Текст книги "Стокгольмский синдром"

Майя ничего не сказала, когда он вернулся. Сейчас, когда чувствовать тяжесть внизу живота было совсем естественно, она отчетливо ощущала еще и тяжелый комок обиды, подступающей к горлу. Но как только герр Хеллстрем устроился рядом, чуть подминая ее под себя, вклиниваясь бедром между ее бедер, она выдохнула, закрывая глаза.

Под таким одеялом и полдень казался полночью.

Он разбудил ее ближе к вечеру, когда солнечный свет уже оседал золотистой пыльцой на неясных очертаниях знакомой комнаты. Мягко толкнув Майю в щеку носом, Саймон на мгновение вжался губами в уголок ее рта. Разломив надвое муторный сон, девушка посмотрела на него из-под тяжелых век, сухо сглатывая.

– Что… – начала было она, прихватывая его рукой за затылок, но Хеллстрем сбросил захват, улыбаясь. Что-то в его взгляде насторожило ее: улыбка не отражалась в глазах, и темное чувство тревоги прогнало остатки ее сонливости. – Что, Симме?

Он был полностью одет, включая куртку. Майя не видела, но могла себе представить даже его белые носки, один из которых немного испачкан сукровицей от недавнего пореза.

– Закрой за мной дверь, ладно? Мне пора.

Он прекрасно знал, что дверь этой маленькой квартирки захлопывается. Английский замок, который можно легко открыть заколкой – долго ли, умеючи? Саймон мог уйти тихо, как вор, но он захотел попрощаться. От этого было сладко.

И больно.

Невысказанное твердыми пальцами давило на ее хрупкое горло, но Майя улыбалась в ответ. Лихорадочно соображая, как много она не успела. Сказать, сделать и ощутить…

Она понимала, что вопросы и возражения бесполезны. Майя Нордин чувствовала, как он уходит – так же отчетливо, как и недавнее прикосновение его губ.

Ей было жаль. Но она послушно села, а потом и встала, чтобы пройтись с ним до двери.

Ее персональная зеленая миля.

Он не обернулся, стоя на пороге.

– Я позвоню, – сказал он. Майя закусила губу, чтобы не выдать себя даже неосторожным вздохом.

Она никогда не давала ему своего номера, чтобы он мог позвонить.

Ей хотелось, чтобы разразилась гроза – та первая, весенняя гроза, после которой природа будто просыпается, возвращаясь к жизни снова. Вместо этого был долгий закат в красном, предвещающий ветреный день на завтра.

А потом пришла боль – ожидаемая, но все равно слишком резкая, будто низ живота вскрыли пилой. Унимая кровавый поток, ворвавшийся в свое ежемесячное русло, Майя не думала ни о чем: ее собственная гроза бушевала внутри, будто Саймон ушел сразу и отовсюду, не оставив ей даже воспоминаний.

«Дурная кровь», – так говорила Бригитта.

Сейчас, вместе с этой дурной кровью изнутри наружу рвались еще и никому не нужные чувства. Майя плакала, скрючившись на диване, чувствуя себя одновременно умирающей и больше, чем живой.

«Все к лучшему, даже эта тоска», – подумалось ей.

Телефон, лежащий на столе, не издавал ни единого звука.

6. Привет издалека

– Нордин, ты в своем уме? – первым делом поинтересовался Эрик Блом, когда Майя вошла в комнату администраторов. Не имея ни малейшего представления о том, что имеется в виду, она приготовилась к долгому разговору на повышенных тонах. Сев в кресло, она старалась не смотреть на длинный стальной стол, сосредоточившись на лице собеседника. Напарник топорщил светлые брови, явно раздражаясь: сейчас они смотрелись на его красном лице двумя горками сметаны, плавающими в томатном супе.

– В чем дело, Эрик? – вопросительная интонация получилась неубедительной, потому что в некотором смысле Майя чувствовала себя виноватой. Хотя и искренне надеялась избежать каких-либо наказаний. – Рассказывай, давай…

– Ну у тебя и видок, – тут же съехал с темы Блом, отставляя кофе в высоком бумажном стакане. – Будто это ты вчера смену сдавала, а не я.

«Посмотрела бы я на тебя, превратись ты в кровавый водопад, умник», – проговорила она про себя. Но вслух Майя произнесла только:

– Трудный был день.

– Понимаю. Наверное, поэтому ни я, ни Йохан не могли до тебя дозвониться. Понятное дело, что у тебя выходной, но иногда нужно быть на связи, ты же знаешь.

– Что-то потеряли?

– Нет, кое-что нашли.

– И что же?

Она была уверена, что Эрик все знает. Что в комнате стоит камера, о которой никого не предупредили. Что уборщик принес ее платье и лифчик прямо в кабинет Йохану в качестве вещдока… Майя была готова поверить во что угодно, чувствуя, как ее бросает в жар, а потом окатывает ледяной волной страха.

– Крысу, – заговорщически подмигнул коллега. – В баре.

– Уж не на Алекси ли ты намекаешь?

– А то! Можно подумать, ты не в курсе, что он любитель работать макнутым.

– Не видела, не знаю… – отозвалась она, чувствуя, как гора падает с плеч.

– Тебе повезло, а мне – нет. Йохан теперь заебет проверками, будь спокойна.

– Не похер ли тебе на проверки Йохана? Он же не тебя за руку поймал, – задав, в сущности, риторический вопрос, Майя полезла в телефон в поисках пропущенных вызовов. Не обнаружив ни одного, усмехнулась. – И незачем было врать, что вы мне звонили.

– Серьезно? Думаешь, мне больше делать нечего? Сейчас… – Эрик Блом демонстративно полез за мобильным, чтобы убедить ее в своей правоте. Нажав на вызов, он уставился на нее с довольным видом. Айфон Майи, лежащий перед ней на подлокотнике кресла, не издавал ни звука. – Ты прикалываешься? Специально же звук отрубила!

Показав ему дисплей без единого признака входящего звонка, она только пожала плечами. Когда она набрала номер Эрика в ответ, пришла его очередь изображать непонимание.

– Не знал, что у тебя новый номер. Мне сохранить?

Майя почувствовала себя непроходимой дурой. Просто тупицей, споткнувшейся на ровном месте и заголившейся при всем честном народе. Никаких связных мыслей не возникло, потому пришлось сбивчиво извиняться.

– Нет, ты определенно какая-то странная, – констатировал Эрик, оставляя ее наедине с бумагами.

Это маленькое открытие в рамки логики укладываться не хотело. Оно отдавало банальщиной, от него пахло чем угодно, кроме крови, секса и «Бодлера». Это было совсем не похоже на Саймона Хеллстрема, каким она успела его узнать, но факт оставался фактом.

Он успел поменять их сим-карты, хотя намного проще было бы набрать свой номер и просто сохранить контакт.

Проще. Но когда этот псих делал так, как проще?

Может быть, дело было в его дырявой наркоманской памяти, а может и вовсе не в ней…

Ее кровоточащее нутро заныло, словно в унисон этим не слишком-то веселым мыслям. Майя давала себе слово не ждать ничего. Особенно – его звонка. И еще вчера она почти поверила в то, что звонок этот практически невозможен. Она смирилась с этим с болезненной простотой, как смиряются с раковой опухолью, пройдя все круги персонального ада от яростного отрицания до полного принятия. Может быть, именно поэтому сегодняшнее чудо исцеления не казалось ей счастьем.

Они уже попрощались.

Она ревела белугой, кусала губы и искала пятый угол в своей квартире, закидываясь спазмолитиками. Она отпускала его из себя вместе с дурной кровью, слезами, соплями и воспоминаниями, которых хватило бы не на один Омут памяти.

Он свалил, оставив после себя влажный след на ее лице и белую вспышку ярости, так похожей на его собственную. Длинный голубой волос на диванной подушке был последним напоминанием о том, что Саймон был здесь. Она смирилась, потому оказалась совсем не готова к тому, что игра не окончена. И что следующий раунд пойдет по его правилам.

Симме всегда выигрывает, когда начинает…

Майя была готова проклинать себя за малодушие, потому что и пальцем не шевельнула, чтобы избавиться от возможности рецидива. Нет. Вместо этого она сидела, закрыв глаза, сцепив кисти под подбородком, будто бы медитируя над пахнущей озоном кипой свежих распечаток. Она чувствовала, как уходит чудовищное, мучительное напряжение, от которого дежурные ежемесячные боли казались только сильнее.

– Ебаная ты истеричка, Майя… – сказала она вслух. В то время как внутри нее бесцветный голос бесконечно повторял только одно:

«Симме, Симме, Симме».

Дневную смену фрекен Нордин отработала спустя рукава, лавируя между стопкой толком не разобранных бумаг и замечаниями Йохана, откровенно ищущего повод придраться. Раз пошла такая пьянка с барменом – жди кадровых перестановок. Это правило работало столько же, сколько сама фрекен Нордин – в сфере клубной жизни Стокгольма. Поэтому она судорожно пыталась представить, чем лично для нее закончится феерический слив Алекси.

При всем, что всплыло – бармен он был очень даже недурственный.

Ходили слухи, что кто-то пойдет на повышение, но Майя плохо представляла себе перспективу сменить привычный маршрут по метро до «Гамла Стан». Здесь не было очень уж хорошо, она просто привыкла. А в последнее время все то, что казалось ей привычным, становилось просто на вес золота.

Жизнь – несправедливая сука, понятия не имеющая о равномерности и правосудии.

Только и всего.

Саймон действительно позвонил: аккурат в день ее ночного выхода, примерно, в середине смены, когда ноги еще не отваливались, но уже монотонно гудели. Его голос прошелся по нервам, вспарывая белые нитки сомнений, то и дело неосторожно торчавшие наружу.

– Привет, детка. Ты еще не забыла, кто твой Папочка?

Что она могла на это ответить? Ей хотелось бы заткнуть свою вполне ожидаемую радость чем-то вроде кровавого тампона. Чем-то достаточно мерзким, чтобы она унялась – сразу же, без лишних усилий. Вместо этого сердце провалилось куда-то вниз, отдаваясь жарким пульсом отнюдь не в закромах ее девичьей памяти.

Впрочем, разве она забыла?

– Симме… – коротко выдохнув в трубку похожее на кодовое слово короткое имя, Майя прислонилась к стене, едва ли не сползая вниз под пристально-настороженным взглядом Олафа. – Какого черта?!

В ответ он просто зашелся хриплым смехом, от которого ей стало не по себе. Интересно, он опять вмазан? И какие у него планы, спрашивается? Буквально услышав собственный тон заботливой мамочки, Майя совершенно безжалостно одернула себя, превращая галоп легкого возбуждения в нервный мандраж.

– Как насчет потрахаться? – грубо поинтересовался он, успокоившись, наконец.

– Это не самый…

Он резко выдохнул в трубку, и Майя заткнулась, понимая, что этот поток раздражения адресован именно ей и ее вялым попыткам сохранить подобие приличий.

– Не еби мне мозги, Майя. Просто «да» или просто «нет».

Четвертый день ее месячных – последний. Полная луна. Играй гормон. Любой из этих факторов в равной степени мог повлиять на адекватность ее суждений, но фрекен Нордин впервые в жизни почувствовала себя сумасшедшей. Она буквально видела себя со стороны, когда говорила свое: «Да, Симме».

Идиотка.

– Тогда до завтра.

– Какого черта, Саймон?! – беспомощно переспросила Майя, искренне надеясь напороться на серию частых гудков. Вместо этого она услышала короткий смешок. – Ты издеваешься, что ли?

– Можно подумать, до завтра ты передумаешь. Я займусь тобой, как только вернусь домой, – будто предчувствуя вопрос, Хеллстрем быстро добавил. – Из Германии. Завтра.

Она кивнула, хотя и понимала, что он не увидит.

– Значит, у меня есть шанс отоспаться после смены.

– Неа. У меня утренний рейс.

– Как ты? – ввернула она нежное, представляя, как он морщит лоб и поправляет кольцо в губе быстрым касанием языка. – Симме…

– Хуже, чем ты можешь себе представить. Скажи лучше что-нибудь приятное, детка.

– Мудак ты, Саймон…

– Это правда, и она ни хуя не приятная, – сообщил он, как обычно, не оставаясь в долгу, но голос его заметно потеплел. – Еще что-то?

– Я соскучилась.

– По моему большому и толстому? Охотно верю! Что тебе привезти из ганзейского города Гамбурга?

– Ооо… Что угодно, кроме триппера…

– Не жести, Майя. Единственная жопа, за которую я держусь здесь, принадлежит басисту. Мы, конечно, зовем его Лапулей, но не поэтому.

– Не смешно!

– А я и не смеюсь. Наберу тебя завтра. Береги себя, детка. Для Папочки…

Попрощаться с ним в ответ Майя не успела, как не успела и улыбнуться в лучших традициях дешевой мелодрамы. Ей хотелось закурить и выругаться с примерно одинаковой силой. Но теперь она отдала бы практически все за возможность прижиматься щекой к его колючей щеке, а не к гладкому стеклу айфона.

Завтра – значит, завтра.

Прямо перед сном она судорожно пролистала расписание утренних рейсов. Из Гамбурга их было шесть, но только два из них – утренние. Спать ей оставалось часа три, не дольше, но сон все не приходил. Вместо него вернулась тянущая боль в самом низу, будто навязчивая проекция долгого ожидания.

Сил валяться в постели не было, хотя усталость после многочасового стояния на шпильках тоже никуда не девалась. Веки зудели, хотелось кофе и стереть себе память.

Пожалуй, единственное, с чем у нее не было проблем – это кофе…

Рассвет был мутным, как запотевшее от дыхания стекло, и долгим, как затяжная болезнь. Солнце медленно таяло, ввинчиваясь в слюдяную синеву неба, обещая сонный и ослепительный ранневесенний день.

В очередной раз, но впервые за последние дни, ей захотелось просто перестать быть. Но мысль о том, чтобы услышать голос Саймона у себя за спиной снова, в этот мрачный контекст не вписывалась. Как не вписался и утробный гул вибросигнала, дрожью разошедшийся по поверхности стола, едва Майя перестала надеяться, верить и ждать этого вполне себе предсказуемого звонка. Кроме шуток, за эти пару дней она совершенно отвыкла от звонков вообще, поскольку все ее абоненты, так или иначе, дозванивались, попадая на другую сторону Балтики.

Кое-кто из них – например, ее непросыхающий отец, – будет очень недоволен телефонными счетами, но это будет не раньше, чем в самом конце этого странного, маниакально-депрессивного месяца. С другой стороны, фрекен Нордин искренне надеялась на то, что хотя бы раз позвонил разжалованный Петер. И что Саймон послал его на хуй, не меньше. Притом, самым эпичным образом.

Смартфон слегка подрагивал, чуть крутясь на гладкой поверхности стола. Спешить было некуда, потому она почти что впитывала эту дрожь, ощущая ее как свою собственную. Как предчувствие, предвосхищение очередной ни на что не похожей встречи.

– Привет, – коротко ворвался в ее бессонное утро голос Хеллстрема. – Ты где?

– Дома, – неожиданно бодро отрапортовала Майя. – А ты?

– Херовенько, – проигнорировав встречный вопрос, Саймон продолжил. – В эти твои пафосные ебеня я сегодня не потащусь. Может, встретимся на нейтральной территории?

Интересно, что он имеет в виду? Подворотню? Небольшой отель, где простыни влажные, а на ресепшене сидит старая дева с носом, напоминающим сизую сливу? Репточку Rush of Terror? Припоминая конечную цель этой встречи, Майя терялась в догадках. И медлила с ответом, хоть и согласилась, в итоге.

– Давай. Например, где?

– На Синей линии. Скажем… – он замешкался, и она отчетливо поняла, что он закуривает. В самое ближайшее время. От этого где-то внутри потянуло за самые тонкие ниточки. – … на «Т-Сентрален».

Это было сказано тоном, не терпящим возражений.

Ей было приятно, что он помнит о том, как ей удобнее добраться со «Слюссен». Хотя и это могло быть простым совпадением: самому Саймону было проще всего оказаться именно на центральной станции, покинув терминал аэропорта.

– Ты большой оригинал, Симме. Центр города…

– А ты мечтала сосаться со мной на наших живописных окраинах? Хочешь спрятать дерево – используй лес. Если ты всерьез веришь, что меня узнают на улицах каждый божий день, конечно.

Майя нервно сглотнула, припоминая недавние аргументы.

– Ты прав, это удобно.

– Это быстро. И без затей. Все, как ты любишь. Потому натяни на свой зад дежурные джинсы, и вытряхивайся из дома не позже, чем через полчаса. Иначе я сниму себе шлюху и пропаду еще дней на десять.

– Шантаж? – ее голос дрогнул, хотя обиды почти не чувствовалось.

– Скорее, предупреждение. Не много чести в том, что я хотел бы трахнуться именно с тобой, детка. В общем и целом, все люди устроены одинаково – внутри и снаружи. Надеюсь, ты уже одной ногой в штанине.

Она не стала расстраивать его тем, что давно уже одета.

От «Слюссен» до «Т-Сентрален» ехать – всего ничего, даже при условии, что до входа в метро от ее дома нужно было бежать тайными тропами минут пятнадцать, огибая кусты и перепрыгивая карапузов на детских площадках.

Шансов опоздать у Майи не было. Ни одного.

Ее джинсы были более чем непритязательны.

Именно сегодня был тот день, когда район Седермальм казался ей особенно красивым – даже спускаться в метро было жаль. Ебеня… Этот мудила грешный, который Саймон, назвал ебенями ее район. Вымечтанный еще в детстве маленький уголок почти в самом сердце Стокгольма. Впрочем, столичные мальчики никогда не ценят то, что имеют с рождения. Мысль о том, каким было детство Симме Хеллстрема, была короткой, как сполох зарницы. Но оставшееся после нее тревожное ощущение явственно свидетельствовало в пользу того, что говорить с ним на эту тему не стоит.

Сама идея того, что он когда-то был маленьким, казалась абсурдной.

Может быть, стоило вслушиваться в песни, которые он пишет? Фрекен Нордин вполне искренне считала творчество подобного рода позерством в чистом виде. Ни слова правды. Ни интонации грусти. Зачем вникать в это? За маской будет снова маска – и так до бесконечности, пока не обнажится белая гладкость кости.

Ничего святого. И ничего настоящего.

Погруженная в эти размышления, она нырнула в буднично кишащий людьми портал «Слюссен», втискиваясь между пассажирами и ловя губами соленый воздух, пропитанный дыханием такого близкого моря. Зеленая линия уже скоро домчит ее к месту слияния с Синей – там, прямо под Норрмальмом, в расписанном синим гроте.

Вагон был новым, потому оглушительно пах чем-то приятным, но неуловимо синтетическим. Майя прикрыла глаза, устраиваясь поудобнее, не обращая внимания на сидящего по диагонали от нее смуглого парня. Слишком смуглого для благословенной Швеции. Алжир или Марокко? Сомали? Переселенцы вызывали у нее смутные опасения: даже одетые в тугие крахмальные униформы современных офисных клерков, мальчики из Африки были слишком развязными. Их выдавали пижонские туфли, нелепые галстуки или цветные шнурки наушников. Музыка далекой родины сквозила в каждом их неосторожном движении, а в неистовой жестикуляции проступал неукротимый темперамент Черного континента.

Такое…

Звук нового сообщения заставил Майю вздрогнуть, опуская взгляд.

«Через пять минут я на месте. Не слишком опаздывай, ок?»

Она улыбнулась, чувствуя себя беспечной дурищей. Чему радоваться? Ощущая, как эндорфины медленно, но уверенно затопляют мозг волной расплавленной радости, Майя покосилась на попутчика, вальяжно откинувшегося напротив. Одна его рука в золотых перстнях по-прежнему лежала на подголовнике соседнего кресла, а вторая неторопливо двигалась из стороны в сторону, будто приглаживая паховую зону его мягких серых джоггеров. Майя не сразу поняла, в чем дело, а поняв, тупо перевела взгляд на давно изученную вдоль и поперек схему Стокгольмского метрополитена.

Еще один дрочила, но обезьяньей породы – только и всего.

Закрыв глаза, она засекла время до нужной станции, казалось, перестав дышать вовсе.

«Гамла Стан».

«Т-Сентрален».

Слава всем богам.

С Зеленой на Синюю она фланировала на негнущихся ногах паралитика, хотя и была обута в более чем удобные сапоги выше колена. Расписной вестибюль «Т-Сентрален» был как нельзя в масть Саймону, который легко мог слиться с бело-голубой стенкой, тем более что они не оговаривали место встречи – только время. Майя была готова к тому, что придется поискать его, но увидела своего визави почти сразу: отойдя к полуарке у выхода с эскалатора, Симме ковырялся в смартфоне. Возможно, удаляя звонки из ее собственного списка контактов. Он стоял, опираясь о стену спиной, скрестив длинные ноги в очередных драных джинсах, через прорехи которых просвечивало голое тело.

– Ну? – бросил он вместо приветствия, убирая девайс в передний карман джинсов и тут же раскидывая руки в стороны, на манер распятия. Под его распахнутой кожаной курткой была только растянутая майка с эмблемой «Джек Дэниэлс». Обхватывая его за пояс, Майя уткнулась лицом в горячую шею Саймона Хеллстрема. Его кожа пахла ветром и солнцем, хотя девушка могла поклясться, что ни разу в жизни не слышала такого запаха. Но он был здесь – запах не наступившего пока лета – такой же точно осязаемый, как и музыка, орущая из болтающегося на груди Симме наушника.

Gamma Ray.

– Заткнись… – прошептала она в ворот его куртки, целуя в шею. – Заткнись, сделай милость…

В ответ на эту неслыханную по меркам их странных взаимоотношений дерзость, он весьма ощутимо прихватил ее за зад, запуская ладони в задние карманы ее джинсов, хотя и заткнулся, как миленький. Оставлять следы на его коже было так же приятно, как и чувствовать его живейшее участие в происходящем. Казалось, не будь вестибюль «Т-Сентрален» наводнен людьми…

– Детка, у тебя словно год не было никого.

– К хорошему быстро привыкаешь.

– Если бы на тебе было меньше надето…

– То что?

– … то я обласкал бы тебя прямо здесь, без шуток.

Что-то – возможно, отсутствие нарочитой грубости в сказанном, – буквально резануло слух. Этот внутренний диссонанс был колючим, словно пузырьки газировки, взрывающиеся где-то на мягком небе. И чувство, вызываемое им, было очень похоже на призрак обиды. Скольким дамочкам он уже говорил такое?

И сколько из них согласились поучаствовать в забавной игре на людях?

Осознание того, что она не имеет права обижаться на это, умножало обиду на двести. В то же самое время, ей хотелось бы быть в самом стремном мини, чтобы от слов перейти к делу. Возможно, сливаясь с десятками других историй в жизни Саймона, но получая свое – ту часть его темного сознания, которая могла и хотела принадлежать только ей.

Посмотрев на него снизу вверх, Майя улыбнулась. Из-под полуопущенных век на нее смотрели два слабо фокусирующихся прицела огромных черных зрачков, отжавших узкие кромки ярко-голубых радужек по самое некуда.

– Ты чист? – поинтересовалась она машинально, понимая, что ответ на вопрос более чем очевиден. Саймон отрицательно покачал головой.

– С хуя ли?

– Ммм… Все равно хочу тебя, Симме.

– Вот это ты дело говоришь, Майя.

Ей было все равно, куда пойти. Будет ли это ближайшая подворотня, салон машины или слабо освещенный угол чужого подъезда – не важно. Главное, чтобы ей было позволено дышать в эту пахнущую зноем и солью шею, терзая ее губами в моменты, когда желание становилось невыносимым, будто рвотный позыв. Майя устроила свои ладони, ставшие вдруг влажными, словно у школьницы на первом свидании, на горячей спине Саймона, забравшись под мягкую ткань майки.

– Пойдем отсюда, или тебе придется нарушить общественный порядок.

– Ты же знаешь, что мне поебать на этот самый общественный порядок…

– Трахнешь меня прямо здесь? – ирония в ее голосе захлебнулась, переходя в чувственный регистр при одной только мысли о том, что все будет именно так. Тупо, грязно и слишком горячо, чтобы сдавать назад. – Серьезно?

– Берешь меня на «слабо»? – Саймон задрал подбородок, явно принимая вызов. – Ты, часом, не охуела?

– Симме…

Проходящая мимо чопорная дама в летах покосилась на них с явным неодобрением, пробормотав что-то о временах и нравах. Саймон фыркнул, но грозная складка между его бровей разгладилась без следа.

– Эта старая черепаха явно тебе завидует. Ну, что «Симме»?

– Поцелуй меня. Пожалуйста… Я очень соскучилась.

– Да, мать твою, – оставив в покое ее ягодицы, Саймон одной рукой притянул Майю ближе, обнимая за талию, а второй перехватывая за шею, заставляя привстать на цыпочки. Чтобы удержать равновесие, она впилась ногтями в кожу его спины, по глазам видя, что ему это больно.

Поцелуй получился смазанным, как сигаретный ожог. И легче после него не стало – хотелось еще: больше, дальше, глубже. И больнее, как часто между ними бывало.

– Пойдем, – Майя потянула его на себя коротким рывком.

И он пошел, позволив ей опираться на его плечо, вихляясь всем телом так, будто она пьяна. Мимо сновали люди с чемоданами, спешащие на вокзал и с вокзала. Некоторые из них задевали ее, извинялись и так же стремительно исчезали в толпе… Добравшись до подземного перехода, она чувствовала себя так, будто и впрямь перебрала с алкоголем, хотя причиной и физического дискомфорта, и тотального расфокуса ее мыслей были трусики, окончательно и бесповоротно прилипшие к телу.

Она не заметила, как оказалась в безлюдном каменном кармане, наполненном темнотой по самые верхние своды. Каждый звук, попадая сюда, отражался многоголосым эхом: сейчас она слышала шум своего собственного дыхания и не видела решительно ничего, будто ослепла.

Тонкие пальцы Саймона – сухие и горячие, – скользнули вдоль ее живота, расстегивая пряжку ремня. Помедлив, он раздернул зиппер, едва ли не вырвав с мясом пуговицу вверху и впуская сквозняк между своим и ее телом. Пахло машинным маслом и теплотой метрополитена. Где-то ходили люди – она слышала их шаги и приглушенные голоса. Глаза, привыкшие к темноте, выхватывали какие-то одиночные детали: очертания профиля Хеллстрема, повернувшегося в этой темной тесноте, чтобы сплюнуть.

Громко. Жутко громко…

Сняв куртку, она была готова разорвать на себе свитер. Тем более что шаловливые ручонки Симме уже стаскивали джинсы с ее бедер вниз вместе с бельем. Уперевшись голым задом в холодную стену, Майя вздрогнула, но деваться было некуда: ее стремительно подсаживали на какой-то выступ, и она едва успела пристроить нагретую телом кожанку под пятую точку. Чувствуя затылком низкий свод гранитного потолка, фрекен Нордин даже не пыталась отпихнуть Саймона, который благополучно избавил ее от одного сапога, совершенно не заботясь о втором. Ему и так было достаточно места для маневра: забрасывая ее ноги к себе на плечи, он впился губами в ее шею чуть повыше ключицы. К многоголосице шорохов добавился совершенно издевательский, щекотно касающийся ее уха шепот:

– Пожалуй, я расхотел тебя трахать, детка.

– Какого… – чувствуя себя полуодетой жертвой дурацкого розыгрыша, она начала было возмущаться, но ощущение сперва одного, а потом и второго его пальца внутри, усиленное темнотой, заставило Майю сперва замолчать, а потом и искать его губы.

– Пожалуй, сегодня я тебя-таки выебу… – резюмировал Саймон Хеллстрем, сменяя гнев на милость, а пальцы на член.

Сразу и много, вышибая из Майи не только дыхание, но и последние искры здравого смысла – здесь, в самом центре Стокгольмской подземки, в полуметре от посторонних глаз. В подземном переходе у Центрального вокзала шведской столицы.

Она кусала губы – его и свои – только бы не вскрикивать.

От мысли, что он вернулся и что день только начинается, хотелось сойти с ума окончательно.

Потом был горький кофе без молока и сахара в незнакомом бистро с видом на набережную. Зал для курящих размером с два шкафа типичной стокгольмской модницы, сработанных мастерами эргономики из IKEA. Воздух казался ядом, но Майя продолжала дышать, прогоняя его сквозь легкие, позволяя едкому запаху оседать на ее волосах. Не притронувшись к сигаретам, хотя Симме молча протянул ей свою початую пачку, фрекен Нордин мусолила край кофейной чашки, забавляясь шершавым прикосновением керамической кромки к зубам.

Она обожгла кончик языка, но и это скользнуло куда-то мимо ее сознания.

Внимание девушки было сосредоточено на массивной кисти Грешника, лежащей поверх белой скатерти. Сквозь легкую пелену едва схватившегося загара отчетливо проступали круглые пятачки нежно-розовой кожи.

Быть может, со стороны они казались чем-то вроде проявлений странной болезни, но Майя безошибочно узнала свежие отметины от сигаретных ожогов.

Ей хотелось, но не моглось спросить, с какого перепугу Симме надумал себя жечь. И как он исхитряется загореть в марте…

Ее буквально разламывало пополам от чувства неудовлетворенности, о котором она тоже предпочитала молчать. Натягивая сапог, а потом и джинсы там, в темном закутке подземки, она сломала ноготь, и это хотя бы немного привело ее в чувство. Хотя ей параноически казалось, что даже Саймон был слишком зол, чтобы кончить. Это было слишком: глубоко, быстро, не ко времени…

Кажется, в какой-то момент он просто перестал, отступая на шаг, позволяя ей безвольно ползти вниз, цепляясь спиной за неровности выступа, служившего им опорой. Сдирая кожу и впиваясь ногтями в него самого. Застегнув свои джинсы – этот звук не перепутать ни с чем, – он просто вдавил ее в стену, прижимаясь лбом к ее лбу.

– Успокойся. Слышишь меня? Спокойно…

Сказать это было куда легче, чем сделать.

Теперь она избегала смотреть в его перекошенное, осунувшееся лицо – господи, да это может быть просто загар, от которого его чертовы скулы стали еще резче, будто кто-то выкрутил фильтры на полную мощность, – зато полировала взглядом его руку.

Хотелось поговорить, принудительно запуская мозг и отключая инстинкты. Вместо этого ее рот был занят кофе, а соображалка окончательно сбита с толку недавним слишком коротким проникновением. Быть может, они продолжили бы этот молчаливый диалог одинаково напряженных поз, если бы Саймон не взял ее за руку. Просто и коротко, как сделал бы любой из мальчиков ее детства – переворачивая кисть ладошкой вверх и раскрывая на манер цветка. Склонившись, он щекотно коснулся концами волос ее кожи, отчего короткое прикосновение сухих губ к центру лотоса из ее полусомкнутых пальцев осталось почти незамеченным.

Майе было странно чувствовать себя улыбающейся. Будто она сама смотрела и видела себя со стороны, через толщу воды или безжизненную пелену сна, который никак не кончается.

– Детка, все будет хорошо, – зачем-то сказал Хеллстрем. И снова добавил. – Успокойся… Мы попробуем еще раз. А потом еще раз.

Его голос звучал вкрадчиво и почти нежно, будто они пытались зачать ребенка, а не обменяться секретами пикантного толка. Это значило только одно: его разобрало окончательно. Потому что Грешник скорее выучится сольфеджио, чем позволит себе полюбить кого-то, кроме себя самого.

– Удиви меня, Симме. Скажи мне что-то приятное, – нарвалась она на грубость второй раз за это не слишком удачное утро. – Иначе мне всерьез станет казаться, что дрочащие на меня ниггеры – это плохой знак.

– Что, прости?

– Какой-то черный парень в метро увлеченно передергивал, сидя прямо передо мной.

Нежность его рук мгновенно превратилась в уверенность, а мягкие прикосновения – в крепкий захват обоих ее запястий.

– А ты… что?

– Однажды шустрые умножат тебя на ноль, Симме. Что – я?

Подняв на него взгляд, Майя поежилась, видя, как кайфанутые голубые глаза напротив стремительно светлеют от ярости. Вместе с тем, она узнавала его – своего Саймона. Симме, которого бесит все, что хоть на миллиметр выбивается из его собственных правил.