Текст книги "Память льда. Том 2"

Затем движение прекратилось.

Капитан Паран метнулся к Итковиану, с колотящимся сердцем схватил его за плечи и встряхнул.

– Нет, будь ты проклят! Я пришёл сюда не для того, чтобы увидеть это! Очнись, ублюдок!

… покой – теперь ты есть? Мой дар – о, какое бремя…

Голова Кованого Щита дёрнулась назад. Он судорожно вздохнул.

Усаживается… такая тяжесть! Почему? Боги – вы все смотрели. Вы узрели всё своими бессмертными очами. И всё же не вышли вперёд. Вы отвергли мой зов о помощи. Почему?

Малазанец, присев, передвинулся, чтобы видеть лицо Итковиана.

– Молоток! – крикнул он через плечо.

Пока целитель бежал к ним, Итковиан отыскал Парана глазами, медленно поднял руку. Подавляя разочарование, смог найти слова.

– Не знаю, как, – прохрипел он, – но вы вернули меня.

Усмешка Парана была вымученной.

– Ты – Кованый Щит.

– Да, – прошептал Итковиан. И да простит меня Фэнер, то, что ты сделал – безжалостно. – Я – Кованый Щит.

– Я чувствую это в воздухе, – сказал Паран, пытаясь перехватить взгляд Итковиана. – Он… он очистился.

Да.

И я ещё не закончил.

Остряк смотрел, как малазанец и его целитель говорили с командиром «Серых мечей». Туман в мыслях, окутывавший его, как он осознал, уже несколько дней, начал рассеиваться. Подробности обрушивались на даруджийца, и очевидность изменений в нём самом тревожила Остряка.

Его глаза видели… иначе. Нечеловеческая острота. Любое движение, даже самое мелкое или далёкое, привлекало его внимание, повышало бдительность. Определялось как незначительное или как угроза, добыча или неизвестность – инстинктивные решения теперь принимались не где-то в глубине, а у самой поверхности разума.

Остряк чувствовал каждую свою мышцу, каждую связку и кость, мог сосредоточиться на каждой отдельно от других, достигая такой пространственной чувствительности, которая делала контроль абсолютным. Он смог бы идти по лесной подстилке совершенно беззвучно, если бы захотел того. Он смог бы застыть, затаив дыхание, и стать совершенно неподвижным.

Но перемены, которые ощущал даруджиец, были куда глубже этих физических проявлений. Поселившаяся в нём жестокость принадлежала убийце. Холодная и безжалостная, без сочувствия или сомнения.

И это понимание пугало его.

Смертный Меч Тигра Лета. Да, Трейк, я чувствую тебя. Я знаю, что ты из меня сделал. Проклятье, мог хотя бы спросить.

Остряк посмотрел на своих последователей, понимая, что именно этим они и были. Последователи, его собственные Присягнувшие. Ужасная правда. Среди них Скалла Менакис – нет, она не принадлежит Трейку. Она выбрала Старшего бога Керули. Хорошо. Если бы она преклонила передо мной колени, мы бы думали не о религии… и насколько же это вероятно? Ох, женщина…

Почувствовав его взгляд, Скалла посмотрела на него.

Остряк моргнул.

Она подняла брови, и даруджиец понял её тревогу, которая ещё больше его изумила, – единственный ответ на тот ужас, который вызывал у него прячущийся внутри жестокий убийца.

Скалла помедлила, затем подошла к нему.

– Остряк?

– Да. Такое чувство, что я только что проснулся.

– О, похмелье сказывается, уж поверь.

– Что тут происходит?

– Ты не знаешь?

– Думаю, знаю, но не уверен – в себе, в своих же воспоминаниях. Мы обороняли дом, и дело повернулось страшней, чем грязь у Худа на сапогах. Ты была ранена. Умирала. Тот малазанский солдат вылечил тебя. А это Итковиан, и жрец только что у него в руках рассыпался в пыль… боги, ему бы надо было помыться…

– Храни нас Беру, это и правда ты, Остряк. Я уже думала, что я… что мы потеряли тебя.

– Похоже, часть меня потеряли, женщина. Все мы.

– С каких это пор ты стал религиозным?

– Шуточки Трейка. Я не такой. Он сделал ужасный выбор. Покажите мне алтарь, и я скорее помочусь на него, чем поцелую.

– Возможно, тебе придётся его целовать, так что я бы всё делала в обратном порядке.

– Ха-ха. – Он встряхнулся, шевельнул плечами и вздохнул.

Это движение заставило Скаллу еле заметно отпрянуть.

– О, это было слишком по-кошачьи, на мой вкус, – мускулы заиграли под полосками.

– Зато очень даже приятно. Заиграли? Подумай о новых… возможностях, женщина.

– Размечтался, болван.

В привычных шутках звенела хрупкость, и они оба это чувствовали.

Скалла замолкла на мгновение, после выдохнула сквозь зубы.

– Бук. Похоже, его больше нет.

– Нет, он жив. Описывает круги над нашими головами прямо сейчас. Вон тот перепелятник – подарок Керули, чтоб помочь следить за Корбалом Брошем. Он теперь одиночник.

Скалла посмотрела в небо, упершись руками в бёдра.

– Это просто прекрасно! – Она бросила ядовитый взгляд на Керули, стоявшего сбоку, – незаметного, прячущего руки в рукавах, тихо наблюдающего за происходящим. – Все получили благословение, кроме меня! Ну и где справедливость?

– Ты ведь и так уже благословлена несравненной красотой, Скалла…

– Ещё одно слово – и я отрежу тебе хвост, клянусь.

– У меня нет хвоста.

– Вот именно. – Она посмотрела на него. – Послушай, нам нужно кое-что уладить. Есть у меня ощущение, что для нас обоих возвращение в Даруджистан – не вариант, по крайней мере, в ближайшее время. Так что теперь? Каждый пойдёт своим путём, жалкий старикашка?

– Не спеши с этим, женщина. Посмотрим, как тут всё устроится…

– Простите.

Оба повернулись на голос и обнаружили, что к ним присоединился Рат’Трейк.

Остряк сердито посмотрел на жреца.

– Что?

– Мне кажется, нам нужно многое обсудить с тобой, Смертный Меч.

– Пусть тебе кажется что угодно, – ответил даруджиец, – но я уже объяснил Усатому, что я – плохой выбор…

Рат’Трейк словно подавился.

– Усатому? – негодующе выплюнул он.

Скалла рассмеялась и похлопала жреца по плечу.

– Очень почтительный ублюдок, правда?

– Я никому не кланяюсь, – прорычал Остряк. – Включая богов. И если это поможет, я хоть сейчас соскребу эти полоски со своей шкуры.

Жрец потёр повреждённое плечо, свирепо посмотрел на Скаллу из-под кошачьей маски. Когда Остряк заговорил, он снова повернулся к даруджийцу.

– Эти вещи вообще не обсуждаются, Смертный Меч. Ты – то, что ты есть…

– Я – капитан караванной охраны, и в этом – весьма хорош. Когда трезв, разумеется.

– Ты – мастер войны, во имя Владыки Лета…

– Назовём это увлечением.

– Чем?!

До них донёсся смех. Капитан Паран, всё ещё склонившийся над Итковианом, смотрел в их сторону и хорошо слышал весь разговор. Малазанец ухмыльнулся Рат’Трейку:

– Никогда не получается так, как должно бы, правда, жрец? В этом наша человеческая слава, и вашему новому богу стоит с этим смириться, да поскорее. Остряк, продолжай играть по своим правилам.

– Иначе и не собирался, капитан, – отозвался Остряк. – Как поживает Кованый Щит?

Итковиан взглянул на него.

– Всё в порядке, сударь.

– Это ты соврал, – заметила Скалла.

– И тем не менее, – произнёс Кованый Щит и медленно выпрямился, опершись на плечо Молотка.

Остряк посмотрел на сабли в своих руках.

– Подери меня Худ, – пробормотал он, – они стали совсем уродливыми.

Он вогнал клинки в потрёпанные ножны.

– Ты не должен выпускать их из рук, пока война не закончится! – встрял Рат’Трейк.

– Ещё одно слово, жрец, – проговорил Остряк, – и закончишься ты.

Никто больше не вышел на площадь. Капрал Хватка стояла вместе с остальными «мостожогами» в начале улицы, пытаясь понять, что происходит. Вокруг кипели разговоры, солдаты, согласно освящённой временем традиции, пытались понять значение жестов и неслышных разговоров посланников на площади.

Хватка осмотрелась.

– Дымка, ты где?

– Тут, – ответила та из-за плеча капрала.

– Почему бы тебе не проскользнуть туда и не узнать, что происходит?

Дымка поёжилась.

– Меня заметят.

– Да ну?

– Кроме того, мне это не нужно. Мне ясно, что происходит.

– Да ну?

Дымка насмешливо скривилась.

– Ты вместе с браслетами и голову свою отдала, капрал? Никогда прежде не видела, чтоб ты так на всё с отвисшей челюстью пялилась.

– Да ну? – повторила Хватка, на этот раз угрожающе. – Продолжай в том же духе и пожалеешь, солдат.

– Объяснить? Хорошо. Вот что, как мне кажется, я вижу. У «Серых мечей» тут было какое-то личное дело, которое они закончили, только вот оно едва не разодрало их командира на куски. Но Молоток, полагаясь на Худ знает какие силы, поддержал его, хотя я думаю, что именно капитан вернул этого человека из мёртвых. И – нет, я никогда не думала, будто Паран на такое способен, а если мы в последнее время и подозревали, что он – не просто бесхребетный офицер-аристократ, то только что видели доказательства. Но я не думаю, будто это плохо для нас – он нам не вгонит меч в спину, капрал. Скорей уж станет между таким клинком и нами. А насчёт Остряка – похоже, он только что очухался и жрец Трейка этому не рад, но остальным всё равно, поскольку иногда улыбка – это именно то, что нужно.

Хватка что-то проворчала в ответ.

– И наконец, после всего этого, – продолжила Дымка, – настало время Хумбролла Тора и баргастов…

Хумбролл Тор высоко поднял топор и двинулся к воротам Пленника. Вожди, поплечники и поплечницы, выйдя из рядов собравшихся племён, пересекли площадь по зову могучего воина.

Тротц протолкался через компанию «мостожогов» и остановился рядом.

Хватка фыркнула, глядя ему в спину.

– Он идёт на встречу со своими богами, – прошептала Дымка. – Не откажи ему в этом, капрал.

– Будем надеяться, там и останется, – ответила та. – Видит Худ, командовать он не умеет.

– А капитан Паран – умеет, – сказала Дымка.

Хватка посмотрела на спутницу и пожала плечами:

– Ну, думаю, умеет.

– Может, стоит прижать Мураша, – негромко продолжила Дымка, – и остальных, кто последнее время нёс ерунду…

– О да, прижать. А потом избить до бесчувствия. Это похоже на план, Дымка. Найди Дэторан. Похоже, у нас тоже есть личное дело, с которым нужно разобраться.

– Ну, кажется, голову ты всё-таки не отдала.

Хватка снова ответила ворчанием.

Дымка скользнула назад в толпу.

Личное дело. Мне нравится, как это звучит. Мы их тебе приструним, капитан. Видит Худ, это меньшее, что я могу сделать…

Острый взгляд кружившего над головами ястреба не упустил ничего. День близился к концу, тени удлинялись. Клубы пыли на западной равнине говорили об отступающих паннионцах, которых по-прежнему гнали на запад барахны Хумбролла Тора.

В самом городе тысячи баргастов двигались по улицам. Убирали мертвецов, пока племена рыли огромные ямы за северной стеной. Могилы уже начали заполняться, по мере того, как реквизированные повозки выезжали из Капастана. Долгая, отупляющая работа по уборке города началась.

Площадь внизу заполнялась фигурами – баргасты выходили из улиц и переулков, шли за Хумброллом Тором, приближавшимся к воротам Пленника. Ястреб, некогда бывший Буком, не слышал ничего, кроме ветра, придающего происходящему внизу дух торжественности и бесплотности.

Тем не менее хищник не снижался. Именно расстояние делало эту картину нормальной, только оно, с самого рассвета, сохраняло её нормальность.

Отсюда, с высоты над Капастаном, величественные драмы смерти и отчаяния уменьшались – почти до абстракции. Приливы движения, размытые цвета, грязь человечества – всё это съёживалось, сводило бессмысленность к чему-то на удивление управляемому.

Сожжённые дома. Трагический конец невинности. Жёны, матери, дети. Отчаяние, ужас и горе, буря разрушенных жизней…

Не ближе.

Жёны, матери, дети. Сожжённые дома.

Не ближе.

Никогда впредь.

Ястреб поймал восходящий поток, взмыл в небо, глядя теперь на звёзды, оживающие по мере того, как ночь поглощала мир под небом.

Дары Старших богов несли боль.

Но порой в них было и милосердие.

Глава восемнадцатая

Рождение баргастских богов прозвенело, точно удар молота по наковальне пантеона. Первобытные по аспекту, эти Взошедшие духи явились из Обители Зверя, старейшего мира давно забытой Старшей Колоды. Они владели тайнами и мистериями, рождёнными в звериной тени человечества, и могущество их было увито древностью.

Воистину, другие боги, должно быть, ощутили рокот их вознесения и вскинули головы в тревоге и ужасе. Ведь только что один из богов оказался брошен в смертный мир, а Первый Герой принял вместо него мантию воина. Более того, Павший вернулся в игру, привнёс в неё зловещую угрозу, отравил Пути, ознаменовав тем самым свою жажду мести и, следует сказать, если без предубеждения взглянуть в прошлое, – стремление к абсолютной власти.

Сон Огни объял лихорадочный жар. Человеческая цивилизация расплескалась по многим землям, завязала в трясине пролитой крови. То были тёмные времена, и в этой тьме зародился рассвет баргастских богов…

Имригин Таллобант Младший. По следам снов

Глаза чародея распахнулись, он увидел скорчившуюся на походном мешке перед ним крошечную фигурку из перевязанных узловатым шпагатом палочек и веток. Всё это венчала головка-жёлудь, немного склонённая набок.

– Очнулся. Да. Вновь чист разумом.

Быстрый Бен скривился.

– Таламандас. На миг мне показалось, что я вижу особенно неприятный кошмар.

– Судя по твоему бреду в последние дни и ночи, Бен Адаэфон Делат, ты за свою жизнь видел больше, чем пару неприятных кошмаров, да?

Слабый дождь стучал по наклонным стенам палатки. Чародей стянул с себя меховое одеяло и медленно сел. Обнаружил, что на нём нет ничего, кроме тонкого шерстяного нижнего белья: кожаную броню и стеганую тунику сняли. Он был покрыт холодным потом под грубой, влажной шерстяной тканью.

– «Бреду»?

Человечек тихо рассмеялся.

– О, да. Я слушал, очень внимательно слушал. Выходит, ты знаешь причину болезни, одолевающей Спящую богиню. Ты хотел бы встать на пути Увечного Бога и помериться с ним хитроумием, если не силой, чтоб отвратить всё, к чему он стремится. Смертный, у тебя исключительное самомнение… я могу лишь поаплодировать.

Быстрый Бен вздохнул, осматривая беспорядок в палатке.

– Несомненно – с издёвкой. Где моя одежда?

– Я не дразню тебя, чародей. По правде говоря, я скромно склоняю голову перед твоей… решимостью. Обнаружить такое качество в обычном солдате, который служит чудовищной, злобной императрице, восседающей на запятнанном кровью троне и управляющей империей убийц…

– Придержи язык, чучело недоделанное…

Таламандас засмеялся.

– Но так было всегда, верно? В гниющем трупе кроются алмазы! Чистый сердцем, с непоколебимой честью, но осаждён в собственном доме злейшими из властителей. А когда историки закончат труд и чернила высохнут, пусть дом сияет и блестит, догорая синим пламенем!

– Ты меня запутал, коротышка, – пробормотал Быстрый Бен. – Как долго я был… без сознания?

– Достаточно долго. Город отбили, Пленник уступил кости наших Основателей, а паннионцев загнали в пасть Бруду и твоим малазанским братьям. Если подумать, ты пропустил почти всё веселье. Точнее, всё уже случившееся. Ведь сказке ещё далеко не конец.

Чародей нашёл свою стеганую тунику.

– Всё это, – пробормотал он, натягивая тяжелую одежду, – было бы приятно увидеть, но учитывая мою нынешнюю бесполезность…

– Ах, по поводу этого…

Быстрый Бен окинул чучелко взглядом.

– Продолжай.

– Хочешь одолеть Увечного Бога, но сейчас ты даже не в состоянии использовать свои силы. Как же тогда ты собираешься управиться?

Маг потянулся за штанами.

– Рано или поздно я что-то придумаю. Но ты, разумеется, полагаешь, будто у тебя есть для меня ответ?

– Конечно, есть.

– Могу я его услышать?

– Мои боги пробудились, чародей. Ведут носом по ветру, принюхиваются, предаются неспокойным мыслям и печальным размышлениям. Ты, Бен Адаэфон Делат, идёшь по достойному пути. Ты достаточно дерзок, чтобы привлечь их внимание. Нужно принести жертвы. В твоём случае – на Пути необходимо ступить. Таким образом, возникает необходимость снарядить тебя… подходящей бронёй. Для того, чтобы ты смог отразить яд Увечного Бога.

Быстрый Бен помассировал лоб.

– Таламандас, если вдруг ты или твои боги связали мне какой-то непроницаемый плащ, или пояс, или что-то ещё, просто скажи. Пожалуйста.

– Ничего такого… пошлого, чародей. Нет, твоя плоть сама должна давать отпор заражению. Твой ум должен стать невосприимчив к лихорадке и любой другой хвори. Тебя должна пропитывать защитная сила, которая по природе своей отрицает всё, что пытается сделать Увечный Бог, когда он стремится уничтожить тебя.

– То, что ты описал – невозможно, Таламандас.

– Именно. – Деревянный человечек разогнулся и встал. – Итак. Перед тобой стоит достойная жертва. Ветки и бечёвка не болеют. Душа, познавшая смерть, не может захворать. Защитные силы, связавшие меня, – древние и могущественные. Величайшие чары, чтобы запереть меня в себе…

– Тем не менее, тебя забрали. Однажды. Вырвали из твоего кургана…

– Некроманты, да сгниют их гнилые сердца. Подобное не повторится. Мои боги позаботились об этом – силой собственной крови. Я буду сопровождать тебя, Бен Адаэфон Делат. Там, на Путях. Я – твой щит. Используй меня. Веди меня, куда считаешь нужным.

Быстрый Бен сузившимися глазами уставился на чучелко.

– Я не ищу прямых дорог, Таламандас. И не важно, насколько бессмысленными мои действия кажутся тебе, я не стану тратить время на объяснения.

– Мои боги поверили в тебя, смертный.

– Почему?

– Потому, что ты им нравишься.

– Худов дух! О чём таком я бредил?

– По правде говоря, чародей, я не могу сказать, почему они верят в тебя. Знаю лишь, что это так. Не мне спрашивать о подобных вещах. В бреду ты показал, как работает твой мозг – свил нить, паутину; такую, что даже я не сумел различить все связующие нити, все узелки. Твоё понимание причинно-следственных связей превосходит мой интеллект, Бен Адаэфон Делат. Возможно, мои боги уловили некий проблеск твоей гениальности. Возможно, не более, чем намёк, который привёл к интуитивному подозрению, что ты, смертный, способен оказаться ровней Увечному Богу.

Быстрый Бен поднялся на ноги и подошёл к пологу палатки, туда, где были кучей свалены его кожаная броня и форма «Мостожогов».

– Это уже что-то. Хорошо, Таламандас, уговор. Признаю, я сам не придумал, как справиться без Путей. – Он замолчал и ещё раз взглянул на чучелко. – Возможно, ты сумеешь ответить на пару вопросов. Кто-то ещё вступил в игру. Похоже, он формирует собственный союз против Короля Цепей. Ты ведь знаешь, кто или что это может быть?

Таламандас пожал плечами.

– Старшие Боги, чародей. Мои баргастские боги сочли, что они лишь реагируют, по большому счёту, лишь отвечают на…

– Реагируют?

– Да, что-то вроде отступления с боем. Они, кажется, не в состоянии изменить будущее и лишь готовятся к нему.

– Экий треклятый фатализм.

– Это их вечный изъян, чародей.

Быстрый Бен натянул доспех.

– Учти, – пробормотал он, – это ведь не их битва. Кроме, разве что, К’рула…

Таламандас спрыгнул на пол и проковылял, чтобы встать прямо перед чародеем.

– Что ты сказал? К’рул? Что ты знаешь о нём?

Быстрый Бен приподнял бровь.

– Ну, он как-никак создал Пути. Мы плаваем в его бессмертной крови, мы – маги и все, кто использует Пути чародейства, в том числе и боги. И твои, как мне представляется, тоже.

Деревянный человечек подпрыгнул на месте, вцепившись своими веточками-пальцами в пожелтевшую траву, привязанную к головке-жёлудю.

– Никто не знает всего этого! Никто! Ты! Ты! Как ты?! Ар-р! Паутина! Паутина твоего проклятого мозга!

– К’рул, наверное, сейчас в куда более скверной форме, чем Огнь, учитывая природу первого удара Увечного Бога, – проговорил Быстрый Бен. – И если я чувствую себя беспомощным, представь, каково сейчас ему? Это немного оправдывает фатализм, не находишь? А если и этого недостаточно, то учти, что все уцелевшие Старшие боги прожили под властью чудовищных проклятий очень, очень долгое время. Верно ведь? В таких обстоятельствах каждый станет немного фаталистом.

– Мерзкий смертный! Вязанье да плетенье! Смертельная ловушка! Говори начистоту, будь ты проклят!

Быстрый Бен пожал плечами.

– Твои баргастские боги не готовы справиться в одиночку. По крайней мере, не готовы поставить всё на меня одного, бросить мне на помощь всю свою силу. Худа с два, Талмандас: они всё ещё детишки в песочнице. А вот Старшие боги вынуждены были обороняться, они, думается, попытались всё сделать сами. Легендарное высокомерие у этих ребят. Но не сработало, и теперь они ищут союзников. Размышляем дальше… кто же поработал над тем, чтобы сотворить из тебя нечто, способное защитить меня на Путях? Мне на ум приходит Худ. Смерть слоями защищает твою душу. И твои баргастские боги, конечно же. Покромсали связующие заклятья, которые сковывали твои собственные силы. И Фэнер бросил тебе кость, или Трич, или кто сейчас восседает на этом насесте – ты теперь сможешь врезать в ответ, если на тебя нападут. А затем, думаю, в игру вступила Королева Грёз – как мост между тобой и Спящей богиней, чтобы превратить тебя в одинокого и, вероятно, могучего воителя, очищающего её плоть и жилы К’рула от яда. А значит, ты готов идти в бой, но куда? Как действовать? И здесь вступаю в игру я. Ну, как? Пока справляюсь, а, Таламандас?

– Мы полагаемся на тебя, Бен Адаэфон Делат, – прорычало чучелко.

– В чём?

– Во всём! Что бы ты ни задумал! – прокричал Таламандас. – И лучше бы это сработало!

После долгой паузы Быстрый Бен ухмыльнулся, глядя на человечка сверху вниз.

И ничего не сказал.

Когда Быстрый Бен покинул палатку, деревянный человечек поковылял за ним. Маг остановился, чтобы оглядеться. То, что раньше представлялось ему дождём, оказалось каплями, падающими с листьев огромного зелёного дуба, чьи ветки нависали над палаткой. На дворе стоял поздний вечер, небо над головой было чистым.

Палатка находилась посреди лагеря баргастов. Сплетённые из веток и шкур жилища вырастали из лесной подстилки у подножия небольшого холма прямо за чародеем, а перед ним, на юге, маячили блёклые округлые типи. Разные стили указывали на, по меньшей мере, два разных племени. На грязных дорожках, идущих по всему лагерю, толпились воины. Многие были ранены, некоторые несли на себе мёртвых товарищей.

– Где мои друзья-«Мостожоги»? – спросил Быстрый Бен у Талмандаса.

– Отправились в Капастан, чародей, и до сих пор находятся там. Наверное, в Пленнике.

– Они принимали участие в битве?

– Только у Северных ворот – прорвались через линию обороны. Очень быстро. Никто не ранен, Бен Адаэфон Делат. Это делает твоё племя единственным в своём роде, да?

– Вот значит как, – пробормотал Быстрый Бен, наблюдая за воинами, заполняющими лагерь. – В последнее время с поединками не складывается, как я погляжу.

Чучелко прорычало:

– Верно. Наши боги говорили с шаманами, которые, в свою очередь, наложили на воинов кланов… кару. Выходит так, что Белолицые ещё не закончили биться с паннионцами – и не исполнили всего в этой твоей войне, чародей.

Быстрый Бен бросил взгляд вниз:

– Вы отправитесь с нами на юг, Таламандас?

– Да. Мало затупить меч, нужно обрубить руку, что держит его.

– Мне необходимо связаться с союзниками… с западной армией. Можно уже опробовать Пути?

– Я готов.

– Хорошо. Давай найдём местечко потише.

В двух лигах к западу от Капастана, из тени широкого склона, сомкнув щиты, двинулись бесчисленные ряды малазанских тяжёлых пехотинцев. Солдаты, вооружённые арбалетами, целились вперёд, выпуская стрелы в оборонительные ряды бетаклитов – менее чем в тридцати шагах от них.

Скворец наблюдал за всем сквозь прорези в забрале, остановив своего коня на гребне холма. Скакун тряс головой, напуганный запахом крови. Вокруг командира толпились офицеры и вестовые.

Фланговая атака Дуджека по рядам лучников септарха почти угомонила свист стрел с противоположной стороны долины. Благодаря тому, что тяжёлая пехота Скворца вызвала на себя огонь, у кавалерии Однорукого хватило времени прорваться по северному склону. Будь паннионские лучники более дисциплинированны, а их командиры более опытны, они бы успели развернуть строй и выпустить в кавалерию как минимум три залпа, чего могло бы и хватить, чтобы отбить атаку. Но, завидев приближающихся с правого фланга всадников, они замешкались, а потом и вовсе пустились в бегство. Дальше последовали погоня и резня.

Морпехи отступили в промежутки между рядами наступающей тяжёлой пехоты. Скоро они появятся на флангах и возобновят обстрел вражеской позиции. Но прежде четыре тысячи ветеранов, безмолвных, прикрытых щитами и чешуйчатой бронёй, схлестнутся с бетаклитами. За миг до атаки, на расстоянии двенадцати шагов, малазанцы метнули сулицы – вспороли строй противника острыми зазубренными дротиками. Это была коронная тактика Войска Однорукого.

Строй бетаклитов рассыпался.

Когда сражение разгорелось, тяжёлая пехота Скворца перестроилась в клинья по четыре взвода, и каждый клин независимо от других ударил в глубь строя паннионцев.

Все эти приёмы точно соответствовали доктринам ведения сражений, которые ещё десятилетия назад сформулировал Дассем Ультор. В обороне лучше всего работали сомкнутые щиты и квадратный строй. Для создания хаоса в больших отрядах противника лучше всего подходили компактные, плотно сбитые группы. Успешное наступление, отбрасывающее врага, часто теряет напор, и когда противник отступает по полю боя, усыпанному трупами, важно поддерживать сомкнутый строй. С другой стороны, почти тысяча клиньев по четыре взвода – в каждом от тридцати пяти до сорока солдат – эффективно оттягивает момент бегства. Сражаться сложнее, появляются проблемы со связью, и не видно союзников. Никто не знает, что делают другие, и эта неуверенность часто приводит к сомнениям перед отступлением – фатальная ошибка. Конечно, был и другой выбор: враг может продолжать сражаться. Но только очень выдающаяся и хорошо обученная армия способна сохранить такую дисциплину и приспособиться к условиям сражения. Впрочем, в таком случае малазанские войска просто вернулись бы в строй сомкнутых щитов.

У бетаклитов не было ни одного из нужных качеств. Всего за пятьдесят ударов сердца их дивизия была разгромлена. Целые взводы, оказавшись в окружении молчаливых и смертельно опасных малазанцев, бросали оружие на землю.

Скворец решил, что эта часть сражения подошла к концу.

К нему подъехал вестовой-сольтанец.

– Сэр, известия от Воеводы!

Скворец кивнул.

– Баргасты из клана Ильгрес и воины рхиви разгромили провидоминов и урдомов. Сначала в бою принимали участие кадровые маги, но тисте анди обезвредили их. Бруд разгромил противника на южном фланге.

– Очень хорошо, – проворчал Скворец. – Что-то ещё?

– Сэр, один меткий рхивийский пращник подарил септарху Кульпату третий глаз – ублюдок скончался на месте. Мы захватили знамя его армии, сэр.

– Сообщи Воеводе, что роты бетаклитов, беклитов, скаланди и десанди разгромлены. Мы держим центр и север. Спроси у Воеводы, каков наш следующий шаг – мои разведчики доложили, что более двухсот тысяч тенескаури разбили лагерь в полулиге к востоку. Они изрядно потрёпаны, но могут доставить некоторые неприятности. Хотя мы с Дуджеком сошлись на том, что нам не очень по душе грубая резня крестьян.

– Я передам ваши слова, командир, – вестовой козырнул, развернул коня и поскакал на юг.

Тьма разрезала воздух перед Скворцом, испугав лошадей. Фыркая и топая, конь малазанца чуть не поднялся на дыбы, но Скворец тихим рычанием успокоил его. Офицеры и вестовые тоже справились с лошадьми.

Из портала вышла Корлат. На её чёрной броне блестели брызги крови, однако ран видно не было. И всё же…

– Ты ранена?

Она покачала головой.

– Жалкий паннионский колдун. Скворец, ты мне нужен. Здесь ты закончил?

Он поморщился, не желая покидать битву, пусть даже быстро подходившую к победному концу.

– Думаю, это достаточно важно, раз ты рискнула использовать свой Путь, так что ответ – да. Куда отправимся?

– В штабной шатёр Дуджека.

– Он ранен?

– Нет. Всё хорошо, беспокойный старик, – она чуть улыбнулась. – Мне долго ждать?

– Сколько нужно, – проворчал он. Скворец повернулся к сидевшему рядом на чалом боевом коне офицеру: – Барак, ты остаёшься за главного.

Молодой человек широко распахнул глаза.

– Но, сэр, я капитан…

– Значит, это твой шанс. Вдобавок я сержант – по крайней мере, был бы им, если б всё ещё получал жалованье на службе Императрицы. Опять же, ты здесь единственный офицер, у которого нет под командованием собственной роты.

– Но, сэр, я связной Дуджека и Чёрных морантов…

– Разве они здесь?

– Н-нет, сэр.

– Значит, хватит препираться. Проследи, чтобы всё закончилось гладко, Барак.

– Так точно, сэр.

Скворец спешился и отдал поводья своего скакуна помощнику, затем присоединился к Корлат. Он с трудом сдержал желание немедленно обнять её, а увидев в глазах Корлат проблеск понимания, смутился.

– Не перед солдатами же, – прошептала она.

Он прорычал:

– Веди меня, женщина.

Скворец всего несколько раз путешествовал по Путям, но его воспоминания об этих отвратительных переходах никак не могли подготовить его к Куральд Галейну. Взяв его за руку, Корлат втянула Скворца в древнее царство Матери Тьмы, и хотя малазанец чувствовал, как руку сжимают её пальцы, он шагнул в слепоту.

Света не было. Шероховатые плиты под сапогами, воздух абсолютно неподвижен, никаких запахов, и температура вокруг мало отличается от температуры тела.

Его потянули вперёд. Сапоги, казалось, едва касаются пола.

Внезапно серая полоса бросилась ему в глаза, и командир услышал шёпот Корлат:

– Нас атакуют даже здесь – яд Увечного Бога просочился глубоко, Скворец. Дурное предзнаменование.

Он откашлялся.

– Наверняка Аномандр Рейк распознал угрозу. А если так, какие у него планы на сей счёт, ты не знаешь?

– Не всё сразу, мой милый. Он – Рыцарь Тьмы, её Сын. Личный воитель Матери Тьмы. Он не из тех, кто бежит от сражения.

– Никогда бы не догадался, – ответил он, криво ухмыляясь. – Чего же Рейк тогда ждёт?

– Мы, тисте анди, терпеливый народ. Настоящая сила заключается в умении дождаться нужного момента. Когда он решит, что время пришло, Аномандр Рейк ответит.

– Готов предположить: это же не позволяет ему спустить Лунное Семя на Паннионский Домин.

– Именно.

И каким-то образом Рейку удалось спрятать летающую крепость размером с гору…

– Ты твёрдо веришь в своего повелителя, верно?

Держа её за руку, он ощутил, как Корлат пожала плечами.

– Когда дело касается нашего Владыки, множество прежних событий делает понятие веры излишним. Мне по душе отсутствие сомнений.

– Рад слышать. А я тебе по душе, Корлат?

– Хитрец. Ответ на каждую грань этого вопроса – да. Позволь мне задать тебе тот же вопрос?

– Это не обязательно.

– Тисте анди или человек – когда речь о мужчинах, они все одинаковы. Возможно, мне придётся силой вырывать из тебя слова.

– Тебе не придётся сильно стараться. Мой ответ не отличается от твоего.

– И каков он?

– Ну как же – вот как раз то, что ты и сказала.

Он замычал, получив тычок под рёбра.

– Довольно. Мы на месте.

Портал открылся, впустив болезненный свет, – внутри палатки Дуджека царил сумрак раннего вечера. Путь за ними бесшумно закрылся.