Текст книги "Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей"

В качестве официального делегата Центральной Рады на это заседание был приглашен Винниченко, но между членами Рады не было по этому поводу достигнуто согласия; поэтому Винниченко принял участие в заседании, но неофициально.

В тот же день, 30 июня (13 июля), в 4 часа дня Церетели посетил закрытое совещание президиумов исполнительных комитетов Советов. В 6 часов он отправился в городской театр на митинг, организованный Советами рабочих и солдатских депутатов. В 9 часов он снова был во дворце, на еще одном заседании президиумов исполнительных комитетов. В 11 часов была получена телеграмма из Петрограда: Временное правительство не дало ответа на вопрос об организации будущей украинской власти, попросив отложить решение до возвращения министров в Петроград. Ираклий Церетели предложил экстренно устроить еще одно заседание, с участием представителей Центральной Рады. Заседание началось там же, во дворце, ночью и продолжалось до утра³¹⁸. «1 липня о 8 год. ранку Терещенко і Церетелі виїхали на самовозах до Петрограду», – сообщил корреспондент «Нової Ради»³¹⁹.

Учитывая скорости тогдашних автомобилей, министры, вероятно, всё же доехали на них не до Петрограда, а только до киевского вокзала – потому что 2 (15) июля они уже были в столице, на заседании правительства на квартире князя Львова. Члены правительства заслушали отчет Терещенко и Церетели и большинством голосов одобрили текст телеграммы Центральной Раде, которая на следующий день была передана в Киев³²⁰. В тот же день, 3 (16) июля, Центральная Рада опубликовала Второй Универсал. В нём подтверждалось, что «Центральна рада <…> завжди стояла за те, щоб не одділяти Україну од Росії» и фиксировалось, что вскоре будет создан новый Генеральный секретариат, «що буде представлений на затвердження Временного правительства як носитель найвищої крайової влади Временного правительства на Україні»³²¹. Этим, казалось бы, разрешался конфликт между Киевом и Петроградом, ко взаимному удовлетворению.

Но решение Временного правительства не было единогласным. В Петрограде против него проголосовали все члены партии кадетов: министр народного просвещения Александр Мануйлов, министр государственного призрения князь Дмитрий Шаховской, министр финансов Андрей Шингарёв, управляющий министерством торговли и промышленности Василий Степанов, государственный контролер Иван Годнев. Николай Некрасов от голосования воздержался и сообщил о своем выходе из партии кадетов. В результате трое министров-кадетов – Мануйлов, Шаховской и Шингарёв – покинули правительство. (Правда, Павел Милюков утверждал, что украинский вопрос стал только поводом для их отставки; причиной же было то, что сотрудничество кадетов с министрами-социалистами, ввиду постоянных разногласий, и без того стало невозможным³²².)

Итак, соглашение вызвало удовлетворение в Киеве и правительственный кризис в Петрограде. Но в течение следующих нескольких дней и здесь, и там были предприняты попытки захвата власти.

Важным аспектом постепенно оформлявшейся самостоятельности Украины весной-летом 1917 года стало формирование украинских военных частей. Работа в этом направлении началась буквально с первых дней революции. Ведущую роль на первых порах сыграл уже упоминавшийся Николай Михновский, автор брошюры «Самостійна Україна» – по-видимому, первого произведения, в котором в явном виде выдвигалось требование не автономии, а полной независимости Украины (и одновременно провозглашался лозунг «Україна для українців»³²³).

6 (19) марта 1917 года Михновский созвал первое украинское подготовительное вече Киевского гарнизона, которое постановило начать организационную работу по созданию украинской армии. 11 (24) марта состоялось военное вече, принявшее решение об организации украинского добровольческого полка. 16 (29) марта, в день «Праздника Свободы», по инициативе Михновского был создан украинский военный клуб имени Павла Полуботка³²⁴. 18 (31) марта на втором собрании был принят устав этого клуба; он получил официальнoe название «Український Клюб Військовий імени Гетьмана Павла Полуботка»³²⁵.

Рассказывая об этом эпизоде, корреспондент «Киевской мысли» задал резонный вопрос: если революционная власть ничего не может сделать с военными, которые не считают нужным соблюдать законы, – то зачем вообще нужна такая власть?

Еще через две недели при этом клубе, на заседании в одной из аудиторий Университета Св. Владимира, был создан артистическо-сценический отдел (отметим, что объявление об этом собрании в русскоязычной газете «Последние новости» было помещено на украинском языке)³²⁶. В последующем собрания клуба имени Полуботка проходили, как правило, в Троицком народном доме. Поначалу полуботковцы вели себя там, как подобает гостям: к примеру, заседание, назначенное было на 23 мая (5 июня), было перенесено на следующий день, поскольку оказалось, что в доме на этот же день назначен спектакль³²⁷. Но в ночь на 1 (14) июня представители клуба захватили Троицкий народный дом и стали распоряжаться в нём «по праву сильного».

Если никакой надобности в революционной власти не ощущается, ввиду ее нетвердости и непоследовательности, если дисциплина обязательна только для офицеров и солдат, не входящих в клуб им. Полуботка, то не сочтет ли своевременным «голова» войскового клуба им. Полуботка поруч[ик] Михновский арестовать совет военных депутатов, совет рабочих депутатов, исполнительный комитет общественных организаций и командующего войсками киевского военного округа, дабы в самом начале остановить волну безначалия, подкатившуюся уже к высотам Киева?³²⁸

Примерно через месяц единомышленники Михновского едва не воплотили это саркастическое предложение в жизнь.

В середине мая украинские новобранцы в Чернигове под влиянием агитации самостийников из клуба имени Полуботка начали самовольно объединяться в отдельную часть. Генеральный военный комитет решил отправить новобранцев на фронт³²⁹. В конце мая они прибыли в Киев и, вместе с присоединившейся к ним украинской частью из Пензы, отказались ехать на фронт³³⁰, заявив, что поедут не иначе как под названием «Второй украинский полк имени Павла Полуботка» (первым, как мы помним, был полк имени Богдана Хмельницкого). Их было больше 5 тысяч человек. Разместились солдаты на распределительном пункте в селе Грушки, по Брест-Литовскому шоссе. Настроение их было таково, что даже Центральная Рада и Генеральный военный комитет относились к ним с опаской. По распоряжению Оберучева, их дважды пытались погрузить в поезда для отправки на фронт; бойцы отказывались грузиться, заявляя, что «фронт наш в Киеве».

Вновь вспомним Михаила Булгакова:

Когда же к концу знаменитого года в Городе произошло уже много чудесных и странных событий и родились в нем какие-то люди, не имеющие сапог, но имеющие широкие шаровары, выглядывающие из-под солдатских серых шинелей, и люди эти заявили, что они не пойдут ни в коем случае из Города на фронт, потому что на фронте им делать нечего, что они останутся здесь, в Городе, ибо это их Город, украинский город, а вовсе не русский, Тальберг сделался раздражительным и сухо заявил, что это не то, что нужно, пошлая оперетка³³¹.

Здесь говорится о конце 1917 года, но эхо летних событий в этом пассаже, пожалуй, слышится.

В конце июня к полуботковцам отправилась делегация Центральной Рады во главе с Винниченко и Петлюрой. Переговоры ничего не дали. Наконец, Генеральный военный комитет принял отчаянное решение: перестать выдавать полуботковцам еду (!). Те ответили демонстрацией у здания Педагогического музея 29 июня (12 июля). Через два дня Генеральный секретариат снова обсуждал вопрос о полуботковцах – Петлюра, в частности, признал, что движение солдат украинцев как на фронте, так и в тылу приобретает стихийный характер – но ни к какому разумному решению не пришли³³²…

Вечером, предположительно, 4 (17) июля, к голодным полуботковцам пришли некие «люди» и стали звать их «идти в город, там дадут хлеба и обмундирование»³³³. Это были, согласно различным свидетельствам, офицеры³³⁴, представители клуба имени Полуботка³³⁵. Поздним вечером солдаты покинули казармы и пошли в расположенный поблизости, на Сырце запасной полк, где захватили из ящиков винтовки. Затем они «посетили» авиационные и железнодорожные части, в одной из которых захватили автомобили. Часть солдат поехала на этих автомобилях, часть двинулась по шоссе пешком.

Около часа ночи о захвате оружия стало известно в полку имени Богдана Хмельницкого. Подполковник Капкан распорядился разбудить солдат и выехал навстречу полуботковцам с четырьмя ротами богдановцев, вооруженных винтовками, но без патронов, которых в полку вообще не было. Богдановцы преградили было путь полуботковцам, но те начали стрелять в воздух. «Аргументы» оказались настолько сильными, что часть богдановцев решила присоединиться к бунтовщикам и арестовать Капкана. Последнему пришлось заявить, что он готов идти вместе. На самом же деле он поехал в Генеральный военный комитет и около 6 часов утра распорядился издать приказ о том, что временно, до выяснения положения, принимает на себя власть над городом (!)³³⁶.

Дойдя до города, восставшие принялись обезоруживать постовых милиционеров, что удалось им почти без всякого труда. Более смелым, чем милиционеры, оказался Павел Незлобин, повстречавшийся им на Галицком базаре. На попытку обезоружить себя он выступил вперед и обратился к солдатам:

– У кого есть смелость, пусть тот силой отберет револьвер у меня, председателя совета рабочих депутатов!

Нападающие растерялись, уселись в автомобиль и уехали с базара.

Уже на рассвете полуботковцы добрались до штаба милиции, захватили и разгромили его. Разбили столы, ящики, разорвали делопроизводство. Но больше, разумеется, их интересовало оружие: несколько сот револьверов и 70 000 патронов к ним. Здесь же они взяли кожаные пояса, ремни, шашки, которые унесли с собой, а также заменили свою изорванную обувь («люди, не имеющие сапог»!) на найденные на складе сапоги. Разгром штаба увенчался арестом поручика Лепарского. Телефон в штабе бунтовщики предусмотрительно перерезали, поэтому позвать на помощь было невозможно.

Из штаба милиции бунтовщики прошли в помещение Старокиевского района. Здесь они застали врасплох спящих милиционеров и заставили их выдать оружие. Лишь дважды или трижды сами полуботковцы пустили в ход револьверы, но стреляли только в воздух, поэтому никто не пострадал. Однако попытки захватить казначейство, государственный банк и правительственные учреждения не удались. Здесь против восставших сыграло то, что накануне, 3 (16) июля, в Петрограде началось выступление большевиков – та самая «генеральная репетиция» Октябрьской революции, после которой семеро большевиков были арестованы в особняке Кшесинской, а Ленин и Зиновьев бежали в деревню Разлив. Когда в Киеве получили тревожные сведения из столицы, по распоряжению Исполнительного комитета во всех этих учреждениях были выставлены вооруженные патрули. Об них восставшие «споткнулись», как и перед этим о смелого Незлобина.

Из старого города путь полуботковцев лежал на Печерск. Около 6–7 часов утра они явились в дом командующего войсками Киевского военного округа, на Александровскую, 3. Не застав там полковника Оберучева, который был в отъезде, они разгромили его квартиру, «причем не миновали даже мелких вещей». (По иронии, 1 (14) июля именно Оберучев подписал обязательное постановление о запрете «вторгаться в частные квартиры, склады и какие бы то ни было помещения вообще без согласия хозяев квартир и помещений»³³⁷…) Оттуда они проследовали к крепости, где захватили комендантское управление и арестовали коменданта Киева генерала Александра Цицовича.

Несмотря на ранний час, весть о восстании разнеслась быстро. Уже с 6 часов утра во дворце собрались представители военных и гражданских властей, обоих советов и общественных организаций. Сам дворец окружили сильными отрядами юнкеров и казаков, во избежание захвата. Образовалось нечто вроде штаба, куда стекалась информация и откуда рассылались распоряжения³³⁸.

Уже ранним утром богдановцы начали обезоруживать патрули полуботковцев, находившиеся у некоторых учреждений, приводить обезоруженных солдат к музею и подвозить на автомобилях отнятое у них оружие – винтовки, револьверы, сабли, патроны.

Для подавления восстания в Киев вызвали с фронта казачий полк³³⁹. Однако его помощь, видимо, так и не понадобилась. Основную роль в борьбе с бунтовщиками сыграл полк имени Богдана Хмельницкого. Уже к 6 часам утра его личный состав сосредоточился у здания Педагогического музея. Бойцам выдали патроны, и полк расположился в боевом порядке, с пулеметами. Здесь же подполковник Капкан подписал уже упомянутый приказ: «Временно беру на себя власть в г. Киеве до выяснения положения. Прошу мне подчиняться и уверяю, что никаких беспорядков не будет. Приказываю всем войсковым частям г. Киева в полном составе явиться к Украинской центральной раде и ожидать моих распоряжений»³⁴⁰. Сюда же прибыли члены Комитета Центральной Рады и Генерального секретариата. В одной из комнат музея образовался целый склад оружия. На места, дабы убедить полуботковцев сдаться, выехали Винниченко и Петлюра.

«Получив так легко в свои руки власть и оружие, – констатировал корреспондент, – полуботковцы с такой же почти легкостью и отказались от нее». Были освобождены Лепарский, Цицович и комиссары, которых восставшие успели арестовать. Власти же, в свою очередь, перешли от убеждений к арестам. По требованию прокуратуры было начато расследование, имевшее целью привлечь виновных к ответственности. Уже к вечеру 5 (18) июля в городе установился относительный порядок³⁴¹. Значительная часть полуботковцев (их тогда еще называли «грушковцами», по месту расположения их лагеря) вернулись в казармы, часть, как уже сказано, была арестована. От 400 до 500 человек засесли в захваченном ими помещении штаба крепости, вооружившись несколькими пулеметами и большим количеством другого оружия. Предполагалось, что против этой части придется применять силу; начальник гарнизона генерал-лейтенант Трегубов предоставил члену Генерального военного комитета генералу Кондратовичу особые полномочия по наведению порядка. Но чрезвычайные меры, к счастью, не понадобились. Уже в ночь на 6 (19) июля захватчики крепости добровольно отправились в Грушки. Правда, после полуночи разнесся тревожный слух о том, что полуботковцы якобы намерены повторить свое «посещение» Киева. Несколько групп – то ли еще не вернувшихся в казармы, то ли всё же покинувших Грушки – появились в разных местах города. На Жилянской улице одна группа сделала несколько выстрелов, но при приближении патруля бунтовщики рассеялись. На Крещатике около часа ночи собралась большая толпа, появился агитатор, и возникла потасовка. И здесь дело дошло до стрельбы, но обошлось без жертв³⁴².

За всё время неудавшегося путча в городе погиб, насколько известно, один солдат – причем произошло это уже после окончания активной фазы событий, утром 6 (19) июля, в результате фатального недоразумения. Около 5 часов утра по Бибиковскому бульвару в направлении Шулявки прошла большая толпа полуботковцев (возможно, тех, что возвращались из крепости). Стоявший в это время на углу бульвара и Большой Владимирской караул юнкеров из 3-й школы прапорщиков, получивший предварительные инструкции, беспрепятственно пропустил их. Через несколько минут по бульвару в обратную сторону, к Бессарабке, прошла группа солдат. Юнкера решили, что это полуботковцы, возвращавшиеся с агрессивными намерениями, и подняли тревогу. Офицер, командовавший проходившими солдатами (которые на самом деле были из полка имени Богдана Хмельницкого) подошел к начальнику караула, чтобы объяснить ситуацию, но чуть-чуть опоздал: один из юнкеров, уверенный, что перед ним бунтовщики, открыл стрельбу из пулемета… Двое богдановцев были ранены, а один – казак (рядовой) Иван Рыбальчук – убит. Караул был немедленно сменен, а его начальник, штабс-капитан, арестован³⁴³. Еще одной жертвой стал дворник с Малой Житомирской улицы, убитый автомобилем полуботковцев³⁴⁴.

Кризис, однако, еще не был исчерпан. В ночь на 7 (20) июля группа из 50–60 полуботковцев совершила налет на дачи в Пуще-Водице. Искали (и отбирали) в первую очередь оружие, но не брезговали и драгоценностями. Те же бунтовщики, которые оставались в казармах в Грушках, оружия не сдали. Их разоружение превратилось в настоящую осаду. Был разработан план занятия казарм, предусматривавший, в случае необходимости, применение военной силы. Около 3 часов дня подполковник Капкан вывел полк имени Богдана Хмельницкого из казарм на Керосинной. В 5 часов полк в полном составе двинулся от Политехнического института к казармам полуботковцев. Всё движение по Брест-Литовскому шоссе – трамваи святошинской линии, частные автомобили, извозчики, дилижанс, направлявшйся в Житомир – было остановлено. У завода Гретера была поставлена сильная застава. Вокруг Грушек было выставлено оцепление с пулеметами. Наскоро провели телефонные линии для связи передовой с тылом. Оперативный штаб во главе с генерал-майором Кондратовичем и подполковником Капканом расположился в павильоне святошинского трамвая. Когда всё было готово, депутация во главе с Кондратовичем (в нее входили член Генерального военного комитета подполковник Поплавко, генеральный секретарь по делам просвещения Стешенко и генеральный секретарь по земельным делам Мартос) отправилась на переговоры.

И в это время началась стрельба.

Кто начал стрелять, доподлинно не выяснили; предполагали, что это была провокация. Генерал Кондратович вышел к тем и другим войскам, дабы показать, что он не желает боя. Минимум один полуботковец был убит. Стрельбу удалось остановить, и возобновились переговоры. В конце концов осажденные согласились передать оружие исключительно полку имени Богдана Хмельницкого. Из города вызвали подводы для перевозки оружия. Первая партия – около 800 винтовок – была сдана около 7 часов вечера и отправлена в арсенал. Всего было вывезено 14 подвод оружия. Разоружение продолжалось до 10 часов вечера, после чего оцепление стали постепенно снимать.

Ночь на 8 (21) июля прошла спокойнее, чем предыдущие, хотя на Лукьяновке, Соломенке и других окраинах раздавалась стрельба – к счастью, без жертв. На места стрельбы из ближайших районов милиции высылались дежурные боевые дружины, но стрелявшие тотчас же рассеивались, и лишь немногих удавалось задержать; тем не менее только в одном Бульварном районе в эту ночь было задержано 62 человека. Некоторые из них были вооружены револьверами и винтовками. Днем 8 (21) июля на Галицком базаре был арестован полуботковец Моисей Показий, в котором опознали зачинщика и руководителя обезоруживания милиционеров в том же Бульварном районе. Показий показал, что был назначен в 101-й пермский полк, но дезертировал оттуда и записался в ряды украинцев. Всего из киевской милиции, как выяснилось, было похищено около 400 револьверов. Часть из них отобрали непосредственно у полуботковцев, часть, как рассказано выше, оказалась в здании Центральной Рады. Милицию, однако, пришлось довооружить, «одолжив» винтовки у военного ведомства³⁴⁵.

По делу о вооруженном ограблении квартиры Оберучева было арестовано и привлечено к уголовной ответственности 7 человек, у которых обнаружили исчезнувшие из этой квартиры вещи³⁴⁶. Но украли не только вещи. Из письменного стола Оберучева похитили бумагу и конверты с бланками командующего войсками и главного начальника военного округа. Оберучев вынужден был издать по этому поводу особое предостережение: «[С]читаю необходимым <…> просить относиться с особой осторожностью к письмам, написанным на бланках главного начальника киевского военного округа и в конвертах с бланком командующего войсками киевского военного округа»³⁴⁷. Написали ли аферисты хотя бы одно такое письмо, неизвестно.

Следствие по делу полуботковцев было поручено следователю по особо важным делам А. П. Новоселецкому. По делу были изначально привлечено около двадцати человек, в том числе весь исполнительный комитет полка в составе председателя – прапорщика Майстренко и членов: прапорщика Стреленко, рядового Сподаренко, рядового Осадчего, ефрейтора Квашенко, сотенные командиры и другие солдаты. Арестованным было предъявлено обвинение по статьям 13 и 263 Уложения о наказаниях (восстание). По ходу следствия выяснилось, что около сотни из пяти тысяч бойцов них были лицами «с богатым уголовным прошлым» – присужденные к разным срокам каторжных работ за убийство, поджог, разбой… Один из них судился семь раз³⁴⁸. Этим можно объяснить некоторые особенности поведения восставших.

Ленин, как известно, избежал ареста, а министр юстиции Переверзев, опубликовавший документы, позволявшие предъявить большевикам обвинение в государственной измене, в результате был вынужден уйти в отставку. Вслед за ним 7 (20) июля ушел в отставку князь Львов, и министром-председателем Временного Правительства стал Керенский.

Арестованных разместили в Косом Капонире. Следствие двигалось медленно; казалось, власти были заинтересованы «спустить дело на тормозах». Подследственные жаловались властям: «Уже два месяца мы сидим в Косом Капонире без всякого результата»³⁴⁹. Освобождены они были, без всякой мотивации, в начале ноября³⁵⁰. Основную же массу бойцов наконец отправили на фронт. 14 (27) июля выехала полковая канцелярия и офицеры, 29 июля (11 августа) Киев покинул последний эшелон. Хотя Центральная Рада добилась того, чтобы полк отправлялся как единое целое, и вручила солдатам свое знамя³⁵¹, Михаил Майоров утверждал: «Уходя из Киева, они посылали проклятия Центральной Раде, называя ее буржуазной и обещая помочь большевикам в борьбе с Временным Правительством, если это понадобится»³⁵² (трудно сказать, насколько этим словам можно доверять).

В передовой статье «Киевлянина» за 7 (20) июля, еще до окончательного разоружения полуботковцев, сравнили киевскую попытку путча с петроградской. Автор прошелся (как оказалось, вполне пророчески) по адресу петроградских социалистов, которые «погубят Россию, погибнут сами – но охранят “товарища” Ленина и свою партийную неприкосновенность». Предупредив, что не желающие «обижать» большевиков социалисты приведут страну к краху, автор поставил петербуржцам в пример киевлян:

В Киеве люди оказались решительнее, и вышло, что справиться со всякого рода анархическими выступлениями вовсе не так трудно. Можно и от огня дом отстоять, но не тогда, когда уже крыша провалилась, а пожарный обоз только собирать начинают³⁵³.