Текст книги "Дом Цепей"

Постояв еще немного, Онрак зашагал дальше.

– Подожди! – хрипло окликнул его незнакомец. Неупокоенный воин остановился и повернул голову. – Я… я могу заплатить за свое освобождение.

– Такие пустяки меня не занимают, – ответил Онрак на языке тисте эдур.

– Неужели ты совсем ничего не желаешь?

– Из того, что ты можешь предложить, – ничего.

– Ты презираешь меня? – спросил узник.

Онрак взглянул на стену.

– Скоро она рухнет. Не хочу быть погребенным под обломками.

– А думаешь, мне этого хочется? Представь себя на моем месте.

– И не подумаю! – усмехнулся Онрак. – С какой стати? Я и так знаю, что тебя ждет. Ты утонешь.

– Разбей мои цепи, и мы продолжим этот разговор в более безопасном месте.

– Не вижу смысла его продолжать, – ответил т’лан имасс.

– Возможно, ты узришь смысл.

– Сомневаюсь, – промолвил Онрак, готовый двинуться дальше.

– Постой! Я могу рассказать о твоих врагах.

Нехотя древний воитель снова повернулся к пленнику.

– О моих врагах? Кажется, я ни слова не говорил тебе об этом.

– Я и так догадался, поскольку сам был одним из них. Но теперь я больше не твой враг, и, кстати, именно потому меня и приковали к этой стене.

– Так, значит, ты предал соплеменников? Я не верю предателям.

– Соплеменников-то я как раз и не предавал. Изменником меня объявили те, по чьей вине я оказался здесь. Верить или не верить моим словам – решай сам.

– И этими сведениями ты хочешь купить себе свободу?

– Почему бы и нет? – поморщился узник. – Я ведь не обманщик.

Онраку стало любопытно.

– Да ну? Не обманщик, стало быть? А чем докажешь?

– Всем тем, что сделало меня изгоем в глазах соплеменников, – ответил тисте эдур. – Я просто обязан говорить правду.

– Ох и жуткое это, должно быть, проклятие – говорить правду!

– Да, воин, так оно и есть.

Онрак поднял меч.

– Ну что ж, у каждого свой крест. Мое собственное проклятие, например, зовется любопытством.

– Ну, тогда мы столкуемся, т’лан имасс.

Одним ударом меча Онрак разбил цепи узника. Правой рукой он подхватил тисте эдур и вместе с ним забрался на стену.

– Будь у меня силы, я бы счел такое обращение оскорблением собственного достоинства, – вздохнул тисте эдур. – Но сил-то у меня как раз и нет.

Онрак не ответил. Одной рукой он продолжал волочить теперь уже бывшего пленника, а в другой сжимал меч. Так они миновали шаткий участок стены.

– Теперь поставь меня на ноги, – сказал тисте эдур.

– Идти сможешь?

– Нет, но…

– Тогда я поволоку тебя дальше.

– Куда мы направляемся?

– Туда, куда приведет стена.

Они оба замолчали. Онрак уже не мог идти с прежней быстротой. Громче обычного скрипели его кости, тяжелее шаркали ноги. Слева все так же тянулось захламленное море, а справа – болотистая местность. Вскоре на узкой прибрежной полосе Онрак увидел еще нескольких каракатиц. Эти были чуть меньше прежних, но тоже четвероногими. А стена тянулась все дальше и дальше, вплоть до самого горизонта.

– Еще немного, и ты потащишь труп, – с трудом выдохнул тисте эдур.

Онрак опустил его на осклизлые камни стены. Недавний узник со стоном повернулся на бок.

– Я не спрашиваю про пищу и воду, потому что у тебя их попросту нет, – прошептал он.

Онрак оглянулся на далекие силуэты каракатиц.

– Ну, положим, еду я тебе сейчас добуду.

– Скажи, т’лан имасс, а ты можешь открыть какой-нибудь портал и вытащить нас отсюда?

– Нет, не могу.

Тисте эдур опустил голову во влажную глину и закрыл глаза.

– Тогда я буду тебе лишь обузой. И все равно я очень благодарен за освобождение. Оставь меня здесь и иди дальше. Только скажи свое имя. Хочу знать, как зовут воина, который оказался столь милосердным.

– Я Онрак из Логросовых т’лан имассов. Своего клана у меня нет.

– А меня зовут Трулль Сенгар. Тоже лишенный клана.

Онрак взглянул на него, затем молча повернулся и пошел назад. Двигаясь в одиночестве, он довольно быстро достиг лежбища каракатиц и, не задумываясь, обезглавил ближайшую.

Это привело в ярость ее сородичей, и остальные твари немедленно двинулись к обидчику. Пасти с острыми зубами были хищно оскалены, глаза злобно блестели. Каракатицы громко шипели. Т’лан имасса поразили их ноги: небольшие мускулистые стопы с тремя пальцами, оканчивающимися острыми когтями. Короткие хвосты являлись продолжением спинного плавника.

Они набросились на Онрака, словно стая волков на раненую добычу. Одно чудовище (вряд ли теперь их можно было назвать просто морскими каракатицами) подпрыгнуло вверх. Щелкнули зубы. В следующее мгновение монстр придавил собою т’лан имасса. Хрустнули шейные позвонки. Онрак упал на землю и даже не сопротивлялся. Но пира, на который рассчитывали эти твари, не получилось: они не знали, что неупокоенные т’лан имасские воины умеют превращаться в прах и восставать в другом месте.

Онрак появился там, где его никак не ожидали, направо и налево кося чудовищ обсидиановым мечом. Он убил всех. Потом, взяв одну из туш за заднюю ногу, поволок добычу к Труллю Сенгару.

Тисте эдур слегка приподнялся на локте.

– Наверное, я заснул и видел нелепый сон. Мне пригрезилось, будто ты стоишь в отдалении, а на голове у тебя – громадный извивающийся шлем. И потом этот шлем вдруг тебя проглотил.

Онрак бросил тушу.

– Это был не сон, но теперь все в прошлом. Я принес тебе мясо. Ешь.

– А можно его… поджарить? – попросил Трулль Сенгар.

Онрак спрыгнул на берег, где вполне хватало хвороста для костра. Он выбрал парочку не слишком толстых деревьев и разломал их стволы на поленья, которые закинул на стену. Потом влез туда сам и принялся складывать костер. Тисте эдур молча следил за ним.

– У нас случались стычки с т’лан имассами, – сказал Трулль. – Не слишком часто и в основном далеко от наших земель. И потом, это было уже после Ритуала. Пока вы не стали неупокоенными, ваши воины, едва завидев нас, спасались бегством. Нас не боялись только племена, ходившие в море вместе с теломен-тоблакаями. Вот эти храбро с нами сражались, ничего не скажешь. Мы воевали много веков, но потом все равно прогнали их с морей.

Онрак достал кремень, кресало и трут.

– В моем мире встречались тисте эдур. Они появились вслед за тисте анди. Их было много. Следы тисте эдур мы находили везде: на снегу, в лесах, на прибрежном песке.

– Теперь нас гораздо меньше, – вздохнул Трулль Сенгар. – Мы пришли в этот мир из мира Матери-Тьмы, чьи дети выгнали нас. Мы не думали, что подвергнемся преследованию, но они погнались за нами. И тогда, почти разрушив этот магический Путь, мы оказались в вашем мире, Онрак. Начали обживаться, и все было неплохо до тех пор, пока…

– Пока ваши враги не нашли вас и там.

– Да. Самые первые из них были просто неистовы в своей ненависти. О, какие тогда бушевали войны! Только их никто не видел. Мы бились с тисте анди во тьме, в тени. Тисте эдур удалось расправиться с последним из тех тисте анди, но и наших погибло немало. Мы отступили в глухие места. Затем появились другие тисте анди, которые оказались уже не столь кровожадными. Да и нас уже больше не тянуло завоевывать новые земли.

– А если бы вдруг потянуло, вам бы всерьез пришлось воевать с нами, – заметил Онрак, раздувая первые язычки пламени.

Трулль прикрыл глаза.

– Мы все забыли, – проговорил он, вновь опуская голову на глинистые камни. – Все, о чем я только что тебе рассказал. Вплоть до недавнего времени последние оставшиеся тисте эдур почти ничего не знали о своем прошлом, о долгой и мучительной истории собственного народа. Мы верили в ложь и могли бы так и сгинуть в этой лжи.

– Твой народ перестал заглядывать внутрь самих себя, – сказал ему Онрак.

– Я обещал поведать о твоих врагах, т’лан имасс.

– Обещал.

– Ну так слушай. Среди тисте эдур появились твои соплеменники. Они находятся в сговоре с теми из наших правителей, кто нашел для тисте эдур новое предназначение.

– И в чем же заключается это предназначение?

– Поверь мне, Онрак, оно ужасно.

Т’лан имасс достал обсидиановый нож, чтобы разделать тушу.

– Меня не удивишь ужасными предназначениями, – бросил он Сенгару и полоснул по туше.

– Я расскажу тебе все до конца. Тогда ты поймешь, с чем можешь столкнуться.

– Нет, Трулль Сенгар. Больше не говори мне ничего. Лучше молчи.

– Но почему?

«Да потому, что от твоей правды мне станет тяжко. Она заставит меня вновь искать соплеменников. И буквально прикует к миру, который когда-то был моим. А я к этому не готов».

– Я устал от твоего голоса, – соврал он тисте эдур.

Онрак видел, чем пахнет жарившееся мясо, и обрадовался, что утратил обоняние. Мясо чудовища напоминало тюленье, а то, как известно, отчаянно воняет рыбой.

Пока Трулль Сенгар ел, Онрак прошел к внутреннему краю стены и стал вглядываться в болотистые пространства. В озерцах и лужах пузырилась бурая вода. Горизонт был скрыт в тумане, но т’лан имассу почему-то казалось, что за туманом находятся холмы или пологие горы.

– Небо светлеет, – сказал Трулль. – Видишь? Вон там… и там тоже.

Онрак поднял голову. Попав в этот мир, он отучился смотреть на небо. Да и к чему, если оно всегда было неизменного свинцового цвета? Единственное разнообразие вносили обильные дожди, но в последнее время они шли все реже. Тисте эдур оказался прав: в сером унынии небес появились разрывы. В одном из них виднелся красноватый солнечный диск, окаймленный голубой полоской. На горизонте серая пелена тоже пожелтела.

– Солнце возвращается, – громко прошептал Трулль Сенгар. – Твои враги прозвали этот мир Затопленным. А ведь у него было и другое название – Нарождающийся. Мир, в котором бьются два сердца Куральда Эмурланна. Странно, но только брешь в магическом Пути заставила нас вновь вспомнить о его существовании. Представляю, какую сумятицу внес потоп в жизнь тех, кто тут жил. Вода залила все, что они успели построить.

– А здешние обитатели принадлежали к тисте эдур?

Трулль покачал головой:

– Нет, Онрак. Скорее всего, они были твоими потомками. Правда, трупы, которые мы видели, сильно разложились, и по ним трудно сказать что-то определенное. Но я не удивляюсь, что люди появились и здесь. – Сенгар поморщился. – Они плодятся, как вши.

– Я не считаю обитателей этого мира своими потомками, – объявил Онрак, внимательно выслушав его тираду.

– Стало быть, ты от них открещиваешься? Не гордишься их сомнительными достижениями?

Т’лан имасс пожал плечами.

– Эти люди шагу не могут ступить без того, чтобы не наделать ошибок. Бывало, они так докучали Логросовым имассам, что буквально приходилось убивать их тысячами, дабы восстановить порядок. Но самое удивительное: они сами нам в этом помогали, упорно истребляя друг друга! Знаешь, Трулль Сенгар, этой породе свойственно презирать соплеменников, которые в чем-либо преуспели. Мы тоже не всегда радуемся чужим успехам, но такого ожесточенного презрения…

– Вижу, это дало тебе немало пищи для размышлений.

Онрак скрипнул всеми костями.

– Скажу тебе честно: люди раздражают меня куда сильнее сородичей.

Тисте эдур медленно, с превеликой осторожностью, попытался подняться на ноги.

– Нарождающийся мир требует очищения пространства, – с заметной горечью произнес он. – Рассудив так, кое-кто намеренно устроил этот потоп.

– Я смотрю, по части решительных действий вы переплюнули логросов.

Трулль Сенгар встал. Он криво улыбался. Впрочем, его улыбка вполне могла быть и гримасой боли.

– Порой, дружище, удержать то, что началось, бывает уже просто невозможно.

– Таково проклятие успеха, – усмехнулся Онрак.

Слова т’лан имасса заставили бывшего узника вздрогнуть. Трулль поспешно отвернулся и сменил тему беседы:

– Я очень хочу пить.

– Могу принести тебе воды из моря. Оно пресное.

– Нет, я хочу настоящей воды. Свежей.

– И сколько же времени ты провел в цепях?

– Немало. Ритуал изгнания имеет особую магию, которая продлевает душевные страдания. За ними забываешь обо всех телесных потребностях. Но теперь, когда твой меч разрубил магические узы, моя плоть ожила. И я вновь испытываю жажду.

Онраку вдруг показалось, что на небе сияет сразу несколько солнц, чьи лучи пробиваются сквозь облака. Воздух становился все более жарким и влажным.

– Скажи, Трулль, мне почудилось или в этом мире действительно не одно солнце?

– Нет, тебе не почудилось. Так оно и есть.

– Но тогда здесь не должно быть ночи.

– Летом – да. А вот зимой тут все по-другому. Во всяком случае, так было прежде. После потопа все переменилось, и бесполезно гадать о будущем. Да и желания такого у меня нет.

– Нам нужно слезать со стены, – сказал т’лан имасс.

– Ты прав, Онрак. Она того и гляди рухнет. По-моему, вон там, вдалеке, виднеются холмы.

– Ухватись руками за мою шею, и будем спускаться. Думаю, эти болота вполне проходимые. Может, захватишь про запас мяса? Вряд ли нам по пути встретится какая-нибудь съедобная живность. Если кто-то из зверей и уцелел, они предпочли забраться повыше.

– Этого мяса я больше не хочу. Меня и так едва не вывернуло.

– Ничего удивительного. Эти твари жировали на трупах!

С тисте эдур на спине Онрак медленно спустился вниз. Ноги по щиколотку ушли в воду. Трулля сейчас же облепили злобные голодные насекомые, но он мужественно старался выдерживать шаг и поспевать за Онраком. Болотный воздух оказался еще более жарким и влажным, чем возле моря. Вскоре вся одежда путников взмокла от испарений. Вокруг царило полное безветрие, а далеко в вышине неутомимый ветер гнал и гнал облака к далеким холмам, где небо становилось все темнее.

– Мы идем навстречу буре, – пробормотал Трулль, отмахиваясь от роя оводов.

– И когда она разразится, вся низина окажется под водой, – отозвался Онрак. – Слушай, ты можешь идти побыстрее?

– Нет, не могу.

– Тогда мне придется тебя нести.

– Нести или волочить?

– Смотря что ты предпочтешь.

– Когда тебя несут, это не так унизительно.

Онраку пришлось вернуть меч в ножны и повесить оружейную перевязь через плечо. Хотя среди т’лан имассов он и считался высоким, Трулль ростом превосходил его почти на целый локоть. Онрак заставил своего спутника сесть и подтянуть колени к подбородку. Когда тот оказался в нужной позе, т’лан имасс опустился на корточки и подсунул одну руку под колени тисте эдур, а другую – ему под плечи. После чего, подхватив свою ношу, медленно выпрямился, громко кряхтя и скрипя костями.

– Кто ж это так ранил тебя в голову, что даже снес часть затылка? – спросил Трулль Сенгар. – Раны довольно свежие.

Онрак не ответил. Пройдя с живым грузом несколько шагов, он смекнул, что удобнее будет не идти, а бежать.

И тут с холмов вдруг подул ветер, причем его порывы непрестанно усиливались. Онрак нагнул голову. Сапоги гулко стучали по камешкам, которыми была густо усыпана земля между озерцами и лужами. Трулль вздохнул с облегчением: ветер прогнал всех его крылатых мучителей.

Теперь, когда холмы стали ближе, т’лан имасс с удивлением отметил, что все они располагаются строго на одной линии и отстоят на равном расстоянии друг от друга. Их было семь: все одинаковой высоты и каких-то непонятных очертаний. За холмами, на горизонте, высилась горная цепь, над которой угрожающе клубились черные облака.

Порывы ветра ударяли Онраку в лицо, прибивая к иссохшей коже золотистые пряди волос. Кожаные ремни и тесемки превратились в гудящие струны. Лежащий у него на руках Трулль Сенгар втянул голову в плечи и зажмурился.

Вдали свернули молнии. Онрак ожидал вскоре услышать и раскаты грома, но их почему-то не было.

Еще через какое-то время т’лан имасс сделал новое открытие. Холмы оказались вовсе не холмами, а… статуями, сложенными из гладкого черного камня. Онрак прикинул их высоту и решил, что они примерно раз в двадцать превышают его собственный рост. Скульптуры изображали животных, похожих на гигантских собак. Головы с большими лбами и короткими ушами, крепкие мускулистые тела. Возможно, это ему просто почудилось, но Онрак мог поклясться, что черные псы, чуть наклонив морды, пристально вглядывались в обоих путников. Глаза диковинных зверей сияли неярким янтарным огнем. Конечно, с такой высоты они видели не только двух путников, но и все пространство болот, и стену вдали, превратившуюся теперь в тонкую полоску.

Онрак замедлил свой бег. Достигнув ближайшей статуи, он остановился и осторожно опустил Трулля на землю.

Ветер прекратился. Установилась пронзительная тишина. Тисте эдур некоторое время ошеломленно взирал на фигуру собаки, а потом медленно встал.

– Там, внутри, должны быть… ворота, – произнес он.

– Твой магический Путь, – кивнул Онрак, внимательно глядя на него. – Что ты ощущаешь, когда смотришь на эти статуи?

– Ничего особенного, однако я знаю, кого они изображают… И ты тоже наверняка догадываешься. Должно быть, жители здешнего мира превратили эти существа в своих богов.

Онрак не ответил. Он снова обвел глазами массивную скульптуру, начав с лап и дойдя до головы со сверкающими янтарными глазами.

– Внутри обязательно должны быть ворота. Магический портал, – уверял его Трулль Сенгар. – Наконец-то мы выберемся из этого проклятого мира… Почему ты мешкаешь, т’лан имасс?

– Я вижу то, чего не видишь ты, – пояснил Онрак. – Это вовсе не статуи, во всяком случае, две фигуры из семи. Они… живые. Мы стоим возле громадного живого зверя.

Глава седьмая

Прозябающая без дела армия вскоре начинает воевать сама с собой.

Келланвед

Повсюду вокруг господствовал красновато-коричневый цвет. Цвет засохшей крови или металла, ржавеющего на поле битвы. Священную пустыню Рараку окаймляли высокие неприступные горы, бдительно охранявшие тайные тропы. А еще в воздухе висела пелена Вихря Дриджны, похожая на реку, обратившуюся вспять. Богиня, управлявшая Вихрем, не терпела соперников. В своей ярости она могла поглотить не только каждого, кто дерзнул без позволения вторгнуться в ее пределы, но и своих молчаливых и верных стражей – каменные утесы.

А в самом сердце пустыни Рараку царил покой. Однако покой этот был обманчивым.

Старик со странным именем Призрачные Руки медленно взбирался вверх по склону. Его высохшая темно-бронзовая кожа почти сливалась с окружающим пространством. Морщинистое лицо, покрытое замысловатой татуировкой, напоминало обветренный, потрескавшийся валун. Старик держал путь к уступу, где росли желтые цветы: невысокие, почти стелющиеся по каменистой почве. Местные племена называли это растение хен’бара. Его цветки сушили и заваривали, получая пьянящий напиток, который утолял боль, разгонял тоску и врачевал душу. Призрачные Руки постоянно спотыкался и оступался, но упрямо шел к заветной цели.

«Ничей жизненный путь не бывает бескровным. Двигаясь по нему, человек непременно проливает кровь: когда врагов, а когда – и свою собственную. И буквально каждый наш шаг сопровождается борьбой, этой вечной, яростной борьбой за выживание и самосохранение, зачастую напоминающей неуклюжее карабканье вверх по склону. Такова суровая правда. А те, кто думают иначе, просто тешат себя иллюзиями».

Сам Геборик Легкая Рука (именно такое имя старик носил прежде), бывший жрец Фэнера, давно уже распростился с иллюзиями. Так сказать, собственноручно удавил их. Его призрачные руки оказались весьма подходящим для этого орудием: через них говорили невидимые силы, ими управляла чья-то неумолимая таинственная воля. Старик знал, что не властен над своими руками, а потому не питал иллюзий. Да и стоит ли этому удивляться?

Внизу, за спиною Геборика, шумел человеческий муравейник, нашедший себе пристанище в развалинах древнего города. Туда-сюда сновали десятки тысяч воинов Апокалипсиса и их последователей. Армия, которой не терпелось схлестнуться с врагом. Сила, руководившая ими, не знала сомнений. Увы, не ведала она и того, насколько глубоко сама подвержена иллюзиям. Геборик не просто отличался от всех остальных ясностью понимания; он был их противоположностью, этаким пугающим отражением в кривом зеркале.

Желтые цветки хен’бары дарили старику сон без сновидений. Забвение, столь необходимое его душе.

Тяжело дыша, Геборик влез на уступ. Он сел, дожидаясь, когда сердце перестанет бешено колотиться. Призрачные руки служили ему ничуть не хуже зримых. Жаль только, что он не видел их слабого сияния, которое замечали другие. Бедняга вообще почти ничего не видел: окружающий его мир лишился четких очертаний, превратившись в какие-то размытые пятна и полосы. Геборик называл это неизбежным проклятием старости. Вот и сейчас узоры цветочного ковра сливались в одно сплошное желтое пятно. Зато ноздри старика не утратили остроты обоняния: он не только вдыхал терпкий аромат цветков хен’бары, но и чувствовал при этом их горький вкус.

Геборик терпеть не мог обжигающее солнце пустыни – светило, отличавшееся неистовством тюремного стражника. Старик ненавидел жару, ненавидел Семиградье и Рараку. С пустыни ненависть Геборика перекинулась и на ее обитателей. Однако самым угнетающим было сознание того, что и он тоже заперт вместе с ними в этом проклятом оазисе. Вихрь Дриджны никого не впускал и не выпускал, и открыть проход могло только повеление Ша’ик.

На желтом ковре появилось черное пятно. Оно приблизилось к Геборику и остановилось. Старик улыбнулся.

– А я-то думал, что пребываю здесь в полном одиночестве.

– Мы оба одиноки, Призрачные Руки.

– Об этом, Фелисин, ни мне, ни тебе напоминать не нужно.

«Мысленно я называю тебя Фелисин-младшей, но сказать такое вслух не смею. Ах, милая девочка, у твоей приемной матери есть свои секреты».

– Кажется, ты что-то держишь в руках? – спросил Геборик.

– Да, это мамины свитки. Ее что-то вновь потянуло на сочинение стихов. Жажда творчества обуяла, – со смехом добавила девочка.

Бывший жрец Фэнера тоже усмехнулся.

– Думаю, это не жажда, а любовь.

– Откуда ты можешь знать, если сам не поэт? – удивилась Фелисин. – Нынче поэтам приходится прятаться за туманными, уклончивыми фразами. Между прочим, для этого тоже нужен талант.

– А ты беспощадна в своих суждениях, девочка, – заметил ей Геборик.

– «Призыв к Тени» – так назвала мама свою поэму. Вернее, не совсем свою, ибо она продолжает то, что было начато еще ее покойной матерью.

– Мир Тени – странный мир. Я уверен, Ша’ик выбрала соответствующий мрачный стиль, подобающий теме.

– Это было бы слишком очевидно, Призрачные Руки. Однако в творчестве все сложнее… Кстати, ты знаешь, как прозвали армию Корболо Дома? «Истребители собак». А ведь в этом названии тоже есть своя поэзия. Внешне бесшабашное и горделивое, оно скрывает неуверенность, присущую и самому Корболо. Он ведь увяз в своих страхах, как в болоте.

Геборик нагнулся и сорвал первый цветок. Он поднес к носу желтую головку, с наслаждением вдохнул аромат, потом бросил ее в кожаный мешок, висевший на поясе.

– Говоришь, увяз в страхах, как в болоте? Сравнение, конечно, весьма образное и поэтическое. Однако страха в душе Дома я что-то не ощущаю. Карательная армия, которую адъюнктесса императрицы собирает в Арэне, состоит всего-навсего из трех легионов зеленых новобранцев. А женщина, поставленная командовать этой армией, не имеет боевого опыта. Так что у Корболо Дома нет причин бояться.

Смех девочки был похож на звон льдинок.

– Ты так думаешь? А вот и неправда, Призрачные Руки, у него есть к тому множество причин. Назвать их тебе? Леоман, Тоблакай, Бидитал, Л’орик, Маток. И наконец, самая пугающая причина – Ша’ик, моя мать. Наш лагерь подобен змеиной яме, так и кишащей раздорами. Ты, кстати, пропустил редкое зрелище. Мама отлучила от себя Маллика Рэла и Пуллика Алара. Она прогнала их не на время, а насовсем. Так что Корболо Дом потерял двух союзников, и теперь ему будет труднее участвовать в грызне за власть.

– Да ни о какой борьбе за власть и речи не идет, – проворчал Геборик, принявшись срывать цветки. – Дураки они, если считают, что подобное возможно. Этих двоих Ша’ик прогнала из-за их вероломства, и ей безразлично, как Корболо Дом отнесется к ее решению.

– Сам Дом считает иначе, и собственные убеждения для него важнее правды. А знаешь, как мама откликается на последствия своих решений? – Фелисин стряхнула с пергамента оброненные Гебориком цветки. – Стихами.

– Дар знания, – пробормотал старик. – Это Богиня Вихря нашептывает на ухо своей Избраннице. На магическом Пути Тени есть множество тайн, и некоторые из них напрямую связаны с Вихрем.

– Как это понимать?

Мешок был уже почти полон.

– Я ведь тоже в определенной мере обладаю даром предвидения и пророчества, – сказал Геборик. И мысленно прибавил: «Правда, ничего хорошего это мне не принесло». – Один древний магический Путь распался на части, и обломки его оказались в разных мирах. Богиня Вихря обладает силой, однако изначально эта сила не была ее собственной. Да, сперва она сама тоже не знала ничего, кроме растерянности и боли. Строго говоря, она и богиней-то тогда не была. Так, заурядным божеством одного из пустынных племен. Дух летнего ветра или что-нибудь вроде того; возможно, защитница какого-нибудь колодца или источника. Словом, одна из многих. Естественно, как только она получила этот «осколок» силы, ей не составило труда быстро расправиться со своими давними соперниками и установить всеохватное и безжалостное владычество над священной пустыней Рараку.

– Забавные рассуждения в духе старых философов, – небрежно заметила Фелисин. – Да вот только они никак не объясняют возникновение Семи Священных городов и Священных книг. И откуда, по-твоему, появилось пророчество Апокалипсиса Дриджны?

Геборик хмыкнул.

– Верования, дорогая моя, подпитывают друг друга. Чтобы поддерживать пламя того или иного культа, туда щедро бросают различные мифы. Нынешнее Семиградье, как известно, создали племена кочевников. До них тут существовала другая, древняя жизнь, а та, в свою очередь, возникла на обломках еще более древнего государства – Первой империи т’лан имассов. Можно, конечно, рассуждать о каких-нибудь «особых предначертаниях». Однако на самом деле всему причиной – случай и стечение обстоятельств. Именно от них зависит, какой миф останется жить, а какой исчезнет в глубине времен.

– Если поэтов терзает жажда, то историкам присуще стремление все поглотить, – сухо ответила на это Фелисин-младшая. – Они сами не замечают, как выжимают из языка все соки, делая его мертвым.

– По-моему, девочка, так поступают не историки, а критики.

– Не придирайся к словам. Скажем проще: так делают вообще все ученые люди.

– Мои объяснения развенчивают сонм богов и богинь, лишают их покрова загадочности. Это разочаровывает, да? Знаешь, Фелисин, в мире есть вещи куда более удивительные. Оставь ты уже в покое этих древних духов. Пусть себе выясняют, кто из них важнее и главнее.

Она так снисходительно засмеялась в ответ, что у Геборика внутри все похолодело.

– Ох, до чего же ты забавный, старик! Ну надо же: жрец, отвергнутый собственным богом. Имперский историк, которого за его воззрения отправили на рудники. Вор, которому нечего украсть. Я не перестаю тебе удивляться. – (Геборик услышал, как его собеседница встала.) – Но я пришла сюда не просто так. Меня за тобой послали.

– Ша’ик нуждается в моих советах, которые она вновь пропустит мимо ушей? – язвительно спросил Геборик.

– Не угадал. На этот раз за тобой послал Леоман.

Старик нахмурился. Где Леоман, там наверняка рядом и Тоблакай.

«Этот дикарь с тупым упрямством соблюдает свой обет никогда не говорить со мной. Однако я постоянно ощущаю на себе его взгляд. Взгляд убийцы. Уж если кого и изгонять из лагеря…»

Кряхтя, Геборик встал.

– И где сейчас Леоман?

– В подземном храме.

«Разумеется, где же еще ему быть! А вот что ты, милая, делала в обществе Леомана?»

– Я бы взяла тебя за руку, – сказала девочка, – но прикосновение твоих рук… слишком уж поэтическое.

Фелисин шла рядом со стариком. Их путь лежал мимо двух обширных загонов, которые в данный момент пустовали – всех овец и коз выгнали на пастбище. У подножия начиналась стена, оставшаяся от мертвого города. Ворота находились дальше, а сейчас Геборик и девочка воспользовались проломом в стене. Миновав несколько бывших улиц, они добрались до места, о величии которого напоминали лишь фундаменты и обломки стен. От зданий, некогда стоявших здесь, осталось одно название – Кольцо Храмов.

Нынешние обитатели этих мест строили совсем иначе, о чем наглядно свидетельствовали их кособокие глинобитные хижины, плетеные лачуги и шатры, обтянутые шкурами. Под навесами, шириной своей способными поспорить с улицами, бойко шла торговля. Нос дразнили запахи пряной пищи. Население города было весьма пестрым. Немалую его часть составляли воинственные племена, подчинявшиеся только своему предводителю Матоку, который в свите Ша’ик занимал положение никак не ниже генеральского. С ними соседствовали (и соперничали) «Истребители собак», как с некоторых пор стали именовать разношерстную армию Корболо Дома, состоявшую из беглых солдат, разбойников и головорезов, а также бывших узников малазанских гарнизонных тюрем. Те, кто их сопровождал, составляли свое особое племя, кочевавшее в пределах скопища лачуг и шатров. Немногочисленные солдатские жены и вдовы, ремесленники и торговцы, существа непонятного вида и пола, занимавшиеся рытьем выгребных ям. Наряду с обычной, видимой жизнью, здесь текла и своя, скрытая, лишь иногда выныривавшая на поверхность. То вдруг появлялась какая-нибудь старая шлюха с обвисшими грудями, которая вела с собой ораву чумазых, почти голых ребятишек. Или же вылезал из подземной норы некий подозрительный колченогий тип в лохмотьях и, беспрестанно озираясь, семенил по улице, чтобы скрыться в другой норе. Какие нити связывали армию Корболо Дома с этим племенем, толком не знал никто.

По мнению Геборика, этот город с его явной и тайной жизнью был уменьшенной копией всего Семиградья. Завоевав континент, Малазанская империя установила здесь лишь внешний порядок. Переделать сознание местных жителей и сломить многовековые привычки, разумеется, оказалось невозможно. Эти люди были гораздо свободнее в проявлении своих чувств и пристрастий, что отнюдь не восхищало Геборика. Попав сюда, он довольно скоро осознал, что, несмотря ни на что, продолжает оставаться малазанцем.

«Для империи я – преступник, однако по-прежнему ощущаю себя ее сыном. Для меня не утратил значимости принцип императора Келланведа: „Мир через меч“. Так что, дорогая Тавора, веди свою армию сюда, в самое сердце мятежа, и сруби ему голову. Я не буду рыдать и сокрушаться о потерях».

Интересно, что весь этот пестрый и крикливый люд упорно избегал Кольца Храмов, как будто неведомые боги и сейчас властвовали над пыльными развалинами. Однако место это по-прежнему обладало странной притягательностью и влекло к себе калек и убогих. Здесь они находили хоть какую-то помощь.

Помощь им оказывали в основном пожилые солдатские вдовы, не пожелавшие стать очередной, третьей или четвертой по счету женой воина или торговца. Чем могли, они облегчали участь покалеченных бойцов, потерявших руки и ноги, прокаженных и тех, у кого не хватало средств заплатить целителю, владеющему силой Высшего Дэнула. Прежде здесь обреталось немало брошенных детей, однако Ша’ик изменила их судьбу. Начав с Фелисин, она постепенно усыновила и удочерила всех ребятишек, сделав их юными служителями культа пустынной богини. Всего за неделю она собрала более трех тысяч сирот – от новорожденных малюток и до подростков, бывших ненамного младше ее самой. Каждому из них Ша’ик стала приемной матерью. Правда, подобному вмешательству в судьбы детей обрадовались далеко не все. Сводники лишились «овечек», а с ними и доходов.