Текст книги "Дом Цепей"

– Да, кулак, это вовсе не сказки, – кивнул адмирал. – И кораблей, затонувших при входе в гавань Малаза, тоже хватает. Я знаю по меньшей мере дюжину судов, покоящихся на илистом дне.

– В их числе и «Хитрец», – добавила Тавора. – Говорят, что в ночь покушения на императора его флагманский корабль вдруг сорвался с причальных канатов и, немного отплыв, ушел на дно вместе с обитавшим на нем демоном.

– Возможно, демону не захотелось оставаться одному, – слегка улыбнулся Нок. – Рыбаки, правда, утверждают, что с тех пор это место стало нечистым. Заброшенные там сети бесследно исчезают.

Адъюнктесса разглядывала серые горки пепла в остывшем очаге.

– Получается, адмирал, остались вы и еще трое… а больше никого.

«Да, еще трое, – подумал Гамет. – Высший маг Тайскренн, Дуджек Однорукий и Скворец… Боги милосердные, неужели это все, что уцелело от эпохи Келланведа? Сколько же его бывших соратников пало за время правления императрицы?»

Ни один мускул не дрогнул на лице Нока. Его не волновало, чем было продиктовано замечание Таворы: простым любопытством или искренним интересом к событиям не столь уж и далекого прошлого. В свое время он выдержал несколько приступов гнева императрицы. Впервые Ласин обрушилась на него, когда исчез Картерон Краст. Затем последовала странная гибель Амерона и Урко – родного брата Картерона. На все вопросы Нок ответил еще тогда.

– Адмирал, меня не занимают… подробности. Я сейчас говорю не от имени императрицы, – продолжала Тавора. – Скорее это… мое собственное любопытство. Я все силюсь понять, почему они… покинули ее.

Молчание затягивалось.

«Тебе не дает покоя один вопрос: по каким причинам люди оставляют правителей, которым верно служили? – думал Гамет, глядя на терпеливо ждущую ответа Тавору. – И спрашиваешь ты так, словно настоящая преданность императрице тебе незнакома. По твоим словам адмирал поймет гораздо больше, чем ты хочешь сказать. Тебе, адъюнктесса, предстоит командовать Четырнадцатой армией, а ты нагородила вокруг себя барьеров. Если хочешь вести людей за собой, то нужно как можно скорее разрушить все эти барьеры. Может, и напрасно ты приоткрыла Ноку свою слабую сторону. Ну, да что уж теперь говорить!»

– Ответ на ваш вопрос, госпожа адъюнктесса, нужно искать в… ближайшем окружении Келланведа, – начал Нок. – Я имею в виду тех, вместе с кем он создавал Малазанскую империю. Поначалу у Келланведа был только один сподвижник – Танцор. Потом они взяли к себе на службу нескольких уроженцев Малаза, вознамерившись положить конец засилью разбойников. А надо сказать, что в ту пору их власть распространялась на весь остров Малаз. Главной целью будущего императора был некто Паяц – негласный правитель разбойничьего государства. Пират и хладнокровный убийца.

– И кто же были те, кого Келланвед взял к себе на службу? – поинтересовалась Тавора.

– Я, Амерон, Дуджек и моя жена Хаула. Я в то время был первым помощником на пиратском корабле, промышлявшем близ Напанских островов. В Унте, как вы, наверное, знаете, тогда правил король. Он только что захватил Напанские острова и превратил их в плацдарм для последующего захвата острова Картул. Нас здорово потрепало в бою. Мы с трудом добрались до гавани Малаза, где нас неожиданно арестовали головорезы Паяца. Этот тип тайно обстряпывал какие-то делишки с правителем Унты. Нас ждала незавидная участь – быть проданными в рабство. Из всей команды бежать сумели только мы с Хаулой и Амерон. А ловкий парень Дуджек, у которого тогда еще были обе руки, пронюхал, где мы прячемся, и выдал нас своим новым хозяевам – Келланведу и Танцору.

– Значит, это произошло еще до того, как им было позволено войти в Мертвый дом? – не удержавшись, спросил Гамет.

– Можно сказать, накануне. Мы все оказались в Мертвом доме и ушли оттуда не с пустыми руками. Это место, о котором рассказывают столько небылиц, подарило нам долголетие, невосприимчивость ко многим болезням и наделило… еще кое-какими качествами. Мертвый дом стал нашей надежной крепостью. Танцор вербовал сторонников среди напанцев, бежавших от завоевателей. Среди них оказались Картерон Краст и его брат Урко, а также будущая императрица Ласин. Впрочем, тогда у нее было другое, менее благозвучное имя – Стерва. Вскоре «семья» Келланведа расширилась. К нему примкнули Ток-старший и Дассем Ультор. Оба, как и сам Келланвед, были уроженцами Дал-Хона. Затем появился Тайскренн – перебежчик, некогда высший септарх культа Д’река, Червя Осени. И наконец, Дукер. – Адмирал улыбнулся Таворе и заключил: – Вот это и была «семья» Келланведа, опираясь на помощь которой он быстро и с незначительными потерями завоевал остров Малаз.

«Да уж, с незначительными!» – мысленно усмехнулся Гамет. А вслух спросил:

– Вы имеете в виду гибель вашей жены?

– Да, кулак. – Адмирал передернул плечами, словно прогоняя тягостные воспоминания. – Так вот, госпожа адъюнктесса, мы тогда не знали, что примкнувшие к Келланведу напанцы были отнюдь не простыми беженцами. В жилах Стервы текла кровь напанских правителей. Братья Красты командовали напанским флотом. Если бы не внезапный шторм, уничтоживший все их корабли, захватчикам пришлось бы туго. Власть тогдашнего короля Унты, естественно, бесила напанцев. Свою службу у Келланведа они рассматривали как временный союз, который поможет уничтожить владычество Унты. Можно сказать, это стало самым первым предательством внутри «семьи», первой трещиной. Правда, трещину эту быстро залатали. Келланвед и сам обладал имперскими амбициями, а Унта была наиболее опасным из двух его противников на континенте.

– Адмирал, дальнейшее развитие тех событий мне более или менее понятно, – сказала Тавора. – Убийство Келланведа и Танцора, подстроенное Стервой, окончательно разрушило то, что вы назвали «семьей». Я никак не могу уразуметь другое. В своих действиях Стерва ставила на первое место интересы напанцев. Казалось бы, она должна опираться на своих соплеменников. Но они вдруг… исчезли. Не странно ли? Пропали не вы, не Тайскренн, не Дассем Ультор, Ток-старший или Дукер. Исчезнувшими оказались… именно напанцы.

– За исключением Амерона, – напомнил ей Гамет.

На морщинистом лице адмирала появилась сдержанная улыбка.

– Амерон был напанцем лишь наполовину, – уточнил он.

– Значит… императрицу покинули только те, в чьих жилах текла напанская кровь. – Гамет не меньше Таворы был ошеломлен услышанным. – А сама Стерва принадлежала к правящему напанскому роду?

Нок долго молчал, потом вздохнул и сказал:

– Стыд отравляет похлеще любого яда. Чтобы служить новой императрице, все должны были сделаться соучастниками убийства Келланведа и Танцора. Это значит, что вина за содеянное, а также всеобщее осуждение отныне ложились и на их плечи тоже… Братья Красты и Амерон не участвовали в предательстве, но кто бы им поверил? А между тем, – адмирал неотрывно глядел в глаза Таворы, – никто из нас не знал о задуманном Стервой. К тому времени у нее уже был «Коготь». Большего ей и не требовалось.

– А какую роль играл во всем этом «Перст»? – спросил Гамет и тут же мысленно отругал себя за длинный язык.

Впервые за весь этот долгий вечер бесстрастие изменило Ноку.

– А у вас очень цепкая память, кулак.

Гамет сжал челюсти. Жесткий взгляд адъюнктессы не сулил ему ничего хорошего.

– Ответа на ваш вопрос у меня нет. В ту злосчастную ночь меня в Малазе не было. Расспросами очевидцев я не занимался. После гибели Танцора все члены тайного братства «Перст» просто исчезли. Упорно циркулировали слухи, что одновременно «Коготь» расправился и с ними тоже.

– Благодарю вас, адмирал, за то, что уделили мне столько времени, – с неожиданной поспешностью произнесла Тавора. – Больше не смею вас задерживать. Спокойной ночи.

Нок молча поклонился и вышел.

Затаив дыхание, Гамет ожидал, что сейчас на его голову обрушится гнев Таворы. Однако та лишь вздохнула.

– Тебе предстоит еще немало потрудиться, Гамет. Нужно подобрать себе командиров. Иди отдыхать.

Он поклонился и направился к двери.

– Совсем забыла тебя спросить. Где Ян’тарь? – остановила его адъюнктесса.

– Ждет вас в ваших покоях, – ответил старый солдат, вновь поворачиваясь к ней.

– Прекрасно. Спокойной тебе ночи, Гамет.

– И вам спокойной ночи, госпожа адъюнктесса.

Проход между стойлами был выложен каменными плитами. Какой-то умник догадался вылить на них несколько ведер соленой воды. Густую пыль это, конечно, прибило, но привело в бешенство всех конюшенных мух и чуть ли не вдвое усилило выразительный запах застарелой конской мочи. Уже на пороге Струнка почувствовал сильное жжение в ноздрях. Обшарив глазами пространство, он заметил в дальнем конце помещения четверых солдат, рассевшихся на связках соломы. Поморщившись, бывший сжигатель мостов перебросил мешок на другое плечо и зашагал по мокрому и зловонному проходу.

– Кто это у вас стосковался по запахам родных мест? – сердито спросил он, приближаясь к сидящим.

Полукровка Корик хмыкнул.

– Приказ лейтенанта Раналя. Заявил, что солдатам Малазанской империи недопустимо находиться в такой пыли, и велел… увлажнить пол. Правда, сам после этого быстренько смотался.

Раздобыв кусок кожи, Корик острым тонким ножичком нарезал ее на длинные лоскуты и теперь плел из них хитроумные косицы. Струнка не впервые уже встречал солдат, буквально помешанных на таком вот занятии. В косицы вплетались не только различные талисманы и украшения, но также трофеи и все то, что может понадобиться. Так и есть: в косице, которую делал Корик, уже торчали пучки соломы.

Сетийцы веками воевали с городами-государствами Квоном и Ли-Хеном, защищая малонаселенные земли своей исконной родины. Сражения эти почти всегда заканчивались поражением сетийцев. Армии горожан были лучше вооружены и дисциплинированы, не говоря уже о том, что превосходили численностью их дикие ватаги. Все это заставило степных жителей довести до совершенства искусство прятаться, полностью сливаясь с окружающей природой. Однако битвы прекратились еще шестьдесят лет тому назад, и вот уже третье поколение сетийцев жило в условиях относительного мира, пусть и, прямо скажем, довольно зыбкого. На самом деле противостояние продолжалось, просто теперь их враги действовали более скрытно и коварно. Города манили к себе сетийскую молодежь, подрывали уважение к племенным верованиям и традициям; иными словами – ко всему, без чего самобытные кланы переставали существовать и в конце концов исчезали в огромном плавильном котле, где создавался новый народ, уже не знавший своих исконных корней. Колтейн тогда ясно увидел опасность, грозящую племени виканцев, и поднял мятеж, переросший в Виканские войны.

Струнка давно понял: развитие любого народа идет по одному из двух путей, и бесполезно рассуждать, который из них правильный, а какой – нет. Как говорится, каждому свое. Просто одни народы довольствуются границами своих земель, тогда как другим бывает там тесно. Первые всегда слабее вторых и постоянно вынуждены отступать, что развивает в них удивительную приспособляемость к меняющимся условиям, хитрость и смекалку. Взять тех же сетийцев. Когда-то они даже не знали, с какого бока подойти к лошади, а теперь сражаются исключительно верхом. Ныне эти высокие смуглокожие воины своею свирепостью превосходят даже виканцев.

Струнка почти ничего не знал о прежней жизни Корика, но догадывался, почему тот оказался в армии. Полукровкам везде приходится несладко. Корик решил следовать зову сетийских предков и стать воином. Конечно же, он рассчитывал попасть в кавалерию и получить коня. Струнка усмехнулся, представив, какую душевную бурю пережил бедный парень, когда его записали в моряки.

Выбрав место почище, бывший сжигатель мостов опустил туда заплечный мешок. Устав требовал, чтобы его сообщение новобранцы слушали стоя. Но уставы пишутся в Унте, а тут Семиградье, и впереди их ждет далекий путь по безводным и враждебным дорогам. Струнка не понаслышке знал, что особо ретивые сержанты плохо кончают.

– Итак, ребята, у меня для вас довольно скверная новость, но другой нет, и потому послушайте эту… Отныне я – ваш сержант. Вы теперь именуетесь Четвертым взводом и вместе с Пятым и Шестым имеете удовольствие находиться под командованием лейтенанта Раналя. Оба упомянутых взвода сейчас движутся сюда из временного лагеря, что разбит к западу от Арэна. Девятая рота, куда мы все входим, состоит из трех взводов тяжелой пехоты, трех взводов военных моряков и восемнадцати взводов средней пехоты. Командует ею некий капитан Кенеб, которого сам я еще не видел и потому ничего сказать о нем не могу. Девять рот образуют Восьмой легион, находящийся под началом кулака Гамета. Как я выяснил, он – опытный воин. До того, как нынешняя адъюнктесса получила этот титул, он был капитаном стражников в поместье ее родителей.

Струнка оглядел своих подопечных. Глаза у всех были немного остекленевшими. То ли ребят разморила жара, то ли допекло зловоние конюшни.

– Ладно, новобранцы, это все не важно. Главное, не забывайте, что вы – Четвертый взвод. Вскоре к нам должны присоединиться еще несколько человек, однако даже с ними мы не добираем до нужной численности взвода. И не только мы. Погодите разевать рты и спрашивать меня о причинах. Мне о них не докладывали… Вопросы есть?

Трое парней и одна девчушка молча смотрели на него.

– Если вопросов нет, то давайте знакомиться. Как тебя зовут? – спросил он у довольно невзрачного солдата, что сидел слева от Корика.

Услышав вопрос, тот очумело взглянул на Струнку. И уточнил:

– А какое имя называть? Настоящее или то, которое дал мне сержант-наставник в Малазе?

Бледное флегматичное лицо и характерный акцент подсказывали Струнке, что парнишка родом из Ли-Хена. Если так, то его имя замучаешься выговаривать. Ведь у них там принято давать человеку не одно, а сразу десять или даже пятнадцать имен, причем все они произносятся слитно, без передышки. Непозволительная роскошь в бою!

– Говори новое.

– Смоляк.

– Если бы вы, сержант, видели его на учебном плацу, – встрял Корик, – то согласились бы, что парню такое имя в самый раз. Он как встанет на месте – тараном не сдвинуть: ну чисто застывшая смола.

Струнка снова взглянул в безмятежные водянистые глаза новобранца.

– Отлично. Назначаю тебя капралом, Смоляк.

Девчонка вдруг прыснула со смеху и подавилась соломинкой, которую жевала. Перестав кашлять, она недоверчиво взглянула на Струнку.

– Что? Смоляка – капралом? Да от него слова не услышишь. Делает только то, что ему скажут. И еще…

– Вот и славно, – перебил ее Струнка. – Прекрасный капрал из него получится. Болтливых в армии и так хватает.

Новобранка нахмурилась и напустила на себя равнодушный вид.

– А тебя-то как зовут? – спросил ее сержант.

– По-настоящему меня звать…

– Да не надо мне ваших настоящих имен! Когда мы записываемся в армию, нам дают новые имена. Так повелось… уж и не знаю, с какого времени.

– А вот мне почему-то не дали, – угрюмо, словно бы с сожалением, заметил Корик.

Оставив его слова без внимания, Струнка снова осведомился у подчиненной:

– Так как тебя окрестили, девонька?

Слово «девонька» заставило новобранку недовольно фыркнуть.

– Сержант-наставник назвал ее Улыбочкой, – подсказал Корик.

«Все лучше, чем Жаль», – невольно подумал бывший сжигатель мостов.

– Значит, Улыбочка?

– Угу. Только она почти не улыбается.

Оставался последний солдат – вполне заурядного вида парень в кожаных доспехах. Струнку удивило отсутствие у него какого-либо оружия.

– А тебя как зовут? – спросил он парня.

– Бутылка.

– А кто у вас там был сержантом-наставником? – поинтересовался Струнка.

– Кривозуб, – привалившись спиной к мешку, ответил Корик.

– Кривозуб?! Неужели этот сукин сын еще жив?

– Иногда мы и сами удивлялись, – бросила Улыбочка.

– Видели бы вы, как они схлестнулись со Смоляком, – подал голос Корик. – Кривозуб тогда два часа кряду махал булавой. А Смоляк загородился щитом – и ни с места.

– И где же ты научился так обороняться? – изумился Струнка. – А, капрал?

Тот лишь пожал плечами.

– Сам не знаю. Просто терпеть не могу, когда меня пытаются бить.

– Этого, парень, никто не любит. А ответные удары тебе наносить приходилось?

Смоляк нахмурился.

– Ясное дело, приходилось. Когда противники уставали.

Струнка умолк.

«Надо же, Кривозуб все еще учит зеленых парней и девчонок! А ведь он и тогда уже был весь седой. Это ведь старик Кривозуб дал имена почти всем будущим сжигателям мостов: Скворец, Ходок, Колотун, Молоток, Мутная, Хватка, Пальчик…»

Вот, правда, самому Скрипачу имени от него не досталось; так его назвал уже Скворец, в самом начале их первого похода в пустыню Рараку.

Сержант тряхнул головой, прогоняя неуместные сейчас воспоминания.

– С такими талантами, Смоляк, тебе нужно было бы идти в тяжелые пехотинцы. От военных моряков требуется ловкость, проворство. Они должны избегать поединков, а если без этого никак не обойтись, то не затягивать сражение.

– Я и из арбалета тоже стрелять умею, – равнодушно сообщил юноша.

– Он арбалет заряжал быстрее всех, – добавил Корик. – Вот Кривозуб и решил записать его в военные моряки.

– Сержант, а кто дал тому наставнику такое имя – Кривозуб? – полюбопытствовала Улыбочка.

«Да я же и дал, девонька. Только я тебе об этом не скажу. Прежде его звали иначе. Кривозубом сержант стал после того, как мы повздорили и он впился мне в плечо, оставив там один из своих зубов. Потом все мы, помнится, дружно утверждали, что никакой ссоры не было… Боги милосердные, как же давно это было!»

Струнка пожал плечами.

– Не знаю. Это тебе надо было у него самого спросить… Слушай, рядовой Бутылка, а где твое оружие?

– У меня его нет.

– А чем же ты воевать собираешься?

– Вот, – ответил парень, растопыривая пальцы.

– Что ж, Бутылка, на досуге расскажешь мне, как тебе удалось столько времени проваландаться на учебном плацу без оружия. Самое интересное, как Кривозуб это допустил… Нет, не сейчас. И не завтра. У нас еще будет время. А теперь скажи: куда мне тебя определить?

– В разведку. Не люблю лишнего шума.

– Так. Допустим, подкрался ты к врагам. Что дальше? Похлопаешь их по плечу и поползешь обратно?.. Ладно, я пошутил. Что-нибудь придумаем.

«Сдается мне, что этот парень – маг. Просто не хочет говорить раньше времени. Ладно, Бутылка, таись себе на здоровье. Потом это все равно вылезет наружу».

– Я тоже люблю тихую работу, – объявила Улыбочка. Она провела указательным пальцем по рукоятке одного из двух изящных кинжалов с тонкими лезвиями, висевших у нее на поясе, и добавила: – Но я привыкла заканчивать ее вот этими ножичками.

– Значит, сражаться врукопашную могут только двое из вас, – подытожил Струнка.

– Вы вроде бы говорили, что кто-то еще должен подойти, – напомнил ему Корик.

– Мы все умеем стрелять из арбалетов, – добавила Улыбочка. – Кроме Бутылки.

У входа в конюшню послышались громкие голоса. Вскоре на пороге появилось шестеро солдат, нагруженных амуницией.

– Ну и вонища! Разве вы не знаете, что отхожие места устраивают за казармой, а не внутри? – загремел один из них. – И чему вас только учили эти придурки в Малазе?

– Ребята тут ни при чем. Командир приказал облить полы водой – они выполнили. За это надо сказать спасибо лейтенанту Раналю, – ответил ему Струнка.

– Как же, знаю его, – кивнул вновь прибывший. – Уже приходилось иметь с ним дело.

«Вот и прекрасно. Тогда тебе ничего и объяснять не надо».

– Я – сержант Струнка, командир Четвертого взвода.

– Привет, сержант, – отозвался второй вошедший, улыбаясь в рыжую бороду. – Никогда не знаешь, кого встретишь у моряков.

– А мы из Пятого взвода, – пояснил первый.

Кожа этого человека имела странный золотистый цвет. Поначалу Струнка предположил, что перед ним фаларец, однако теперь у него возникли сомнения. Кожа рыжебородого солдата и третьего, который был заметно моложе их обоих, тоже удивляла своим необычным оттенком.

«Загар, что ли, у них такой?»

– Геслер. Временно назначен сержантом этого никудышного взвода, – представился первый.

Рыжебородый снял заплечный мешок.

– Меня зовут Ураган. А это – наш Истин. Мы, вообще-то, служили в береговой охране. Это Колтейн сделал нас военными моряками.

– Не Колтейн, а капитан Сон, да возрадуется его душа там, куда она попала. Эй, Струнка, а ты чего это так на нас уставился?

– Адъютант Ураган, – пробормотал тот. – Капитан Геслер… Ох, Худовы кости!

– Что было, того не вернешь, – сказал Геслер. – Говорю же: я теперь сержант, а Ураган – капрал. Истина я тебе уже представил. Остальных зовут соответственно Тэвос, Песок и Пелла. Истин с нами еще со времен Хиссара. Пелла был стражником на отатараловом руднике. Когда там поднялся мятеж, мало кто уцелел.

– Говоришь, Струнка тебя зовут? – Глазки Урагана недоверчиво сощурились. Он толкнул локтем сержанта. – Слушай, Геслер, а может, и нам сделать то же самое? Переменить имена? Этот Струнка явно из старой гвардии. Я в этом уверен не меньше, чем в том, что сам был вечной занозой в заднице своего покойного папаши.

– Да оставь ты уже этого красавца в покое. Пусть называется, как ему больше нравится. Хоть Худом, – пробормотал в ответ Геслер. – Эй, Пятый взвод! Располагайтесь. Можете занимать персональные стойла. Только прошу не ржать и не мочиться на солому. Скоро должны подойти ребята из Шестого, а потом и лейтенант покажется. Говорят, через день-другой нам всем устроят смотр. Сама адъюнктесса будет взирать на вас своими немигающими глазами.

Тэвос явно был уроженцем континента Корелри. Высокий, смуглый, с висячими усами.

– Сержант, так нам что, драить амуницию? – спросил он у Геслера.

– Можешь драить все, что тебе угодно. Только найди укромный уголок, – равнодушно ответил ему сержант. – А адъюнктессе не мешает усвоить: парады и всякие там гарцевания остались в Унте. Если она вздумает требовать, чтобы у нас все блестело и сверкало, ее командование быстро кончится. Нас впереди ждет пустыня. Чем скорее мы научимся быть незаметными, тем лучше.

Струнка почувствовал себя увереннее. Здорово, когда рядом те, кому ничего не надо объяснять. Он повернулся к своим солдатам.

– Эй, молодежь! Хватит уже рассиживаться на соломе! Марш во двор, пока насквозь не пропитались запахом конюшни!

Он подошел к Геслеру.

– Пойдем, перекинемся словечком наедине.

Тот кивнул.

Они вышли на просторный мощеный двор усадьбы, в прошлом принадлежавшей богатому местному торговцу. Теперь в ней были расквартированы три взвода лейтенанта Раналя. Дом лейтенант занял сам, а под жилье солдатам отвел пустую конюшню. Струнка никак не мог понять: зачем Раналю одному столько пустых комнат?

Некоторое время оба старых солдата молчали, затем Струнка улыбнулся.

– Представляю, как отвиснет челюсть у Скворца, когда я расскажу ему, что мы с тобой оба служили сержантами в Восьмом легионе.

– Скворец, – вздохнул Геслер. – Он покатился вниз по наклонной раньше меня. Но я все-таки его переплюнул. Я дошел до капрала, а он – нет.

– Все так, Геслер. Но только сейчас ты снова сержант, а Скворец считается отступником. Вот и пойми что-нибудь.

– Постараюсь понять.

– Ты вроде как не жалуешь адъюнктессу, – тихо сказал ему Струнка и оглянулся по сторонам. Вокруг было пусто, но все же…

– Довелось мне однажды ее увидеть. Раздвоенное жало Худа и то теплее, чем эта женщина. Отобрала у меня корабль.

– У тебя было свое судно?

– Трофейное. Я привез на нем в Арэн раненых солдат Колтейна. А меня с корабля – коленкой под зад.

– У тебя еще будет случай влепить Таворе пощечину, рано или поздно. Твои отношения с начальством всегда заканчиваются одинаково.

– Я бы не отказался. Но Гамет вечно при ней, как сторожевой пес. Ха, адъюнктесса! Императрица могла ее сделать кем угодно. Хоть богиней. Но прежде Тавора командовала лишь слугами и стражниками в родительском доме. А потом ей вдруг дают под начало три легиона и отправляют в Семиградье, велев вернуть его под власть Малазанской империи. Каково, а? – Он искоса поглядел на Струнку. – Слушай, а разве среди сжигателей мостов были фаларцы? Лично я помню только одного.

– Так это я и был.

Геслер расплылся в улыбке и протянул руку.

– Струнка… Как же я сразу не догадался. Ну здравствуй, Скрипач!

Они пожали друг другу руки. Ладонь Геслера была твердой, как камень.

– Тут неподалеку есть таверна, – продолжал он. – Нам будет о чем поговорить. Готов поспорить: моя история затмит твою, да еще как.

– Погоди биться об заклад, – улыбнулся Струнка. – Так ведь и проиграть недолго.

Глава шестая

Когда мы подошли к острову достаточно близко, то нашим взорам открылись широкие пространства древних лесов, кедровых и еловых. Под их сумрачным пологом ощущалось какое-то движение, словно бы призрачные ветры баюкали в своих потоках тени давным-давно сгинувших деревьев…

Гедоранас. Дрейфующий Авалий

(Из документов картографической экспедиции

по Квонскому морю; 1127-й год Сна Огни)

Их возвращение в родные края Апсалар оказалось безрадостным. Так возвращаются, чтобы еще раз взглянуть на знакомые места и навсегда их покинуть… Пустые хижины, превращенные бурями в причудливые деревянные скелеты. Рыбачьи сети, изодранные и выбеленные нещадным солнцем. Тропинка, скрывшаяся под буйством трав… Все переменилось в этой рыбачьей деревушке на берегу Итко-Кана, ныне мертвой. Когда-то Худ пожал тут обильный урожай душ, не пропустив никого… Никого, кроме рыбака и его дочери, ставшей орудием одного из богов.

Коралловый песок почти целиком засыпал старую лодку. Ветры располосовали плетеную крышу хижины и накренили ее стены. Но искать другое жилище старый рыбак не захотел. Он слишком устал с дороги, а потому улегся прямо на полу и заснул.

Крокуса разбудили негромкие всхлипывания. Подняв голову, он увидел Апсалар, склонившуюся над неподвижным телом отца. Юноша оглядел пол. Среди многочисленных следов, оставленных ими троими, были также и чужие – крупные и неглубокие. Кто-то приходил сюда ночью и стоял возле Реллока. Дальше следы обрывались. Куда исчез таинственный посетитель – Крокус мог только гадать.

Молодого даруджийца пробрала дрожь. Его не удивила смерть Реллока. Разве мало стариков скончалось во сне? Но чтобы Худ лично явился за чьей-то душой или прислал кого-нибудь из своих прислужников – такое встретишь нечасто.

Рыдания Апсалар были совсем тихими, почти не слышными за плеском волн и шелестом ветра, проникавшего сквозь щели в стенах хижины. Девушка стояла на коленях, спрятав голову в траурной шали черных волос, и обеими руками сжимала правую руку Реллока.

Крокус не стал подходить к ней. Как ни странно, долгие месяцы этого кружного пути на родину не только не сблизили их, а, напротив, отдалили от него Апсалар. Глубины ее души становились все более непостижимыми; то, что они скрывали, принадлежало какому-то совершенно иному, нечеловеческому миру.

Бога, подчинившего себе волю и разум Апсалар, звали Котильоном. Было у него и другое имя – Узел. Котильон покровительствовал убийцам и принадлежал к Высокому дому Тени. В смертной жизни Танцор (так его звали тогда) был старшим советником и правой рукой императора Келланведа, вместе с которым и пал жертвой заговора императрицы Ласин. Однако, как выяснилось впоследствии, на самом деле оба они не погибли, а стали Взошедшими. Крокус немало ломал над этим голову, так и не находя вразумительного объяснения. Восхождение являлось одной из бесчисленных загадок мира, где неопределенность в равной степени верховодила богами и смертными и где те и другие толком не понимали правила игры. По представлениям Крокуса, Взойти – означало отказаться от себя прежнего, принять то, что, по сути, и являлось бессмертием, предполагая совсем иные цели и намерения, чем раньше. Размышления о Взошедших вызывали в молодом даруджийце отнюдь не радость или зависть, а страх и отвращение. Крокус считал, что смертные люди должны относиться к жизни как к своей возлюбленной: трепетно и нежно, ценя каждый миг. Да и могло ли быть иначе? Разве жизнь не была первой и самой сильной любовью каждого человека? Одно дело, когда судьба разлучает тебя с милой (пожалуй, слово «судьба» было не слишком подходящим, но ничего иного на ум не приходило). И совсем другое – когда смертный идет на это сам, как Апсалар.

Неужели она, почти ровесница Крокуса, готова швырнуть непрожитую жизнь в огненный котел Восхождения? Получалось, что так. Апсалар сознательно вступила на эту дорогу и шла по ней молча, с грациозностью убийцы, придающей смерти странное очарование и соблазнительность. Много ли она успела пройти – этого Крокус тоже не знал.

Чем дальше уходила Апсалар, тем сильнее юношу тянуло к этой запретной черте внутри нее. Иногда желание нырнуть в темные глубины становилось всепоглощающим и непреодолимым. У Крокуса замирало сердце. Кровь, несущаяся по жилам, обжигала яростным огнем. Приглашения девушки всегда бывали молчаливыми, и Крокуса ужасало ее кажущееся безразличие, словно его влечение к ней – нечто настолько очевидное, что об этом даже и говорить не стоит.

Желала ли Апсалар, чтобы они оба прошли этот путь к Восхождению (если она действительно туда двигалась)? И нужен ли ей был именно Крокус или же… просто необходим любой попутчик?

Бедный юноша дошел до того, что уже боялся заглянуть возлюбленной в глаза.

Он встал с подстилки и потихоньку выбрался наружу. На мелководье виднелись рыбачьи лодки; их белые паруса казались плавниками громадных акул. Когда-то Псы Тени, промчавшись по здешним краям, оставили после себя лишь горы трупов и лужи крови. Но потом люди вернулись; если не в эту деревушку, то в другие. Возможно, их заставили вернуться насильно. Земля давно впитала в себя кровь: ведь и здесь, и в других местах она всегда испытывала неутолимую жажду крови.

Крокус нагнулся и зачерпнул горсть белого песка. А потом растопырил пальцы и стал смотреть, как коралловые песчинки сыплются вниз.

«Земля тоже умирает, – думал он. – И все же есть вещи, которых мы старательно избегаем, бредя по жизненной дороге. Так, может, кто-то и стремится Взойти именно потому, что очень боится небытия?»

Для самого Крокуса это уже не было главной причиной. После всего, что выпало на его долю, юноша перестал страшиться смерти.

Молодой даруджиец сел, прислонившись к стволу здоровенного кедра (когда-то буря вывернула это могучее дерево с корнями), вынул свои ножи и стал упражняться. Выполняя последовательные перехваты, когда одна рука повторяет движения другой в обратном направлении, юноша постепенно достиг такой скорости, что его мелькающие пальцы слились воедино. Потом он немного передохнул, разглядывая треугольные паруса, гребни волн и морскую пену. Отдохнув, Крокус снова начал тренироваться, оттачивая выпады правой и левой рукой.