Текст книги "Край бесконечности (сборник)"

Десять километров! Да если положить башню на землю, здоровому человеку понадобилось бы два часа, чтобы пройти по ней. А по лестнице пришлось бы карабкаться целых четырнадцать километров. Марс был маленьким миром, созданным с размахом, с внушительными кратерами и глубокими долинами; но только громадные вулканы Тарсиса превосходили размерами Обелиск. Внизу острую иглу, устремленную в небо, было видно на расстоянии в сотни километров. Все люди, казалось, признали ее грандиозным достижением человечества, особенно учитывая, что построили Обелиск в начале эпохи колонизации Марса.

И он преобразил сообщество, из которого возник. Как и предсказывал Кендрик, в результате ускоренного развития, обеспеченного постройкой башни, Огненный Город превратился в глобальный центр промышленности, производства стали и стекла, даже древних кирпичей американца. Велись разговоры о перемещении административной столицы планеты сюда из темных подземелий Эллады. Даже название города изменилось; теперь его называли просто Обелиском.

Но башня до сих пор вызывала споры.

– Я получил еще одну петицию, – нарушил молчание Вэй.

– О чем же?

– О воде, которую ты используешь для производства бетона.

Кендрик пожал плечами:

– У нас теперь достаточно воды из колодцев в водоносных слоях. И вообще, что с того? Если цивилизация на Марсе не выживет, будущие поколения переработают руины Обелиска и извлекут воду из его тканей. Считай башню долговременным стратегическим запасом.

– Ты серьезно?

– Конечно.

– Я уже не должен удивляться тебе, но все равно не получается. Думать в таких временных масштабах!

– Тьфу. Это ничто. Порядок из хаоса, – ответил Кендрик, вглядываясь в вышину.

– Что?

– Паньгу. Помнишь, ты упомянул это имя, когда нас много лет назад отчитывала кучка напыщенных зануд в Элладе? Я узнал, кто это. Паньгу, первоначальное божество из старинной китайской легенды. Правильно? Который выбрался из чего-то, похожего на вселенское яйцо, и когда поднялся во весь рост, то разделил небо и землю. И через восемнадцать тысяч лет, создав порядок из хаоса, смог лечь и отдохнуть. Это мы с – тобой, приятель. Мы сделали то же самое. Создали порядок из марсианского хаоса. Сделали Марс пригодным для людей.

– Правда? Мы действительно сделали мир лучще, несмотря на твою заносчивую болтовню? – Пока они поднимались, Вэй посмотрел наружу, на марсианский ландшафт, простиравшийся за городом, и на стремительно расширявшийся горизонт. – Вон там. Что ты видишь?

Кендрик повернулся, чтобы посмотреть.

За границами Менделя уже различались стены других кратеров, огромные, но разъеденные, разрезанные вымоинами, змеящимися сухими долинами. Это была Киммерийская Земля, ландшафт и местность столь древние, что озадачили бы даже самого Паньгу. Она была создана в первые дни формирования Солнечной системы, когда юные миры бомбардировали огромные каменные глыбы, некоторые из которых превосходили размерами сами планеты. Это было настоящее избиение. На Земле время загладило эти шрамы, но они остались на Луне и Марсе. И здесь процесс образования кратеров соперничал с масштабными наводнениями, когда гигантские подземные водоносные слои внезапно раскрывались, чтобы высвободить воду, что смывала стены новых кратеров и заполняла дно еще не остывших воронок от столкновения. Следы этого геологического безумия пережили миллиарды лет.

Ничто из этого, подумал Вэй, не имело ничего общего с человечеством. И человечество даже не коснулось этого первородного беспорядка. Но все равно здесь жила красота. Он посмотрел на небольшой кратер, где образовалось поле из дюн: марсианскую пыль изваяли дуновения слабого ветра, и получилась изящная скульптура, вариации полумесяцев. Вэй подумал, что, может, именно в этом и заключалась роль людей. Найти фрагменты красоты в хаосе и насилии. Возможно, такой красоты, как душа Сюэ Лин, что улетала от него в небеса.

Кендрик ничего не сказал. Казалось, сама планета не впечатляла его, он видел в ней лишь сырой материал.

Они промчались сквозь слой облаков, скопище водяных частиц. Теперь этот покров скрывал уродливую землю, и создавалось впечатление, словно Обелиск парил в небесах.

Последние несколько сотен этажей башня сужалась, пришлось сменить лифт на центральную шахту. Теперь они спешили по коридору, населенному только терпеливыми роботами, припавшими к полу цилиндрами, занимавшимися сваркой. Здесь не было ковра, и стены представляли собой голые бетонные панели; сам воздух был разреженным и холодным. В лифтовой шахте им пришлось влезть в скафандры, хранившиеся в специальном отсеке кабины: на верхних уровнях герметичность еще не гарантировали.

Теперь они поднимались в темноте, отделенные от всего мира.

Вэй осторожно сказал:

– Мы даже не говорили, зачем мы здесь.

– Ты имеешь в виду Сюэ Лин. Ни один из нас не удивился, оказавшись в этом положении. Будь честен, Вэй Бинлинь. Ты же знаешь, я никогда не мог…

– Что? Обладать ею?

– Я не об этом, – сердито отрезал Кендрик. – Я знал, что никогда не смогу рассказать ей о том, что чувствую. В основном, потому, что сам себя не понимал. Любил ли я ее? Подозреваю, я не знаю, что такое любовь, – он горько рассмеялся. – Такой имплантат родители мне не установили. Но в этом уродливом месте она была настолько красивой! Знаешь, я никогда бы не причинил ей вреда. Даже своей любовью.

– Я знаю.

Кендрик в упор взглянул на китайца:

– И ты все равно держал ее так близко. Чтобы контролировать меня, да?

Вэй пожал плечами:

– Как только началось строительство Обелиска, я не мог позволить тебе уехать.

– Как я мог уехать? Я преступник, помнишь? Для меня это каторга.

– Я знаю тебя уже давно, Билл Кендрик. Если бы ты захотел уехать, то нашел бы способ.

– Значит, с ее помощью ты приковал меня к этому месту? Но какой ценой, Вэй? Какой ценой?

Лифт постепенно остановился. Двери открылись, обнажив стеклянную стену – все еще незаконченную наблюдательную площадку. Теперь они находились совсем рядом с вершиной башни. Почти десять километров от земли. И горизонт этого маленького мира очерчивался четким изгибом, со слоями атмосферы, заметными отсюда столь же четко, как из открытого космоса. На востоке виднелось коричневатое пятно: возможно, набирала силу пылевая буря.

И здесь, на краю, за стеной из стекла стояла Сюэ Лин. Она знала об их приходе и повернулась. Вэй сразу увидел ее маленькое, испуганное лицо за визором скафандра. Отец вдруг отчетливо осознал, что ей всего тридцать три года, всего лишь тридцать три.

Мужчины побежали к стене, неуклюже шаря по стеклу руками в перчатках. Вэй хлопнул по передатчику на груди, чтобы они могли слышать друг друга.

– Вот и вы, – горько протянула Сюэ Лин. – Наконец вы меня видите, в первый раз за всю мою жизнь.

Кендрик с отчаянием огляделся по сторонам:

– Как перебраться за эту стену?

– Чего вы хотели? Ты, Билл Кендрик, создавал произведение поразительного уродства, чтобы увековечить преступления, совершенные тобой на Земле? И ты, Вэй Бинлинь, строил башню, чтобы попасть обратно в небеса, с которых упал? А чем была я – залогом в ваших отношениях? Ты называешь меня дочерью. А со своим родным ребенком ты бы так обращался? Ты держал меня здесь. Даже когда я потеряла ребенка, даже когда мой муж захотел вернуться в Элладу, даже тогда…

Вэй прижал ладонь к стеклу:

– Лин, прошу тебя. Почему ты это делаешь? Почему сейчас?

– Ты никогда меня не видел. Никогда не слышал. И никогда не слушал.

Кендрик коснулся его руки:

– Она вновь хотела уехать, отправиться в Элладу.

– Она просила тебя?

– Она хотела, чтобы в этот раз я тебя убедил. Я сказал, что ты запретишь. Возможно, отказ стал последней каплей.

– Значит, это твоя вина.

Кендрик фыркнул:

– Ты действительно в это веришь?

– Ты никогда меня не видел! Так смотри сейчас!

И она оттолкнулась от края башни. Мужчины рванулись вперед, сквозь стекло наблюдая за ее падением. Мягкая гравитация Марса, позволившая построить Обелиск, сначала бережно тянула женщину вниз, но постепенно становилась все сильнее. В ушах Вэя дыхание Сюэ Лин слышалось так ясно, словно она стояла рядом, и осталось спокойным, даже когда она упала, паря рядом с зеркальной стеной. Он потерял дочь из виду, когда та пролетела сквозь облако, задолго до того, как она достигла далекой земли.

Аластер Рейнольдс
Тщеславие

Официальное название города – Руах-Сити, но все называют его Свайбургом. Никогда не любила это место. Хотя я тут столько времени провела, что должна была бы чувствовать себя как дома. Но Свайбург постоянно меняется, и досконально изучить его невозможно. Этот город – скопление отдельных платформ, прикрытых куполами. Благодаря бесчисленным термоизолированным опорам платформы возвышаются над криовулканической корой Тритона, соединенные мостами и эстакадами. Их систему часто без всякой закономерности меняют. Чем-то похоже на головоломку, которую мне разгадать не под силу.

Тихо. Бар. Внутри довольно прилично. В городе есть места и похуже. Передо мной стакан.

– Лоти Ханг?

Поворачиваюсь от окна. Я не узнаю женщину, которая меня окликнула, но, как ни странно, сразу думаю, что она, похоже, работает на государство. На ней нет униформы, да и не так уж и часто мне приходилось иметь дело с такими людьми. Но что-то такое есть в ее глазах, пусть уставших и покрасневших. Спокойная и здравая бдительность, словно незнакомка привыкла изучать лица, следить за реакцией и не принимать ничего за чистую монету.

– Чем могу помочь?

– Вы – художница? Резчица астероидов?

Не самый впечатляющий пример дедукции. Я сижу в «Резаке и горелке», вокруг изображения скульптур из астероидов, а передо мной открыто портфолио. Но настораживает, что она знает мое имя. Я – не настолько известная персона.

Я говорю себе, что эта женщина – не из властей. Я не сделала ничего дурного. Да, сгладила пару углов, да, обошла несколько правил. Но ничего такого, чтобы правоохранителям захотелось тратить на меня время.

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Ингвар, – говорит она: – Ваня Ингвар. – И посылает мне визитную иконку.

Теперь все встает на свои места.

Ваня Ингвар. Следователь с лицензией. Не полицейский, не представитель власти – просто частный сыщик.

А значит, инстинкты все же меня не совсем обманули.

– Что вы хотите?

У нее короткостриженые рыжеватые волосы, сбившиеся сальными колтунами, как будто она только что сняла плотно облегавший голову шлем для работы в вакууме. Ингвар пытается пригладить их рукой, но без особого успеха.

– Когда ваш корабль стоял в ремонтном доке, я провела глубокое сканирование его навигационного ядра – пришлось кое-кому заплатить. Мне надо знать, что вы делали в некое определенное время.

Я чуть не разливаю выпивку:

– Черт подери, это же незаконно!

Ингвар пожимает плечами:

– И, черт подери, полностью недоказуемо.

Я решаю, что смогу потерпеть эту женщину еще несколько секунд:

– Так что вам нужно-то?

– То и это. Главным образом, связь с астероидом, который столкнулся с Наядой.

От удивления моргаю. Я ожидала, что она заявит что-нибудь про нарушение закона, у которого нет срока давности. Вроде неправильной стыковки или неправильного подхода к станции. Но Ингвар спрашивает про Наяду, а значит, обратилась не по адресу. Тут какая-та путаница с именами, или с регистрацией космолета, или с чем-то еще. На секунду мне становится ее жаль, совсем немного. Вот только она – хамка и наняла кого-то, чтобы сунуть нос в компьютер «Лунной шаланды». Это меня страшно бесит. А ей, похоже, все нипочем.

– Не хочу вас расстраивать, Ингвар, но меня не было рядом с Наядой, когда это произошло. Хорошо помню, что о столкновении узнала из новостей, когда сидела в баре Гюйгенс-Сити на Титане. Это другой конец Солнечной системы. Кто бы ни хозяйничал в моем компьютере, но дело свое он знает плохо.

– Я имею в виду не момент столкновения. Это было двадцать пять лет назад. Меня интересует, где вы находились за двадцать семь лет до того. То есть пятьдесят два года назад, когда кто-то скорректировал курс астероида так, чтобы он столкнулся с Наядой. – Ингвар замолкает на мгновение и наносит решающий удар: – Незадолго до того, как вы встретились со Скандой Абрудом.

Значит, она ничего не выдумала.

Об этом имени я старалась не думать уже лет пятьдесят. И даже успешно. Сорвалась, только когда в созвездии Печь зажглась новая яркая звезда, и мысли о Сканде поневоле вновь завертелись в голове.

Как все-таки больно произносить это имя вслух.

– Что вы знаете о Сканде?

– Знаю, что он заплатил вам за скульптуру из астероида. Еще знаю, что, когда астероид столкнулся с Наядой, погибли сто пятьдесят два ни в чем не повинных человека. Остальное… думаю, мне бы хотелось услышать это от вас.

Я трясу головой:

– Никто не погиб на Наяде. Там никто не жил.

– Нет. Они хотели, чтобы все так думали, – отвечает Ингвар.

– Они?

– Правительство. Это они дали маху, позволив поселенцам построить лагерь в первом попавшемся месте на том маленьком спутнике. Сквоттерам. Их надо было переселить за годы до инцидента.

Она предлагает уйти из «Резака и факела», не хочет, чтобы кто-нибудь подслушал нашу беседу. У меня есть выбор. Я даже могу послать ее подальше. Ингвар меня не арестовала, даже теоретически не может этого сделать. Она не угрожала передать меня властям, и, даже если бы стала, что с того? Я не сделала ничего плохого. Я – Лоти Ханг. Мне восемьдесят лет, и я в меру успешная резчица астероидов. Это все.

Но она права насчет Сканды, и все случилось именно тогда, когда Ингвар говорила. Меня это беспокоит. Про себя я еще раз повторяю, что ничего плохого в Свайбурге произойти не может. И, кроме того, мне очень хочется услышать то, что она скажет.

Мы выходим в ночь, прикрытую куполом. Ингвар вышагивает криво, скособочившись. Сомневаюсь, что она намного моложе меня. На нас обеих теплые куртки и ботинки, но холод Тритона через опоры и платформы города проникает до самых костей.

И я рассказываю Ингвар про тот день, когда встретила Сканду Абруда.

Это случилось здесь, около Нептуна. Я прилетела с Тритона за потенциальным заказом. К тому моменту (хотя это и были первые годы моей карьеры) я была не очень известна, но уже имела репутацию хорошего резчика астероидов. В такую даль забралась в первый раз, но надеялась, что путешествие стоит потраченных денег и времени.

Я ошиблась. Потенциальный заказ перехватил конкурент, перебивший цену. А между тем «Лунной шаланде» был нужен ремонт и топливо. И пока ремонтные боты копошились на космолете, а мой банковский счет стремился к однозначным цифрам, я полетела на Тритон топить горе в стакане. Так и оказалась в отеле «Дельта-Ви».

С тех пор я там больше не показывалась: слишком уж много в номерах живет призраков. Тогда это местечко пользовалось популярностью среди художников и меценатов, примерно как сейчас «Резак и горелка». Стены, пол, столы – все было покрыто картинами и проекциями работ, выполненных из астероидов, ледяных астероидов и метеоритов. Просто куча скульптур: от геометрических абстракций Мотла и Пети до гиперреалистических портретов Двали и Мэстлина. Некоторых художников я знала лично; а с некоторыми, получавшими заказ на большие комбинированные произведения и готовыми поделиться гонорарами с помощниками, даже успела вместе поработать.

Моя звезда восходила, но уже тогда я чувствовала, что пузырь не может надуваться бесконечно. Слишком много денег переходило из рук в руки. По пути я пролетала мимо Озимандии, каменной глыбы диаметром с километр, которую поместили на орбиту Тритона. Это была работа Йиннинга и Тарабулуса, последний писк моды. Она представляла собой разбитое, траченное временем лицо. Огромные щели на щеках, глубокие черные кратеры на месте глазниц. Все вокруг сходили по ней с ума, а я видела лишь набор простых уловок, маскирующих отсутствие техники.

Йиннинг и Тарабулус с комбинаторами не возились, вообще никогда не работали с камнем и льдом в другом контексте. Им не хватало базового опыта, а потому они специально сделали свой астероид так, чтобы тот выглядел старым и поврежденным, иначе вся лажа сразу выплыла бы наружу. Они не видели слабые места в породе, внутренний рисунок трещин, работали не с камнем, а против него.

Любители, черт их подери.

Я тогда клялась, что, если бы какой-нибудь сумасшедший дал бы мне каменюку такого размера, я бы вырезала ее в совершенстве. И твердо знала, что это не пустые слова.

Правда, никак не ожидала, что такой шанс мне скоро выпадет.

– Очень красиво, не правда ли?

Он (кем бы он ни был) имел в виду Нептун. Я внимательно посмотрела на поверхность планеты. Та нависала над нами, заполняя все небо, как гигантский потолочный орнамент. Сине-фиолетовая тьма как нельзя лучше ложилась на мою депрессию.

– Как скажете.

– Кроме шуток. Взгляните, Лоти. Кольцо вокруг Нептуна не заслуживает особого внимания, сейчас в атмосфере не бушуют метастабильные бури. Ветра есть, но очень кратковременные. Ни один не дует достаточно долго. Тритон – единственная полноценная луна, остальные спутники – просто снежки. В этом есть свое элегантное великолепие. Роскошь, которую не выставляют напоказ.

Я до сих пор не понимала, кто со мной разговаривает, да в тот вечер меня это особо не волновало. Но когда я обернулась, то слабый укол интереса все же почувствовала. Элегантный, хорошо одетый, привлекательный мужчина. И прежде я его в «Дельта-Ви» не видела.

– Мы знакомы?

– Еще нет. Но надеюсь, познакомимся. Поработаем вместе, я имею в виду. Меня зовут Сканда Абруд. У меня есть предложение – заказ. Вас интересует?

– Зависит от оплаты и продолжительности работы.

На его губах появилась чопорная улыбка:

– А я думал, что сейчас вы будете рады любой работе. Плата будет очень щедрой. Если мои догадки верны, как минимум в двадцать раз выше, чем вы когда либо получали прежде. Я уже выбрал астероид для работы. Он на орбите с высоким наклоном к эклиптике. Но долететь до него легко. Хотите посмотреть?

Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Меня до того уже несколько раз дурили, и потому я несколько сомневалась в реальности столь судьбоносного заказа.

– Только если вы считаете это необходимым.

Большими и указательными пальцами Сканда сделал прямоугольную рамку. Пространство между ними почернело. Темнота сгустилась и превратилась в по-чти черную глыбу. Контур астероида с одной из сторон подчеркивал тусклый свет. На обломке можно было разглядеть кратеры и скальные гребни. Сканда развел руки, увеличивая изображение.

– Астероид большой. Около километра в поперечнике. Но в рамках ваших возможностей. Возьметесь?

Я изучала глыбу камня и лицо Сканды. Мысленно представляла, как его голова вписывается в астероид, как проступает, словно маска из литейной формы. В конце концов, ведь большинство клиентов хотят именно этого: чтобы их портрет вечно кружил вокруг Солнца.

– Мне нужно провести сканирование, – ответила я уклончиво. – Но, если там не скрывается неприятных сюрпризов, вероятно, астероид подойдет для вашего портрета.

Кажется, это выбило его из колеи:

– Нет. Речь идет не о том, чтобы высечь меня. Господи, конечно же нет. Это было бы глупым самолюбованием.

– Так кого вы хотите изобразить? – Про себя я уже перебрала все обычные варианты тщеславной ерунды: дорогой заказчику человек, любовница, героический предок.

– Все просто. – Он поменял изображение.

На фотографии было лицо юноши. Классические пропорции. Я почувствовала, что если бы мое образование не было столь фрагментарным, то сразу поняла бы, кто передо мной.

– Я не узнаю его.

– А должны бы. Я хочу, Лоти, чтобы вы высекли для меня голову Давида Микеланджело.

Ингвар приводит меня на общественный ледовый каток на западной окраине Свайбурга. Вне всякого сомнения, это – извращение. Массивные слои термоизоляции ограждают город от контакта с ледяной поверхностью Тритона. А тут пришлось решить огромное количество проблем, чтобы создать крохотную площадку, покрытую льдом, в самом городе. Конечно же, здесь стояли не сверхнизкие температуры, как на поверхности спутника, но все равно я чувствовала, что морозный воздух начинает покусывать тело. Каждый выдох сопровождает облачко пара, напоминающее хвост кометы. От холода Ингвар постоянно притоптывает и прихлопывает руками.

– Когда-то вы занимались другим, – начинает она. – Вы не всегда были художницей.

– Кажется, вы знаете обо мне все… а в чем тогда смысл нашего разговора, Ингвар? Если нам нечего обсуждать, я пойду.

– Да пожалуйста. Но вы же в курсе, что я кое-что знаю. Те люди, правда, погибли, Лоти. Я ничего не выдумала. Да, они были сквоттерами. Да, там никого не должно было быть во время столкновения. Так или иначе, правительство не сумело их защитить. Не было никаких предупреждений, а планетарная оборона оказалась не готова. Они послали корабли в последнюю минуту, попытались сбить объект с курса… – Ингвар качает головой. – Это не сработало. Им не хватило времени. Но сейчас у меня есть связь между вами и этим астероидом. И это доказывает, что ничего случайного в гибели Наяды не было. Сканда хотел, чтобы так случилось. А значит, это преступление, а не случайный сбой в механике небесных тел. А вы – соучастник.

– Ну хорошо. Подготовьте доклад для правительства. Уверена, они с радостью вас выслушают.

– Я могла бы поступить так. Может, так и сделаю. – На противоположной стороне катка репетирует любительский оркестр. Музыканты стоят на платформе в белом павильоне. Из-за замерзших пальцев они ужасно фальшивят. Ингвар приходится повышать голос, чтобы перекричать какофонию: – Вам нравилась предыдущая работа?

– Она приносила деньги.

На самом деле хорошая была работа, но я считала, что заслуживаю лучшего. Я рубила лед для сухогрузов. Берете обломок кометы километра два в поперечнике и начинаете обрабатывать его с помощью плазмы, лазеров и кумулятивных зарядов до тех пор, пока он не принимает симметричную правильную форму с центром тяжести в нужной точке. А потом кусок льда превращается в деньги на счету.

Еще там было чувство удовлетворения, которое испытываешь, когда отправляешь обработанную ледяную глыбу к голодным до сырья экономикам внутренней системы. На одной стороне закреплены двигатели, на другой – паучок навигации, а впереди длинное-длинное путешествие прямо к Солнцу.

– Но потом все поменялось, – говорит Ингвар. – Ни за одну ночь, конечно же. Но быстрее и сильнее, чем вы могли ожидать. Новые технологии, новые способы вести дела. И все это решали люди, которые не знали вас и которым было на вас плевать. Люди вроде Сканды Абруда.

– Я шла в ногу со временем.

Фигуристы лениво нарезают круги на льду. Большинство из них неумехи, но на Тритоне даже самое нескладное исполнение становится элегантным. И тут я неожиданно осознаю, что ни разу не видела здесь пустого катка. Девушка подпрыгивает, складывает руки и выполняет, наверное, двадцать поворотов в воздухе, прежде чем ее коньки успевают вновь коснуться льда.

Иногда высоко над эклиптикой я отключаю антенну «Лунной шаланды» от человеческой суеты и трескотни, настраиваюсь на частоту реликтового излучения. Слушаю шум творения. И именно так звучит каток: бесконечный космический шорох.

Над головой Нептун с безмятежным равнодушием смотрит на четырехугольную площадку. Может, очень скоро я бы выбросила из головы весь наш разговор. Но сделать это, когда и Нептун, и Наяда маячат наверху, очень сложно.

– И вы стали заниматься искусством? Неужели это было так просто? – спрашивает Ингвар.

Чего она так за меня волнуется?

– Либо это, либо голодная смерть. Думаю, я выбрала правильно. На жизнь хватает. – Я смотрю, как экскурсионный космолет скользит вдоль лика Нептуна, разделенного на две половины. Корабль сияет, как неоновая рыбка. – Хватало, пока вы не вмешались.

– Но вас ждало и разочарование. Были мечты, оставшиеся мечтами, нереализованные амбиции.

Тон, которым она спрашивает. Ничего не могу поделать с собой. Мне кажется, что в каком-то смысле она сейчас говорит о собственной карьере. Частный детектив: вряд ли самая гламурная или самая оплачиваемая специальность в Системе. Может, когда-то давно Ингвар надеялась на что-то большое?

Симпатия? Не совсем. Но, без сомнения, уже проблеск понимания.

– Мы все выбираем для себя лучшую долю, – говорю я. – Или пытаемся выбрать.

– Все не так плохо, не так ли? Я имею в виду: посмотрите на нас. Мы на Тритоне, рядом с Нептуном. Смотрим, как люди катаются на коньках. – У Ингвар зуб не попадает на зуб. – Прохладно, но, если захотим, пойдем куда-нибудь, где потеплее. Мы не голодаем, если нам нужно общение – мы находим компанию. И так повсюду. У нас есть прекрасные вещи, на которые можно смотреть. Прекрасные виды; есть что исследовать и с кем поболтать. Почему кому-то этого мало? Почему кому-то нужно от жизни больше, чем может дать Система?

Я уже вижу, к чему она ведет.

– Имеете в виду, почему некоторые хотят все это бросить?

– Я просто не понимаю. Но я была там, на Юпитере. Я видела космические верфи, на которых строят войдолеты. Их там столько, что не сосчитать. И туда постоянно течет поток добровольцев, достаточно богатых, чтобы купить место на этих кораблях. Даже после того, что случилось. – Ингвар топает ногами, спасаясь от холода. А в белом павильоне любительский оркестр начинает фальшивить очередное произведение. – Что не так с этим людьми? – снова спрашивает она, а я не понимаю, о ком идет речь: то ли о музыкантах, то ли о добровольцах в анабиозе.

Я взяла Сканду с собой, чтобы первый раз посмотреть на астероид.

Тот находился на орбите далеко от эклиптики. Я уже видела картинки, но первый осмотр на месте всегда особенный.

– Астероид тебя устраивает? – спросила я Сканду.

– Да. Даже больше чем просто устраивает. Он же подойдет для заказа?

– Обязан.

Материал для работы был и правда отличный. Я облетела вокруг астероида уже с десяток раз, прокартографировала все с точностью до волоска и отсканировала его сердцевину. Сброшенные сейсмические зонды передали эхокарту наружного слоя. Ни один из показателей не внушал даже призрака тревоги. Мысленным взором я уже видела голову Давида и твердо знала, где проведу первые разрезы.

– Я не думал, что он будет такой огромный, – сказал Сканда. – Одно дело видеть изображение, а другое – быть здесь и чувствовать мертвую хватку гравитации. Это настоящая гора, летящая в космосе. Чувствуешь?

– Это просто камень.

Сканда поправил мои волосы, так чтобы они не падали на глаза.

– Маловато в тебе романтики, – с мягким упреком заметил он.

Честное слово, я не ожидала, что все пойдет по такому сценарию. Как правило, я не сплю с клиентами. Когда Сканда настоял на том, чтобы сопровождать меня к астероиду, я предупредила его о своих обычных требованиях и условиях. Мой корабль – мои правила. На «Лунной шаланде» не так много личного пространства, и наш полет туда и обратно должен был оставаться строго деловым. Точка.

Но, по правде, уговорить меня Сканде не составило особого труда. Он был обаятелен, красив и хорошо знал, чего хочет. Именно последнее привлекло меня больше всего.

Он уже выбрал подходящий астероид. И ему нужно было находиться здесь, стать свидетелем. Кто я, чтобы спорить?

Вскоре началась работа.

Я управляла ботами. Нетерпеливыми роями они вылетали из «Лунной шаланды». Какие-то были снабжены лазерами и плазменными резаками. Другие предназначались для прокладки туннелей: часть из них бурила скважины, а другая устанавливала туда заряды. Пока дроны суетились, по бокам космолета появились огромные манипуляторы для работы с астероидом. В каждом из них было множество различных инструментов для отбора проб и резки камня. Благодаря дистанционникам, я могла работать с астероидом как будто с глиной. Грязь под ногтями – это я любила больше всего.

Ваяла, как Микеланджело.

Халтущики, вроде Йиннинга и Тарабулуса, могли бы закончить скульптуру за несколько недель. Но я делала ее на совесть, а это означало месяцы кропотливой работы. Месяцы, в течение которых на корабле в сотнях световых минут от цивилизации находились только мы двое.

Каждой секундой этого времени я наслаждалась.

Сканда выполнил обещание. Он заплатил за скульптуру вперед. С этими деньгами я могла теперь быть вольным художником годами. Сканда даже оплатил счета за ремонт «Лунной шаланды».

Интересовало ли меня, откуда у него деньги?

Так, слегка. По сути мне, конечно, было наплевать. Было очевидно, что он богат. Но в Системе жили миллионы богачей – а иначе, кто бы платил за войдолеты?

Когда я работала, Сканда уединялся в рубке и решал там какие-то деловые вопросы. Кажется, его не беспокоило, стану я подслушивать или нет. Но постепенно у меня появились некоторые представления о его деловых интересах и о том, что они означают для меня.

Тем временем я снимала камень слой за слоем, и постепенно в астероиде начало проявляться лицо Давида. И хотя работа кипела, я знала наверняка, что в любой момент мой труд может пойти прахом. Даже самые лучшие способы диагностики и сканирования имели погрешности, а в моем распоряжении было далеко не идеальное оборудование. В астероиде скрывалось множество хрупких участков и следов древних столкновений с метеоритами. Какие-то из них располагались удачно, в тех местах, где надо было удалять породу. В этом случае казалось, что астероид, превращаясь в голову Давида, сам пытается избавиться от лишнего. Другие шли вразрез с моими планами. Маленькая ошибка с закладкой заряда или неправильно выбранное направление для лазерного луча могли запросто разрушить щеку или надбровную дугу скульптуры.

Конечно же, я могла восстановить такие повреждения довольно легко, но так низко еще ни разу не падала. Это был трюк из арсенала Йиннинга и Тарабулуса. Да и сомневалась я, что такие приемы понравились бы Сканде. Если он хотел воссоздать голову Давида, то работа должна быть выполнена так же безупречно, как труд Микеланджело.

И у меня получалось. Постепенно стали видны волосы и лицо. Щеки и нижняя челюсть все еще скрывались в камне. Из-за этого казалось, что у юноши курчавится старческая борода. Правда, долго она не протянула. Я «отстригала» завитки, каждый из которых был размером с дом. Следующий месяц примерялась, что делать дальше с получившейся поверхностью. Получалось, мне понадобится еще три месяца, максимум четыре или пять, чтобы закончить.

В итоге должен был получиться величественный шедевр. Никто пока не делал ничего подобного. Я представляла, как в будущем, через миллионы или миллиарды лет, представители других цивилизаций наткнутся на эту скульптуру, кружащую вокруг Солнца. Интересно, что сделают они с этим ликом, глядящим на них пустыми глазницами? И будут ли у них хоть малейшие представления о тех обуреваемых страстями созданиях, что сотворили его?