу, вырвал сумку у прохожего ночью.

…пытался купить ртуть, но попал на милицейскую подставу. Странным образом ушел от ареста.

…известно, что продали ртуть, но кому – неизвестно. Продали много – двадцать килограммов.

И началась у меня жизнь настоящего камерного планктона.

Из телепрограммы. Броневик в сопровождении милицейской машины с четырьмя милиционерами в кабине перевозил деньги. Дорогу и отход кортежу перегородили минивэны, из которых выскочили несколько человек в камуфляже и масках и при оружии. Они окружили броневик и машину сопровождения, разбили все стекла в милицейской машине и наставили на каждого по автомату.

– Отдайте деньги или мы расстреляем ментов, – пригрозили нападавшие.

После небольшой паузы инкассаторы отдали деньги.

Приковав всех наручниками к машинам, преступники скрылись.

 
Мы все летим к концу,
Кровавому, неотвратимому венцу.
Мы вожделеем,
Копим,
Спим,
Пьем, мысль лелеем.
Приобретаем, тихо млеем,
И вновь опять
По кругу все:
Лелеем, копим,
Приобретаем, млеем.
Меж тем давно обрыв,
Давно летим с него,
И связей всех обрыв.
Не остается ничего.
Живем ни для чего.
Лишь млеем,
Копим и лелеем.
Конец – действительно венец.
И человек – творец.
Творец печального конца.
Кусочек темного свинца,
Бокал дешевого винца,
Хрустящие хлебца
И фотография отца,
Из рамки черного оконца.
 
 
Блуждал в пустыне проповедник,
За ним струился сонм теней.
Предтеча истины, судьбы наследник
В пустыне пусто, нет дороги в ней,
Предтеча истины, судьбы наследник
В беспутье главная загвоздка,
Умов хватает, и людей полно,
Голгофа есть, и в запасе доски,
Лишь не было проводника давно.
 

8 сентября. Все время вспоминается анекдот про еврея и равви, когда равви предлагает еврею для решения проблемы перенаселения его дома поочередно вводить в дом животных, вконец ухудшая и так невыносимые условия жизни несчастного, а когда тот уже готов повеситься – поочередно выводить животных из дома, тем самым улучшая его положение. Начинается эта история со слов равви:

– Введи в дом козу.

Уже и козу, и козла, и множество баранов в камеру ввели. Ждем продолжения анекдота. В камере на тридцать две шконки – сто пять обитателей.

Две тысячи лет назад создались все условия для прихода христианства. Мир был полон рабов. Пришла спасительная религия рабов и для рабов. Сейчас другая ситуация: мир полон техники и технических знаний. Люди стали заложниками и рабами техники. Значит, стоит ждать прихода новой религии – религии отрицания этой техники.

Для повести. Все зависит от количества дерьма в продукте. Возьмите бочку меда и добавьте туда ложку дерьма. Что изменится? Та самая старая формула: ложка дегтя на бочку меда. Если одна ложка на бочку, то ничего, уверяю вас, ровно ничего не изменится. И если добавить две ложки – тоже ничего. Но постепенно от количества этих ложек продукт начнет меняться, плавно переходить один в другой, и уже нет меда, точнее, мед-то есть, но в дерьме. Господствующий элемент в этой субстанции – уже дерьмо. Вообще, дерьмо – это хитрая штука. Из него ничего построить нельзя, но его с успехом используют в качестве удобрения и еще для получения энергии, что тоже вид удобрения. То же самое происходит с человеческим видом. Его разбавили до такого состояния, что он стал стремительно вырождаться. Раньше, как с той самой ложкой, это было незаметно. Сейчас же изменения происходят буквально у нас на глазах. Конечно, отвлеченно говоря, жалко отдельных калек и уродов, но что жальче – отдельного урода или весь вид в целом? С существованием уродов можно мириться, пока весь вид в целом крепок, но когда болезнь принимает массовый характер, требуются радикальные меры лечения вида в целом. И делать это нужно именно сейчас. Завтра просто некого будет лечить.

Понятие морали существует только внутри человечества. Исчезнет человечество – исчезнет и мораль. Значит, чтобы сохранить мораль, нужно сохранить человечество как биологический вид. Если сейчас эта мораль ведет к гибели всего вида, значит, нужно срочно менять мораль. Ничего не поделаешь, но это единственно правильный способ выживания.

– Но это же чистая евгеника!

– Да. Но нужно понимать, что евгеника вредна и аморальна, пока общество здорово, и весьма полезна, когда общество заболело и болезнь приобретает смертельные формы.

– Но это же приведет к войне.

– Да. И эта война уже идет, война за жизнь. Никто не хочет умирать – ни урод, ни вырожденец, ни мутант, ни человек. Значит, если война уже идет, нужно выбирать сторону, на которой именно ты, конкретный индивид, будешь сражаться, на стороне людей или уродов. Причем ситуация такая: уродов больше, они хитрее и подвижнее. Но они, по сути, паразиты, разлагающие вид. Почему борьба с крысами, клопами или вшами ни у кого не вызывает вопросов, связанных с моралью? Морально ли, жестоко ли, справедливо ли их уничтожать? Все, безусловно, понимают, что это правильно и справедливо. Понятие жестокости в этом случае неуместно. В нашем случае уместно все, что ведет к сохранению человечества как биологического вида. А значит, и мораль должна быть соответствующая.